Текст книги "Странный мир. Истории о небывалом"

Взрослые потом решат, говорить ли Асю, чем он питался последнее время, а пока Риза будет помалкивать.

Середина дня, обеденное время. Их смена должна кончиться два или три дня назад. Пусть всего два, но смена все равно кончена. Риза додержала напарника живым, но никто не пришел менять их, никто не отозвался на аварийный стук. Но держаться надо, Старый должен быть накормлен. И Ась тоже.

Риза, пошатываясь и держась за стенку, брела к убежищу, где валялся Ась. Сейчас он заново начнет хныкать и городить всякую дурь.

Вот их нора, но в ней никого нет. Скомканная подстилка в пятнах крови и сладкой мази, опрокинутая миска – и ни самого Ася, ни его шмоток. Только внимательный взгляд может заметить следы на пыльном полу, который было некогда выскребать последнюю неделю. Ась, перемазанный сладким выпотом Старого, не удосужился помыться, так и побрел липким.

Удрал! И куда его понесло? Теперь надо его искать, волочить обратно, перебинтовывать и укладывать в осточертевшую постель.

Риза поспешила по проходу, который последнее время стал очень узким. Спрятаться здесь негде, куда же он подевался?

Вот и конец, хвост Старого, а вернее, анальное отверстие, через которое наружу выбрасывается все, что Старый не сумел переварить. Рядом находится выход, которым кормильцы, отработавшие свою смену, выбираются наружу. Процесс долгий и не слишком аппетитный. Сначала надо спровоцировать Старого, чтобы он опорожнил желудок, потому что попасть под струю жидкого кала – верная смерть. Когда Старый облегчится, отработавшая свое смена через эту же дверцу выбирается наружу и, шлепая босыми ногами по лужам дерьма, уходит сдавать пост. Войти здесь к Старому нельзя: движение против тока веществ в теле Старого непременно вызовет спазм сфинктера и новую порцию дерьма в лицо входящему.

Точно так же, с другой стороны нельзя выходить. Старый бросится вдогонку, и результат окажется еще печальней.

Дальше прохода не было, там Старый вплотную приваливался к стене.

Риза заглянула в последнее помещение и охнула. Дверца, ведущая наружу, была распахнута, и там на грязном полу были отчетливо видны следы Ася.

Как же он выбрался? Чудо, что его не размазало по стенам жидким говном. А назад ему вообще не пройти. Да он и не захочет.

Риза поспешно захлопнула дверцу. Не хватало еще, чтобы дерьмо попало в коридорчик, каким они сюда пришли. Никто не скажет, как его потом вычищать. Скребок здесь не поможет. Но теперь дверь закрыта, и осталась лишь амбразура, через которую испражняется Старый.

Вот и все. Пора приниматься за дела, а Ася забыть, как кошмарный сон. Людей он там не найдет, куда вернее, что туда прорвались враги, и лишь Старый не пускает их дальше.

И тут сбоку, откуда обычно выходили уборщики, ввалились шесть или семь врагов. Впервые Риза видела их не разделанными на части, а живыми и готовыми к бою. Двое врагов тащили упирающегося Ася.

– Пустите! – верещал он. – Больно же! Мама!

В сказках и древних историях враги умеют разговаривать, но сейчас никто из них не издал ни звука. Но, видимо, они могли донести свои мысли и без слов, потому что Ась сквозь крик и рыдания отвечал:

– Я же говорю, здесь нет входа. Тут только выход, а вход совсем в другом месте. Ай!.. Руку пусти! Да покажу я, где вход. Прямо сейчас и покажу. Не надо больше! Больно, вам говорят!..

Так вот он что задумал! Предательство! И неважно, что не по холодному расчету, а из страха и глупости. Предательство всегда одинаково. Враги убьют Старого и ворвутся на нижние уровни, где нашел убежище народ. Укрытия для детей, женщин и стариков больше не будет. А это значит, что из-за одного глупого мальчика погибнут все.

