Текст книги "Джонатан Стрендж и мистер Норрелл"

4. Друзья английской магии

Начало весны 1807 года

Представьте себе человека, который просиживает в библиотеке день за днем; маленького человечка довольно нерасполагающей внешности. Перед ним на столе книги. Запас перьев, нож, чтобы их чинить, чернила, бумага, записные книжки – все под рукой. В камине постоянно горит огонь: человечек боится холода. Комната меняется в зависимости от времени года, он – нет. Из трех высоких окон открывается вид на английскую сельскую местность, спокойную весной, веселую летом, грустную осенью и мрачную зимой, как и пристало английскому пейзажу. Однако смена времен года его не занимает – он едва поднимает глаза от книги. Да, как все джентльмены, он совершает моцион: в сухую погоду – долгую прогулку через парк, вдоль леса, в сырую – короткую вдоль живой изгороди. Однако он почти ничего не знает о парке, лесе, кустах. Книга ждет в библиотеке; глаза мысленно все еще скользят по строкам, в голове крутится прочитанное, пальцы мечтают вернуться к страницам. Он видится с соседями два-три раза за сезон, ибо это Англия, где человека никогда не оставят в покое, даже если он сухарь и встречает гостей кислой миной. Они наносят визиты, оставляют прислуге карточки, приглашают отобедать или потанцевать на балу. Делается это по большей части из доброты, ибо считается, что плохо человеку все время быть одному, но к тому же им хочется узнать, изменился ли он за прошедшее время. Не изменился. Ему не о чем с ними говорить, и его считают самым скучным человеком в Йоркшире.

И все же в сухом маленьком сердце мистера Норрелла жила мечта возродить в Англии волшебство, которая удовлетворила бы даже мистера Хонифута; ради того, чтобы осуществить эту давнюю мечту, мистер Норрелл и собрался сейчас в Лондон.

Чилдермасс сказал, что время благоприятно, а Чилдермасс знал мир. Чилдермасс знал, в какие игры играют дети на улицах города – в игры, которые взрослые давно позабыли. Чилдермасс знал, о чем думают старики, сидя перед камином, хотя никто не спрашивал их об этом уже долгие годы; Чилдермасс знал, что́ молодым людям слышится в грохоте барабанов и звуке труб, когда они оставляют дом и идут в солдаты; знал и то, что их ждет ложка славы в бочке лишений. Чилдермасс мог увидеть стряпчего, идущего навстречу по улице, и сказать, что́ у того в задних карманах. И все, что Чилдермасс знал, вызывало у него усмешку, а порою и смех, но ни на грош жалости.

Так что, когда Чилдермасс сказал хозяину: «Поезжайте в Лондон. Прямо сейчас», – мистер Норрелл ему поверил.

– Единственное, что мне не нравится, – сказал мистер Норрелл, – так это ваш план, чтобы Сегундус написал о нас в лондонскую газету. Он точно наделает ошибок – об этом вы подумали? И наверняка полезет со своими толкованиями. Эти третьесортные ученые не упустят случая что-нибудь добавить от себя. Он будет строить догадки – ложные, разумеется – насчет того, какой род волшебства использовал я в Йорке. Как будто мало вокруг магии других нелепиц и домыслов! Так стоит ли с ним связываться?

Чилдермасс устремил на хозяина мрачный взгляд и с еще более мрачной улыбкой ответил, что, по его мнению, стоит.

– Скажите, сэр, – сказал он, – вам не случалось слышать о флотском офицере по фамилии Бейнс?

– Кажется, я знаю, о ком вы, – ответил мистер Норрелл.

– А! – сказал Чилдермасс. – И откуда же вы про него знаете?

Короткое молчание.

– Ну, – нехотя проговорил мистер Норрелл, – наверное, я видел фамилию капитана Бейнса в газете.

