Текст книги "Путы любви"

ГЛАВА 4

Дара стояла около решетчатых ворот и смотрела вдаль. На землях среди холмов располагались фермы. Здешняя местность была так же красива, как и в Англии. Дара подумала о своих соотечественниках. Жители Чилтона всегда были верны Райландам. По первому зову они были готовы оставить косы и грабли и взяться за кинжалы и топоры. Они были преданными, их преданность не менялась в зависимости от того или иного хозяина. Не спрашивая и не сомневаясь, они убили бы любого, кого бы их хозяин ни назвал предателем. Они так гордились своей преданностью! Могли ли Макамлейды этим похвастаться?

Ее волосы, похожие на угасающее пламя на фоне серых камней, привлекли внимание Ниалла, когда он проходил через двор в конюшню. С его широких плеч красиво свисала шерстяная клетчатая накидка, а когда он шел по плиткам, был слышен звон шпор.

Дара повернулась при этом звуке и вновь отметила его схожесть с Лаоклейном, хотя, на ее взгляд, выражение его лица было не таким твердым, как у брата.

Ниалл подошел не ради праздного любопытства.

– Миледи, – сказал он, – ты знаешь, что Лаоклейн был более чем терпим с твоим братом? У него было гораздо больше причин для мести, чем у Руода, которому нечего терять.

– Ты пытаешься защищать его?

– Нет. – Она разозлила его. – Я только хотел бы знать, возьмут ли это в расчет другие члены твоего рода, те, кто, возможно, будет пытаться отомстить и вновь пролить кровь.

– Но это же его люди совершили набег на Чилтон. Неважно, его это был приказ или нет. Бранн узнает это, когда освободит меня.

– И так… он продолжит начатое?

Ее карие глаза были откровенными и ясными.

– Этого я не могу сказать. Он не одобрял кровавые злодеяния Кервина, но после того как шотландцы убили его… – Ее голос ослаб, затем вновь окреп. – Мой плен взбесит его, но его действия будут во многом зависеть от твоего брата. Бранн жесток, но справедлив.

Ниалл кивнул. Все было так, как он и подозревал. Лаоклейну придется действовать осторожно, если он не хочет, чтобы искра, вспыхнувшая от безумного поступка Руода, разожгла пламя войны между шотландцами и англичанами. Джеймсу не по нраву придется то, что его предстоящая свадьба может расстроиться. Несмотря на то, что он полностью верит Лаоклейну, все равно всю вину за это он возложит на него.

Задумавшись, Ниалл отошел от Дары, когда увидел, что она повернулась к нему спиной.

Девушка была симпатичной, но если ей не хотелось быть с ним, он не будет ее заставлять. В этих вопросах он поступал так же, как и Лаоклейн, а не Руод.

В полдень Лаоклейн вернулся после объезда владений Макамлейдов. Своим появлением он разбудил сонное царство. Кинара вскочила обслужить его, а Дункан громко поприветствовал его. Перед ним расставили еду и напитки, в камин подложили дров, огонь затрещал, и целый фейерверк искр посыпался на рядом лежащий ковер.

Сидя у огня, Дара видела, что Лаоклейн оглядел весь зал, прежде чем его взгляд остановился на ней. Она с раскрасневшимися щеками отвернулась от него и сидела так, пока интуиция не подсказала ей повернуться. Дара увидела Лаоклейна почти рядом с собой. Она быстро отвела глаза. Его низкий голос прозвучал совсем близко:

– Твой брат медлит.

– Он придет.

– Он совершит ошибку. Он не может сделать ничего, чтобы оживить брата, а также освободить тебя, пока я этого не захочу. И меня он не застанет врасплох.

Дара повернулась к Лаоклейну. Глубоко в глазах была видна боль. Тихим, полным горя голосом она произнесла:

– Тебе сопутствует большая удача, чем Кервину.

– Когда мужчина воюет, ему нельзя полагаться на удачу.

Она посмотрела на него:

– А ты разве воюешь?

– Это зависит от твоего брата. Если он спровоцирует войну… – Он не закончил фразу, да и нужды в этом не было.

«Нет, он не будет шутить по поводу убийства еще одного англичанина, – подумала она. – Нет, вероятно, он будет приветствовать такую возможность». Она была в такой ярости, что едва сдерживала волнение и говорила в обвинительном тоне.