Риза бросилась к Старому. Здесь единственное место, где его можно безопасно касаться. Здесь нет пасти, тут, как говорил Ась, срака. Двумя руками Риза навалилась на анальный сфинктер, и тот сработал. Струя жидкого дерьма ударила в соседнее помещение, сбивая с ног, разрывая на части, размазывая по стенам всех, кто там оказался.

За это и прошлые дежурства Риза не раз видела, как у Старого происходит оправление. Пенистая желтая слизь утекает в узкие отверстия в стене, а потом приходят уборщики из бывших кормильцев и смывают с пола остатки. На этот раз никаких уборщиков не предвиделось, и пена поверх дерьма была не желтая, а кроваво-розового цвета.

Риза развернулась и побрела назад – кормить бесчувственного Старого. Она не плакала – она выла, отчаянно и бесслезно. Все, каждое свое движение она делала правильно, но вой рождался сам по себе и рвался из груди.

Слезы, даже самые горькие, облегчают горе, а стоны и вой – только усиливают.

Без тени сомнения она утопила Ася в дерьме, и, случись все заново, Ась вновь был бы утоплен. Нельзя жалеть предателя, но как объяснить себе самой, что предателем стал четырехлетний Ась?

В спальной норе Риза забрала подстилку, заскорузлую от пятен крови и липкого медвяного выпота, которым лечила Асю его рану. Вычистить подстилку невозможно, остается бросить ее в пасть Старому. Ему это без разницы, он все съест.

Больше к спальной норе Риза не возвращалась и не ела ничего, только воду пила, которая сочилась из трещины в стене. А Старый с аппетитом хрупал трупами врагов.

Прошло несколько дней, счет которым Риза не вела, и вдруг оказалось, что трупы врагов кончились. Теперь Старого было вовсе нечем кормить. Последнего из убитых врагов Риза сбросила вниз, не разрубая на части, и целиком запихнула в ждущую пасть. Что уж тут экономить, одной тушей Старого не напитаешь.

Теперь можно отдыхать и ничего не делать. Раздувшееся тело залепило проход к месту ночевки и дальше к выходу. И наверх тоже не подняться. Сиди, поджимая ноги, и жди конца.

То ли в бреду чудится, то ли впрямь сверху что-то шуршит, словно семена засыпаются в емкость. Пойти бы проверить, но никак: раздувшийся с голоду Старый перекрыл проход. Были бы они вдвоем – Риза сверху, Ась внизу, – горя бы никакого не знали. Риза бы насыпала семена, а Ась спихивал бы их в утробу Старому. Ась маленький, ему не сложно.

Славный мальчик Ась – добрый и не вредный. Баловник, правда, но это пройдет со временем. Ох, как нынче не хватает Ася… веселого, здорового, неугомонного!

«Бум-бум-бум!» – три мощных удара. Вот и смена пришла. Конец слишком долгому дежурству. А она даже и ответить не может: колотушки нет, отправилась в ненасытную пасть Старого. Ничего, сменщики подождут сколько надо и, не дождавшись ответа, откроют дверь.

Беда, если Старый будет выдавлен из своего убежища. В комнатах дома его ничем не остановишь. Должны же взрослые понимать и предусмотреть, что происходит. А если нет? Ведь такого не было никогда, чтобы защитник стал главной угрозой.

За слюдяным окошком смутно виднеются две фигуры: маленькая и чуть побольше. Сейчас они откроют дверь, и Старый двинется им навстречу. Прежде, чем дверь распахнется, Старого надо слегка покормить, чтобы у сменщиков была хотя бы минута. Они опытные, они справятся. Но для этого надо чем-то накормить Старого.

«Бум-бум-бум-бум!» – четыре удара. Предупреждают, что сейчас войдут.

Риза поднялась и зажмурившись шагнула навстречу ненавистной пасти.

