Текст книги "Собрание творений. Том VII. Избранные письма"

Путь христиан, сказали святые отцы, есть Крест повседневный. – Сказали они это, руководясь словами Самого Господа Иисуса Христа, Который повелел желающему совершенства, взять крест свой и последовать за Ним, Господом. Крест – готовность к благодушному подъятию всякой скорби, попущаемой Промыслом Божиим. Потому познается, что человек находится под особенным Промыслом Божиим, когда этому человеку попущаются постоянные скорби, – сказал святой Исаак. Пей поругания на всяк час, яко воду живую, – говорит святой Иоанн Лествичник; а кто отвергся правильного, или неправильного, выговора, тот отвергся своего спасения. Господь помянул Вас, и послал Вам искушение, для Вашего очищения и умерщвления миру, а потому для Вашего преуспеяния. Я, окаяннейший грешник, благоволю о искушении, Вас постигшем. Благоволят о нем Ангелы хранители Ваши, видя в нем залог спасения Вашего. Помяните меня грешного в молитвах Ваших! Говорит святой Исаак Сирин, что человек до вступления в искушения молится Богу, как чужой Ему, а подвергшись ради Него искушениям, молится Ему как свой, и как бы имея Его – Бога – должником себе. Помолитесь о мне Богу, рабы Божии, ибо мне, в моей жизни, не довелось потерпеть ни единого искушения, а что случилось противное моему гордому сердцу, то – мелочь, мелочь, мелочь… не заслуживающая никакого внимания, и если б я вздумал говорить о моих искушениях, то впал бы в одно пустословие. – Вам не должно попускать страхованию овладевать Вами. Кто поддается этой страсти, над тем она возобладает, и таковой будет пугаться всяких пустяков. Прочитайте в святой Лествице статью о страховании. Никаких заклинательных молитв не нужно: они прочитаны над каждой из Вас при святом Крещении. Нужно предаться воле Божией, и признать себя достойным всякого человеческого и бесовского наведения: тогда страхование пройдет само собою. Оно ни от чего так не истребляется, как от глубокого сердечного сокрушения.

Молитвы Иисусовой не оставляйте: монашествующий, в числе своих обетов при пострижении, дает обещание денно-нощно заниматься этою молитвою. У нас Святейший Синод постоянно занимался развитием этого делания и издавал книги святых отцов о сем предмете: а в 1857-м году разослал по монастырям книгу преподобного Нила Сорского во множестве экземпляров, дав ее в руководство российским монашествующим и предписав благочинным строго наблюдать, чтоб по монастырям это исполнялось.

Не сделайте новой глупости: не вздумайте приехать в Петербург. Надо брани побеждать на их месте, а не оставлением места, от чего брани только укрепляются. Взойдите в себя, постарайтесь увидеть множество согрешений Ваших, причем умалятся в очах Ваших согрешения ближнего. Воспользуйтесь уединением и удобствами ко внимательной жизни, дарованными Вам Божиим милосердием, для плача о Ваших грехах. Поминайте в молитвах Ваших оскорбивших Вас, да исцелеете от страшного недуга вражды к ближнему. Поминайте в молитвах Ваших болящую Д., которая предана судьбами Божиими сатане, да дух ее спасется. Она много содействовала к успокоению Вашему, а последним случаем к смирению и преуспеянию. В духовном отношении такое наказание Божие отнюдь не служит худым свидетельством о человеке: такому преданию сатане подвергались многие великие угодники Божии; преподобный Кассиан описывает о преподобном Моисее Скитском, с которым беседовал о рассуждении, что Моисей подвергся сумасшествию и беснованию за некоторое противоречие своему старцу Макарию Великому, Египетскому. В другом священном сочинении 4-го века описывается, что некоторый Египетский старец, по причине своей святой и чистой жизни, необыкновенно обиловал даром чудотворений; слава о нем неслась далеко. Заметив в себе начала гордости, старец начал молить Бога, чтоб ему послано было беснование, что Господь и исполнил. Старец провел в ужасном положении целых восемь месяцев, употребляя даже в пищу свои собственные извержения. Мирские почитатели его, видя его в таком положении, как быть следует, соблазнились, хорошую о нем славу изменили на худую, а старец в свое время, избавившись от беса, в неизвестности и покое работал Господу и пришел в гораздо большее преуспеяние. Гораздо маловажнее беснование, нежели принятие какого-либо вражеского помысла, могущего на веки погубить душу. Что Д. Вам сердечно предана – не подлежит никакому сомнению. На слова ее и действие при сумасшествии – не должно обращать никакого внимания, и никак нельзя сравнить таких больных с пьяными, у которых отнимается только благоразумие, а не разум. Пьяный высказывает свои тайные мысли и чувства, а сумасшедший или беснующий несет дичь, чуждую ему. Если Д. выздоровеет, примите ее, ничтоже сумняшеся. Этим исполните заповедь Божию; да и лица монастыря Вашего, соблазнившиеся словами и действиями больной, поймут, что она поносила Вас вне разума, и исцелятся и вразумятся. Я не находил нужным писать или говорить г-же игумении о Вас, полагая, что она из сожительства гораздо может больше уразуметь, нежели из моих слов. Если же ей нужен письменный мой отзыв о Вас, то я постараюсь и это исполнить. Я не раз предостерегал сестру Е., чтоб она удерживала язык свой, часто ее предающий и навлекающий неприятности, что было причиною и неприятностей Аввакира (см. Лествицу). Эти неприятности должно принимать как драгоценные врачевства против нашего тщеславия и высокомудрия.