– Лейтенант Гектор Бейнс служил на фрегате «Король Севера», – сказал Чилдермасс. – В двадцать один год он потерял ногу и два или три пальца на руке во время боя в Вест-Индии. В том же бою капитан корабля и многие моряки погибли. Рассказ, согласно которому лейтенант Бейнс продолжал командовать судном и отдавать приказы в то время, когда корабельный врач пилил ему ногу, трудно расценить иначе, чем преувеличение, однако он и впрямь бесстрашно вывел сильно потрепанный корабль из Вест-Индии, атаковал и захватил испанское судно с сокровищами, заработал себе состояние и вернулся домой героем. Он разорвал помолвку с невестой и женился на другой. Вот, сэр, история капитана, как ее напечатали в «Морнинг пост». А теперь я расскажу, что было дальше. Бейнс – северянин, подобно вам, сэр, из никому не ведомой семьи, без могущественных друзей. Вместе с молодой женой он приехал в Лондон и остановился у знакомых на Сикоул-лейн, и к ним тут же потянулись с визитами люди всех рангов и положений. Лейтенант с супругой обедали у виконтесс, члены парламента пили за их здоровье, и Бейнс заручился протекцией на самом высоком уровне. Такой успех, сэр, я приписываю тому всеобщему уважению, которое он снискал благодаря газетной заметке. Однако возможно, у вас есть друзья в Лондоне, которые сослужат вам ту же службу, не утруждая газетчиков?

– Вы отлично знаете, что нет, – с досадой отвечал мистер Норрелл.

Тем временем мистер Сегундус трудился над письмом и огорчался, что не может теплее отозваться о мистере Норрелле. Ему казалось, что читатели будут ждать каких-то слов в отношении личных достоинств мистера Норрелла и удивятся, если их не окажется.

Наконец в «Таймс» появилось письмо, озаглавленное: «НЕВЕРОЯТНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В ЙОРКЕ. ОБРАЩЕНИЕ К ДРУЗЬЯМ АНГЛИЙСКОЙ МАГИИ». Мистер Сегундус закончил описание волшебства словами о том, что друзья английской магии должны возблагодарить склонность мистера Норрелла к уединению, позволившую ему достичь столь замечательных результатов; однако он, мистер Сегундус, призывает всех друзей английской магии вместе с ним обратиться к мистеру Норреллу с призывом нарушить добровольное затворничество и занять место на более широкой сцене государственных дел, дабы таким образом начать новую главу в истории английского чародейства.

«ОБРАЩЕНИЕ К ДРУЗЬЯМ АНГЛИЙСКОЙ МАГИИ» произвело сенсацию, особенно в Лондоне. Читатели «Таймс» были ошеломлены достижениями мистера Норрелла. Все желали видеть мистера Норрелла; юные дамы жалели бедных йоркских джентльменов, напуганных волшебством, и сами желали пережить такой же испуг. Судя по всему, такая возможность должна была им скоро представиться; мистер Норрелл решил со всей поспешностью перебираться в Лондон.

– Найдите мне дом, Чилдермасс, – сказал он. – Найдите мне дом, который будет говорить посетителям, что магия – респектабельное занятие; не менее респектабельное, чем юриспруденция, и куда более, нежели медицина.

Чилдермасс сухо спросил, не следует ли отыскать нечто архитектурно значительное, дабы внушить мысль, что магия не менее респектабельна, чем Церковь?

Мистер Норрелл (который слышал, что есть такая вещь, как юмор, иначе о нем не писали бы в книгах, но лично юмору не представленный и руку ему не пожимавший) задумался и ответил наконец, что нет, так далеко его притязания не заходят.

Итак, Чилдермасс (рассудив, вероятно, что нет ничего респектабельнее денег) нашел хозяину дом на Ганновер-Сквер, где живут преуспевающие богачи. Не знаю, как вам, но мне не слишком по душе южная сторона Ганновер-Сквер; дома здесь узкие и высокие – не ниже четырех этажей, мрачные высокие окна идут ровными рядами, а здания настолько похожи, что напоминают сплошную стену, заслоняющую свет. Так или иначе, мистер Норрелл (не разделявший моего предубеждения) остался доволен – в той мере, в какой может быть доволен джентльмен, проживший более тридцати лет в усадьбе, окруженной парком, лесами и фермами, иными словами, джентльмен, чей взгляд из окна никогда не оскорбляло зрелище чужой собственности.

– Дом, конечно, маловат, – сказал он, – но я не жалуюсь. Сами знаете, я готов поступиться собственным удобством.

Чилдермасс ответил, что дом больше, чем значительная часть остальных.

– Неужто? – удивился мистер Норрелл. Его особенно возмутила малость библиотеки, в которой нельзя было разместить и треть необходимых книг; он спросил Чилдермасса, где лондонцы держат книги? Или они вообще ничего не читают?

