Текст книги "«У» – значит убийца"

Глава 3

Я поехала на восток по длинному, широкому бульвару Кабана, который тянулся параллельно пляжу. Когда на небе полнолуние, бульвар представляется ночной сценой из кинофильма, которую снимают днем. Ландшафт настолько хорошо освещен, что деревья отбрасывают тени. Сегодня луна находилась в своей последней четверти и висела низко в небе. С бульвара я не могла видеть океан, но слышала рокот и шум прилива. Ветру хватало силы раскачивать пальмы, их раскидистые верхушки кивали друг другу, ведя какой-то свой тайный разговор. Навстречу мне попалась машина, а вот пешеходов не было видно. Я нечасто выхожу из дома в такое время, поэтому меня вдруг охватило легкое возбуждение и любопытство.

Днем Санта-Тереза выглядит точно так же, как и любой другой небольшой городок Южной Калифорнии. Церкви и административные здания жмутся к земле, боясь землетрясений. Кровли зданий низкие, архитектура в основном в испанском стиле. Но есть какая-то прочность и уверенность во всех этих белых необожженных кирпичах и красных черепичных крышах. Лужайки тщательно ухожены, кусты аккуратно подстрижены. Но ночью все это кажется безжизненным и драматичным, черно-белые контрасты вносят какую-то напряженность в пейзаж. Небо ночью на самом деле вовсе не черное, а цвета серого угля, почти цвета извести с темными вкраплениями. А деревья напоминают чернильные пятна на темпом ковре, И даже ветер ведет себя ночью совсем по-другому, он, словно пуховое одеяло, ласкает вашу кожу.

Кафе "КК" разместилось в здании заброшенной станции техобслуживания вблизи железной дороги. Несколько лет назад отсюда убрали бензоколонки и резервуары, а загрязненную землю закатали асфальтом. Но сейчас, в жаркие дни, асфальтовое покрытие размягчается, выделяя токсичную смолистую жидкость, которая превращается в дымку, а это значит, что на площадке того и гляди может вспыхнуть пламя. Зимой асфальт от холода растрескивается, и над площадкой стоит запах серы. Так что это совсем не то место, где хотелось бы походить босиком.

Я остановила машину перед кафе, под ярко-красной неоновой вывеской. Здесь, на улице, воздух пах кукурузными лепешками, жаренными на свином жиру, а внутри стоял запах соуса и табачного дыма. Я услышала писклявый вой миксера, смешивавшего лед и текилу. Владелец "КК" именовал свое кафе "настоящей мексиканской харчевней", о чем, по его мнению, свидетельствовали прибитые над дверями мексиканские сомбреро. Освещение в кафе было очень плохим, так что никаких других мексиканских атрибутов и не требовалось. Все блюда в меню были американизированными, но названия их звучали очень заманчиво – салат "энсанада", макароны "по-мексикански", лапша "бамбини" и тому подобное. Музыка – исключительно в записи – обычно звучала слишком громко, и создавалось впечатление, что на время еды к твоему столу специально приставлен оркестр.

Чини Филлипс сидел за стойкой бара лицом ко мне. Моя просьба о свидании его явно заинтриговала. Ему, наверное, было слегка за тридцать, белый парень с растрепанной копной темных курчавых волос, карие глаза, волевой подбородок с колючей двухдневной щетиной. Такого типа вы можете увидеть в мужском журнале мод или в разделе светской хроники местных газет в сопровождении какой-нибудь появляющейся впервые в свете девицы, разодетой, как невеста. Стройный, среднего роста, одет он был в шелковую спортивную куртку табачного цвета поверх белой рубашки и кремовые габардиновые брюки. Его уверенный вид предполагал наличие денег из тайных источников, а на всем облике лежал отпечаток частных школ и престижного колледжа. Но это чисто мое предположение, и я понятия не имею, насколько оно верно. На самом деле я никогда не интересовалась у Чини, как он стал полицейским. Насколько я знаю, его отец и дед служили в правоохранительных органах, а все женщины в семье работали в тюремной администрации.

Я уселась на стул за стойкой бара рядом с ним.

