Текст книги "Занавески"

Светлана Замлелова
Занавески

* * *

Стульчиков Иван Афанасьевич вместе с молодой супругой отправился занавески покупать. Он недавно квартиру приобрёл однокомнатную. И ему занавески нужны были. Чтобы в этой своей единственной комнате отгородиться от посторонних глаз.

Так вот, отправился Иван Афанасьевич покупать занавески. Потому как в квартире без занавесок не годится с молодой женой сосуществовать. Интерьер без занавесок неинтересный. Незаконченный интерьер.

Вот Иван Афанасьевич вздохнул, пересчитал наличность и отправился покупать занавески, будь они неладны.

Приехал Иван Афанасьевич в один магазин. Приехал и стал товар разглядывать. А молодая жена тут же вертится. Щупает ткани. Тут выходит к ним смазливая магазейщица и спрашивает:

– Вам помочь?

– Помогите, Иван Афанасьевич говорит, с ценами разобраться. Вот эта, к примеру, ткань сколько стоит?

– Эта ткань семьсот рублей метр стоит. А чтоб занавесочки пошить ещё сто пятьдесят уе.

Иван Афанасьевич испугался. Прямо вздрогнул от такой неожиданности.

– Как, говорит, сто пятьдесят уе? Да за сто пятьдесят уе я сам, говорит, чего хотите сошью. Ещё и крестиком вышью.

Магазейщица говорит:

– Можете, говорит, вышивать, сколько влезет. Мне всё равно. Я, говорит, прошу меня в ваши дела не посвящать. Мне это неинтересно. Хотите – берите, не хотите – до свиданья!

Иван Афанасьевич говорит:

– До свиданья, говорит. Спасибо. Хороший у вас товар. Цены только какие-то странные. Прямо сказать, подозрительные цены.

Жена Ивана Афанасьевича говорит:

– Да, это для нас дорого. Мы, говорит, рассчитывали подешевле найти.

И вот поехали Стульчиковы в другой магазин. А там – та же история. Тряпка отдельно, пошив отдельно. И всё за свою цену. А цена опять-таки подозрительная.

Тогда Иван Афанасьевич говорит своей жене:

– Нам, говорит, Маруся, надо готовый товар искать. Уже пошитый. Чтоб они цену сразу называли. А не морочили нам голову своей поэтапной оплатой.

Тогда мадам Стульчикова говорит:

– Вспомнила! На Тверской, говорит, есть как раз такой магазин. «Чего-то там для дома» называется.

Иван Афанасьевич радостно говорит:

– Прекрасно! Мы сейчас туда отправимся и всё там быстренько купим. А если, говорит, у них там тоже цены неистовые, то я, говорит, сам тогда занавески пошью. Бесплатно.

И вот Стульчиковы поехали на Тверскую и довольно скоро нашли нужный им магазин. Они зашли вовнутрь и стали осматриваться. Обстановка, прямо скажем, помпезная в магазине. Тут пальма тряпичная, тут водопад, там охранник под ружьём стоит, смотрит эдак недоверчиво. Испугались Стульчиковы. А мадам Стульчикова едва чувств не лишилась. «Эвон, думает, куда нас с Иван Афанасичем занесло! Да и магазин ли это?..» Но тут выходит к ним смазливая магазейщица и спрашивает:

– Вам помочь?

Тогда Иван Афанасьевич немного приободрился, сжал супругин локоток покрепче и говорит:

– У вас, говорит, занавески имеются в свободной продаже? Мы, говорит, мечтаем приобрести пару готовых к употреблению занавесочек. Таких, то есть, которые в пошиве не нуждаются. Которые можно купить и сразу вешать.

Магазейщица смерила Стульчиковых взглядом, глазищами в карманах пошарила, видит, что там пусто, и через это очень так пренебрежительно отвечает:

– Довольно, отвечает она, удивительно. У нас тут магазин готового текстиля. Мы тут у себя полуфабрикатами не торгуем.

