Текст книги "Лето больших надежд"

– Мне придется жить в этом городе, – напомнила ему Маришка. – Я не могу позволить себе иметь врагов.

– Не будь глупой. После того как я закончу колледж, мы будем жить где ты захочешь – в Нью-Йорке, в Чикаго, в Сан-Франциско.

– Ловлю тебя на слове, – просияла она, и восторг засверкал в ее глазах. Затем она взглянула в сторону: – Значит, это родители Памелы. Какие они жуткие.

Филипп нахмурился:

– На самом деле нет. Они просто…

– Такие же, как твоя семья. Они сделаны из денег.

– Они люди, такие же, как и все.

– Точно. Как любой из совладельцев «Голд энд Джем».

Ему не нравилось, когда она говорила так, словно ее рабочее происхождение разделяло их.

– Забудь об этом, – сказал он.

Диджей объявил, что все должны направиться на берег, чтобы посмотреть последний костер года, и все толпой повалили из павильона. Традиционный костер имел практическое назначение: они всегда избавлялись от соломенных тюфяков и прочего хлама, который набирался за лето.

Пока люди двигались к пирамиде огня, Филипп прижал руку к маленькой спине Маришки и повернул с тропинки.

– Что ты делаешь? – прошептала она.

– Как будто ты не знаешь.

– Кто-нибудь увидит. – Все лето она так же тревожилась о том, что их поймают, как и он, опасаясь заслужить репутацию девушки, похищающей чужих женихов.

Он взял ее за руку и потащил к ряду бараков.

– Нет, не увидит.

Однако кто-то их увидел. Когда они удалялись от озера, вспыхнула спичка, осветив задумчивое пьяное лицо Терри Дэвиса. Он вытянул руку со спичкой так, что слабый свет осветил Филиппа и Маришку.

– Спокойной ночи, детки, – произнес он с ироничной улыбкой.

– Черт, – обронил Филипп, переводя дыхание и пристально глядя на Дэвиса. – Она плохо себя почувствовала, я веду ее… к ее машине.

Глаза Дэвиса блеснули.

– О-хо-хо. – Он поднес спичку к кончику сигареты.

Филипп и Маришка продолжали идти.

– Не обращай на него внимания, – сказал Филипп. – В любом случае завтра он уже ничего не вспомнит.

Несмотря на убедительность его слов, он почувствовал в груди треньканье опасений. Все лето они с Маришкой были все более и более изобретательными, когда доходило до места, где они могли заняться любовью. Они занимались этим не только на лодочной станции, но иногда и в лодках. В грузовике, в котором Маришка развозила хлеб. На мосту над водопадом Мирскил.

Сегодня они решили рискнуть забраться в бунгало. Будучи старшим вожатым, Филипп имел отдельную квартиру, и здесь, освещенный светом ночника, он взял ее на руки, уложил и закопался лицом в ее кудрявые волосы.

– Не могу дождаться, когда мы навсегда будем вместе.

– Тебе придется подождать. Мне лучше не оставаться сегодня допоздна. Утром я записана к врачу.

Он откинулся, изучая ее лицо:

– Ты в порядке?

– Просто осмотр, – сказала она.

У него из груди вырвался вздох.

– Ох. Я буду так по тебе скучать.

Осторожными пальцами она расстегнула его рубашку.

– Как долго?

– Дольше, чем ты думаешь. – Он задержал дыхание, когда она распахнула его рубашку и прижалась губами к горлу.

– Ты, наверное, забудешь обо мне, как только вернешься в колледж со своей богатой невестой и друзьями из высшего общества.

– Не говори так. Ты знаешь, что это неправда.

– Все, что у меня есть, – это твое слово. – Несмотря на обвиняющий тон, в ее голосе прозвучала шутливая нотка. – Слово богатого мальчика. Интересно, что на моем месте стали бы делать богатые девочки?

– Они бы позволили богатым мальчикам заниматься с ними любовью, – сказал он, расстегивая ей «молнию» на платье плавным, натренированным движением. Он был возбужден, но заставил себя сбавить темп. Он вытащил запонку и сунул ее в карман.

– Они такие хорошенькие, – произнесла она, любуясь блеском серебра.

– Это моего дедушки. – Он вынул вторую запонку и положил ей в руку. – Знаешь что. Ты возьмешь одну, я возьму другую. И после того, как… я вернусь к тебе, я надену их снова на нашу свадьбу.

– Филипп.