Ботан

– Во бред! – больше ничего Зиг сказать не мог. И слов не хватало, и расквашенные губы, напоминавшие два круто прожаренных, с запекшейся корочкой сырника, не способствовали произнесению долгих тирад. Добро бы вчера стыкнулся с кем и получил по мордасам – так не было такого. То есть по мордасам получил, но ночью, во сне. Это же не считается!

Сон был и впрямь бредовый. Приснилось, будто бы он не Зиг вовсе, а вчерашний ботан. И этот ботан, то есть Зиг, получил по сопатке от конкретного пацана. Просто так, ни за что.

Вообще, вчерашний и ботаном не был, а так, мелкота. Зиг бы его и не заметил, но портфель… Где в наше время можно нарыть школьный портфель? Школота ходит с рюкзаками. Не туристическими, понятно, а с понтовыми. Мелочь пузатая бегает с ранцами. А этот где-то портфелем разжился, не иначе у бабульки в кладовке нашел. Мимо такого просто так пройти нельзя. Зиг осторожненько подкрался и ловким ударом выбил портфель из руки. Ботаник растерянно оглянулся и, ничего не сказав, нагнулся за портфелем. Зиг аккуратно, двумя пальцами, сдернул с дуралея лыжную шапочку и откинул ее в сторону.

Нечего тут. На улице тепло, нормальные люди без шапок ходят.

Ботаник побежал за шапкой, а Зиг ловко отфутболил оставленный портфель в ближайшую лужу.

А чего такого? Лужа мелкая, даже учебники, наверное, не замокли. Зато развлекуха прикольная – класс!

– Чего ты? – первый раз подал голос ботан. Губы у него дрожали. Сейчас заплачет, деточка.

Бить такого – ни малейшего интереса, но хамство спускать тоже нельзя.

Зиг слегонца смазал ботану по губам, чтобы не тряс ими. Даже не разбил, а так, окровенил немножко.

– Следующий раз думай, на кого чевокаешь… – развернулся и ушел, оставив дурачка добывать из лужи свой портфельчик.

Через полчаса Зиг и думать забыл о минутном развлечении, а ночью, надо же, сам оказался в шкуре нелепого ботаника. Куда-то он спешил, как это часто бывает во сне, опаздывал, торопился, а незнакомый парень, старше, сильнее, круче его, не пускал: толкался, ставил подножки, дергал за одежду, а потом лениво, словно нехотя, заехал в лицо, превратив губы в запекшиеся оладьи. И добро бы был это просто сон – мало ли какая ерунда может присниться, – но утром оказалось, что харя изукрашена, как давно не бывало в настоящей жизни.

Зиг заперся в ванной, долго отмачивал губы холодной водой, так что мать принялась стучаться к нему и спрашивать, не уснул ли он там. Пришлось вылезать. Маманька как увидела Зигов профиль, чуть на пену не изошла:

– Зиновий, что с тобой? Где это тебя?

– Я почем знаю? – зло ответил Зиг. – С вечера все нормально было, ты же сама видела. Может, во сне прикусил, или комар за губу цапнул.

– Какие комары? Это простуда. Зима на дворе, а ты без шапки ходишь, вот и простыл.

– Ничего я не простывал.

– А я говорю, герпес.

Короче, села на любимого конька. Зиг насилу отвязался. Можно сказать, первый раз в жизни порадовался, что в школу надо уходить.

А после школы по закону всеобщего сволочизма Зиг повстречал ботана. Тот шел один. Иначе и быть не могло: ботанчики с компаниями не ходят, они даже своих одноклассников боятся. Вот с бабушкой за ручку его можно встретить. Но на этот раз ботаник был один, зато Зиг топал с компанией. И добро бы только с пацанами, но и с девчонками. При девчонках к шкету приставать позорно, поэтому Зиг прошел, будто и не видит ничего. Но ботан даже не понял своего счастья. Побледнел, как у врача перед уколом, портфельчик двумя руками к животу прижал, а сам, сцуко, на Зига смотрит, как у того пасть разбита. Не, такое не прощается.

