Текст книги "Грешница"

– Если вы предпочитаете ваш.., охотничий домик.., я подчиняюсь, но я.., думала, что… – Она глубоко вздохнула, посмотрела на панораму Кембриджшира перед собой, прежде чем обратить взгляд на Синджина, и быстро, пока не потеряла смелости, выпалила:

– Возможно ли считать это деловым соглашением?

– Сколько? – сказал он с легкой предвидящей это улыбкой, знакомый с «деловыми соглашениями» и позабавленный ее неожиданным волнением. Какой очаровательной она выглядела, покрасневшая и возбужденная, сидящая без седла в поношенной рубашке и мальчишеской куртке, с выглядывающими из-под юбки обутыми в ботинки ногами; а до ее розового колена можно было достать рукой.

Она выдохнула и на секунду задержала дыхание, пока он любовался полнотой ее груди, стесненной зеленоватой бархатной мальчишеской курткой. Затем, сделав глубокий выдох, она призналась:

– Я не могу сказать этого.

– Пятьдесят тысяч? – любезно предложил он.

Она резко посмотрела вверх.

– Откуда вы знаете?

– Пари, дорогая. Очевидно, вы нуждаетесь в пятидесяти тысячах.

– Я – нет, – быстро вставила она, – но мой отец нуждается, и видите ли… – И затем все закружилось в ее голове: восемьдесят тысяч, которые он должен; надежды на продажу Туна, если он выиграет завтра; скидка на эту надежду; затем оставшаяся часть, которую она надеялась получить за…

– Деловое соглашение, – мягко предложил Синджин, когда она не знала, что ответить.

– Я была бы так признательна, – трогательно добавила она, и на долю секунды Синджин подумал о том, чтобы дать ей деньги, как сделал бы джентльмен, не требуя ее общества на неделю.

Доли секунды прошли, и вмешались более эгоистичные мотивы: рядом с ним находилась чарующая Молодая женщина, с розовыми щеками, золотыми, развевающимися на ветру волосами, неземной красоты, теплая одухотворенная натура, которая обольщала смелее, чем самые знаменитые красавицы света.

Она будет его. На неджентльменских условиях. За любую цену.

– Хотите наличными.., сейчас?

– О, нет, я вам верю.

Ее слова были такими наивными, что он испытал муки совести, правда, быстро прошедшие.

– В таком случае считайте, что в конце следующей недели пятьдесят тысяч ваши.

– Большое спасибо, ваша светлость, – тихо сказала она. Ее улыбка была ангельской и одновременно ослепительной, свойственная ее странной способности демонстрировать как невинность, так и обезоруживающую богатую сексуальность.

И в этот момент только героическая джентльменская выдержка – что доказывало, по крайней мере, наличие совести, хоть и редко проявляющейся – удержала его в седле. Конечно, ему было бы чрезвычайно неловко стоять в этот момент: замшевые бриджи скорее служили второй кожей, чем одеянием.

– Это доставит мне удовольствие, – мягко сказал он с некоторой долей чистосердечия и улыбнулся в ответ.

Должна ли она сказать, что польщена? Челси думала, стараясь сдерживать смешок, грозивший вырваться от видимого возбуждения герцога, также отлично сознавая его неописуемо красивую улыбку, осветившую его глаза, легшую складками на его изящной верхней части щеки, поднявшую уголки его губ. Соблазнительно.

– Вы горячий молодой человек, – сказала она с усмешкой, проследив взглядом вниз. – Вы думаете, что сможете подождать до следующей недели?

– Дьявол, нет, – лениво протянул он, тоже с улыбкой. – Мне нужно ждать?

Она, откинувшись назад, опершись на локоть, выглядела очень маленькой на статном Туне.

– Очень заманчиво, – дразнила она, перейдя на мягкое шотландское произношение, скользя взглядом лиловых глаз с темными ресницами по сильному телу Синджина.

– Как уместно… – прошептал он. – Потому что для меня уже более, чем заманчиво. Хочется сказать «нетерпение». «Жажда» приходит на ум.., чуть-чуть и нападение. – И он двинул Мамелуке так, что мог достать ласкающей рукой ее мягкое розовое колено.

Прикосновение его руки, теплой и нежной, вызвало мелкую дрожь по всему ее телу.

– Он видел нас, – сказала она, вдруг вспомнив о мужском прикосновении, от которого недавно спаслась бегством. – Хэтфилд, – добавила она; ее голос был хриплым из-за ответных ощущений, вызванных от скользящей по ее бедру ладони Синджина.