– Говорю тебе это. Я хочу жениться на тебе. Я даю тебе этот маленький кусочек серебра. После того как я со всем разберусь, это будет бриллиантовое кольцо.

Ее глаза засверкали, и она опустила запонку к себе в сумочку.

– Ты обещал мне это, помни. На самом деле я уже выбрала себе обручальное кольцо.

– В магазине, где ты работаешь?

– Очень смешно. У Тиффани.

– Ха. Я не могу себе позволить Тиффани.

– Конечно можешь. Твои родители богаты.

– Но я – нет. В этой семье мы сами прокладываем себе дорогу.

– Ты шутишь, верно?

Он рассмеялся и стянул платье с ее плеч, глядя, как оно упало на пол. Затем он потянулся и расстегнул ее лифчик.

– Ты будешь женой бедного, но благородного общественного защитника.

– Ну хорошо, теперь ты меня напугал.

У него перехватило дух, когда лифчик упал, затем он снова обрел голос:

– Единственное, что меня пугает, это то, что завтра я уеду от тебя.

ПЕСЕННИК ЛАГЕРЯ «КИОГА»

 
Медведь пошел в горы,
Медведь пошел в горы,
Медведь пошел в горы,
И как вы думаете, что он там увидел?
 

5

– Почему я тащусь туда? – спросил Фредди Дельгадо. Он перебирал многочисленные саундтреки, пока Оливия вела их взятый напрокат SUV по узкой, покрытой заплатами дороге к городку Авалону.

– Поверь мне, – сказала она, – это не так ужасно, как мои воспоминания. Я провела здесь множество мучительных лет. – Она все еще не могла поверить, что она делает это. Простой акт вождения автомобиля был для нее незнакомым, поскольку она никогда не водила в городе. До последней минуты ее мать пыталась отговорить ее от проекта обновления «Киоги», но Оливия решилась. Ее отец поддержал ее. Когда она прощалась с ним накануне вечером, он обнял ее и пожелал ей удачи.

– Почему мучительных? – спросил Фредди. – Это выглядит как превосходное место на лето.

Она сбросила скорость, когда бурундук перебежал дорогу. Были вещи, которые она никогда не рассказывала Фредди – или кому бы то ни было – о своей жизни.

– Я была вроде как неудачницей.

– Ты? – Он фыркнул, не поверив, что заставило ее почувствовать себя польщенной. – Что такое, лагерь для придурков и помешанных?

Она жестом показала на фотоальбом, который лежал на сиденье между ними. Мысль о нем, взглядывающем в ее прошлое, приводила ее в замешательство, но она должна была довериться ему. Кто кроме Фредди бросил бы все и согласился провести лето в отдаленном лагере в Кэтскилзе, пытаясь вернуть ему очарование ушедшего времени? Конечно, будучи безработным и бездомным, он имел массу побудительных стимулов, но теперь было слишком поздно. Он уже листал старые фотографии.

– Найди группу, снятую в 1993 году. Палатка Саратога, Орлиное гнездо, – проинструктировала она его.

Он открыл и просмотрел коллекцию фотографий.

– Выглядит как программа размножения для арийской нации. Черт, неужели, чтобы попасть в этот лагерь, каждый должен был быть высоким, темпераментным блондином?

– Смотри внимательней. Задний ряд, в конце.

– Ох. – Тон голоса Фредди показал, что он нашел ее. – Проходила через фазу неуклюжести, не так ли?

– Я бы не назвала это фазой, я бы назвала это всем моим взрослением. И я не была неуклюжей. Эти очки вроде бутылок из-под кока-колы и скобки на зубах были чем-то вроде бонуса.

Фредди присвистнул.

– И посмотри на себя сейчас. Уродливый утенок превратился в лебедя.

– Уродливый утенок надел контактные линзы, выкрасился в блондинку и круглый год пропадал в бассейне в колледже. Уродливый утенок работал два года над идеальным весом. И тебе не нужно быть вежливым. Я была ужасна. Я была несчастным ребенком и тащу этот груз за собой. Когда я поняла, как быть счастливой, все пошло лучше.

– Дети не думают о том, как быть счастливыми. Они просто счастливы.

– В некоторых семьях это не так. И это все, что я собираюсь сказать о Беллами, так что не пытайся любопытствовать.

– Ха. Ты все лето в моем распоряжении. Я узнаю все твои секреты.

– У меня нет секретов.

– Ерунда. Я думаю, что у тебя есть секреты даже от себя самой.