Иван Афанасьевич говорит:

– Так что ж, имеются или нет?

Тогда магазейщица спрашивает:

– А что?

Иван Афанасьевич прямо обомлел от таких вопросов. Он говорит:

– То есть, как это, помилуйте, «а что»?! Что это за странный такой магазин? Сколько лет, говорит, живу, а таких магазинов не видел. Чтобы покупателям такие экстравагантные вопросы задавали.

Тогда магазейщица примирительно говорит:

– Так вы купить хотите? Так бы и говорили! На лбу, говорит, у вас не написано, что вы покупатели. А может, вы жулики или воры какие. Сразу-то не разберёшь. А если вы, говорит, хотите купить, то это меняет дело. Если у вас даже деньги при себе имеются, то пойдёмте, говорит, я вам покажу, какие у нас тут занавески развешаны.

И она повела их показывать товар.

И вот она ведёт их по магазину. А в магазине вдоль стен расставлены шкапчики, в которых разложен товар. А вдоль этих самых шкапчиков понатыканы колонны. Для красоты. И между шкапчиками и колоннами – узкий такой коридор. Прям щель. И вот магазейщица заводит Стульчиковых в эту щель и расхваливает свой товар. Занавески она, значит, расхваливает. А Стульчиковым товар нравится. И цена их тоже устраивает. И вот Стульчиковы занавески крутят всяко разно, пробуют на зуб, слюнявят и осматривают швы на предмет гнилости ниток. А потом, к вящей радости нашей магазейщицы, отправляются платить.

А у Ивана Афанасьевича на плече болталась кошёлка, в которой он обыкновенно носил всякую дребедень вроде носовых платков, расчёсок, денег и документов. И вот Стульчиковы, оба два, направляются к кассе, а у Ивана Афанасьевича на плече мотается кошёлка. Как вдруг, где-то совсем рядом с Иваном Афанасьевичем что-то такое падает и разбивается, производя шум, грохот и вообще светопреставление. Едва опомнившись, Стульчиковы соображают, что случилось. Оказывается, что за колонной стоял ломберный столик, а на нём – настольная фарфоровая лампа. Но ни столик, ни лампу Стульчиковы из своей щели не видели. Поэтому, когда они протискивались наружу, Иван Афанасьевич зацепил лампу пресловутой кошёлкой. А лампа, на радостях, хряпнулась на пол и разлетелась во все стороны.

Тут магазейщица всплеснула руками и говорит:

– Ох, тошнёхонько! Вы ж меня, мерзавцы, без ножа зарезали! Мне ж за эту лампу полгода работать без выходных.

И вот она так говорит, а сама бежит за своим начальством, чтобы последнее засвидетельствовало её непричастность к погрому.

Тогда мадам Стульчикова покачнулась на своих ногах и захотела лишиться чувств. Но её супруг, Иван Афанасьевич Стульчиков, говорит:

– Держись, Маруся! Сейчас начнётся.

И мадам Стульчикова, эта мужественная женщина, обводит магазин блуждающим взглядом и берёт себя в руки. А в это время со всех сторон к ним сбегаются «текстильные» дамы во главе с вооружённым охранником. И все они наперебой выкрикивают обидные слова в адрес четы Стульчиковых. Сбежавшись, они, наконец, окружают плотным кольцом Ивана Афанасьевича с супругой и начинают предъявлять претензию.

