Текст книги "Год четвергов"

Год четвергов
Редакторы: К. Алешина, М. Шахова

www.super-izdatelstvo.ru

© Мария Валерьевна Шахова, 2022

© СУПЕР Издательство, 2022

Коллектив авторов:

Екатерина Тимашпольская, Таня Ли, Анна Лучкова, Мария Рязанцева, Дарья Сидорова, Мария Шахова, Светлана Журихина, Светлана Сурикова, Кристина Алешина, Мария Зарянко, Надежда Горелова, Анна Коротаева

Перед вами сборник рассказов, написанных выпускницами литературной мастерской Бориса Мирзы «Придумай и Напиши».

С момента его задумки до выхода книги прошло два года сомнений, поисков и творческих мук. Мы собрали рассказы о любви и дружбе, наших родителях и детях, мечтах и влюбленностях, коллегах и домашних животных. Все персонажи в меру выдуманы, в меру реальны. Это рассказы о жизни, о нас, о вас и для вас.

Впервые их читали по четвергам, на занятиях в литературной мастерской. Теперь мы приглашаем и вас прожить с нами этот год – «Год четвергов».

ЗНАКОМЬТЕСЬ С АВТОРАМИ:

Кристина Алешина свой первый рассказ-триллер написала в 14 лет. Но по законам жанра пошла учиться в экономический ВУЗ. В свободное от многодетных забот и работы копирайтером время ходит в дикие походы по тундре, пишет рассказы и сценарии.

Мария Рязанцева — учитель русского языка и литературы. Бросила аспирантуру и учится на плейбек-актера. Писала стихи и музыку, выступала в клубах. Сейчас воспитывает дочь, редактирует чужие скучные тексты и пишет свои интересные рассказы.

Светлана Сурикова—детский врач, на пенсии. Писать рассказы начала недавно, увлеклась, разогналась, теперь не остановишь. Обожает своих многочисленных домочадцев —180 цветов, двух собак, трёх котов, мужа, детей, и особенно троих внуков. Это дарит ей счастье.

Мария Шахова в школе занималась танцами, театром и журналистикой, но поступила на юридический. Любит маму, крестников и Гарри Поттера. Мечтает стать Джоан Роулинг, которая пишет как Стивен Кинг.

Надежда Горелова — поющая актриса и танцующий диктор. Театральный педагог, лауреат премии «Лучшая актриса» по версии кинофестиваля в Онфлере.

Анна Коротаева начала писать в детстве, потом забросила. Встреча с Лорой Гуэрра вдохновила на учебу у Бориса Мирзы. В свободное время танцует, как богиня, снимает фильмы, рисует.

Анна Лучкова — врач-психиатр, психотерапевт. В свободное от писательства время работает в Самарской психиатрической больнице и катается на электросамокате. Рассказы пишет, чтобы сохранить «иллюзию контроля» и иметь возможность посмотреть на свою жизнь глазами главного героя.

Екатерина Тимашпольская — учитель словесности в школе. На переменах пишет повести для детей, а по ночам – рассказы для взрослых.

Дарья Сидорова — по первому образованию биохимик. Работает косметологом, но решила разнообразить свою жизнь: получила актерское образование и обучилась вокалу. В свободное время занимается айкидо и поиском любящих хозяев для бездомных животных.

Мария Зарянко — режиссер, преподаватель актерского мастерства, программный директор международного кинофестиваля спортивного кино. Вечный двигатель литературной мастерской «Придумай и напиши».

Таня Ли — успешный писатель и драматург из Голландии. В 2019 году по ее пьесам поставили спектакли в Амстердаме и в Москве. Выпустила две книги своих рассказов.

Светлана Журихина—днём собранный, жёсткий менеджер ритейла, а вечером – рассеянный и чуточку наивный романтик, которого учеба в Мастерской вырвала из мира цифр и графиков. Обожает сына, горы и воду. Поэтому рванула к Черному морю и Кавказским хребтам, в сорок лет кардинально сменив образ жизни и цвет волос.