– Привет, Чини. Как дела? Спасибо, что подождал. Не забуду твоей любезности.

Он пожал плечами.

– В любом случае, я обычно торчу здесь до закрытия. Взять тебе выпить?

– Да, конечно. Я выпила столько кофе, что теперь, наверное, никогда не засну.

– Что предпочитаешь?

– "Шардонне", если можно.

– Разумеется можно.

Чини улыбнулся, продемонстрировав первоклассную работу дантиста. Нельзя иметь такие прекрасные зубы, если не тратить годами большие деньги на уход за ними. Держался Чини, как обычно, спокойно.

Бармен наблюдал за нашим разговором с преувеличенным для такого позднего часа терпением. В таких барах в этот час сексуальное влечение заставляет посетителей подыскивать себе пару, и тогда, они уже начинают угощать выпивкой партнерш, на которых раньше не обращали внимания, а теперь решили, что сойдет и эта. Бармен явно подумал, что мы договариваемся провести вместе ночку. Чини заказал мне вино, а себе еще одну порцию водки с тоником.

Бросив взгляд через плечо, он быстро оглядел остальную публику.

– Я слышала, что ты ушел из отдела по расследованию убийств.

– Точно. Уже шесть месяцев работаю в отделе нравов.

– И как, нравится?

Его, наверное, перевели в отдел нравов потому, что он был достаточно молод, и эти нравы у него еще сохранились.

– Конечно, отличная работа. Отдел из одного сотрудника. Сейчас я главный эксперт Санта-Терезы по азартным играм, проституции, наркотикам и организованной преступности, если таковая существует в нашем городе. А как ты? Чем занимаешься? Ведь ты, наверное, пришла сюда не для того, чтобы поболтать о моей карьере. – Чини поднял взгляд на подошедшего бармена и замолчал, пока тот подавал наши напитки.

Когда он снова посмотрел на меня, я сообщила:

– Дженис Кеплер хочет нанять меня для расследования смерти ее дочери.

– Желаю удачи.

– Ты ведь проводил предварительное расследование, да?

– Долан, я и еще пара ребят. Причину смерти установить не удалось. Мы до сих пор даже не знаем точную дату смерти, ее определили примерно. Никаких существенных улик, никаких свидетелей, ни мотива, ни подозреваемых...

– Короче говоря, и самого дела нет, – подсказала я.

– Вот именно. Или это было не убийство, или убийца может чувствовать себя спокойно.

– Согласна.

– И все же хочешь заняться этим?

– Еще не знаю. Решила прежде поговорить с тобой.

– А ты видела ее фотографию? Она была очень красива. Испорченная девушка, но великолепная. Могу рассказать тебе о темной стороне ее жизни.

– О какой?

– Она работала неполный рабочий день на станции водоочистки. Секретаршей. Ну, знаешь, позвонить по телефону, разобрать бумаги и тому подобное. Занималась этим четыре часа в день. Говорила всем, что учится в городском колледже, что, в некотором роде, было правдой. Она действительно от случая к случаю посещала лекции, но это только одна сторона медали. А на самом деле она была высококлассной проституткой. Брала по полторы тысячи долларов за услуги. После смерти у нее обнаружилась крупная сумма денег.

– А на кого она работала?

– Ни на кого. Сама по себе. Начинала девушкой по вызову. Экзотические танцы и массаж. Мужики звонят в службу по телефону, указанному в справочниках, она приходит и исполняет нечто среднее между танцем живота и стриптизом, а они торчат от этого. По правилам, она не имеет права делать ничего больше – за этим следят втихаря специальные люди – но раз уж она попадает в такую компанию, то может договориться с клиентом на любой вид услуг. Это уже строго их личное дело.

– И сколько ей платят?

Чини пожал плечами.

– В зависимости от вида услуги. Секс в чистом виде стоит, наверное, долларов сто пятьдесят, и этими деньгами она должна была делиться с управляющим службы вызовов. Но Лорна очень быстро сообразила, что может зарабатывать гораздо больше, поэтому бросила эти дешевенькие ангажементы и перешла к серьезной работе.

– Здесь, в городе?