– Да, но если он все же спровоцирует войну, ты зарежешь его так же, как Руод Кервина. Но Бранн не так опрометчив, его не так-то легко провести. Примером ему будет тот, кто достойно носит имя шотландца. Это шотландская кровь прольется!

– Ты дикая и кровожадная женщина. Но, может быть, до этого дело не дойдет. Он скоро узнает, какой выкуп я попрошу за тебя.

– Я буду молиться, чтобы он не принял это всерьез.

Все в Даре воспротивилось, когда он схватил ее за руки и потянул вниз. Он сбросил камзол, и она оказалась настолько близко к нему, что видела крошечные стежки на его кремовой рубашке. Он не устал, держал ее все так же крепко, и, наконец, она подняла на него свои глаза.

Лаоклейн был мрачен и свиреп. В нем чувствовалась недюжинная сила. Его брови над холодными серыми глазами поднялись дугами, вторя вопросу:

– Ты любишь Атдаир?

– Ты знаешь, что нет. У меня нет никакого желания видеть, как английскую корону уступают шотландскому разбойнику!

Его тело было как будто из крепкой и твердой стали, хорошо закаленной, как для клинка дорогого оружия. Лаоклейн стоял так близко, что она слышала удары его сердца под своими руками, упиравшимися ему в грудь. Его руки обвивали ее. Дара же отталкивала его. Ее волосы спадали волнистыми локонами Лаоклейну на руки. Свет, попадая на волосы, задерживался в этих шелковых кудрях. Дара и Лаоклейн стояли как любовники, но ни в одном из них не было нежности.

– Мне уступят гораздо больше, чем деньги.

Ее взгляд скользил по его лицу от глаз, в которых был вызов, до тонкого, красиво очерченного рта. Большие густые ресницы вуалью прикрыли ее глаза. С трепетом Дара почувствовала, как к ее губам прикоснулись его губы. Сухие, испытующие. Никогда ее так не целовали, у нее не было опыта. Дара не знала, как оказать сопротивление. И она не могла этого сделать. От возбуждения она ослабла. Ее руки больше не отталкивали Лаоклейна.

Когда он поднял голову с легкой торжествующей улыбкой, глаза его смотрели дерзко и многообещающе.

– Ты знаешь, я не отказываюсь от своих желаний.

Дара чувствовала себя униженной, потерпевшей поражение.

– Тогда не желай меня, милорд.

Лаоклейн смотрел на нее, когда она повернулась и стала подниматься по крутой лестнице, зная, что он провожает ее взглядом.

Сквозняк погасил факелы, висящие в железных скобах. На нее падали причудливо искаженные тени.

В своей комнате, ставшей убежищем, она зажгла свечу и поставила рядом с камином. Она стала причесываться. Руки двигались медленно и небрежно. Внизу прозвучала шотландская волынка. Дара знала – это сигнал к трапезе. Она вытянулась на кровати и смотрела на затворенное окно. Она не могла думать о еде. Окно было плотно закрыто ставнями, чтобы ветер и холод не проникали внутрь. Пребывание в этой комнате казалось Даре заточением.

Эта длинная ночь прошла, как и еще две, бесконечные и полные волнения. Вернулся Гервалт с новостями о замке Чилтон. Но и тогда ей все равно пришлось ждать, потому что Лаоклейн решил выслушать новости один на один, в то время как Дара нервничала, тихо злясь и боясь остаться в неведении.

У Лаоклейна такого намерения не было. На время он забыл о ней. Он быстро отдавал приказы слугам, суетившимся, собирая на стол. Сдерживая свое нетерпение, он попросил Гервалта попридержать новости до тех пор, пока не поест. Они сели в крошечной комнате. Сквозь высокое окно с открытыми ставнями внутрь проникал солнечный свет. В комнате стоял лишь красивый резной стол, два стула с жесткими спинками и глубокое кресло с подушкой, в которое ни один из них не сел.

Гервалт ел с жадностью, пренебрегая манерами и утоляя жажду большими глотками мальвазии. От усталости на его простом широком лице появились морщины. Его одежда, которую он не снимал три дня, была в пятнах. Наконец, закончив есть, он отодвинул от себя блюдо с обглоданными костями и корками хлеба и перешел к новостям, которых Лаоклейн так терпеливо ждал.