А надо сказать, что Иван Афанасьевич был не какой-нибудь неуч и пьяница. Напротив, это был человек в высшей степени образованный по экономической части. И даже во времена коммунистической тирании он налаживал торговые связи со странами Магриба. А жители этих самых стран есть не кто иные, как арапы. А кто такие арапы, сегодня все знают. Сегодня арапы сорвали с себя маски и обнажили свой террористический оскал. Ещё, можно сказать, вчера Иван Афанасьевич бился и объяснял этим арапам, как надо налаживать торговые связи. А сегодня арапы объявляют почём зря священную войну, компрометируя тем самым Ивана Афанасьевича. Лично мне эти арапские выходки не нравятся. Но арапам закон не писан. И вот с такими-то оглоедами мучился Иван Афанасьевич, доводя до их арапского сведения, чем и как надо торговать. Словом, Иван Афанасьевич был человек закалённый общением с арапами, и «текстильщицы» его не пугали. «Текстильщицы» в сравнении с арапами – шелуха, очистки. А потому ни один мускул не дрогнул на щеке Ивана Афанасьевича, услышавшего оскорбительные и гневные выкрики в свой адрес. Однако мадам Стульчикова, как не вполне уравновешенная особа, совершенно ослабла и обмякла после стольких событий и переживаний. Почувствовав упадок сил и приступ тошноты, она впилась в рукав супруга и обвела «текстильщиц» блуждающим взглядом. И, чтобы разрядить обстановку, она сказала:

– Что это, господа, сегодня погода какая-то вроде странная.

Одна из «текстильщиц», пожилая дама, говорит:

– Вы нам зубы своей погодой не заговаривайте. Лучше ответьте, вы раскокали лампу или не вы?

Мадам Стульчикова спрашивает:

– Какую лампу? Какую?

Пожилая говорит:

– Фарфоровую, говорит, лампу, китайского производства.

Иван Афанасьевич говорит:

– Если ту, что в проходе у вас стояла, то мы. А если, говорит, какую другую, то, извините, тогда не мы. Мы, говорит, не имеем такой странной привычки, лампы в магазинах бить.

Пожилая говорит:

– Да, да, ту самую. Только, говорит, она не в проходе стояла, а на ломберном столике возле колонны. Мы, говорит, её туда поставили, чтобы украсить интерьер нашего магазина, а вовсе, говорит, не для того, чтобы разные придурковатые покупатели об неё авоськами задевали. Так что придётся вам за неё заплатить.

Тут Иван Афанасьевич несколько в лице изменился, но виду не подал, а сказал:

– Ну, нет! Я не намерен платить за вашу дурацкую лампу, сколько бы она ни стоила. Хорош был бы я, если б за каждую разбитую лампу стал раскошеливаться. Я представляю, какое это было бы разорение для моего семейного бюджета. А сколько, кстати, эта ваша лампа стоила? Мне просто интересно узнать, сколько теперь фарфоровые лампы китайского производства стоят?

Тогда пожилая «текстильщица» говорит:

– Вообще-то, мы её продаём за шестьсот уе. Но поскольку, говорит, она свой товарный вид несколько утратила, мы сможем, я думаю, вам её уступить без нашей магазинной наценки, за пятьсот девяносто восемь уе. Это, говорит, вполне подходящая цена за такую роскошную фарфоровую лампу.

Иван Афанасьевич говорит:

– Может, цена, конечно, и подходящая, но только мне ваша лампа и даром не нужна, а тем более в таком разрозненном виде. Чего, говорит, я стану с этими черепками делать? Нет, лампа мне не нужна. Но я, говорит, могу купить у вас вон те занавески за сто уе и тем самым несколько покрыть ваши расходы.

Тут «текстильщицы» заголосили хором. Они кричали, что любой дурак может купить занавески по причине их цельности и вообще отличного качества. А вот, поди ж ты купи осколки фарфора за пятьсот девяносто восемь уе! На это способен лишь человек отважный и благородный. А если Иван Афанасьевич таковым не является, то они подадут на него в суд и заставят оплатить лампу, а заодно ещё чего-нибудь.

Тогда Иван Афанасьевич, у которого возмущение достигло своего предела, говорит:

– Я на вас сам подам в суд. За мошенничество. Мне, говорит, вся ваша подлая политика теперь совершенно ясна. Гляжу, заводят меня в какую-то нору и к лампе подталкивают. Я, говорит, всех вас выведу на чистую воду.

Тут вперед выступила нестарая ещё «текстильщица» лет двадцати пяти и сказала:

– Мы будем вполне удовлетворены, если вы заплатите половину от того, что стоила эта разбитая лампа. С остальной половиной мы уж как-нибудь разберёмся.