– Да, в основном. Ее частенько видели в баре отеля "Эджуотер". А еще наведывалась в отель "Баблз" в Монтебелло, который, как ты, возможно, слышала, закрыли в июле прошлого года. Любила посещать места, где ошиваются богатые бездельники.

– А ее мать знала об этом?

– Конечно. Наверняка знала. Лорну даже однажды задержали в "Баблз" за то, что она приставала к тайному агенту из отдела нравов. Нам не хотелось расстраивать мать, но ей, несомненно, сообщили.

– А может быть, до матери только начало доходить, – предположила я. – Кто-то прислал ей копию порнографического фильма, в котором Лорна представлена в очень неприглядном виде. Но мать считает, что ее или шантажировали, или она тайно работала на полицию.

– Ох, скажешь тоже.

– Я просто передаю тебе ее предположения.

Чини фыркнул.

– Да она вообще все отрицает. Ты сама-то видела эту пленку?

– Как раз просматривала сегодня вечером. Гадость порядочная.

– Вот именно. Да и какая разница. Меня, например, совершенно не удивляет, что она занималась такими вещами. Так какое же отношение может иметь эта пленка к убийству? Что-то я этого не понимаю.

– Дженис считает, что Лорна собиралась на кого-то настучать.

– Ох, Господи, эта дамочка насмотрелась по телевизору плохих фильмов. Настучать на кого, и зачем? Эти люди действуют законно... в определенном смысле этого слова. Да, возможно, они негодяи, но в нашем штате это не противозаконно. Послушай только всех этих политиканов.

– Именно это я ей и сказала. Но как бы там ни было, я пытаюсь решить для себя, стоит ли мне браться за эту работу. Если уж вы ничего не смогли раскопать, то куда уж мне?

– Может быть, тебе повезет больше. Я по натуре жуткий оптимист. Дело не закрыто, но мы уже много месяцев топчемся на месте. Если тебе надо посмотреть дело, то это, наверное, можно организовать.

– Было бы здорово. Но на самом деле мне больше всего хотелось бы взглянуть на фотографии места преступления.

– Я узнаю у лейтенанта Долана, но, думаю, он не станет возражать. А ты слышала, что он в больнице? У него был сердечный приступ.

Я была настолько ошарашена, что прижала руки к груди, чуть не разбив при этом свой стакан. Я успела подхватить его, хотя немного вина все же выплеснулось.

– У Долана был сердечный приступ? Это ужасно! Когда это случилось?

– Вчера, сразу после совещания он почувствовал боль в груди. Все произошло очень быстро, ребята растерялись, и он уже начал задыхаться. А потом отключился. Вот тут все засуетились, начали массировать ему грудную клетку. Врачи вытащили его, но, честно говоря, Долан был на грани.

– Он поправится?

– Мы надеемся. По последним данным, у него все хорошо. Он лежит в отделении кардиологии больницы "Санта-Терри" и, естественно, скандалит.

– Это на него похоже. При первом же удобном случае постараюсь навестить его.

– Он будет рад. Обязательно навести. Я говорил с ним сегодня утром, и мне показалось, что он сходит с ума. Заявляет, что не желает спать, потому что боится не проснуться.

– Он признался в этом? Странно, никогда не слышала от лейтенанта Долана разговоров на личную тему.

– Долан здорово изменился. Совершенно другой человек. Просто удивительно. Тебе надо самой это увидеть. Он обрадуется возможности поговорить и, наверное, прожужжит тебе все уши.

Я вновь перевела разговор на Лорну Кеплер.

– А что ты сам думаешь? У тебя есть версия относительно смерти Лорны?

Чини пожал плечами.

– Я думаю, что ее кто-то убил, если ты это хочешь услышать. Разъяренный клиент, ревнивый приятель. Может быть, другие проститутки, решившие, что Лорна составляет им конкуренцию. Лорна Кеплер любила рисковать. Она из тех, кому нравится ходить по самому краю.

– У нее были враги?

– Нет, насколько мы знаем. Очень странно, но, по-моему, людям она здорово нравилась. Я сказал странно, потому что она действительно была совершенно не похожа на других. Но люди чуть ли не восхищаются этой ее исключительностью, понимаешь? Она плевала на установленные правила и жила по своим.