Единственное слово остановило движение Синджи на, и, смотря на нее сверху из-под темных ресниц, он спросил очень мягко:

– Где?

Присутствие Ратлэджа прошлой ночью было объяснено.

– На скачках; За навесом для переодевания. Я все отрицала.

– Он приходил к тебе?

– Сегодня утром, недавно.

– Он обидел тебя? – спросил Синджин, его рука еще согревала ее кожу, но слова, сказанные шепотом, прозвучали резко.

– Я ускакала.., сюда. Он мог? – Она осознала, что инстинкты ее имели под особой основу.

– Тун останется?

Она кивнула головой, он перебросил ногу через круп Мамелуке, соскользнул на землю и, потянувшись наверх, снял ее с Туна. Он не спрашивал разрешения, и она не чувствовала стеснения. Его обеспокоенность была очевидна; действительно, он окинул горизонт минутным внимательным взглядом прежде, чем взять ее руку и повести к маленькому плоскому, как стол, камню. На мягком песчанике были вырезаны инициалы предшествующими поколениями, и он скользнул по ним быстрым рассеянным взглядом, прежде чем приподнять и усадить ее на камень.

– Он такой плохой? – спросила она, когда он задумчиво погладил ее руки.

Зная Джорджа, Синджин понимал больше, чем хотел сказать об извращениях епископа Хэтфилдского.

– Он никогда не был нормальный ребенком, – наконец проговорил он. – Я думаю, няня била его или его старший брат… Я не уверен.

– Отец не знал?

– Нет… Я не думаю, что он знал. – Он поднял глаза и смотрел на нее какое-то время. – Ему нравится делать больно.

– Кому?

– Животным, людям, которые слабее.

– Он не может быть епископом.

– Он и не является им, только по назначению. Он лишь собирает пожертвования. Джорджа не интересует духовенство.

– Мы уедем из Ньюмаркета к концу недели.

– Я буду следить за тобой, где смогу.., на скачках, но ты должна рассказать отцу и братьям о том, что он заходил, когда ты была одна. Я предупрежу Данкэна и расскажу ему пару историй.

– Расскажи мне.

Он покачал головой:

– Не для женских ушей.

– Я выгляжу как женщина? – быстро ответила Челси, задетая тем, что с ней обращаются, как с маленьким ребенком.

Синджин долго смотрел на нее, одетую в старую рыжевато-коричневую юбку, короткую мальчишескую куртку.

– О, да, – сказал он низко и хрипло. – Совершенно точно. Абсолютно. На расстоянии мили.

Его голос коснулся ее, словно летнее солнце, нагрел ее кожу, разгорячил кровь. Его пальцы перестали гладить ее руки и сжали их, словно защищая.

– Все шотландские девчонки такие, как ты? – прошептал он, вопрошая, потому что хотел ее, как мальчишка.

– Все англичане такие; как ты? – прошептала она в ответ, поднимая лицо для поцелуя, чувствуя себя так же как и он.., покоренной и не поддающейся контролю.

Его губы улыбались, когда он поцеловал ее и прошептал, касаясь ее мягких губ:

– Все мамы надеются, что нет…

Но все женщины хотели бы, Челси не сомневалась, мамы или нет. И она отдалась поцелую, желая взять то, что он предлагал.

Он сделал быстрое движение, чтобы она не упала, мягко взял ее за плечи и, подняв лицо, прошептал:

– Ты ездишь верхом так же.., отчаянно.

– И быстро, – мягко ответила она, потянувшись к пуговицам его бридж.

– И дико… – Он расстегнул три пуговицы на ее куртке.

– И дико. – Она хотела ощущать его внутри себя, сейчас, в эту секунду; она хотела почувствовать блаженство, жар, ураганный поток ощущений.

Он поднял ее и опустил вниз, потому что, несмотря на свое нетерпение, он предпочел менее заметное их положение, чем на верху плоского камня на гребне холма, видимого на мили вокруг. Возможно, он защищал себя – врожденный инстинкт самого отъявленного холостяка во всем королевстве.

Трава была мягкой; огромный песчаный монолит служил прикрытием от любопытных глаз, но Синджин быстро изучил окружающий ландшафт, словно волк, нюхающий ветер, и лишь потом обратил свое внимание на Челси.