Лозу, творящую плод, Вертоградарь осыпает и навозом, да множайший плод принесет. Не будьте побеждены злом, но добром побеждайте зло.

29 октября

Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Возложившись на помощь Божию и на силу Его, совершающуюся в немощных, я вознамерился на письменное твое изложение отвечать также письменно. И сие более для того, чтоб ум мой не развлекся при личной беседе и не изнемог под шумом слов, но сохранил бы в тишине и уединении келейном мирное устроение, при котором только усматривается Истина. Пред лицом Его стою, и, освещаемый Его светом, смотрю на душу мою и сличаю с тем, что вижу в обличении твоем. Что ж вижу? Вижу на душе моей язвы, вижу многочисленные ее болезни, вижу немощи, из которых одни природные, другие – следствия язв и болезней, прошедших и настоящих. Обращаюсь на протекшую жизнь мою: вижу – это цепь погрешностей, цепь падений; на каждом почти шагу я был посмеян и поруган диаволом по недостатку духовной мудрости, по избытку гордости, не склоняющейся вопросить совета у ближнего. В таком положении душа моя, когда путь жизни моей уже протянулся за преполовение дней моих. Между тем тело мое ослабело; его прободают и рассекают различные недуги. Они – вестники; возвещают мне приближение разлучения души с телом. Скоро, скоро буду лежать на одре, не для того, чтоб дать преутружденному телу временное отдохновение, но чтоб сложить его с себя в гробовой ковчег, в недра земли, из неяже взят есмь, до будущего общего воскресения. Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем; ибо душа моя в язвах, а тело запечатлено грехом. По этому состоянию моему всего приличнее для меня было оставить все и вне всего предаться неутешному плачу; когда все утрачено, не утратить по крайней мере раскаяния.

Но к достижению этого состояния, которое признано для себя самым приличным, не употребляю никаких средств, кроме немощной моей молитвы, в которой прошу, чтоб совершалась надо мною воля Божия. – Это прошение воли Божией внушается боязнью, чтоб не попросить чего, превышающего мои силы. Эта боязнь внушена самым опытом: ибо во всех опытах, коими испытывалась моя сила, обнаруживалась моя немощь; где бесы рисовали пред моим умом картину блистательных успехов, там, на самом деле, оказывался ущерб, там возникло бедствие, там прикрывалась цветами гибельная пропасть. Я познавал обман по совершении обмана; познавал прелесть, будучи обольщен и поврежден ею. Теперь боюсь предпринять что-либо особенное самовольно, хотя бы и почитал это душеполезным. Лучше, – сказали святые отцы, – бороться с калом, т. е. с блудом и чревообъядением, нежели с самосмышлением, высокомудрием, гордостью и презорством. Ибо эти последние страсти тонки, неприметно вкрадываются в ум, принимают вид здравых и праведных мыслей, и не иначе могут быть усмотрены, как при свете благодати. Стою пред Промыслом Божиим умом моим, отложившим на эту минуту мудрование мира и правду его. Бог сотворил меня без моего желания и прошения: ибо «ничто» как могло желать, тем более – просить чего-либо? – Падшего меня и погибшего Бог искупил; ценой искупления был Он Сам. Между тем как Искупитель, облеченный в смирение, не познается, несмотря на Свою очевидность, умами плотскими, оставившими удивляться себе сродному духовному и погнавшимися за чуждым себе тлением, – мне окаянному Он даровал познать Себя. Когда смежались очи мои, брение, смешанное с плюновением, исходящим из уст Его, исцеляло их. Крест Христов отверзает очи ума; Крест Христов сохраняет здравие, исцеляет болезни очей этих. Вне Креста Христова нет правды Христовой. Мир и правда его погибнут, яко от диавола суть. Стою пред Господом моим и Промысл святой Его вижу, и долготерпению Его удивляюсь, колико милостив Он к тем погрешностям, в которые я впал от своеволия и самосмышления. Душу мою в руце Божии предаю; что Он мне дарует, то приемлю. Он ведает мою силу, ибо Он же мне дал ее. Если дает мне един талант сообразно силе моей, не ищу пяти, чтоб не изнемог под тяжестию их; чтоб дар, долженствующий служить к пользе, не послужил к большему осуждению. От грехопадений моих бегу не в затвор, не в пустыню, но в самоукорение, в исповедание грехов моих, в раскаяние. Недоумение мое и рассуждение мое и волю мою повергаю в пучину щедрот и Промысла Божия.