– В замке немного увидишь: запертые ворота да усиленная охрана. Фермеры сидят по домам, да и жители деревни не менее осторожны.

– А лорд Чилтон?

– Я ручаюсь, новый хозяин еще не вернулся домой. Если тихонько посидеть у них в маленькой таверне, то немало услышишь, а голоса твоего все равно никто не знает. Да, я услышал многое. Райланд в эти последние месяцы был при дворе, и мы не услышим о нем до конца этой недели. – Он засомневался, затем добавил: – Я здорово заплатил парню, чтобы он передал твое послание в замок Райланду.

– Значит, никто не решился взять дела в свои руки?

– Нет, Лаоклейн. На границе было бы спокойно, если бы не наши люди. Люди же Чилтона не без ума. Они ждут его. Одновременно готовятся к атаке. Они будет действовать вместе с ним, им не терпится пролить шотландскую кровь.

Когда Гервалт ушел, Лаоклейн сидел в тишине, даже не чувствуя, что в комнате холодно, так как в ней не было огня. Он услышал не больше, чем был готов услышать, хотя события могли произойти, а решения могли быть приняты в чрезвычайно короткий срок. Он не ожидал и не желал какого-либо вмешательства в то, что несомненно станет делом лорда Чилтона. Над столом висел шнурок от звонка из красной парчи, украшенный кисточкой. Лаоклейн дернул его. Тут же перед ним появилась Лета. Он знал, что она ждала его приказаний. Он послал ее за Дарой и молча ждал. Скоро она предстала перед ним. В нерешительности она остановилась в дверях.

– Подойти поближе и задвинь портьеры.

Дара сделала, как ей велели. И когда дверь оказалась за портьерами, комната вдруг стала уединенной.

– Садись. – Его раздражала ее нерешительность, с которой она входила в комнату. – Мне нужно лишь твое внимание, ничего больше. – Не замечая, что она сильно покраснела, он резко сказал: – В замке Чилтон все еще нет хозяина, хотя я не сомневаюсь, что твой брат хорошо извещен о твоей судьбе и судьбе своего брата. Когда он прибудет домой, его будут ждать мои просьбы.

– Просьбы, Макамлейд? Я уверена, что справедливее назвать их требованиями.

Он сдержал свой гнев.

– Хорошо, пусть будут требования. Ты думаешь, он обратит на них внимание?

– Я не могу говорить о намерениях моего брата. Я даже не знаю, какими они могут быть. А мои пожелания ты уже знаешь.

Она встала со стула и стояла перед ним. Неповиновение украшало Дару. Ее мягкие темно-рыжие волосы падали на плечи и струились по платью. Это платье было великодушно предложено ей, но она приняла его с неохотой. Оно было одним из двух платьев, которые Лета переделала для более стройной англичанки. Бледно-желтого цвета, оно облегало фигуру от лифа, с квадратным вырезом, до талии, откуда начиналась пышная юбка. Узкие рукава были того же фасона и расширялись вниз от локтя.

Лаоклейн тоже встал, прошел по комнате, отдернул занавес, закрывавший дверь, и дал Даре выйти. Он почувствовал слабый аромат мыла, потом она исчезла из вида. Позволив ей уйти, он презирал себя за глупость.

На следующее утро, когда обитатели замка Атдаир проснулись, на улице было чрезвычайно холодно и дождливо. День, каких было немало в юности, когда можно показать свою смелость, разжег в Лаоклейне стремление к охоте. Именно такая погода, печальная и холодная, предшествующая первому снегу, всегда разжигала кровь. У Лаоклейна появилось желание взять в руки копье, видеть, как оно вонзается в добычу и горячая кровь дымится в холодном воздухе. Мужчины в замке были готовы выйти на охоту, лошади били копытами. Когда всадники были в седлах, лошади напряглись, узнав копья для охоты на кабанов. Они хорошо понимали, для чего их держали всадники.