От компании Зиг отстал, вернулся, а ботана и след простыл. Зиг порыскал малость, но, разумеется, никого не нашел.

Плюнул и отправился домой, а там новые радости. Маманька купила пузырь зеленки – герпес мазать. Ни хрена она, конечно, не намазала, но нервов сожрала килограмм. Достали уже сил нет – и маманька, и ботан этот поганый. Ни днем ни ночью покоя нет.

Ночка выдалась та еще. Зиг от кого-то спасался, убегал по каким-то стройкам, откуда никак не мог выбраться, а тот, кто гонял его, все время оказывался рядом, хотя Зигу не удавалось его увидеть. В общем, бред полный, и непонятно, почему во сне Зиг не мог сообразить, что такого не бывает. Хорошо хоть по фейсу не получил, а то проснулся бы с фингалом под глазом. Бред, говорите? Ясен пень, что бред, а делать что прикажете? Только словить ботана и вломить ему по первое число, чтобы в следующий раз не смотрел косо.

С последнего урока пришлось смотать и караулить ботана, прячась на помойке среди вонючих баков. Зиг твердо решил, что за это ботан тоже ответит.

Мелкота после своих уроков высыпала из школы. Ботан, как и предполагалось, брел один, на самом виду, даже не стараясь спрятаться. Напрашивается, сучонок. Подваливать к нему у самой школы не следовало, тут было полно бабулек, которые приперлись встречать первоклассников. Старушенции – народ гадский, вечно лезут не в свои дела и, конечно, за ботана заступятся. Мол, как не стыдно младших обижать!.. А что ботан сам напрашивается, это их не интересует.

Зиг классно отследил неприятеля и перехватил его почти у самой парадной. Ботанчик такого поворота не ожидал. Портфель прижал к пузику, губешками затряс.

– Я ведь тебя предупреждал, – почти ласково сказал Зиг.

– Я же ничего…

Зиг шлепнул ботана по губам, вытер ладонь о его куртку.

– Тебе было сказано – не чевокать. И чтобы смотреть так не смел. Ты учти, я из последних сил хороший. Таких, как ты, вообще давить надо.

Вырвал у ботаника портфель и пошел не торопясь. Ботан, хлюпая носом, побежал следом.

– Портфель отдай!

Зиг зашел к помойке, выбрал бак, где мусора было едва на дне, и спустил туда портфельчик.

– Забирай.

– Гад ты! – отчаянно выкрикнул ботан.

Тут уже было без вариантов. Зиг так отоварил хама, что тот на три шага отлетел. И заревел в голос, как маленький. Сопли кровавые размазывает и воет. Тьфу, погань. Зиг развернулся и ушел, даже не стал смотреть, как ботан будет свой портфель выручать. Сволочь, все настроение испортил.

Домой пришел сам не свой. На душе гадостно, словно сам в мусорный бак лазал. От маманьки записочка: «То-се, обед разогрей. Приду поздно». Благо хоть самой дома нет, на нервы не капает. Пожрал, что было в холодильнике, и пошел шляться. Вернулся поздно, а дома никого. Такое дело Зигу не понравилось: приведет маманька какого-нибудь кента в папули – нет уж, спасибо, не надо.

Жрать хотелось невыносимо, а дома – ни крошки. Котлеты, все, сколько их было, Зиг схавал в обед, прямо холодными. А теперь что? Пшенку разогревать, да? Пришлось ложиться голодным. И конечно, немедленно начала сниться всякая мутотень.

Зиг бежал, спасался, драпал что есть сил, а воздух был вязкий, и ноги ватные, вместо бега получалось топтание на месте. Незнакомый парень, почти взрослый, года на три старше Зига, с легкостью догонял его и, нехорошо улыбаясь, бил, сшибая с ног. Смотрел на корчащегося Зига сверху вниз, лениво цедил: «Не чевокай», – и уходил не оглядываясь, но едва Зиг поднимался и хотел сбежать, спрятаться куда-нибудь, как парень появлялся из-за ближайшего угла, совсем не оттуда, куда только что скрылся, давал чуть-чуть отойти и снова бил, больно и безжалостно.