Мистер Норрелл не пробыл в Лондоне и трех недель, как получил письмо от миссис Годсден, о которой никогда прежде не слышал.

«…Понимаю, как это возмутительно, что я пишу вам, человеку совершенно незнакомому; без сомнения, вы спрашиваете себя: „Кто эта назойливая особа? Я впервые о ней слышу!“ и считаете меня несносной, дерзкой и так далее и тому подобное, но Дролайт – мой близкий друг; он и уверяет, что вы добрейшая душа и ничуть меня не осудите. Мне не терпится свести знакомство, и я почту за величайшую честь, если вы осчастливите нас своим обществом в четверг вечером. Пусть неприязнь к многолюдству вас не останавливает – я сама терпеть не могу шумные сборища и приглашу на встречу с вами лишь самых близких друзей…»

Такого рода письмо никак не могло произвести благоприятное впечатление на мистера Норрелла. Тот быстренько проглядел его, отложил с легким возгласом отвращения и вернулся к книге. Через некоторое время зашел по утренним делам Чилдермасс, прочел письмо миссис Годсден и спросил, как мистер Норрелл намерен на него ответить.

– Отказом, – сказал мистер Норрелл.

– Да? Мне написать, что вы обещались быть в другом месте? – спросил Чилдермасс.

– Если хотите.

– А вы действительно обещались?

– Нет, – сказал мистер Норрелл.

– А! Так вы отказываетесь из-за множества приглашений в другие дни? Боитесь переутомиться?

– Нет у меня никаких других приглашений, как вам прекрасно известно. – Мистер Норрелл читал еще минуту-две, потом произнес (обращаясь, вероятно, к книге): – Вы все еще здесь.

– Да.

– Ну ладно, – проговорил мистер Норрелл. – Что такое? В чем дело?

– Мне казалось, вы прибыли в Лондон, дабы показать людям, что представляет собой современный волшебник. Это займет долгое время, если вы будете все время сидеть дома.

Мистер Норрелл не ответил. Он взял письмо и проглядел его еще раз.

– Дролайт… – пробормотал он. – Кто это? Не знаю никакого Дролайта.

– Я тоже, – заметил Чилдермасс, – но знаю другое: сейчас не время пренебрегать вежливостью.

В восемь часов вечера мистер Норрелл в лучшем сером сюртуке сидел в карете, гадая, кто такой близкий друг миссис Годсден, Дролайт, как вдруг обнаружил, что карета больше не движется. Выглянув из окна, он увидел освещенное уличным фонарем скопление людей, лошадей и карет. Полагая, что все, как и он, путаются в лондонских улицах, мистер Норрелл решил, будто кучер с лакеем заблудились, и, стуча по крыше кареты тростью, закричал:

– Дэйви! Лукас! Вы что, не слышали, как я сказал «на Манчестер-стрит»? Почему не узнали дорогу перед тем, как выезжать?

Лукас объявил с козел, что они на Манчестер-стрит, но вынуждены ждать, потому что перед домом выстроилась целая вереница карет.

– Перед каким домом? – вскричал мистер Норрелл.

Лукас объяснил, что перед тем домом, в который они направляются.

– Нет, нет! Ты обознался, – сказал мистер Норрелл. – Там будет совсем скромный прием.

Однако, едва войдя в дом, мистер Норрелл оказался среди примерно ста самых близких друзей миссис Годсден. Залы были переполнены людьми, которых с каждой минутой становилось все больше. Мистер Норрелл был очень удивлен, хотя чему было дивиться? Он попал на обычный лондонский прием, неотличимый от тех, что проходят по всему городу каждый день.

Как описать лондонский прием? Повсюду свечи в хрустальных люстрах и канделябрах, изящные зеркала удваивают и утраивают их свет, посрамляя дневной; разноцветные оранжерейные фрукты величественными пирамидами громоздятся на белых скатертях; дивные создания, усыпанные драгоценностями, прохаживаются под ручку, вызывая всеобщее восхищение. При этом духота нестерпимая, шум и теснота – тоже; негде сесть и почти негде стоять. Вы видите лучшего друга в дальнем конце зала и хотели бы с ним поговорить – но как до него добраться? Ваше счастье, если вы столкнетесь в давке и пожмете друг другу руки перед тем, как людской поток снова вас разделит. В окружении распаренных незнакомцев вы так же лишены возможности вести разумную беседу, как в африканской пустыне. Все жалуются на жар и духоту. Все объявляют, что это просто невыносимо. Однако если таковы страдания гостей, то сколь же несчастнее те, кто не получил приглашения! Наши муки – ничто в сравнении с их участью! И завтра мы будем говорить друг другу, что прием был замечательный.