Дождь прекратился. Небо заволокли тучи. День становился все холоднее. Но даже в это время, когда орляк завял, а вереск потемнел, земля была красивой. Мороз создавал свою собственную красоту. Объезжая унылые стволы деревьев, охотники напоминали разноцветные фигуры на искусной вышивке. Но никакой цветной шелк, каким бы ярким он ни был, не мог передать зычные звуки кричащих голосов, хруст веток кустарника под ногами, бодрящий холод, принесенный ветрами, собравшими свои силы на голых склонах холмов.

Охотники вернулись поздно и принесли с собой запах леса, которым была пропитана их одежда, а также болотную грязь, прилипшую к их сапогам. Настроение охотников, жизнерадостных и энергичных, возбужденных преследованием и убийством, заполнило все уголки зала. Голоса их были веселыми и шумными, и все в полной мере разделяли их веселье.

Дара вошла в комнату, посвежевшая после горячей, пенистой ванны. Ей было прохладно в одежде, впитавшей влагу. Дара прошла к огню. Полдюжины огромных мужчин посторонились, усаживая ее у камина. Она была истинной леди, с хорошими манерами, но мужчин покоряла ее красота. Выбрав место невдалеке от огня, она их поблагодарила.

Закончив пить, Лаоклейн поставил кружку на стол, подошел и встал перед ней. Он намеревался заговорить, но засмотрелся на Дару.

Она почувствовала, как в ней зарождается раздражение, смешанное со смущением. Она увидела, что он недостаточно привел себя в порядок: волосы были растрепаны, а на одежде все еще были следы грязи, отлетавшей с копыт.

– У тебя не было времени помыться, мой господин? На тебе до сих пор пот твоей лошади и грязь из леса.

Выражение его лица не изменилось. Даре стало интересно, неужели она не вывела его из себя. Когда он заговорил, она поняла свою ошибку и пожалела о сказанном.

– Я пойду мыться, – сказал он, его рука стиснула ее руку, он потянул ее вниз, – а ты пойдешь со мной.

В негодовании она говорила слишком громко. Он еще больше разозлился от того, что другие мужчины слышали ее слова. Он был хозяином в замке Атдаир слишком долго, чтобы позволить англичанке низвергнуть свой авторитет. Невозможно было сопротивляться его силе, когда он ее тянул за собой. Они были у лестницы, и только здесь ей удалось вывернуться. Однако ее побег был короток. Лаоклейн был очень ловок, и очень скоро она опять была рядом с ним. Даре не удалось убежать.

Настороженная, белая как полотно, она смотрела Лаоклейну в лицо и уже в который раз говорила себе, что нужно держать язык за зубами. Опустив голову, не надеясь на милость, она промолвила:

– Прости меня, милорд. Я училась не так небрежно, как это может показаться.

Лаоклейн молчал. Дара взглянула ему в глаза. Они стали мягче. Он почти улыбался.

– Меня тоже учили лучшему обхождению, но я был слишком молод, и было это много лет тому назад. Моя жизнь не сделала меня мягким или любезным. Меня пугает полное отсутствие этих качеств во мне.

Он освободил ее и ушел, быстро поднимаясь по лестнице, не дав ей сказать ни слова. Проходя мимо слуги в зале, Лаоклейн велел ему приготовить ванну. В своей комнате он разделся, бросив одежду на пол. Внутри себя он почувствовал знакомое желание. Он понял: он желает Дару Райланд.

Когда ванна была готова и он снова был один, молодая девушка тихо проскользнула в комнату и затаила дыхание при виде обнаженного Лаоклейна. Его тело при ярком свете огня казалось загорелым. Несмотря на то, что Еирик была новой молодой служанкой в замке, она без колебания подошла к Лаоклейну так близко, что они почти касались друг друга.

– Я думала спросить, не нужно ли тебе чего. – Голос у нее был низкий и охрипший.

Перед тем как коснуться ее уже созревшего тела, он быстро оглядел облако ее каштановых волос, линии ее щек. Он отошел, уселся в воду, над которой поднимался пар, и бросил ей мочалку. Она ловко поймала ее.

– Да, ты можешь искупать меня.

Она была действительно молода, но уже знала, какое удовольствие может доставить мужчина и как нужно доставить удовольствие ему. Вскоре они лежали, обнявшись, на кровати, ее промокшее платье было на полу. Он прижимал ее к себе. Его руки искали и ласкали ее потаенные места, что доставляло радость им обоим. Его губы с жаром целовали ее мягкую плоть. Ее руки скользили с его влажных кудрей на затылке вниз по спине. Он возбудил ее до невероятности. И когда он изо всех сил прижал ее к себе, она прильнула к нему всем телом, переполняемая желанием, не думая о том, что будет завтра.