* * *

Сборник рассказов под названием «Год четвергов» – результат работы талантливых авторов и составлен из произведений, созданных ими за два года обучения в мастерской «Придумай и напиши».

Но это вовсе не ученические работы. К чтению этой книги, как и любой другой, не нужно подходить снисходительно. Открыв её и начав читать, я думаю, вы получите удовольствие.

Где-то, кажется у Стивена Кинга, я прочел, что роман похож на брак. Это длинные отношения, со своими пиками и спадами, с моментами радостного единения и временного охлаждения, короче, с развитием. Повести похожи на недолгое увлечение, в котором всё движется от начала к концу куда быстрее. И, иногда, ярче. А рассказы – это поцелуй. И вот в этой книге, которую вы держите в руках, сорок три таких поцелуя.

Метафора Кинга особенно здорово подходит этому сборнику, ведь кроме того, что он прекрасно написан, увлекателен и лёгок, все авторы – действительно настоящие женщины. Согласитесь, в данном случае даже воздушный поцелуй – приятная неожиданность.

Рассказы в сборнике разные: грустные и веселые, лёгкие и глубокие, как разные темы, разные сами авторы, их интересы, пристрастия и жизненный опыт. Но все истории, рассказанные здесь, объединяет одно: они хорошо написаны.

Можно было бы подумать, что я приписываю авторские удачи нашему сотрудничеству. Но нет. Если продолжить кинговское сравнение, я всего навсего сводня. Я только помог авторам встретиться с вами, дорогой читатель. Помощь моя заключалась лишь в искреннем поощрении настоящего творчества.

Иногда, читая рассказы на наших занятиях, я удивлялся: «Чему мне их учить? Они уже пишут лучше, чем я».

Теперь моя миссия закончилась, вы можете убедиться, что всё, здесь написанное – правда. Иногда единственный поцелуй, значит для человека больше, чем годы супружеской жизни.

Прочитав книгу «Год четвергов» до конца, вы почувствуете это сами.

Честно говоря, я вам завидую.

Борис Мирза, писатель, преподаватель

* * *

Удивительное ощущение – держать в руках книгу, которую написали твои бывшие ученики, ибо многие из авторов этого «четвергового» сборника получали от меня годом раньше рецензии на полученные задания, которые давал Борис Мирза во время своего курса. Я вижу, как эти авторы за два последующих года сделали существенный качественный шаг вперед. Их тексты – настоящие законченные произведения, уже далеко не слабенькие «этюды» или плоские ученические «зарисовки».

Как говорит одна моя коллега-писательница: «За Божий дар мы не отвечаем, а научить жарить яичницу – можем». Так вот, «яичницу» все научились жарить через полгода выслушанных лекций. Эти же рассказы образовали большой «венок» – не сонетов, но сильных ярких произведений: тонких и резких, подкупающих подлинностью описанных чувств и эмоций, их точностью и узнаваемостью, умением «подать» детали, отличной речевой характеристикой героев, самыми разнообразными ситуациями, в которые их поместили авторы.

Здесь вы найдете много рассказов о детстве – кто-то писал о себе, кто-то сочинял, и всё это отзывается очень сильно лично во мне. Ибо детство – пора сложная, местами горькая, местами полная до краёв красоты и покоя, а местами – эпизодами растерянности и отчаяния. Мы стали такими, какими стали, благодаря первым пережитым сложностям, которые и закалили, и навсегда ранили душу. Радость узнавания – одно из самых больших удовольствий, которые мы получаем от чтения, и здесь читатель, я уверена, получит этой радости много.

Всем участницам сборника от всей души желаю не оставлять стараний и двигаться дальше. Я горжусь тем, что они не просто «посетили курс», а полученные знания и умения повисли в воздухе, но с азартом трудились – и вот к такому прекрасному результату пришли.

Наталия Ким, писатель, преподаватель

Екатерина Тимашпольская
Дуэт для скрипки и альта

Репетиция закончилась. Вера аккуратно положила альт в футляр и потёрла запястье левой руки. «Чёрт, кажется, всё-таки переиграла», – подумала она, поморщившись от тупой боли, такой знакомой и привычной после многочасового занятия. «Нет, только не сейчас, завтра концерт и вообще».