Такое зрелище представляет мне душа моя, когда при свете Евангельского учения смотрю на нее умом моим. Теперь обращаюсь к словам обличения, находящимся в письме твоем. Самое естество дела показывает, что ты, несмотря на наружность моего поведения, усмотрел гораздо менее недостатков, нежели сколько их находится по самой вещи. Сознаваясь в большем долге, я не могу не сознаваться в меньшем, так что я и тогда бы сознался, когда бы не хотел сознаться. Остается за сим со слезами просить у тебя – прощения и святых молитв о моем исправлении. Если, по словам святого Исаака, словооправдание не принадлежит к жительству христианскому и нигде в учении Христовом не предписано, если Сам Господь, предстоя властям земли и водворяя пред лицем вселенной правду Креста, не удостоил правду внешнюю никакого внимания, ни единого слова, как прах и тление, то кто, смотрящий во глубину сердца своего и видящий неложно, осмелится противу стать обличающему? Таковый скажет замахнутому на него мечу: поражай, ибо не всуе ты поднят; скажет бедствиям: нападите на меня и удручайте меня, ибо я того достоин. Скажет телу, изможденному болезнями и посылаемому во изгнание: иди, ибо ты согрешило. Скажет братиям своим: помолитесь о мне, скверном, Ангели Божии. Припадет к ногам прелюбодеев и убийц и скажет им: помолитесь о мне, ибо Вы праведнее меня! Вот каково мое состояние, когда очи ума моего отверсты; когда же они закроются, то состояние мое делается несравненно худшим: ибо язвы естественно остаются те же, но к болезням сердца присовокупляется слепота ума. От слепоты – нечувствие, утрата любви к ближнему, утрата умиления и утешительного плача, присовокупление язв к язвам и болезней к болезням. Словом сказать – вижу ли, или ослепляюсь – состояние мое пребедственное, достойно слез и рыдания всех меня знающих и любящих. Таков мой ответ всякому обличающему и тебе. Когда же иначе отвечаю – погрешаю. Этим должен бы я был довольствоваться, если б говорил не с своим духовным сыном, который, говоря мне обличения, приносимые его сердцу, не выдает их за решительную правду, но приносит их мне же на суд. Поэтому считаю себя обязанным продолжить мою беседу, и несмотря на то, что я немощен, заимствуя Свет от Истинного Света – Слова Божия, удовлетворить по силам моим требования письма твоего, не столько обращая внимания на наружность мыслей заключающихся в этом письме, сколько открывая при свете Евангельского учения те тайные сердечные побуждения, коих мысли эти суть – плод. По мнению отцев, те люди, кои требуют от ближних совершенного устранения недостатков, имеют об этом предмете ложное понятие. Это мнение отцов находим и у Апостолов: один из них (Иоанн Богослов) говорит: «Аще речем яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас» (1 Ин. 1, 8). Другой же (Ап. Павел): «Друг друга тяготы носите и тако исполните закон Христов» (Гал. 6, 2). Что же может породить поношение немощей ближнего, это показано Писанием над мужами самими высокими в добродетелях. Кто святее Апостолов? Но мы читаем в Деяниях, что между Апостолами Варнавою и Павлом произошла распря, а за распрею – и разлучение. Без всякого сомнения это обстоятельство сказано нам Писанием с тою целью, чтоб мы, немощные, были осторожны, не увлекались мнимою ревностию, но носили тяготы друг друга. Тако исполните закон Христов! Понеси убо мои немощи, а я постараюсь понести твои, как доселе старался. Конечно ты не скажешь, что ты без немощей. Мои немощи тяжелы более для тебя, нежели для меня, а твои ощутительны для меня, нежели для тебя. Если б тяготы были без тягости, то ношение их не имело бы никакой цены, не было бы причин заповедать оное. Но цена взаимного ношения немощей столь велика, что Писание заключило в нем исполнение закона Христова, Иже понес на Себе грехи всего мира.