– На мой взгляд, ты здорово потрудился в своем расследовании.

– Да, но это мало что дало. Обидно. Знаешь, как бы там ни было, ты можешь посмотреть все, что мы раскопали. Как только Долан поправится, я попрошу Эмерод подготовить дело.

– Буду тебе очень признательна. Мать Лорны дала мне кое-какие бумаги, но это не все. Позвони мне, и я тогда заеду в участок.

– Договорились. А потом можем еще поговорить.

– Спасибо, Чини. Ты просто прелесть.

– Я это знаю. Но только обязательно держи нас в курсе. И действуй по правилам. Если раскопаешь какие-то улики, то не загуби их, а то суд не примет.

– Ты меня недооцениваешь. Теперь, когда я не работаю у Лонни Кингмана, я просто ангел в женском обличье. Чистый бриллиант.

– Я тебе верю.

Чини грустно улыбнулся, взгляд его сделался задумчивым. Я решила, что выяснила достаточно, поэтому слезла со стула и направилась к выходу, потом обернулась и помахала Чини на прощанье.

Выйдя на улицу, я вдохнула прохладный ночной воздух и уловила легкий запах табачного дыма, который тянулся откуда-то спереди. Я подняла голову и заметила мужчину, исчезающего за поворотом дороги, шаги его становились все тише. Встречаются мужчины, которые гуляют по ночам, сгорбившись и склонив голову, словно пытаясь уйти в себя. Я стараюсь не считать их опасными, но кто знает. Я подождала, пока не убедилась, что этот тип точно ушел. Вдалеке низкая плотная туча, закрывавшая дальний склон горы, достигла вершины.

Все места на стоянке были заняты, казалось, что поблескивавшие в тусклом свете машины выстроились в нескончаемый ряд. Мой старенький "фольксваген" выглядел здесь явно неуместно – скромный светло-голубой бугорок среди холеных приземистых спортивных моделей. Я открыла дверцу и юркнула на водительское место, затем посидела немного, положив руки на руль и размышляя, что делать дальше. Стакан вина вовсе не снял моего нервного возбуждения, и я поняла, что если поеду домой, то буду просто лежать в постели и смотреть на звезды сквозь стеклянный потолок моей спальни. Включив зажигание, я медленно покатила вдоль пляжа по Стейт-стрит, потом повернула направо и двинулась на север.

Когда я переезжала железную дорогу, от тряски ожило радио. Я совершенно забыла, что оставила эту чертову штуку включенной. Дело в том, что в эти дни оно работало редко, лишь изредка удавалось по нему что-нибудь услышать, Иногда мне даже приходилось стучать по приемнику кулаком, чтобы выбить из него новости. А бывало, что оно вдруг начинало верещать без всяких причин, и мне доводилось уловить обрывки сводки погоды. На мой взгляд, наверняка где-то отходил контакт, а может, полетел предохранитель, хотя я точно не знала, имеются ли в этих радиоприемниках предохранители. Но в данный момент он работал четко, как и должен работать.

Я нажала кнопку, переключив приемник на УКВ, и принялась вращать ручку настройки, перебирая станцию за станцией, пока не напала на грустные звуки саксофона. Я понятия не имела, кто играет, но печальная мелодия прекрасно подходила к этому времени ночи. Музыка закончилась, и мужской голос объявил: "Вы слушали саксофон Гато Барбиери, мелодия "Рисунок под дождем" из кинофильма "Последнее танго в Париже". Эта композиция Гато Барбиери была записана в 1972 году. С вами Гектор Морено и радиостанция "К-СПЕЛЛ", в это раннее утро понедельника мы знакомим вас с магией джаза".

Голос у него был приятный, звучный, хорошо поставленный, речь лилась легко и уверенно. Этот человек зарабатывал себе на жизнь, работая по ночам, рассказывая об артистах и проигрывая компакт-диски для полуночников. Я представила себе парня лет тридцати пяти, смуглого, плотного телосложения, возможно, с усами и длинными волосами, стянутыми сзади резинкой. Его, должно быть, приглашали на все местные торжества в качестве тамады. Ведущему радиопередачи совсем не обязательно иметь привлекательную внешность в отличие, скажем, от телеведущего, но его имя обязательно должно быть известно, и, вероятно, у него есть определенная группа своих поклонников. И тут меня осенило. Дженис Кеплер упоминала о том, что во время своих ночных прогулок Лорна общалась с каким-то диск-жокеем.