– Вокруг никого нет, – прошептала она. В расстегнутой куртке, в юбке, расклешивавшейся вокруг нее, она была сочной цветущей молодой барышней, свежей, как весенняя зеленая трава, хотящей его.

Он узнал этот взгляд женских глаз, этот жар, когда забывают о мужьях и слишком внимательных слугах, когда садовый домик во время сбора к завтраку кажется достаточно безопасным, в котором он должен был придерживать одной ногой дверь, что он и делал в высшей степени умело. Поэтому он с улыбкой выразил свое согласие, вместо того чтобы отметить, что кто-нибудь может очень быстро прискакать из-за горизонта. И, потянувшись, он отбросил в сторону с ее груди куртку.

– Тебе не холодно? – Намек на улыбку играл на его губах.

– Напротив, – шептала Челси. Она была такой теплой, что прохладный ветерок действовал успокаивающе на ее обнаженное тело. Желание горело в ней. Ему нужно было только приблизиться к ней – и она его хотела; ему нужно было только улыбнуться медленной ленивой улыбкой – и она таяла.

– Ты спешишь? – Он спрашивал, сколько у нее времени, но его медленные беспорядочные движения вокруг ее розовых сосков отвлекали ее, возбуждали, придавая некоторую расплывчатость его вопросу.

– Да, – прошептала она, – и.., нет. – Мгновенная томная улыбка искривила ее губы, тронула глаза, придала чарующую чувственность утонченно красивому лицу. – И я думаю, ты можешь принять оба ответа.

– С удовольствием, – мягко ответил он, – и начиная с «да», – добавил он, полуприкрыв глаза темными ресницами, расстегивая оставшиеся нерасстегнутыми пуговицы на замшевых бриджах. – Я к вашим услугам…

Он поднял глаза и улыбнулся тепло, открыто, соблазнительно.

Она почувствовала внизу живота волну жадной страсти, разлившуюся по телу при взгляде на его огромное возбуждение, не стесняемое теперь ничем; она почувствовала себя открытой для него, когда он снял мягкую кожу бриджей с бедер. У него была бронзовая кожа, его возбуждение билось о ее живот, и без подготовки, повинуясь ее желанию быстроты, он откинул юбку, раздвинул ее ноги в ботинках и вошел в нее, почти полностью одетую.

«Я видела его во сне прошлой ночью», – подумала она, когда его твердая и длинная плоть мучительно медленно заполнила ее. Воспоминание было вызвано его изысканными одурманивающими движениями, она задрожала от своей физической потребности в нем.

Синджин не верил в сверхъестественное и возвышенное, но степень явного экстаза, атакующего его чувства, обжигала мозг, и трепетная дрожь откровения прошла у него по спине. Как она делала это с ним?

Как эта золотоволосая девчонка с такой силой воспламеняла его чувственность? Была ли она нимфой из Лоулэндов или колдуньей, обладающей волшебством делать его чувства столь глубокими? Но затем она подняла бедра навстречу ему, ее руки скользнули вниз по его спине, и все перестало иметь значение, только горячее и скользкое ощущение вокруг него.

Он хотел ее волшебства, чем бы оно ни было вызвано.

Он хотел ее. Он хотел этого необъяснимого поднимающего необычайного экстаза.

Он вошел глубоко в нее, словно его волнение можно было успокоить физически, словно мощный ритм вхождений и освобождения мог разъяснить таинственную загадку, словно его сила могла преодолеть ее колдовскую притягательную силу.

Она радостно приветствовала его, утонченно мягкая, молодая и горячая; ее голова откинулась назад в восторге; она выдыхала слабые страстные стоны, словно озвучивая каждое мощное волнообразное вторжение в свое тело в момент самого глубокого проникновения.

Каждый короткий стонущий звук заставлял поднимать головы лошадей от травы, которую они охотно ощипывали. Тун беспокоился от звука знакомого голоса, который был возбужденным и необычным для его остроконечных ушей.

Синджин быстрым взглядом заметил стесненное состояние лошадей, но одновременно почувствовал пробные вздрагивания освобождения у Челси. Она стиснула его лицо, и он начал вливаться в нее, она толкнула его вниз, чтобы почувствовать его губы и ощутить его всем телом с головы до кончиков пальцев. В конце она вскрикнула прямо в мягкую подушку его губ, ее кульминация была сильной, оглушительной.