Так случилось, что мистер Норрелл прибыл одновременно с очень пожилой дамой. Маленькая и уродливая, она тем не менее явно была чрезвычайно важной особой (вся в бриллиантах). Слуги обступили ее, и мистер Норрелл вошел в дом, никем не замеченный. Он оказался в комнате, полной людей, и заметил на столе чашу с пуншем. Покуда он пил пунш, ему в голову пришла мысль, что он никому не назвал своего имени и, следовательно, никто не знает, что он здесь. Мистер Норрелл был в растерянности касательно того, как быть дальше. Гости здоровались со знакомыми, а подойти к кому-нибудь из слуг и назваться мистер Норрелл не решался – так важно они держались. Жаль, что никто из бывших членов Общества йоркских волшебников не видел его замешательства – уж они-то бы порадовались! Впрочем, все мы таковы. В привычной обстановке мы ведем себя легко и непринужденно, но стоит попасть в такое место, где мы никого не знаем и никто нас не знает – о боже! – какую неловкость мы сразу испытываем!

Мистер Норрелл блуждал из комнаты в комнату, мечтая лишь о том, чтобы уйти, когда внезапно его остановили звук собственного имени и следующие загадочные слова: «…заверил, что он всегда появляется в иссиня-черной мантии, расшитой неведомыми символами! Однако Дролайт, который отлично знает Норрелла, утверждает…»

Шум в комнате стоял невообразимый; странно, как мистер Норрелл вообще что-то услышал. Говорила молодая дама, и мистер Норрелл попытался отыскать ее глазами, но безуспешно. Он уже сомневался, что говорили действительно о нем.

Рядом с ним стояли леди и джентльмен. Дама была довольно неприметная – благоразумного вида особа лет сорока-пятидесяти, джентльмен же – того разряда, какой в Йоркшире встретишь нечасто. Он был довольно мал ростом, в очень хорошем черном сюртуке и ослепительно-белой манишке. Пенсне в серебряной оправе висело на черной бархатной ленточке. Черты лица были идеально правильные и даже красивые, волосы – короткие и темные, кожа чистая и очень белая, только на щеках угадывались следы румян. Однако что изумляло, так это глаза: большие, с красивым разрезом, черные, очень яркие и почти влажные. Их обрамляли ресницы, тоже очень темные и невероятно длинные. Некоторые мелкие женственные черты он внес в свою внешность путем сознательных ухищрений; однако глаза и ресницы подарила ему природа.

Мистер Норрелл внимательно прислушался к разговору, дабы понять, не о нем ли говорят.

– …совет, что я дал леди Данком касательно ее дочери, – говорил джентльмен. – Леди Данком нашла ей самого заурядного мужа с девятью сотнями в год! Однако глупышка влюбилась в драгунского капитана без гроша за душой, и бедная леди Данком была в ужасе. «Ваша милость! – вскричал я, как только услышал. – Не беспокойтесь! Предоставьте это мне. Я, конечно, не гений, но мои скромные дарования как нельзя больше подходят к этому случаю». О мадам! Вы будете смеяться, когда узнаете, как я разрешил затруднение! Уверен, никто другой не придумал бы столь забавный план! Я повел мисс Сьюзен в магазин Грея на Бонд-стрит, где она очень приятно провела время, примеряя колье и серьги. Она выросла в Дербишире и прежде не видела по-настоящему замечательных драгоценностей. Затем мы с леди Данком пару раз намекнули, что, выйдя за капитана Херста, она никогда не сможет делать такие покупки, а в качестве супруги мистера Уотса получит возможность приобретать в ювелирных магазинах самое лучше. Полагаю, она никогда прежде об этом не задумывалась. Затем я познакомился с капитаном Херстом и позвал его к Будлу, где – не стану вас обманывать, мадам, – играют в карты! – Маленький джентльмен хихикнул. – Я ссудил ему небольшую сумму, чтоб попытать удачу, – деньги, разумеется, были не мои, леди Данком дала их мне специально для этой цели. Мы сходили туда раза три или четыре, и в кратчайший срок долги капитана достигли… ну, мадам, не представляю, как он будет с ними расплачиваться! Мы с леди Данком поставили его перед фактом, что одно дело жених с небольшим доходом и другое – увязший в неоплатных долгах. Поначалу он не желал нас слушать и даже прибег к… как бы это сказать… армейским выражениям, но в конце концов вынужден был признать нашу правоту.