Это был печальный вечер, который Дара проводила, слушая волынку. Она действовала ей на нервы, которые и так были натянуты от внимательных взглядов Дункана и Руода, смотревшего на нее с вожделением. Дара стала наблюдать за Кинарой. Она удивлялась, как такая легкая и грациозная девушка отдавала себя во власть низменных страстей Руода. Он явно считал ее своей собственностью, а она не делала ничего, чтобы вывести его из этого заблуждения. Его руки постоянно касались ее тела, подгоняя ее или лаская даже тогда, когда он глазами раздевал Дару со скрываемой жестокостью.

Взгляды Дункана были тоже не из приятных. Было трудно распознать, какие мысли скрывались за густыми бровями, но они были далеко не дружелюбны, судя по его хмурому виду и губам, сжимая которые, он превращал рот в тонкую линию. Дара давно поняла, что он винил ее за то, что между его сыновьями возникла новая ссора. Несправедливость этого не гневила Дару. Несомненно, старик страдал от того, что произошло в прошлом, но ему придется страдать и после того, как он забудет о ней. Дара расстраивалась, чувствуя, как ее сжигает пламя его голубых глаз, полных злых проклятий.

Казалось, Лаоклейн не обращает внимания на окружающие его раздоры. Большинство мужчин, сидевших за столом, говорили о сегодняшней охоте. Эта беседа занимала его. Хвастовства и шуток становилось тем больше, чем больше было выпито вина. Один молодой мужчина внезапно прервал другого, так как у того не хватало мастерства рассказывать. Возник добродушный спор, его с энтузиазмом поддерживали доказательствами с обеих сторон те, кто был на охоте. Наконец вызвали Лаоклейна разрешить спор, но он, смеясь, отказался взять на себя такую ответственность.

– Все видели, что их копья были в крови, но я не знаю, кто из них нанес смертельную рану зверю. Нет, Фибх, и ты, Бретак, вы сами должны разрешить спор между собой.

Он поднял бокал и не обращал внимания на их выкрики о его трусости.

У Дары заболела голова от бесконечно игравших волынок и хриплого смеха. Она резко поднялась и ушла из-за стола, не сказав ни слова, не взглянув на Лаоклейна, который нахмурился и поманил Кинару.

Руод помрачнел, когда она проскользнула в кухню. Он осушил свою опять наполненную кружку, но не повеселел, когда она, спустя несколько минут, вновь появилась с подносом в руках. На нем был глиняный чайник и чашка. Руод преградил ей путь со злым окриком:

– Что это ты?

– Лорд Атдаир приказал мне принести что-нибудь горячее для леди Дары. Он боится, что она заболела. Я не сомневаюсь в этом – она ужасно бледна. – Кинара говорила быстро, думая о том, как бы избежать удара Руода. Было ясно, что он не в себе, а она часто была неосторожна и расплачивалась за его отвратительное настроение.

– Этой английской суке нужно попробовать чего-нибудь покрепче, чем чай. Оставь это! Ты меня пригреешь сегодня и никто другой!

– Я не осмелюсь! – прошипела она, предпочитая его злобу гневу Макамлейда.

Едва она произнесла это, как его тяжелая рука схватила ее за плечо. Она споткнулась. Чай расплескался и обжег ее. Плечо онемело, а затем Кинара почувствовала острую боль в том месте, куда пришелся удар. Бретак помог ей встать на ноги, но она вывернулась и отказалась от его помощи, как только поднялась. Она знала, что мужчинам в ней нравится, а на что они не обращают внимания. Но Кинара не нуждалась ни в чьей помощи или жалости.

Бретак был довольно пьян, а это состояние, удвоенное врожденной неприязнью к Руоду Макамлейду, вдохновляло его на рыцарство, – качество, отсутствовавшее в нем в нормальном состоянии. Поворачиваясь от Кинары, он направил свой нож на Руода. Его пьяные насмешки разжигали пламя и без того уже сильное. Их топтание было трудно назвать боем: им не хватало ловкости движений; его также трудно был назвать продуманным: они были слишком пьяны. Ножи их были небезопасны. Они уже несколько раз случайно ранили ими друг друга. Глядя на их схватку, у Лаоклейна кончилось терпение. По его команде собралось более чем достаточно мужчин разнять двух соперников.