– Березина! – услышала Вера голос Вадика Лейгауза. – Ты куда сейчас? Может, в кафешку зайдём посидим?

– Не, Вадь, я домой, – вздохнула девушка, – Прости, я не в форме что-то, пойду, прогуляюсь.

– Ладно, – хмыкнул Лейгауз. – Как хочешь, я тогда Пучкову приглашу.

– Дура ты, Березина, – шепнула скрипачка Пучкова. – Второго шанса не будет.

Вера улыбнулась. Вадик Лейгауз был так же талантлив, как и красив. Про таких парней Верина бабушка говорила «парикмахерская морда». Скрипкой он владел виртуозно, участвовал в конкурсах и часто занимал призовые места. Но Вере казалось, что с музыкой у Вадика несерьёзно, впрочем, как и с девушками, которые появлялись у него, а через некоторое время исчезали.

Всё происходило как-то легко и просто: сыграл на концерте, пригласили на телевидение, взяли интервью на радио. Не было мучительных занятий, бессонных ночей в поисках того самого, единственного звучания.

– Ты просто завидуешь, – говорила подружка, – Не всем дано даже приблизиться к Лейгаузу, тем более тебе, Берёза.

Вера закрыла футляр, собрала ноты в папку, надела лёгкую курточку, спортивную кепку и вышла из здания. Она медленно пошла по Поварской, останавливаясь и подставляя лицо солнцу. Оно проглядывало из-за облаков и, как ласковый кот, трогало мягкой лапкой Верино лицо, а потом снова пряталось.

«Наконец-то весна», – подумала девушка. – «Скоро каникулы, и можно поехать домой после отчётного».

В Москве Березина поселилась в старой девятиэтажке Бибирева. Название района неизменно вызывало смех, а покосившийся облезлый дом был очень похож на тот, в котором Вера провела почти всю свою жизнь в городе С. Двор тоже напоминал то, к чему она привыкла с детства: вздыбленный асфальт в трещинах, скамейка с бабушками в платочках и огромные лопухи, растущие на обочине дороги.

В доме, где она жила с родителями, бабушкой и младшим братом, пахло свежепокрашенными в густой бордовый цвет деревянными полами и пирогом с сочным ревенём. Его мама покупала на рынке вместе с домашним жирным творогом, который нужно было непременно намазать на тёплый серый хлеб и съесть, до того как пирог поспеет в духовке. А потом долго-долго пить чай с чабрецом и мятой в невероятных размеров кружке с отломанной ручкой, обжигая пальцы и рот, смакуя румяное, в меру пропечённое тесто с вытекающей яркой малиновой начинкой из кисленького ревеня.

Мама осталась в С., в Москву Вера приехала одна и уже три года жила у приютившей племянницу одинокой пожилой тёти. У неё была своя комната с балконом, где можно заниматься строго до девяти вечера. Позже в стенку сразу начинал стучать сосед дядя Коля, слесарь-сантехник. Он много работал и очень уставал, поэтому спать ложился рано, и звуки «пилы», как он говорил, мешали отдыхать. Вера сначала спорила с сантехником, говорила, что из-за его храпа дрожат стены и невозможно заснуть, но потом привыкла к режиму и «пилила» по расписанию.

Вера была альтисткой. Вернее, она стала альтисткой, когда училась в музыкальной школе. Всегда высокая, крепкая, ширококостная, ловкая, с большими руками, сильными длинными пальцами, Вера просто переросла скрипку – инструмент казался неестественно маленьким, словно игрушечным на её могучем плече.

Наблюдая за тем, как девочка, мучаясь, в очередной раз пытается уместить пальцы на грифе, учительница музыки, старенькая сухонькая Ирина Абрамовна, сказала, поправив изящные очки в тонкой золотистой оправе:

– Всё, Веронька, с завтрашнего дня пробуем альт.