Он слишком часто испытывал оргазм, чтобы освободить неукрощенную свирепость своего облегчения.

Она представляла опасность для его душевного спокойствия.

Она вся была совершенной, неподдельно сексуальной, как языческий весенний обряд.

И в этот момент спокойствие не имело шансов на выигрыш.

«Я должна была бы встать в ту же минуту, – виновато подумала Челси, – я должна была столкнуть неотразимого герцога Сетского со своего горячего тела, расправить одежду и ускакать от этого человека, который показывал свои хорошо известные умения слишком ретиво, божественно и совершенно просто».

Ее поведение шокировало даже ее собственное непоколебимо сильное чувство свободы. Что он подумает о ней? Достаточно было забраться к нему в постель и соблазнить его; по крайней мере, у нее был совершенно основательный предлог для этого. Но валиться в его объятия, не более чем от ленивого взгляда этих бесстыдных голубых глаз.., ну даже ее свободный нрав ставил под сомнение необъяснимую поспешность, с которой она упала на землю под него, как назойливая уличная девка. Глаза ее были крепко закрыты, пока она придумывала какое-нибудь подходящее высказывание, чтобы приветствовать мужчину, известного под именем Святой за его сексуальный опыт, мужчину, находящегося на ней сверху в данную минуту.

От беспокойства ей ничего не приходило в голову, но, в конце концов, ей пришлось открыть глаза, потому что лежать под ним и притворяться, что его вовсе нет, было еще более неловким. И она застенчиво все-таки открыла глаза.

– Я думал, что ты умерла, – сказал он с очаровательным изяществом и мальчишеской улыбкой, которая показалась ей такой обворожительной. Было очевидно, что он ждет" чтобы она освободилась от неловкости.

– Ты, наверное, привык к этому, – услышала свой голос Челси.

Он подавил позыв к смеху и вместо этого сказал, что было удивительно честно для человека, гордившегося умением учтиво отрицать:

– В действительности я к этому совершенно не привык. – Его темные брови сошлись вместе от неопределенности: его чувства были недалеки от состояния Челси. – Ты очень необычная, – сказал он и скатился с нее на спину, закинул руки за голову и стал смотреть в яркое утреннее небо с тем же угрюмым видом, даже не потрудившись прикрыть себя.

Сначала они молчали, она старалась не смотреть на него, но пауза затянулась, а он все не заговаривал, Челси украдкой взглянула на него из-под опущенных ресниц. У него были огромные мышцы – поразительный факт, который она не сумела полностью оценить ночью в Сикс-Майл-Ботоме – и темно-золотистая смуглая кожа, так что его индейская национальная куртка с бахромой казалась очень ему подходящей.

И, заметила она с легким волнением от восхищения, он все еще был наполовину возбужден; она могла видеть отчетливо медленно пульсирующую кровь в расширившихся венах его пениса.

– Ты сердишься? – Ее голос был нерешительным из-за грозного выражения его лица. Но ей также была интересна смена его настроения.

Синджин, не шевелясь, за исключением этого маленького движения, повернул голову, чтобы посмотреть на нее, обвел взглядом ее тело, словно вдруг заметил ее. Наконец, он спокойно сказал:

– Я не уверен.

– Я что-нибудь сделала? – Сев, она прикрыла ноги и неопределенно улыбнулась. – Или не сделала чего-нибудь?

– Он ответил спустя некоторое время, остановив взгляд на ее груди, которая обнажилась из-за расстегнутой куртки.

– Я бы сказал, что ты сделала что-то. – Он говорил очень медленно, словно еще обдумывая значение слов, когда произносил их.

– Мне уйти?

– Нет. – Он ответил так резко, что его голос, казалось, пригвоздил ее к земле.

Тогда она улыбнулась, по крайней мере появилась уверенность, что ее общество не неприятно.

– Что я сделала? Это можно простить, я надеюсь? – Она бессознательно облизала свою полную нижнюю губу, неопределенное движение, маленькое извинение на языке тела.

– О дьявол! – воскликнул Синджин с ослепительной улыбкой. Повернувшись к ней вполоборота, он схватил ее за талию и придвинул к себе. – Это не твоя вина. Это моя проблема, не твоя, и это больше не моя проблема тоже. Это потрясающее весеннее утро, ты самое красивое создание на земле, созданное Богом, и я буду думать о практической стороне жизни, когда мне исполнится девяносто два.