Лаоклейн подошел к ним, он был в ярости.

– У вас обоих нет ума! Вы убьете друг друга! Дело сделано, а если кто-то из вас думает иначе, я с вас шкуру спущу! Я не могу терять ни одного мужчины из-за какой-то девки. Теперь убирайтесь и перевяжите свои раны.

Кинара собрала разбросанные осколки и поспешила на кухню, чтобы заварить свежий чай. Когда она вновь проходила по залу, ей стало не по себе. Она поняла, что Лаоклейн следит за ней. Она посмотрела на Руода с явным отвращением. Безделушки, которые он ей подарил, не стоят того, чтобы заплатить за них своим изгнанием, если все-таки Лаоклейн решит, что она является причиной слишком многих бед.

Нельзя было не видеть, как Дара широко раскрыла глаза. Она изумилась, увидев Кинару в мокром платье. Кинара стала объяснять, почему пришла.

– Лорд Атдаир приказал принести тебе чай. Он боится, что ты нездорова.

Дара слегка нахмурилась:

– Что с тобой произошло? Несчастный случай?

Кинара пожала плечами:

– Это рука Руода, больше ничего. Он разозлился, что я прислуживаю тебе.

– Этот человек за многое ответит, а натворил он достаточно, – мрачно сказала Дара. – Я – англичанка и его враг, но ты – его соотечественница, а боишься его как ребенок. Ему должно быть стыдно за то, как он с тобой поступает.

– Нельзя назвать ребенком человека, который знает Руода почти два года, – лукаво ответила Кинара. Интересно, кого из них обеих эта англичанка назвала бы ребенком, если бы знала о ночах, которые Кинара проводит с Руодом. Чтобы не наговорить лишнего и не услышать это же в сплетнях, она отвела в сторону руку Дары, когда та хотела задержать ее и вышла из комнаты. Она совершенно не удивилась, увидев Руода, ждавшего ее в зале, и улыбнулась, когда он грубо взял ее за руку.

Дара ходила по ковру и проклинала Руода за каждую подлость, которую он совершил. А его брат, разве он не менее виновен? Разве не виновен тот человек, который позволяет таким злодеяниям оставаться безнаказанными? Конечно, он имеет власть над людьми: это его дом, его люди, даже Руод. Нет, она не может считать его невиновным. Ее непрерывное хождение остановил неожиданный стук в дверь. Она посмотрела на свечу. По ее предательскому свету, видимому из-под двери, обнаружили, что она не спит в столь поздний час. Дара стояла, онемев, в панике, для которой не было причины. Дверь распахнулась от прикосновения.

Лаоклейн, стоявший в тени, оглядел ее с ног до головы. Он вышел на свет и сразу же увидел невыпитый холодный чай, покрывала на кровати.

– Ты плохо относишься к себе, отказываясь от еды и отдыха.

– Тебе следует позаботиться об обитателях твоего дома, если только вежливое обращение с ними не противоречит достоинству шотландца, особенно такого, как Макамлейд.

– Ты говоришь не думая. – Он смотрел прищурившись. Темные брови его поднялись.

– Неужели, милорд? Кинара – твоя служанка, и она терпит оскорбления твоего брата. Ты когда-нибудь пытался помочь ей или помешать ему? Я не думаю, что у тебя недостаточно власти, тебе, должно быть, не хватает сострадания к людям.

– Та девчонка отдалась Руоду и пока не просила ни моей помощи, ни чьей-либо еще. Если тебе не нравятся наши обычаи, то это тебе следует пересмотреть свои взгляды, а мы меняться не будем.

Произнеся эту речь с холодной яростью, он повернулся на каблуках и ушел, оставив дверь широко распахнутой. Дара смотрела ему вслед, не веря, что даже шотландец может быть таким бессердечным. Через некоторое время по коридору разнесся звук ее хлопнувшей двери.

Кинара лежала, свернувшись, в ослабших руках Руода, стараясь быть к нему как можно ближе.