– Это будет настоящий праздник – провести лето с доктором Фрейдом.

– Ну, я рад, что мы взялись за этот проект. И я рад, что Рэнд Уитни уже история.

– Спасибо, – сказала она, в ее голосе прозвучал сарказм. – Это означает, что многое пришло от тебя, Фредди. Ты хотел, чтобы я проиграла.

– Оливия, ты каждый раз заставляешь себя проигрывать. Когда-нибудь думала, почему?

– Ох…

– У тебя привычка выбирать не тех парней, – продолжал он. – Я думаю, это потому, что ты не знаешь, что делать, когда на самом деле найдешь правильного парня. Ты сказала, что ты научилась быть счастливой. Почему я этому не верю?

Ей не хотелось это обсуждать.

– Я думаю, Баркису нужно остановиться, чтобы пописать.

– Нет, ему ничего такого не нужно. Он уже писал в Кингстоне. Согласно карте, мы уже почти приехали. Я заткнусь, обещаю. – И Фредди сдержал слово, он замолчал и вернулся к изучению фотографий.

Оливия уже сделала это, разложив цветные и черно-белые фотографии по порядку, чтобы напомнить себе, как выглядело это место. К счастью, ее бабушка сохранила краткую историю лагеря с его скромного начала в 1930-х до его расцвета в 1950-х, период, который она хотела восстановить в честь золотой свадьбы. Она надеялась воссоздать простые радости летнего прошлого, сделать лагерь «Киога» таким местом, в которое люди приезжают или хотят приехать.

Фредди с треском захлопнул альбом:

– Когда я увидел тебя ребенком, я немножко больше понял тебя.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты мастер в искусстве преображения вещей. Неудивительно, что ты хороша в том, что делаешь.

У нее действительно была масса практики. Еще когда она была ребенком, ее преследовали вещи с зарядом: ее комната в квартире ее матери на Пятой авеню, ее ящик в школе Далтона, даже ее домик в лагере «Киога» каждое лето. В лагере это было единственное, в чем она была хороша. Однажды она совершила рейд в кладовку над обеденным залом и нашла стопку старых скатертей. Ее подружки по палатке, вернувшись с восхождения в горы, обнаружили, что их кровати застелены вручную выполненными покрывалами, мягкими и поблекшими от времени. Окна были занавешены ситцевыми занавесками, подоконники заставлены свежесорванными полевыми цветами в банках из-под желе.

– Посмотрим, насколько это хорошо, – предостерегла она Фредди. – Мы никогда раньше не делали целый лагерь в пустыне.

– Твоя бабушка предоставила нам огромный бюджет и все лето, чтобы сделать эту работу. Это само по себе приключение.

– Надеюсь, что ты прав. И спасибо, что согласился поехать со мной. Ты послан мне Богом, Фредди.

– Поверь мне, дорогая, я нуждался в этой работе, – сказал он с подкупающей искренностью. – Однако для этого преобразования тебе потребуется больше народу. Кого ты намерена использовать для работ?

– Мои бабушка с дедушкой выдали бюджет для генерального подрядчика. Нам нужно найти кого-то как можно быстрее. Тебе придется также встретиться еще с несколькими Беллами. Приезжает моя ближайшая кузина, Дэйр. Как и мой дядя Грег и мои кузины Дэзи и Мае. Грег ландшафтный архитектор, и он будет отвечать за землю. У него тяжелое положение в браке, так что лето здесь может спасти их семью.

– Вот видишь, брак – плохая идея, – констатировал Фредди.

– Так что мне не стоит даже беспокоиться, это ты хочешь сказать?

Он проигнорировал вопрос и вернулся к коллекции фото.

– Старые фотографии выглядят так, будто здесь происходили воссоединения семей.

– Много лет назад лагерь был семейным. Иногда это была единственная возможность для родственников собраться вместе. Мамы и детишки оставались здесь на все лето, а отцы приезжали поездом каждую пятницу. Странно, да?

– Может быть. Однако я думаю, что семейные лагеря возвращаются. Я знаю семьи, перегруженные делами людей, которые ищут местечко на природе, чтобы побыть вместе.

Она взглянула на него:

– Тебя, похоже, всерьез захватила эта мысль.

– Детка, я ушел из своей семьи, а не воссоединился с ними.

– Эй, что с тобой? – сказала она. – Я не знала, что у тебя проблемы с семьей.

– У меня нет проблем. У меня нет семьи.