– Если проживешь так долго, позорный повеса, – прошептала Челси в его веселое лицо.

– По крайней мере, я умру с улыбкой.

И он умер, и она, множество раз в то утро «маленькой смертью», как поэтично говорят французы. И ни один не позволил думать о себе, было только сознание божественных ощущений. «Потом будет время взвесить опасную привлекательность мисс Фергасон», – решил Синджин; а Челси успокоила свою совесть, наложив произвольный запрет на единственное наслаждение, которое доставлял ей Синджин Сейнт Джон.

Она будет радоваться каждой секунде, каждому изящному нюансу его очарования, каждому поразительному новому открытию чувственности, каждой улыбке и неистовому бесстыдству до конца следующей недели.

А потом она постарается забыть его, как, без сомнения, и он забудет ее.

Когда они расставались в то утро на полпути между их домами, Челси предупредила Синджина:

– Теперь ты не подходи ко мне на скачках.

Я, действительно, говорю серьезно. Отец будет хмуриться или еще похуже. И насчет Данкэна неизвестно. – Она улыбнулась от его шутливой гримасы повинующегося ребенка и мягко добавила:

– Просто не надо.

Синджин изящно держался в седле, восседая на Мамелуке с ленивой непринужденностью. Он был в одной рубашке, прикрепив куртку сзади к седлу, непричесанные волосы падали на плечи, вдруг появившаяся улыбка напоминала вежливую капитуляцию.

– Я не буду с тобой разговаривать, я не скажу тебе ни слова, я даже думать не буду о том, чтобы тебя увидеть. Я останусь за занавесом своей смотровой площадки, далеко.

– Ты всегда такой сговорчивый? – дразняще сказала она.

– Всегда. – Он улыбнулся.

– Чем и объясняется, без сомнения, твоя репутация. – Оттенок несвойственной ей ревности послышался в ее голосе, неожиданной ревности, учитывая их недолгое знакомство, и нежелательной, но очевидной в ее мыслях, потому что она знала, каким сговорчивым он мог быть.

Он повел плечами, чтобы не раздувать огня, говоря на эту легковоспламеняющуюся тему. – Желаю тебе удачи с Туном, – сказал он приятным голосом после возникшего молчания.

– Ты будешь верхом?

Челси фыркнула, это произвело обезоруживающий эффект из-за отсутствия всякого притворства. Пестрая смесь в одежде шла ей, она будила воображение и одновременно придавала свежесть и естественность.

– Навряд ли, если только мне удастся связать по рукам и ногам большинство членов моей семьи. Чифи сегодня будет на Туне.

– Он лучший. Возможно, тебе не нужно мое пожелание в удаче.

– Я приму его все равно. – Ее голос вдруг стал очень спокойным от воспоминания о том, как важна была каждая победа. – Ты привык побеждать. Для нас это не так привычно.

– Попривыкнете. – Он сказал это легко, но в глазах, скрытых под тенью ресниц, была целеустремленность.

Глава 13

Синджин подошел к ним после первых скачек с ангельским выражением лица и веселостью, которую она заметила, когда их глаза встретились.

– Я просто не мог удержаться, – сразу же сказал он, и Челси подсознательно задержала дыхание, ожидая катастрофы, – чтобы не поздравить вас, лорд Дамфрисский, с рекордной победой Туна.

Он понимал, что рискует, подходя к ним, но ему необходимо было видеть Челси, он думал и чувствовал, как заболевший любовью мальчик. Сердце нетерпеливо екнуло от такого бессознательного построения фразы. «Нет, – сражу же поправил он себя, – не любовью, а чем-то еще».

И близко не было любви.

– Я надеюсь, вы думаете продать этого красавца, – добавил Синджин, он всегда был начеку, стараясь улучшить свою конюшню.

– Возможно, – угрюмо ответил граф, любая попытка серьезно сердиться на Синджина разрушалась от хорошего веселого настроения после победы Туна.

Повернувшись к Челси, Синджин любезно поклонился, и неожиданно ей пришла в голову мысль, что, несмотря на их близость, они, по сути, никогда до этого не встречались на публике. Он был одет официально, в противоположность своему обычному кожаному одеянию с бисером, в пиджак зеленого цвета, безукоризненно сшитый, подчеркивающий размах его плеч. Из-под него немного выглядывал желто-коричневый атласный жилет с вышивкой. Его рубашка была белоснежной; галстук аккуратно завязан; свежие замшевые бриджи скрывали мускулистые ноги; блестящие мокасины завершали совершенное изящество портновского искусства. От ветра ему на щеку упала прядь волос, напомнив ей ощущение его волос на ее лице, и она почувствовала, что краснеет.