На этот раз Зиг знал, что это сон, но почему-то не удавалось ни проснуться, ни взлететь, оставив врага бесноваться внизу, ни выхватить автомат и расстрелять ненавистного ботана. Да-да, Зиг знал, что бьет его ботан, неимоверно разросшийся и страшный.

Когда заявилась домой маманька, Зиг не отследил, но утром она разбудила его диким воплем:

– Зиновий, что с тобой?!

Зиг хотел зарыться в подушку, но морду так ожгло, что сон разом сдуло. Один глаз Зиг разлепил, а второй не удалось. Под маманькины причитания метнулся в ванную. В зеркале с трудом, одним только правым глазом разглядел то, что прежде было лицом, а стало багровой опухолью, в которой туго пульсировала боль.

Маманька бесновалась в коридоре, требуя чистосердечных признаний: с кем Зиг подрался, кто его так изувечил, почему он не пошел в травму и не обратился в милицию…

«Ни с кем я не дрался, – хотел возразить Зиг. – С вечера все было нормуль, это во сне так…» – но сообразил, что маманька его вчера не видела и в сон не поверит, так что язык лучше держать за зубами, благо что они вроде бы целы.

Маманька тем временем приняла решение и начала распоряжаться:

– Сегодня сиди дома, в школу не ходи… – хоть раз в жизни что-то дельное сказала! – а я вернусь с работы, и пойдем сначала в травму – акт о побоях составлять, а потом в милицию.

– Ты чево?.. – возмущенно прошамкал Зиг.

– Не чевокай, а слушай, что тебе говорят.

Вечно она так: чуть рот разинешь – «не чевокай!», а человека выслушать не может. Хорошо еще по губам не дала, воспитательница хренова.

– На завтрак ешь пшенную кашу. На обед еще суп в холодильнике. Котлеты были на два дня сделаны, так ты все за раз слупил, вот и сиди теперь. Из дома ни ногой, не хватало, чтобы тебя вовсе убили.

Когда маманька говорит таким тоном, лучше не возражать, а потом просто сделать по-своему. Зиг и не возражал, сидел паинькой, потихоньку хавал разогретую маманькой пшенку. Жевать было больно, хотя челюсть вроде не сломана. Когда маманька убралась, сел перематывать мулиняшку. А что еще делать? Гулять в таком виде не пойдешь.

Мулиняшка – вещица замечательная. Сначала делается грузило для донки: в столовой ложке плавится свинец, и с одного краю слитка сверлится дырка, будто бы для лески. Но вместо лески там пропускается цветная нитка, закрепляется узлом, а после вокруг грузила наматывается аккуратный разноцветный клубочек. Няшная штучка получается, девчонки такие к рюкзачкам прицепляют. Но если мулиняшку в кулаке зажать, то удар будет крепче, чем кастетом. Хотя никаких кастетов на руке нет, есть только мулиняшечка.

Цветных ниток у маманьки полный ящик, зачем только напокупала, моль кормить, не иначе. Который год эта куча без дела лежит. А когда Зиг отмотал немного каждого цвета, то визгу было – не продохнуть: «Ах, мулине, ах, мулине!» Так и получилась мулиняшка.

В драке Зиг мулиняшку не проверял, зато однажды саданул кулаком по классной двери и пробил в ней дыру. Шум был, искали хулигана, только где ж его найдешь? Чтобы такую дырку просадить, топор нужен, а у Зига – ничего, кроме мимимишной мулиняшки.

День Зиг избыл с большим трудом. У ребят из класса дома крутые компы с игрушками, интернет, а у Зига – хрен с маслом. Телефон у него самый простой, с каким на люди и показаться стыдно. Так Зиг его дома оставлял, чтобы маманька не названивала. А то она считает, что телефон нужен, чтобы она могла Зига контролировать. Весь класс ходит со смартфонами, один Зиг как нищий. От маманьки допросишься, денег у нее вечно нет. Зиг включил телик, пощелкал программами – всюду какая-то мутотень.