Она прикусила язык. Они были друзьями долгие годы, но он никогда не рассказывал ей о своей семье, кроме того, что они жили в Куинсе и не поддерживали отношений с тех пор, как он покинул дом.

– Ты терзал меня последние девяносто миль, так что теперь моя очередь.

– Поверь мне, это неинтересно, разве что ты фанатка Юджина О'Нила. А теперь заткнись. Мне нужно разобраться с дорогой.

Как раз перед тем, как они добрались до Авалона, перед ними опустился железнодорожный шлагбаум, и она остановила машину, пропуская местный поезд.

– Я обычно ездила этим поездом из города в Авалон.

Оливия все еще помнила восторг, охватывающий детей в пассажирском вагоне. Некоторые из более опытных скаутов пели традиционные песни или хвастались прошлыми победами в стрельбе из лука, плавании или в состязаниях по ходьбе. Там были волнующие гадания о том, кто к кому попадет в домик, потому что все знали, что друзья могут быть разлучены на целое лето. Когда ей было от восьми до одиннадцати, она не могла дождаться, когда поедет в лагерь. У нее было три кузины в той же возрастной группе, и поездка на поезде, а потом переезд в фургоне через горы были волшебным путешествием в очарованный мир.

Все изменилось в тот год, когда расстались ее родители. Она вылезла из кокона детства, но не маленькой бабочкой, а угрюмым толстым подростком, который не доверяет всему миру.

Поезд прошел, последний вагон исчез из вида, и перед ними открылся вид на чудесный горный городок Авалон.

– Здорово, – заметил Фредди. – Это место настоящее?

Авалон был классической деревушкой Кэтскилза. Он выглядел точно так, как ожидают туристы, – вне мира, отделенный от самого времени железнодорожной веткой с одной стороны и мостом – с другой, с мощенными булыжником улочками с тенистыми деревьями, городской площадью с залом суда в середине и как минимум тремя церковными крышами. Из года в год он почти не менялся. Она помнила магазин Кларкса и магазин скобяных товаров «Агвей Фид», ювелирный магазинчик «Палмквист» и булочную «Скай-Ривер», которой все еще владела семья Маески, согласно вывеске в окне. Там были сувенирные лавки с вещицами ручной работы и настоящие бутики. Рестораны и кафе с полотняными навесами и разноцветными окнами окружали площадь. Магазины антиквариата представляли прядильные колеса и винтажные стеганые одеяла, и практически в каждом магазинчике был домашний кленовый сироп и яблочный сидр для туристов, которые приезжали сюда осенью полюбоваться чудесной природой.

На заднем сиденье проснулся Баркис и сунул нос в окно, когда они проезжали мимо места для пикников на Шулер-Ривер. Самой красивой улицей в городке была Кленовая улица, застроенная деревянными готическими домами эдвардианской эпохи, некоторые были украшены табличками Национального исторического общества.

– Век невинности, – провозгласил Фредди.

Выкрашенные пастелью домики были превращены в гостиницы с завтраком, юридические офисы, галереи искусства и дневные спа. Последний дом на улице был украшен вывеской ручной работы: «Строительство Дэвиса».

– Оливия, смотри! – прокричал Фредди.

Она ударила по тормозам. На заднем сиденье Баркис встал на задние лапы.

– Это перекресток, – сказал Фредди. – Осторожней.

– Прости. Я пропустила знак. – Один только вид имени Дэвис заставил ее вздрогнуть.

«Спокойно, – сказала она себе. – В мире миллион Дэвисов. Без сомнения, строительная фирма не принадлежит… Невозможно, – подумала она. – Это было бы полным безумием».

– Я запишу номер этой строительной фирмы, – сказал Фредди рассеянно.

– Зачем тебе это?

– Наверное, это единственная фирма в городе, а нам понадобится ее помощь.

– Мы найдем другую.

Он повернулся на сиденье, пока они проезжали мимо. На вывеске значится, что они обеспечены облигациями, застрахованы и бесплатно делают смету и счет.

– И ты в это веришь?

– А ты нет? – Он цокнул языком. – Такая циничная в таком нежном возрасте. – Он нацарапал номер строительной фирмы.

Не может быть, чтобы «Дэвис констракшнз» имело какое-то отношение к Коннору Дэвису, убеждала она себя. А даже если и так, что с того? Он, возможно, даже не помнит ее. И это должно было послужить ей утешением, если вспомнить, какой дурой она выставила себя по отношению к нему.