Так в жизни Веры появились альт и нестерпимое желание доказать всем на свете, в том числе и себе, что она сможет стать настоящим музыкантом. Правда, чтобы осуществить его, пришлось бросить баскетбол. Родители были против, им казалось, что если дочка выберет спорт, перспектив в её жизни будет гораздо больше.

– Веруша, ну что тебе далась музыка эта, – говорила мама. – То скрипка, то теперь альт какой-то.

К окончательному решению подвела Ирина Абрамовна:

– В Москву, Веронька, в Гнесинку. Я уже и Кириллу Евгеньевичу позвонила, он тебя послушает. А что ты думала, талант просто так даётся? Нет, милая, работать надо, работать.

Солнце, коснувшись ещё раз лица Веры, ушло за большое серое облако. А оно очень быстро, приняв в гости парочку друзей, закружилось в хороводе, превращаясь в тяжёлую графитовую тучу с резко очерченными краями.

– Так, ну конечно, – подумала девушка, ускоряясь. – До метро не успею.

– Вера! – услышала она сзади, – Подожди, у меня зонт!

Лейгауз бежал, смешно размахивая левой рукой, как будто хотел остановить машину, правда, со стороны кустов сирени. В правой он крепко держал скрипичный футляр. Капюшон модного бежевого худи слетал с головы от резких порывов ветра, но Вадик упрямо нахлобучивал его снова.

– Вадь, ты чего? – спросила Вера запыхавшегося Лейгауза. – А как же Пучкова?

– Вер, вот, зонт есть, я подумал, что… Ну, в общем, короче, наверное, сейчас дождь, – бормотал Вадик. – А ты промокнешь, и альт тоже, а завтра играть. Может, такси вызовем?

– Не успеем, – сказала Вера.

Как бы в подтверждение её слов, край тучи пронзил яркий жёлтый свет, сверху что-то заурчало, заворочалось, завозилось и хлопнуло так, как будто разом открыли сто деревянных бочек с огурцами. Вера хорошо помнила этот звук – резкий, громкий, сочный. Бабушка по старинке солила огурцы в таких банках, пузатых, с плотными крышками. В воздухе разливался упоительный запах смородины, петрушки и вишни.

– Бежим! – крикнула Вера.

Лейгауз успел раскрыть огромный лиловый зонт за секунду до того, как на них обрушился поток воды, мгновенно превратив Поварскую в амстердамский канал.

Крепко прижав к себе драгоценные инструменты, Вера и Вадик синхронно запрыгали к светофору. Машины стояли, включив аварийки и даже не пытались тронуться, – их дворники не справлялись. Хлестало так, словно одну огромную, наполненную водой губку выжимали сверху натренированной рукой.

В вестибюле метро толпились люди, отряхиваясь и фыркая. Вера посмотрела на Вадика.

– А поедем ко мне, – сказала она смело, – в Бибирево. Я там живу у тёти. Я шарлотку вчера испекла.

– Давай, – согласился Лейгауз. – И чай горячий! – мечтательно произнёс он. – Ноги совершенно промокли. Как ты сказала, Бибирево? Смешное название, а я на Соколе с бабушкой, предки в Питере остались.

Вагон был полон людей, пахло сыростью, влажной одеждой. Вера протиснулась в середину, взялась за поручень. Вадик примостился рядом, пытаясь удержать равновесие, зонт и кофр со скрипкой.

– Мы с тобой одного роста, – заметила Вера. – Странно, хотя, нет, я ведь каланча.

– Угу, и рука у тебя, наверное, тяжёлая, – засмеялся Вадик.

– Вадь, а ты, оказывается, много занимаешься, а я думала, ты… – начала Вера.

– Ты про это? – Лейгауз повернул голову, чтобы Березина лучше увидела плотную мозоль на шее. – Эх, надо всё-таки бороду отрастить, чтобы не так заметно было.

– А мне тогда что сделать? С бородой не получится. – Вера приподняла подбородок повыше. На шее, слева, красовалось точно такое же розовое пятнышко.

– Трудовая мозоль, – сказал Лейгауз. – Ничего, я уже и не замечаю. У тебя по жизни вообще какие планы? Замуж?