– Ваш Тун, – сказал он с мимолетной, но сердечной улыбкой, предназначенной только ей, – замечательная лошадь.

– Спасибо, – сказала она, стараясь побороть румянец на своих щеках, усиленно подавляя воспоминания об их утре, когда Тун был зрителем в их любовной игре. – Мне жаль, что ваш гнедой не победил. Надеюсь, что ваши ставки были не очень высоки.

Ее отец внимательно следил за Синджином, а Данкэн и Нейл сомкнули ряды, как на параде, при его приближении. Только Колин смотрел на герцога с открытой сердечностью, не зная об обстоятельствах, связанных с Синджином и его сестрой.

– В этот раз да, – ответил он. – В остальных случаях мне везло больше.

Данкэн уловил предполагаемую интимность и быстро посмотрел на обоих.

– Как хорошо, ваша светлость. Вам, должно быть, везет.

– Да, действительно везет, леди Челси.

Затем к ним присоединились некоторые из друзей ее отца: два владельца конезаводов и один из Линкольншира, и поздравления продолжались, обсуждение сместилось на следующий забег. Поминутно детально обсуждались предыдущие выступления различных лошадей, выгодные стороны каждой из них в отдельности, а также их шансы на успех. Шел горячий спор, внимание отца и братьев было отвлечено.

– Тебе понравились цветы? – спросил Синджин, заботясь о том, чтобы его не услышали остальные.

Он не сводил глаз с группы мужчин, шумно обсуждающих прошлые истории, связанные с чистокровными лошадьми.

– Тебе не следовало, – мягко ответила она, осторожно переводя взгляд с членов своей семьи на Синджина. Уловив момент она улыбнулась. – Но спасибо.

– Тебе нравятся фиалки?

– Не надо. – Ее шепот стал настороженным.

– Миссис Макаулай приглянулся один из моих конюхов. Он из Шотландии. Абердин, кажется. Так тебе нравятся фиалки или нет?

– Ты ужасно испорченный, – прошептала она, но ее взгляд на секунду встретился с его глазами и разрушил упрек, содержащийся в словах.

– Тогда «да». – Он был проницательным мужчиной.

– Чел, победил или нет Дангэнон Плитуса в Донкастере в восемьдесят пятом во время Сейнт Леджер Стэйкс?

Лицо ее отца приобрело розовый оттенок, который всегда появлялся при жарких спорах о скаковых династиях.

– Победил, – сказала она. – На две мили за три минуты сорок пять секунд, Плитус за 3:55, Мэстфлайтретий за 4:02, затем Жавалин и Доримант.

– Я говорил тебе, Балард, – торжествующе сказал граф, возвращаясь к горячему спору.

– Очень впечатляюще, – спокойно сказал Синджин.

– Воспитывалась в своей семье… – Она повела плечами. – Жизнь в лошадях.

– Твоему отцу будет тебя не хватать, когда ты… – Слова «выйдешь замуж» при данных обстоятельствах прозвучали бы неловко, он заменил:

– Покинешь дом.

– Я не планирую покидать дом. – Челси выделила последние два слова, а потом взглянула на него и улыбнулась. – Не каждая женщина ищет мужа, ваша светлость, будьте спокойны.

Теперь она была не в грубой одежде, а в костюме для верховой езды из ярко-красного бархата, подчеркивающем ее пышные формы; золотые волосы, спутавшиеся в беспорядке всего лишь несколько часов назад, теперь были уложены в прическу, которую завершала маленькая шапочка, украшенная плюмажем; в ушах были изысканные жемчужные серьги; губы были розовыми от утренних поцелуев. Ему почему-то показалось, что красивая дочь графа изменит, свое мнение, когда приедет в Лондон в следующем сезоне и каждый мужчина в свете, кому позволено и не позволено, будет осаждать ее.

Эта мысль заставила его почувствовать раздражение.

– Без сомнения, ты изменишь свое мнение в Лондоне, – сказал он, в голосе его безошибочно, узнавалась ворчливость.

– Если все будет по-моему, я не поеду в Лондон.

Я останусь с семьей в Аиршире и буду заботиться о своих лошадях.