Все-таки какая сволочь ботан! Ведь все из-за него! Вот бы на ком мулиняшку испытать, чтобы не смел приставать по ночам.

Зиг быстро оделся и вышел на охоту. Поспел как раз вовремя: четвертые классы выходили из школы. Где ловить ботана, Зиг уже знал и подкараулил пакостника на лестнице его дома. На парадной там стоял домофон, но такие мелочи для Зига не преграда.

Разукрашен ботанчик был на славу. Глаз у него заплыл ничуть не хуже, чем у Зига, но рассмотреть фингал было затруднительно, поскольку забинтовали ботана, словно раненого красноармейца. И примочка была на глазу цвета собачьей мочи.

При виде Зига ботан попятился и, кажется, попытался бежать. Зиг мигом догнал его и ухватил за ухо, совсем как маманька, когда у нее еще хватало сил воспитывать Зига.

– Ты опять за свое? Мало получил?

– Пусти! – пропищал ботан.

Ага, даже не отнекивается, знает кошка, чье мясо съела!

– Я тебя так пущу – костей не соберешь, – продолжая выкручивать ухо, процедил Зиг. – Если ты, падла, еще раз попробуешь мне присниться, я с тобой такое сделаю, что в морге от страха плакать будут! Понял?

– Я же ничего…

Зиг на мгновение отпустил ухо и левой рукой хлестко шлепнул ботану по губам.

– Не чевокай!

Ботан рванулся было наутек, но Зиг мигом перехватил многострадальное ухо.

– Стоять! А то я тебя одной левой…

Зиг произносил гордые слова, стараясь не вспоминать, как лупил его ботан во сне, не оставляя ни малейшего шанса хоть как-то защитить себя. Зато теперь все как доктор прописал: действительно Зиг его одной левой делает. На правой руке, угрожающе занесенной для удара, красовалась черная кожаная перчатка, в которой уютно свернулась мулиняшка.

– Ты все понял или тебе еще объяснить?

Почему-то ботан не плакал, а глядел с нескрываемой ненавистью. Потом выкрикнул:

– Я тебе еще не так приснюсь!

Такого беспредела Зиг не ожидал. Бывают вещи, которых нельзя терпеть никогда и ни от кого.

Зиг саданул ботана с правой, не в глаз, – чего в повязку лупить? – а в умный лобешник, чтобы в следующий раз думал, что можно говорить, а что нельзя.

Ботан, даже не икнув, повалился на пол.

«Нокаут, – резюмировал Зиг. – Хрясь – и в грязь!»

Наверху хлопнула дверь. Пора делать ноги.

Зиг выскочил из парадняка и побежал, стараясь уйти подальше, пока не попался никому на глаза. С опаской подумал: «А вдруг на двери стоит камера наблюдения? – но тут же успокоил себя: – Да ну, они никогда не работают. А хоть бы и работала, не станет же полиция просматривать запись из-за того, что какой-то сопляк нажаловался».

Маманьки еще не было дома. Зиг выволок из холодильника кастрюлю, похлебал ледяного супчика со склизкими клецками. Ничего не скажешь, хороша хозяйка: сын копыта с голодухи отбросит, а она и не заметит.

Делать было нечего, и Зиг снова поперся на улицу. Своих искать не стал – стремно с разбитой мордой. Потусовался в парке на скамеечке. Надо же, бред какой – тусоваться в одиночку, сам с собой!

Потом, хотя время было детское, нехотя пошел домой.

Маманьки по-прежнему не было, но на кухне объявились два полиэтиленовых мешка с какой-то хавкой. Значит, приходила и тут же куда-то умотала. Не хватает только, чтобы его искать.