Скажу несколько слов о непостоянстве. Непостоянство, или переменяемость, по мнению святых отцов, есть постоянная и непременная немощь человека, доколе он находится в стране своего изгнания на земле. Непременяемость есть свойство будущего устроения. Изменяемость не только свойственна нам, немощным, но и величайшие святые признавали ее в себе. Потерпи непостоянство во мне, а я потерплю его в тебе. Мое непостоянство ощутительно тебе, а твое – мне. Понесем взаимные немощи и познаем яко благо иго Христово; если же скинем иго Христово, то какому же игу подчинимся? Весьма прекрасно сказал святой Илия Екдик: «Дом души – терпение, живет бо в нем; а пища – смирение, питается бо тем». Точно – помыслы смиренномудрия удерживают душу в терпении. Если же это так, то и следующее по необходимости справедливо: ничто другое не выводит души из терпения, как помыслы гордостные. Неоднократно говорил я тебе и многим другим, которым мнилось мне сообщать душеполезные познания: когда сличаю мое устроение и поведение с писаниями святых отцов, то нахожу, что мне в древнем монашестве надлежало бы иметь место между новоначальными. А в нынешнем монашестве, где знание святых отцов и образ мыслей, несколько запечатленный этим знанием, так редки, что тот, кто преподает слушающим его учение отцов, есть величайшая редкость. С тем условием настоятельствую над вами и имею вас духовными чадами, чтоб научать вас образу мыслей Евангельскому, который и есть образ мыслей святых отцов. Истинно, истинно говорю вам: ныне, когда дел уже вовсе нет и духовное мудрование крайне редко, ныне диавол столько ненавидит это мудрование, что хотел бы истребить его с лица земли, дабы Евангелие оставалось у нас только для нашего осуждения, а не назидания, ибо мы будем судимы по Евангелию, как предвозвестил нам Господь Иисус Христос (Ин. 12, 40). Диавол готов нам придать вдесятеро здравого смысла и умножить тысячекратно наши практические сведения, лишь бы украсть у нас знание крестное, при коем можем стать одесную Богу. Приписывающий себе сведения и здравый смысл уподобляется диаволу, который хотел признать себя источником света. Он и есть источник мнимого света – плотского мудрования, которое не покоряется разуму Божию, носит на себе печать гордыни и включает в себе условие всех грехопадений. «Видел ли еси кого падша? Увеждь, яко себе последова», – говорит авва Дорофей. Этот святой говорил себе, что он лучше желает погрешить в каком-либо наружном деле, поступив по совету ближнего, чем действовать самочинно. А я в малых своих опытах, при какой-либо неудаче, имею утешение, истекавшее из того, что дело сделано или предпринято не самочинно…

Поэтому, хотя бы мне по недостоинству моему и приличествовало внимать одним собственным недостаткам, однако по обязанности настоятеля и духовного отца я должен тебе сказать, что видится моим грешным очам: тебе брань творит страсть гордостная. Признание в себе практических сведений и соображений суть ее оправдания, коими она прикрывается. Охлаждение ко мне, к окружающим меня – суть плоды ее: ибо за уничижением ближнего следует иссякновение любви. И иссякновение любви есть признак принятия помыслов бесовских, так как и признак принятия семян благодати есть умножение любви к ближнему.