– Ну хорошо, скажи мне, что это не мост под крышей, – сказал Фредди, хватаясь за фотоаппарат.

– Это мост под крышей.

– Не могу поверить, – сказал он. – Это лучше, чем мосты графства Мадисон.

– Даже лоботомия лучше мостов графства Мадисон.

Он резко повернулся, глядя на табличку, которая гласила, что этот мост построен в 1891 году. У него даже есть имя – мост Скай-Ривер, и он был необычайно хорош, как на открытке. Оливия вспомнила, что лагерный фургон, который доставлял их от поезда в лагерь «Киога», всегда гудел, въезжая в темный тоннель со скрипучим покрытием, обрамленный ласточкиными гнездами. Это был последний рукотворный оплот перед въездом в лагерь.

За мостом дорога шла вдоль реки, проходила через цепь гор, на которых были выбиты названия и высота. Фредди, городской мальчишка, был вне себя.

– Это потрясающе, – восхищался он. – Не могу поверить, что твоя семья владеет такой красотой, и ты мне никогда не говорила об этом.

– Лагерь закрыт последние восемь, нет, девять лет. Компания по недвижимости присматривает за этим местом. Некоторые семьи приезжают сюда в отпуск и собираются здесь время от времени. – Оливию приглашали на семейные встречи, но она никогда не ездила. Для нее это было слишком – столько плохих воспоминаний! – Зимой, – добавила она, – мой дядя Клайд привез сюда семью кататься на лыжах и ради восхождений на снежные вершины.

– С ума сойти, – пробормотал Фредди. – Почти как в нормальной семье.

Она взглянула на него:

– Ну, если то, что ты увидишь сегодня, не заставит тебя мчаться обратно в Нью-Йорк, ты все лето будешь встречаться с кланом Беллами.

– Напугала. А я не забыл рассказать тебе о моих квартиных делах?

– О, Фредди.

– Ты правильно поняла. Безработный и бездомный. Я настоящая находка.

– Этим летом ты работаешь на меня и живешь в лагере «Киога».

Он ее лучший друг. Что еще она может сказать?

Оливия снизила скорость, увидев краем глаза белый взмах оленьего хвоста. Мгновением позже появились самка с детенышем, и Фредди был в таком восторге, что едва не разбил свою камеру.

Девять лет тому назад к лагерю вели указатели вдоль всей дороги, и каждый с восторгом поздравлял их с прибытием, пока они подъезжали все ближе и ближе к месту назначения.

– Это гора Лукаут, – говорил кто-нибудь, показывая в окно и подпрыгивая на сиденье фургона. – Я увидел ее первым.

Другие местечки тоже назывались неплохо – ручей Мосс, холм Уотч, гора Сентри, дуб Треати. Дерево такое старое, что поговаривали, будто шериф Десси Лайон посадил его в честь договора, который он подписал с Питером Стувесантом, губернатором колонии.

Это будет ее двадцатое лето в лагере. Оливия вела машину в молчании. Ее желудок опускался ниже, и страх стал почти физическим ощущением холода и мертвой тяжести внутри. И снаружи, думала она. Вес, который она набрала, тогда был результатом стресса от тихого развода ее родителей, требований школы, ее собственных невыраженных страхов.

Они проехали стеклянную художественную студию с причудливой вывеской у дороги, и затем потянулась прибрежная полоса, где луга были преувеличенно зелеными, а леса глубокими и таинственными. Высоко на солнечной полянке был припаркован маленький дорожный трейлер, а рядом черный хромированный «харлей».

– Интересное место, – прокомментировал Фредди.

– Тут полным-полно типов из контркультуры[10]10
  Контркультура – течение, отрицающее ценности традиционной культуры.


[Закрыть]. Леса не так далеко.

Они проехали ферму Уинди-Ридж, еще один причудливый знак, потом достигли последнего поворота дороги и повернули на гравийный подъезд, обозначенный как частное владение, куда вход запрещен. Дорога петляла через лес, который с каждой милей становился все гуще. И наконец, вот она, перед ними – арка ручной постройки, изгибавшаяся над дорогой, – вход во владения. Построенная из массивных деревянных бревен, она была торговой маркой лагеря. Рустикальную арку украшали обычные письма, которые дети еженедельно отсылали домой. За аркой раскинулся лагерь «Киога». Основанный в 1932 году в стиле адирондак[11]11
  Адирондак – стиль, обязанный своим названием горному массиву в Аппалачах. Возник как подражание стилю первых американских поселенцев, использовавших для строительства и убранства домов природные материалы – необработанное дерево, дикий камень. Этот стиль отличается простой и добротной красотой.