Зиг разворошил пакеты, поморщился при виде морковки, – за кролика она его, что ли, держит? – нашел упаковку сосисок, срубал сырьем, даже без хлеба. Задумался, что бы еще употребить, но тут хлопнула дверь – вернулась маманька.

– Слава богу, живой! – это она вместо здрасьте. – Ты где был?

– Гулял.

– Тебе было сказано – дома сидеть! Я уже в школе была, все дворы избегала, не знала, что и думать. Шляешься незнамо где, а тут маньяк объявился. В соседнем доме школьника убили, такого же, как ты. Вчера тоже пришел из школы избитый, а сегодня прямо в подъезде его чем-то тяжелым по голове ударили. Сейчас в коме лежит.

– Так это не убили, раз в коме, – проговорил Зиг, стараясь не выдать себя дрожью в голосе. – И вовсе он не такой, как я. Он, кажись, в четвертом классе, а я в восьмом.

– Считай, что убили. Придет в себя или нет, этого никто не знает. А ты мне зубы не заговаривай, отвечай, кто тебя изукрасил?

– Говорят тебе – никто!

– Ты мне врать не смей! Все равно в милиции разберутся, там придется отвечать.

– Никакой милиции больше нет, – зло поправил Зиг. – Теперь у нас полиция. А она откуда узнает?

– Я заявление написала, что тебя тоже избили.

– Дура! – взвыл Зиг. – Еще ментовки мне не хватало!

– Ты как с матерью разговариваешь? – немедля взвилась маманька.

Скандал поехал по привычным рельсам. Долго слушать Зиг не стал, развернулся и ушел в свою комнату. Вышел, только когда маманька позвала ужинать. На ужин наварила каких-то макарон и залила яйцом. О сосисках слова не сказала; понимает, что сама виновата. За ужином снова пыталась подкатить к Зигу, вызнать, кто его побил и за что. Зиг отмалчивался и при первой же возможности ушел будто бы спать.

Какое там спать! И страшно было, и думалось всякое.

Надо же, с одного удара – и на тот свет! Теперь искать будут, вынюхивать. А впрочем, никто не узнает. Главное – тихо сидеть и мулиняшку припрятать получше. А менты пусть гадают, отчего ботан помер, следов-то нет!

А вдруг ботан из комы выйдет и на него наябедничает? Хотя ему, наверное, всю память отшибло. Главное, что больше он не приснится никогда.

На этой успокоительной мысли Зиг засопел, уткнувшись в подушку здоровым глазом.

И тут же вокруг сгустилась не то свалка, не то заброшенная стройка, и вчерашний жлоб с нехорошей улыбочкой вышел из-за угла. Зиг знал, что ему снится сон, но почему-то это ничуть не утешало.

– Тебя нет! – закричал Зиг. – Я тебя убил!

– Ты? Меня? – удивился жлоб. – Ты мелкого ботанчика убил, а теперь я убью тебя. Так будет честно, не правда ли?

Сказано было так буднично, что Зиг сразу поверил – убьет.

– Не надо! Я его не убивал, я просто стукнул!..

– И я тебя просто стукну, – жлоб вытащил из кармана мулиняшку, которую Зиг, отправившись будто бы чистить перед сном зубы, запрятал глубоко под ванной, где ее никто никогда не найдет. Яркие нитки скрывали серый свинец, мулиняшка казалась легким пушистым клубочком. Жлоб взвесил мулиняшку на ладони и принялся натягивать черную кожаную перчатку.

– Я не убивал, – твердил Зиг. – Он и вовсе живой, в коме лежит.

– Бил ты насмерть, и я буду так же бить. А живой он или мертвый – это дело случая.

Перчатка надета. Жлоб неторопливо разминал пальцы и улыбался. Где-то Зиг такую улыбочку видел.

Зиг взвизгнул и ринулся вперед, намереваясь проскочить у врага под мышкой. Тот молниеносно ухватил Зига за ухо и повел правую руку на замах.

– Куда ты, дурашка? От себя не убежишь.