Я стала оглядывать пустынные улицы в поисках телефона-автомата. Проехав мимо станции техобслуживания, которая была закрыта на ночь, я заметила на краю стоянки одну из последних настоящих телефонных будок – прямоугольное сооружение с двойными дверями. Не выключая двигателя, я покопалась в своих записях, нашла номер телефона кафе "Франки", зашла в будку, опустила в щель монету и набрала номер.

В кафе "Франки" мне ответил женский голос, и я попросила позвать к телефону Дженис Кеплер. Я услышала, как трубку положили на стойку и женщина окликнула Дженис. Потом послышался голос Дженис, идя к телефону, она сделала кому-то замечание, ей что-то резко ответили, а затем Дженис взяла трубку. Она назвала себя, но мне показалось, как-то настороженно. Возможно волновалась, что услышит плохие новости.

– Здравствуйте, Дженис. Это Кинси Милхоун. Мне нужна некоторая информация, и я решила, что проще позвонить, чем ехать к вам на машине.

– Ох, Господи. Что вы делаете в такой поздний час? Когда мы расстались на стоянке, вы выглядели усталой. И я подумала, что вы отправитесь домой спать.

– Так я и собиралась сделать, но ничего не получилось. Выпила слишком много кофе, поэтому решила поработать. Я поговорила с одним детективом из отдела по расследованию убийств, который занимался делом Лорны. Но до дома я пока не доехала и решила выяснить еще кое-что. Вы упоминали, что Лорна общалась с диск-жокеем с одной из местных радиостанций.

– Совершенно верно.

– А вы никак не можете выяснить, кто он?

– Попробую. Подождите. – Не закрывая рукой микрофона, Дженис обратилась к одной из официанток: – Перри, как называется эта радиостанция, которая всю ночь передает джазовую музыку?

– "К-СПЕЛЛ", по-моему.

Это я уже и сама знала, поэтому решила не тратить время.

– Дженис?

– Перри, а ты не знаешь, как зовут диск-жокея?

Я услышала какой-то приглушенный шум, потом ответ Перри:

– Которого? Там их двое. – Раздался звон посуды, а потом вариант композиции "Up, Up and Away" в исполнении струнных инструментов.

– Ну, того, с которым общалась Лорна. Помнишь, я тебе говорила о нем?

Я вмешалась в разговор.

– Алло, Дженис.

– Подожди, Перри. Да?

– Может, его зовут Гектор Морено?

Ее легкий вскрик подтвердил, что я попала в точку.

– Да, это он. Почти уверена, что это тот самый. А почему бы вам не позвонить ему и не спросить, знал ли он Лорну?

– Я так и сделаю.

– Как выясните, сообщите мне. А если после будете проезжать по городу, то заезжайте ко мне выпить кофе.

При мысли о кофе у меня слегка заныло в желудке. От выпитых за день чашек мой мозг и так уже работал, как трясущаяся от вибрации стиральная машина. Повесив трубку, я вновь сняла ее и, слушая гудок, принялась листать телефонный справочник. Оказалось, что радиостанция "К-СПЕЛЛ" находится всего в шести или восьми кварталах от того места, где я сейчас стояла. Из моей машины, припаркованной рядом с будкой, донеслась новая джазовая мелодия. Отыскав на дне сумочки монету, я набрала номер телефона студии.

Гудок прозвучал дважды, а потом мне ответили:

– "К-СПЕЛЛ". Я Гектор Морено. – Сейчас его голос звучал по-деловому, но это явно был тот голос, который я только что слышала.

– Здравствуйте. Меня зовут Кинси Милхоун. Я бы хотела поговорить с вами о Лорне Кеплер.