– Сначала музыку услышать, всё остальное позже, – Вера улыбнулась и подтолкнула Вадика к выходу.

Поезд остановился, двери вагона открылись, выпуская людей на станцию, как курильщик устало выдыхает облако дыма после тяжёлого дня. В Бибирево дождь уже прошёл, оставив после себя огромные лужи, в которых перекатывались водяные волны от проезжающих машин.

В квартире тёти было тихо, хозяйки не было дома.

– На дачу к подруге уехала, – объяснила Вера, сняла куртку и кепку. Длинный хвост густых каштановых волос тяжело плюхнулся на спину.

– У тебя брови красивые, – неожиданно сказал Лейгауз.

– Жаркое будешь? – спросила Вера. – Ещё осталось.

– Буду всё! – ответил Вадик. – Ты поиграешь потом? Знаешь, я давно хочу послушать тебя одну, без всех. Мне кажется, ты музыку играешь, у тебя получается.

– Да ладно, Вадь! – Вера поставила на плиту казан внушительных размеров, – Кто бы говорил. Ты – виртуоз.

– Я – технарь, – поправил Лейгауз. – Музыка у меня не всегда получается, только когда я поле представляю.

– Какое поле? – не поняла Вера.

– Ромашковое, – вздохнул Вадик. – Мне дядя рассказывал, ему лет семнадцать было, гениальный ребёнок: все восхищаются, конкурсы, успех, первый сольный концерт, оркестр. А утром у него отец умер. На кухне, завтракали вместе, инсульт, отменить ничего нельзя. Он играл, понимаешь, в семнадцать лет.

В Вериной комнате стояло старенькое пианино, на нём метроном, пюпитр, письменный стол, пара книжных полок, небольшой диван и шкаф для одежды.

– Аскетичненько, – заметил Лейгауз.

– Нормально, – Вера махнула рукой, – Зато балкон есть. Мне главное, чтобы заниматься было где.

– Давай попробуем что-нибудь вместе? – вдруг предложил Вадик.

– Дуэт для скрипки и альта? – обрадовалась Вера. – Мой любимый! У меня ноты есть. Ты смотрел запись молодых Спивакова и Башмета? Вот только времени уже много, дядя Коля стучать в стену начнёт.

– Дядя Коля? – удивился Лейгауз. – Кто это?

– Сосед, сантехник, он устаёт, работает много, а тут я, пилю каждый день, – пояснила Вера.

– А мы тихонько, – шёпотом сказал Вадик, – Вдруг сантехнику понравится?

Они встали рядом, положили ноты на пюпитр. Вера посмотрела на Лейгауза, он кивнул: «Начали!»

Сначала очень осторожно, посматривая друг на друга. Вадик никогда не играл в дуэте. Ему не нравилось присутствие рядом другого человека, оно мешало, не давало сказать и выразить в музыке то, что он чувствовал сам. Он посмотрел на Веру и вдруг услышал её партию, тихую, но сильную и уверенную. В горле стало очень горячо, он почувствовал, как нежность заполняет его целиком. Последнюю ноту тянули долго, постепенно уходя на диминуэндо. Закончили и ещё несколько секунд стояли, закрыв глаза.

Вера первой опустила альт.

– Вадь, а дядя Коля не постучал, – сказала она, – Приобщим к высокому?

– Может, он сегодня вообще не дома, – засмеялся Вадик, положил скрипку в футляр и взял левую руку Веры.

– Погадаешь?

– Болит, Вер? – Вадик погладил кончики её пальцев, на безымянном прорвалась мозоль, – Есть пластырь?

– Нельзя пластырь, – Вера покачала головой. – Не буду струны чувствовать. У меня мазь хорошая есть. Хочешь, с тобой поделюсь?

– Хочу, – кивнул Лейгауз. – А потом?

– А потом спать, я тебе на кухне постелю.

Днём на репетицию Вера и Вадик пришли вместе с совершенно одинаковыми фиолетовыми кругами под глазами.

– Вадяяя, – противно протянула Пучкова. – Ну и как Берёза в постели? Соответствует названию?