Мистер Норрелл заметил, что благоразумного вида дама лет сорока-пятидесяти посмотрела на собеседника с некоторой неприязнью. Потом она очень холодно кивнула и без единого слова отошла в толпу; маленький джентльмен тут же повернулся в другую сторону и окликнул какого-то знакомого.

Затем мистер Норрелл остановил взгляд на чрезвычайно интересной молодой даме в белом с серебром платье. Она слушала высокого привлекательного джентльмена и очень искренне смеялась его словам.

– …что, если он обнаружит в основании дома двух драконов – красного и белого, сплетенных в извечной борьбе и знаменующих грядущую погибель мистера Годсдена? Полагаю, – улыбнулся джентльмен, – вы ничуть не огорчитесь.

Дама рассмеялась еще веселее прежнего, и мистер Норрелл очень удивился, когда в следующий миг кто-то обратился к ней «миссис Годсден».

По размышлении мистер Норрелл решил, что надо с нею заговорить, однако она куда-то исчезла. Ему было нехорошо от шума и зрелища стольких людей; он уже собрался тихонько уйти, однако именно сейчас толпа перед дверью была почти непроницаема. Людской поток подхватил его и увлек в другую часть комнаты. По кругу и по кругу его носило, словно сухой лист в водостоке, покуда в какой-то миг он не заметил тихий уголок возле окна. Высокая ширма черного дерева, инкрустированная перламутром, полускрывала – о радость! – книжный шкаф. Мистер Норрелл проскользнул в уголок, снял с полки «Простое истолкование всего Откровения Иоанна Богослова» Джона Непера и стал читать.

Прочитав совсем немного, он случайно поднял глаза и увидел, что высокий красавец, недавний собеседник миссис Годсден, разговаривает с низеньким темноволосым человеком, приложившим столько усилий, чтобы расстроить брак капитана Херста. Они говорили с большим жаром, но шум и толчея были такие, что высокий без церемоний схватил низенького за рукав и втащил за ширму, туда, где сидел мистер Норрелл.

– Его здесь нет, – сказал высокий, при каждом слове тыча собеседника в плечо. – Где яростно горящие глаза, которые вы нам обещали? Где необъяснимый транс? Хоть кто-нибудь подвергся проклятию? Не думаю. Вы вызвали его, как духа из бездны, а он не пришел.

– Я видел его утром, – отвечал низенький, – он рассказывал об удивительном колдовстве, которое совершил в последнее время, и обещал прийти.

– Уже за полночь. Он не придет. – Высокий улыбнулся с видом превосходства. – Сознайтесь, что вы с ним не знакомы.

Низенький улыбнулся с видом еще большего превосходства (два собеседника положительно жонглировали улыбками) и сказал:

– Никто в Лондоне не знает его лучше меня. Должен признать, что я немного – очень немного – разочарован.

– Ха! – вскричал высокий. – Кто разочарован, так это гости. Мы приехали сюда в ожидании чего-то невероятного, а вместо этого вынуждены развлекать себя сами. – Взгляд его упал на мистера Норрелла. – Этот джентльмен уже читает книгу.

Низенький обернулся и при этом ушиб локоть о «Простое истолкование всего Откровения Иоанна Богослова». Он холодно взглянул на мистера Норрелла, возмущаясь, что тот занял столь тесный угол столь большой книгой.

– Я сказал, что разочарован, – продолжал низенький, – однако ничуть не удивлен. Вы не знаете его, как я. О! Смею вас заверить, он очень высоко себя ценит. Человек, который покупает дом на Ганновер-Сквер, умеет правильно себя поставить. О да! Он приобрел дом на Ганновер-Сквер! Вы, полагаю, не знали? Он богат, как жид. У него был дядя по фамилии Хейторнтуейт, который умер и оставил ему кучу денег. Помимо прочих пустяков он владеет большим домом и обширным поместьем – аббатством Хартфью в Йоркшире.