Глава 4

Морено оставил тяжелую входную дверь приоткрытой. Я вошла внутрь, и дверь, щелкнув замком, закрылась за мной. Я оказалась в тускло освещенном вестибюле. Справа тянулись двери лифта, стрелка на вывеске «К-СПЕЛЛ» указывала вниз, в направлении железной лестницы. Я спустилась по ней, мои туфли на резиновой подошве издавали глухие звуки при соприкосновении с металлическими ступеньками. Внизу на проходной никого не было, сам холл и стены тянувшегося за ним узкого коридора были выкрашены в мрачно-голубой и болотно-зеленый цвета. Я позвала:

– Эй!

Мне никто не ответил. Слышалась джазовая мелодия, наверняка работал магнитофон.

– Эй?

Я пожала плечами и двинулась по коридору, заглядывая в каждую комнату, мимо которой проходила. Морено предупредил меня, что будет работать в третьей студии справа, но когда я дошла до нее, комната оказалась пустой. Со мной были только тихие звуки джаза, доносившиеся из динамиков, а Морено, наверное, куда-то вышел. Студия была небольшой, повсюду валялись пустые упаковки полуфабрикатов быстрого приготовления и банки из-под содовой. На пульте стояла наполовину опорожненная чашка с кофе, дотронувшись до нее, я определила, что кофе теплый. На стене висели круглые часы, их секундная стрелка щелкала при каждом движении. Тик. Тик. Тик. Тик. Течение времени казалось очень конкретным и просто неумолимым. Стены студии были звуконепроницаемыми, покрытыми гофрированным темно-серым пенопластом.

Слева от меня стояла пробковая доска, к которой иголками было пришпилено множество вырезок из комиксов и газет. Вся стена была занята рядами компакт-дисков, на отдельных полках располагались пластинки и магнитофонные кассеты. Я внимательно осмотрела студию, словно подготавливаясь к игре под названием "концентрация". Кофейные чашки. Динамики. Скобки для сшивателя бумаг, клейкая лента. Много пустых бутылок из-под минеральной воды: "Эвиан", "Свит", "Маунтин" и "Перье". На пульте я увидела выключатель микрофона, ряды разноцветных лампочек, одна из них – с пометкой "две дорожки моно". Одна лампочка горела зеленым светом, остальные мигали красным. Микрофон, подвешенный на кронштейне, напоминал большую воронку из серого пенопласта. Я представила себе, как мои губы почти касаются его сетки, и я говорю самым чарующим голосом: "Привет, полуночники. С вами Кинси Милхоун, я знакомлю вас с лучшими джазовыми композициями..."

Из коридора донеслись глухие звуки, приближающиеся в моем направлении, и я с любопытством выглянула из студии. Ко мне подходил Гектор Морено – мужчина лет пятидесяти с небольшим, на костылях. Его лохматые волосы были седыми, карие глаза напоминали темные карамельки. Мощный торс представлял заметный контраст с худыми, укороченными ногами в дешевеньких мокасинах. Одет Морено был в мешковатый черный хлопчатобумажный свитер и брюки военного образца. Рядом с ним следовала огромная рыжая собака с толстой мордой, мощной грудью, с воротником из шерсти вокруг шеи. Возможно, какая-то помесь чау-чау, похожая на плюшевого медвежонка.

– Привет, вы Гектор? Я Кинси Милхоун. – Я протянула руку, и собака ощетинилась.

– Рад познакомиться с вами, – ответил Гектор. – А это Бьюти. Ей нужно время, чтобы привыкнуть к вам.

– Я понимаю. – Мне показалось, чтобы привыкнуть ко мне этой псине понадобится очень много времени.

Собака начала рычать, но не лаять, а именно тихо рычать, словно у нее в груди завелся какой-то механизм. Гектор щелкнул пальцами, и она затихла. Вообще-то, мы с собаками никогда не испытывали друг к другу взаимной симпатии. Как раз неделю назад меня познакомили со щенком, который задрал ногу и описал мои кроссовки. Его хозяин громогласно выразил недовольство, но мне оно показалось не совсем искренним, и теперь я хорошо представляю, как этот собаковод со смехом пересказывает знакомым подробности того, что его щенок сотворил с моей обувью. Так что мои кроссовки "Рибок" сохранили запах собачьей мочи, и этот факт не ускользнул от внимания Бьюти.