– Тань, иди партию поучи, – предложил Лейгауз. – А то вдруг на концерте налажаешь.

– А вот это мы ещё посмотрим, кто налажает! – вспыхнула Пучкова.

Вечером большой зал Гнесинки был забит до отказа, мест не хватало, первокурсники уселись прямо на пол между рядами в проходах. Когда до начала отчётного годового концерта оставалась минута, и оркестранты с инструментами толпились перед выходом на сцену, кто-то тихо забрал папку с нотами Березиной, пока она отвлеклась на мгновение, чтобы попить воды. Вера даже и не поняла сначала, что папки нет.

– На сцену, на сцену! – скомандовал дирижёр Кирилл Евгеньевич. – Выходим!

Девушка привычно подошла к своему месту, подняла альт и стала настраивать его по первому «ля», данному гобоистом.

Концерт начался. Исполняли фрагмент из балета Адана «Жизель». Вступили скрипки, потом альты. Вера всё прекрасно выучила наизусть, казалось, разбуди её, она вскочит и сыграет, проблемы всегда были в анданте, где у неё соло и обязательно нужно смотреть в ноты.

После окончания первой части и паузы Кирилл Евгеньевич вновь взмахнул рукой. Оркестр заиграл. И только сейчас Березина осознала, что пюпитр пуст. На мгновение ей показалось, что она теряет сознание: бросило в жар, сердце забилось где-то в районе шеи так, что дышать стало невозможно, а потом словно остановилось, пальцы стали влажными и скользкими, дирижёр превратился в расплывчатое тёмное пятно.

– Ноты есть? – одними губами спросила Вера своего соседа.

– Я наизусть, – прошептал тот в ответ.

У третьего альтиста, сидящего слева, ноты стояли на пюпитре, но были слишком далеко, и Березина не видела ничего, что в них написано.

Музыканты приблизились к тому моменту, который Вера не помнила наизусть. Ей показалось, что в сцене появилась огромная трещина. Она становилась всё шире, туда падали стулья с сидящими на них музыкантами, пюпитры с нотами, дирижёр, проваливался зрительный зал.

Вера заставила себя сделать глубокий вдох, закрыла глаза и увидела ромашковое поле, то самое, о котором рассказывал Вадик. Большое, до горизонта, сливающееся с небом, бело-жёлтое, пахнущее летом, травами, зноем. Тёплый ветер качал цветы: любит – не любит, сыграет – не сыграет?

Сложный пассаж в соло вышел как-то сам собой, альт будто ожил, он волшебно запел своим низким голосом, потом партию подхватили другие струнные и духовые. Вера открыла глаза и в паузе тихонько промокнула мокрый лоб салфеткой, взятой с пюпитра соседа.

Когда концерт закончился, Кирилл Евгеньевич подозвал Веру к себе.

– Молодец, Березина, – похвалил он. – У тебя здорово получилось сегодня! И соло тоже вполне прозвучало. А ты переживала, я же видел, побледнела вдруг, глаза закрыла. Нет, правда, очень вдохновенно играла. Всё-таки, я прав: работать нужно больше на репетициях! – дирижёр похлопал девушку по плечу и быстро вышел из зала, крича в телефон:

– Да-да, сейчас, пусть фотографы подождут!

Вера вернулась к своему месту, аккуратно положила альт в защитный шёлковый чехол, потом в кофр, застегнула, проверила замок и выпрямилась. Перед ней стоял Лейгауз.

– Вер, – начал он.

– Вадя, я не выдержу ещё одного такого экстрима, если твоя очередная пассия решит отомстить мне и спереть ноты перед концертом!

– Вера, – повторил Вадик, – Я…ты. услышала, да?

А потом он подошёл ещё ближе и поцеловал её. Они стояли посередине сцены и целовались на глазах всего оркестра и не успевших выйти из зала гостей. Мимо них пролетела Пучкова с красным от ярости лицом.

– Ладно, Берёза, не последний раз видимся, – процедила она, но Вера Березина её не услышала.