– Ха! – сухо проговорил высокий. – Ему повезло. Богатые старые дяди, которые умирают, в наше время большая редкость.

– О да! – вскричал низенький. – У одних моих друзей, Гриффинов, есть невероятно богатый старый дядя, которого они старательно обхаживают уже много лет. Так вот, хотя в самом начале событий ему было как минимум сто, он еще жив и, судя по всему, намерен жить вечно, а Гриффины тем временем сами состарились и умирают один за другим в самом горьком разочаровании. И все же я уверен, что вам, мой дорогой Лассельс, нет нужды заискивать перед вздорными стариками – вы ведь обладаете вполне приличным состоянием, если не ошибаюсь?

Высокий решил пропустить дерзкий выпад мимо ушей и заметил прохладно:

– Мне кажется, этот джентльмен желает с вами поговорить.

Этим джентльменом был мистер Норрелл. Изумленный тем, что его состояние обсуждают столь открыто, он уже несколько минут искал возможности заговорить.

– Прошу прощения, – сказал он.

– Да? – резко отозвался низенький.

– Я – мистер Норрелл.

Сначала на лице низенького проступило возмущение, затем – растерянность и, наконец, недоумение. Он попросил мистера Норрелла повторить свое имя.

Мистер Норрелл повторил, после чего низенький джентльмен сказал:

– Простите, но… То есть… Надеюсь, вы извините мой вопрос, но нет ли в вашем доме на Ганновер-Сквер кого-то во всем черном, с лицом худым, как сельдерей?

Мистер Норрелл задумался на мгновение, потом сказал:

– Чилдермасс, вы имеете в виду Чилдермасса.

– О, Чилдермасс! – вскричал низенький так, как будто теперь все совершенно прояснилось. – Да, конечно! Как глупо с моей стороны! Это – Чилдермасс! О мистер Норрелл! Бесконечно рад знакомству! Моя фамилия Дролайт.

– Вы знаете Чилдермасса? – озадаченно спросил мистер Норрелл.

– Я… – Мистер Дролайт сделал паузу. – Я видел, как человек, которого я описал, выходит из вашего дома и… О мистер Норрелл! Ну и попал же я впросак! Принял его за вас! Умоляю не обижаться, сэр. Теперь, глядя на вас, я отчетливо вижу, что он обладает дикой, романтической внешностью, которую мы склонны приписывать волшебникам, в вас же сразу угадывается созерцательный ум. Лассельс, вы согласны, что мистер Норрелл держится с основательной строгостью истинного ученого?

Высокий (без всякого энтузиазма) согласился.

– Мистер Норрелл, мой друг, мистер Лассельс, – представил Дролайт.

Мистер Лассельс отвесил легчайший поклон.

– О мистер Норрелл! – вскричал мистер Дролайт. – Вы не в силах вообразить те муки, которые я пережил сегодня, гадая, приедете вы или нет! В семь часов волнение мое достигло такой степени, что я не мог больше терпеть! Я отправился в трактир на Гласхаус-стрит поговорить с Дэйви и Лукасом и узнать, придете ли вы сегодня. Кстати, Дэйви сказал, что, скорее всего, нет, чем поверг меня в бездну отчаяния!

– С Дэйви и Лукасом! – вскричал мистер Норрелл в величайшем изумлении. (Так, если вы помните, звали лакея и кучера.)

– О да! – сказал мистер Дролайт. – В трактир на Гласхаус-стрит, где Дэйви и Лукас иногда обедают, что вам, вероятно, известно.

Мистер Дролайт сделал паузу, и мистер Норрелл еле-еле успел вставить, что нет, ему это неизвестно.

– Я изо всех сил расписываю ваши необыкновенные способности всем моим многочисленным знакомым, – продолжал мистер Дролайт. – Я был вашим Иоанном Предтечей, сэр, приготовляющим вам путь, и без колебаний объявлял, что мы с вами большие друзья, ибо заранее предчувствовал, дорогой мистер Норрелл, что мы сблизимся! И как видите, я не ошибся – вот мы уже сидим рядом и беседуем самым приятельским образом!