Морено проковылял на костылях в студию, отвечая на ходу на вопрос, который я не осмелилась задать из вежливости.

– В возрасте двенадцати лет меня завалило камнями. Я лазил по пещерам в Кентукки, и один из тоннелей обвалился. Садитесь.

Он улыбнулся мне, и я улыбнулась в ответ. Сам Гектор уселся на стул, расставив костыли по бокам, а я отыскала в углу второй стул и подвинула поближе к нему, отметив про себя, что Бьюти устроилась между нами.

Пока мы с Морено обменивались любезностями, собака наблюдала за нами почти с человеческим пониманием, ее взгляд постоянно перебегал с лица Гектора на мое. Иногда на морде Бьюти появлялось выражение, похожее на усмешку. Она виляла хвостом, словно радуясь какой-то шутке. Уши навострялись в зависимости от тона нашего разговора. Я не сомневалась, что она вмешается в него, если ей что-то не понравится. Время от времени в ответ на реплики, которые я и сама не очень понимала, Бьюти прятала язык, закрывала пасть и поднималась на лапы, глухо рыча. Гектор делал ей знак, и она снова ложилась на пол, но на морде появлялось грустное выражение. Похоже, псине очень не нравилось, когда ей не позволяли вцепиться в человеческую плоть. Морено внимательно следил за ней, но, по-моему, его забавляли подобные сцены.

– Бьюти доверяет очень немногим людям, – пояснил он. – Я забрал ее с живодерни, ее, должно быть, частенько били, когда она была щенком.

– Она все время находится вместе с вами? – поинтересовалась я.

– Да. Бьюти прекрасный компаньон. Я ведь работаю по ночам, а когда ухожу со студии, то улицы города еще пустынны. Правда, попадаются иногда сумасшедшие, но они всегда шляются по ночам. Вы хотели поговорить со мной о Лорне. В связи с чем?

– Я частный детектив. Вчера вечером ко мне в офис пришла мать Лорны и попросила заняться расследованием смерти дочери. Ее абсолютно не устраивает расследование, которое ведет полиция.

– Как всегда бывает в таких случаях. Вы говорили с полицейским по фамилии Филлипс? Тот еще негодяй.

– Я только что разговаривала с ним. Он ушел из отдела по расследованию убийств и теперь работает в отделе нравов. А что он сделал вам плохого?

– А он вообще ничего не делает. Такое уж у него отношение к своей работе. Я ненавижу таких людей. Самовлюбленные хлыщи, которые слишком возомнили о себе. А на самом деле просто бездельники. – Гектор вставил кассету, нажал кнопку на пульте, наклонился к микрофону и произнес мягким, бархатистым голосом: – Вы слушали соло на пианино Финеаса Ньюборна, композиция называется «Полночное солнце никогда не зайдет». Я, Гектор Морено, знакомлю вас с волшебной магией музыки на волне радиостанции «К-СПЕЛЛ». Впереди у нас тридцать минут музыки нон-стоп, вы услышите несравненный голос Джонни Хартмана из легендарного Концерта квартета Джона Колтрейна. В свое время журнал «Эсквайр» назвал этот альбом самым великим. Записан он был 7 марта 1963 года. Джон Колтрейн – саксофон, Маккой Тайнер – пианино, Джимми Гарри-сон – контрабас и Элвин Джонс – ударные. – Нажав кнопку, он сделал музыку в студии потише и повернулся ко мне. – И что бы он ни говорил вам о Лорне, относитесь к его словам с сомнением.

– Он сказал мне, что в ее жизни было много темных пятен, но это я уже и сама знаю. Картина мне ясна, но я продолжаю собирать сведения. Как долго вы знали Лорну, до того как она умерла?

– Чуть больше двух лет. Познакомился с ней сразу после того, как начал вести эту программу. Работал раньше в Сиэтле, но та работа мне надоела, а об этой я услышал от друзей.

– Вы учились радиовещанию?