Иван Афанасьевич говорит:

– Ещё не лучше! Такой я дурак, чтобы скупать разбитые лампы за полцены! Мне, говорит, всё равно, будете вы удовлетворены или нет. Но поскольку я человек сострадательный, то я готов всё-таки купить у вас вон те занавески и заплатить небольшой штраф за причинённый ущерб.

Которая пожилая, так говорит:

– Нет. Лично я не пойду ни на какие уступки. Пускай он покупает свои занавески, платит за лампу и убирается ко всем чертям. Мне, говорит, эти отвлечённые разговоры уже надоели. А если он платить не желает, мы, говорит, у него по суду вытребоваем. Либо платите немедля деньги за погром и убытки, либо мы сейчас протокол на вас составим!

Тут мадам Стульчикова, до сих пор хранившая молчание, говорит:

– Я, говорит, от таких переживаний, ну, прямо слабоумной сейчас сделаюсь. Что это за магазин такой особенный. Сначала, говорит, нас впускать не хотели, а теперь выпускать не хотят.

Энергичный Иван Афанасьевич говорит:

– Спокойно, Маруся! Пёс с ними, нехай протокол составляют!

Тогда на передний план выходит мрачный охранник, щёлкает затворами и начинает снимать показания. И вот он снимает показания час или два, а после подаёт готовый протокол Стульчиковым на подпись. И тут, видавший виды и закалённый на арапах, Иван Афанасьевич читает протокол, и силы оставляют его. Он говорит:

– Я, конечно, подпишу эту бумагу. Но мне, говорит, до крайности хотелось бы узнать, об чём в ней написано. Так, говорит, просто из любопытства. У вас, наверное, почерк какой-то взбалмошный. Я, наверное, поэтому ничего не пойму. Вы, говорит, мне сами прочтите. А я потом подпишу.

Тогда охранник берёт свою рукопись и читает:

– Сево дня в магазин пришли два Стульчикова. Он и она. Он ейный муж. Они пришли и сказали что нужны занавески. Они каторые Стульчиковы хатели покупать занавески. Они каторые на окна вешать каторые от света закрывать. С ними ещё сумка была. Они сумкой махали. Когда махали падошли к вазе каторая лампа но как ваза внизу под абажуром. Они своей сумкой вазу задели каторая лампа и она упала. А как она фарфоровая она упала и разбилася. И её не склеить. А он купить не хател а хател занавески. И деньги не дал. Они гаворят что узко было потому лампа разбилась. А наши гаворят что они виноваты и пущай покупают. И у них был спор. Они деньги не дали и ушли. Протокол составил охранник Сивко.

Тут Иван Афанасьевич пот со лба вытер и говорит:

– Я, говорит, под чем угодно подпишусь, лишь бы отсюда поскорее уйти. Я, говорит, работаю, что вол, чтоб за свой трудовой рубь покупать разные там товары народного потребления, а не для того, чтоб такие оскорбительные протоколы слушать, которые подрывают мои моральные силы и унижают человеческое достоинство.

И он это так говорит, а сам наскоро подписывает протокол, хватает свою жену, мадам Стульчикову, и выскакивает из магазина, по пути опрокидывая тряпичную пальму. Вслед ему несутся проклятья и брань, но Иван Афанасьевич, наученный горьким опытом, не обращает внимания на всю эту сумятицу.

С тех пор Иван Афанасьевич зарёкся ходить по магазинам и старается сам изготовлять товары народного потребления для себя и своей семьи.

А «текстильщиков» из суда выгнали. Им сказали, что ежели в суде начнут рассматривать дела о разбитых вазах, то судей либо на смех народ поднимет, либо растерзает. Им посоветовали лет через двадцать прийти, когда, может быть, дела об убийствах и ограблениях разгребут.

Но «текстильщики» не захотели так долго ждать. Они лампу склеили и теперь за полцены её продают.