– Твой отец захочет, чтобы ты…

– Возможно, он кое-чему научился, – вставила она. – Как считаешь?

– Чел, подойди сюда. Скажи Харту, что ты говорила вчера о тонике для Туна, который ты даешь после бега.

– Простите, – сказала она герцогу с вежливой улыбкой.

Он видел, как она подошла к группе мужчин и с некоторой небрежностью стала рассказывать, ее объяснение сразу же всех заинтересовало.

«Она бесконечно занимательная, – подумал он. – Но только как женщина, но и как равный человек».

Потрясающая мысль. Он никогда раньше не знал такой способной женщины. Легкая улыбка приподняла уголки его губ.

«Хотя то, что меня привлекало в ней, – реалистично отметил он, – было больше связано с ощущением, чем со способностями».

* * *

Лошади графа Дамфрисского в тот день выиграли все четыре забега, конюшня герцога Сетского довольствовалась вторыми местами. Синджин получил некоторое количество уколов, которые принял дружелюбно.

– Нельзя выигрывать все время, – мило сказал он.

Челси тайком послала ему воздушный поцелуй, зная о его причастности к их победам.

Фордхэм поворчал немного, но Синджин высоко оценил его виртуозную езду, которая обеспечивала точно второе место. Отличная линия, полным галопом на протяжении двух миль.

– И это не надолго, – пообещал Синджин. – Только до конца недели.

Сенека уловил направление амурного интереса его друга в тот день прямо после первой скачки и, когда они возвращались в Сикс-Майл-Ботом, он только предупредил:

– Когда ты поедешь в Оакхэм на следующей неделе, возьми в качестве извозчика Джона. Ему можно доверять.

– Как ты узнал? – Синджин встревожено посмотрел на него, сидя напротив в экипаже.

– Ты послал вперед прислугу, чтобы приготовить охотничий домик. Охотничий сезон закончен, ты словно самец при полном возбуждении, и ты никогда не заставлял Фордхэма или другого жокея придерживать лошадь. Ты проиграл четыре забега сегодня днем. До этого ты за месяц не проиграл четырех раз.

– Она стоит того. – Взгляд удовлетворенного человека встретил глаза Сенеки.

– Я надеюсь, тебя не застрелят.

– Я могу о себе позаботиться.

– Ты хочешь охрану?

Синджин отрицательно покачал головой.

– Ее семья поедет в Йорк на скачки, а она в это время якобы поедет навестить двоюродную сестру в Апингем. Всего лишь неделя, ничего не должно случиться.

Сенека поджал губы, затем приоткрыл рот, чтобы сказать, задумался еще раз и, наконец, произнес:

– Ты никогда не был так.., безответственен. – Все что угодно может случиться из-за незамужней женщины. Ты угодишь к алтарю. Она стоит того?

– Поверь мне. Этого не случится. Я просто не могу сказать тебе сейчас.., почему.

– Я бы поостерегся. – После примерно двух лет сражений в войне короля Георга оба мужчины знали, что такое выжить, но Сенека потерял свою семью в этой войне. Это улучшало защитные реакции.

– Я не хочу телохранителя. Я не хочу, чтобы кто-нибудь был там. Я отошлю Джона обратно на неделю.

– Ты собираешься готовить сам? – Удивление Сенеки было очевидным.

– О, дьявол, я не подумал об этом. – Он знал, что хозяйство ведется армией прислуги, еда не входила в его расчеты. Он предполагал, что кухни существуют во всех его домах, хотя он редко в них заглядывал. – Я привезу еду.

– Как она может быть настолько хорошей? – Сенека говорил с мужским пристрастием, у него были обширные сведения о предпочтениях Синджина в чувственных развлечениях.

Широкая улыбка Синджина служила ответом на вопрос, хотя и в общей форме. И затем он повел плечами.

– Я не знаю. Я должен знать.., учитывая…

– Ты развлекал немало женщин в Англии и на континенте.

– Ив колониях, – весело добавил Синджин. – Она разбирается в лошадях.

– И?

Синджин снова улыбнулся, у него было в высшей степени радостное настроение для человека, который только что проиграл подряд несколько скачек, и это первый раз за десять лет со дня открытия его конюшни.

– И если бы она не умела отличать лошадь от барсука, это не имело бы значения, если говорить правду.

– Ты безнадежен, – смирившись, сказал Сенека.

– Возможно, да. – Синджин снова расплылся в довольной улыбке.