– Вообще-то моя профессия связь, производство радио и телепередач, в некотором роде видеосъемка, хотя она меня никогда сильно не интересовала. Родом я из Цинциннати, там и закончил университет, а вот работал повсюду. Но как бы там ни было, впервые я познакомился с Лорной здесь. Она ведь была полуночницей по натуре и начала звонить на студию с просьбами передать ту или иную мелодию. В перерывах и во время рекламы мы иногда трепались с ней по часу. А потом она стала приезжать сюда, сначала, наверное, раз в неделю. А уж перед смертью она бывала на студии почти каждую ночь. Приезжала в половине третьего, в три, привозила пончики и кофе, а если где-то вечером ужинала, то и кости для Бьюти. Иногда мне казалось, что она заботится именно о собаке. У них возникла какая-то психологическая близость. Лорна частенько говорила, что они с Бьюти в прошлой жизни были любовниками. Бьюти до сих пор ждет, когда она вернется. И так жалобно скулит, что сердце разрывается. Гектор покачал головой, отгоняя эти воспоминания.

– А какой была Лорна?

– Сложная натура, с прекрасной, но измученной душой. Беспокойная, необщительная, может быть, подавленная. Но это только одна сторона ее характера. Вообще она была какая-то раздвоенная, противоречивая.

– Употребляла она наркотики или алкоголь?

– Нет, насколько мне известно. Она как бы одновременно излучала огонь и холод, иногда излишне возбуждалась. Я бы назвал ее состояние маниакально-депрессивным, хотя это и не совсем точно. Она как бы боролась сама с собой, и депрессия в конце концов победила.

– Я думаю, что внутри каждого из нас идет такая борьба.

– Что касается меня, то это уж точно.

– А вы знаете, что она снялась в порнографическом фильме?

– Я слышал об этом. Сам никогда не видел, но слухи ходили.

– А когда его снимали? Незадолго до ее смерти?

– Я мало что об этом знаю. На большинство уик-эндов она уезжала из города, в Лос-Анджелес, Сан-Франциско. Возможно, его сняли во время одной из этих поездок. Не могу вам точно сказать.

– Значит, эту тему вы не обсуждали.

Гектор покачал головой.

– Ей вообще нравилось держать язык за зубами. Мне кажется, от этого она ощущала себя сильной. А я научился не лезть в ее личные дела.

– А у вас есть какие-нибудь соображения, почему она снялась в этом фильме? Может, ради денег?

– Сомневаюсь. Продюсер, возможно, зарабатывает на таких фильмах много, а актеры не очень. Во всяком случае, я так слышал. Вероятно, Лорна сделала это по той же причине, по которой делала и все остальное. Каждый день своей жизни Лорна играла с опасностью. Если хотите знать мою теорию, то страх был единственным настоящим чувством, которое она испытывала. Опасность была для нее своего рода наркотиком. И ей приходилось все время увеличивать дозу. Она ничего не могла поделать с собой. К советам других не прислушивалась. Я спорил с ней до синевы, но, по-моему, от этого не было никакого толка. Это, естественно, мое личное мнение, я могу и ошибаться, но раз уж вы спрашиваете, то я отвечаю. Лорна вела себя так, как будто слушала меня, как будто соглашаясь с каждым моим доводом, но тут же выбрасывала из головы все мои слова. И поступала так, как ей хотелось. Так ведут себя алкоголики и наркоманы. Она понимала, что так жить нельзя, но остановиться не могла.

– Она вам доверяла?

– Я бы так не сказал. Скорее всего, нет. Лорна вообще никому не доверяла. В этом отношении она была похожа на Бьюти. А уж мне она могла бы доверять как никому.

– Почему?

– Я никогда не приставал к ней, поэтому не представлял никакой угрозы. Сексуальных поползновений с моей стороны не было, а значит, никто из нас не смог бы взять верх над другим, и это нас обоих устраивало. С Лорной надо было держать дистанцию, она была женщиной минутного настроения. Поддерживать с ней дружеские отношения можно было только при условии, если держать ее на расстоянии вытянутой руки. Я понимал это, но не всегда мне это удавалось. Терпеливо старался спасти ее, но ничего не вышло.