Страсть гордостная действует иначе, нежели страсть блудная, или гневная. Эти две страсти действуют очевидно, и самые оправдания их и лукавство в оправданиях яснее. А гордость вкрадывается неприметно. Ее посевают способности, пышность, а паче похвалы человеческие. Хотя, по-видимому, мы не принимаем похвал и не соглашаемся внутренне с похваляющими, но тайная печать похвал остается на уме и сердце, и когда случится уничижение, то оно бывает тягостно, и тем тягостнее, чем более мы были напитаны похвалами. Этим самым доказывается существование печатей и тайное вселение гордости. Увы нам! Самые благодатные дарования были поводом для людей к гордости и плодам ее – падениям! Главные признаки гордости суть охлаждение к ближним и оставление исповеди. Поэтому, кто какими дверьми выходит, тот ими и да входит, сказал святой Иоанн Лествичник. Положи себе за правило, исповедывать помыслы твои хотя дважды в неделю, и как душа сообразуется телу, то и поклонением тела изъяви смирение. Скажи и повторяй своему помыслу о братиях: «Это овцы Христовы, это Ангелы Божии», – и истребится презорство к ним, еже есть гордыня. Тогда, уповаю на милость Божию, мир и любовь внидут в сердце твое и благодатным действием своим докажут тебе, что ты находишься в искушении, откроют очи твои, и ты познаешь твое настоящее обольщение. Случай же этот внидет в сокровищницу твоих душевных опытов, будет доставлять тебе предосторожность на будущее время, а братии окормление. Ибо муж неискушен неискусен, а быв искушен, может и искушаемым помощи, говорит Писание. Да сподобит тебя Господь последовать и этому наставлению святого Иоанна Лествичника (Степ. 4): «По входе в поприще благочестия и повиновения, не ктому отнюдь доброго нашего законоположника в чесом истяжем, аще кая в нем яко в человеце еще негли и мала согрешения увидим. Аще ли же ни, то ничимже от повиновения ему истязующие пользуемся. Отнюдь нужно есть хотящим к настоятелем веру несомненную выну содержавати, исправления их в сердце неизглаждаема и приснопомнима хранити, да егда бесове в нас неверие к тем всевают, от помнимых нами заградим уста. Поелику бо вера цветет в сердце, потолику и тело спешит на службу. Но внегда же о неверие препнется, тот пал есть», т. е.: «по входе в поприще благочестия и повиновения мы уже не должны ни в чем испытывать нашего благого законоположника (наставника), хотя бы в нем, как человеке, и заметили малые погрешности, иначе, т. е. истязывая, не получим от повиновения никакой пользы. – Желающим соблюсти несомненную веру к своим наставникам необходимо хранить в сердце своем добрые дела их неизгладимыми и незабвенными, чтоб воспоминанием их оградить уста бесам, когда они будут посевать в нас неверие. Насколько вера цветет в сердце, настолько тело преуспевает в служение. Кто преткнется о неверие, тот пал».

И от окормления ближних прозябает нередко гордость, как от пшеничного зерна куколь. Поэтому святой Марк Подвижник сказал: «Егда человек человека воспользует словесы, или делы, Божию благодать да разумеют оба». «Не себя проповедаем, – говорит святой Павел, – но Христа Иисуса, Господа» (2 Кор. 4, 5). Кто будет возделывать эти чувства, в том истребится пристрастие к людям, а воцарится во Христе любовь, во всех зрящая образ Божий. Когда же восхитится ум утешением любви этой, то видит человек себя как некий сосуд, исполненный смрада и мерзости, и дивится, как лучи Божественного учения проходят сквозь него и исцеляют души человеческие.

Прилично мне вспомянуть здесь слова святого Иоанна Лествичника, повторенные преподобным Нилом Сорским: некоторые погрязли в болото, но других предостерегли от подобного впадения и за спасение их Господь даровал и им спасение. Ибо после тяжких язв узнал я, что признаки гордости суть уничижение или презрение ближних и нерадение о исповеди, а сама по себе гордость человеку неприметна, будучи тончайшая страсть, обманувшая светоносного Ангела и устроившая падение на Небе. На сей держатся другие страсти, как здания на основании, скрытом под землею. Наконец, завещаваю тебе сохранить письмо сие в неизвестности до кончины моей. А я тебя и себя предаю милости и благодати Божией, могущей, если мы сами ее отвергнем, даровать нам спасение, хотя мы его и вполне недостойны. Аминь.

25 ноября 1842, Сергиева Пустынь