[Закрыть].

В автобусе дети задерживали дыхание, пока проезжали под аркой, а когда оказывались внутри, раздавался громкий коллективный крик, сопровождаемый аплодисментами восторга и означавший «Мы здесь».

– Ты в порядке? – спросил Фредди.

– Нормально, – с трудом выдавила Оливия. Она замедлила ход, и сухой, острый гравий захрустел под колесами. Пока они ехали дальше по древней дороге, затененной кленами и дубами, у нее появилось странное ощущение возвращения во времени, в место, которое никогда не было для нее безопасным.

Заброшенный подъезд зарос деревьями, ветви касались громыхающего SUV. Она припарковалась перед главным холлом и выпустила Баркиса. Пес понесся вокруг в экстазе открытия, намереваясь обнюхать каждую травинку.

Собственность в сотню акров было по большей части пустыней, с озером Уиллоу в центре. Там были рустикальные здания, луга и спортивные корты, маленькие домики и бунгало, окружавшие безмятежное нетронутое озеро. Оливия показала на площадку для стрельбы из лука, теннисные корты, амфитеатр и горные тропы, которые теперь совершенно заросли. Она уже делала в уме заметки, оценивая, во что обойдется восстановление лагеря.

В главном павильоне располагалась столовая. Он был вытянут вдоль озера, где обычно проходили танцы и вечерние развлечения. Низкая часть здания заключала в себе кухню, кабинет регистрации и лагерный офис. Теперь все было в запустении – от заросшей сорняками дорожки до розовых кустов вокруг голых флагштоков. Удивительно, но розы выжили, разросшись в бурном цветении колючими ветвями.

Оглядывая главный павильон и домики, Фредди заметил:

– У меня не было представления, что места вроде этого все еще существуют. Это так похоже на «Грязные танцы».

– Теперь это город призраков, – сказала она, хотя ее воображение было населено детьми в форменных футболках с логотипом «Киога». – До начала шестидесятых тут каждый вечер устраивали танцы, иногда с живой музыкой.

– Прямо здесь, в середине ничего?

– Мои дедушка и бабушка утверждают, что музыканты были не такими плохими. Всегда можно было найти талант, потому что музыканты и актеры из Нью-Йорка искали, где бы провести лето. После того как лагерь перешел только к детям, там проводились уроки пения и танцев.

Она содрогнулась при воспоминании. Она всегда приходила последней и обычно танцевала с другой девочкой, со своей кузиной, или с мальчиком, а его лицо при этом выражало отвращение от того, что он танцевал с Лолли, бочкой жира, под этим прозвищем она была известна в те дни.

– Давай откроем главный павильон, и я покажу тебе столовую, – предложила она.

Ключом, который дала ей бабушка, она отперла здание, и они распахнули тяжелые двойные двери. В фойе стеклянные витрины были занавешены, за стеклами обитали охотничьи трофеи со стеклянными глазами: лось, медведь, олень, ягуар.

– Это мне не нравится, – скривился Фредди.

Баркис появился только для того, чтобы согласиться с ним. Он стоял рядом, бросая подозрительные взгляды на животных, и скалил зубы.

– Обычно мы давали им имена, – улыбнулась Оливия. – Таскали друг у друга белье и вывешивали его на оленьих рогах.

– Это еще хуже.

Она повела его в столовую. Над их головой вздымались высокие, словно в соборе, деревянные потолки. Там были огромные камины из речного камня в обоих концах зала, длинные деревянные столы и скамейки, стеклянные двери вели на веранду и еще одну крытую галерею вокруг чердака. Легкий запах сожженного дерева все еще витал в воздухе.

– Это развалины, – сказала она.

Фредди, похоже, погрузился в молчание перед величественностью их проекта. Его глаза расширялись, пока он медленно поворачивался, охватывая взглядом все.

– Послушай, если ты думаешь, что нам не стоит браться за это, скажи мне об этом сейчас. Мы, может быть, сможем вернуть контракт…

– Замолчи, – оборвал он ее, направляясь к французским дверям, выходящим на озеро. – Я никуда отсюда не поеду.

Оливия ничего не могла с собой поделать – она улыбнулась этой очарованной душе. Это ослабило боль ее собственных воспоминаний.

Словно в трансе, он подошел к стеклянным дверям, выходящим на озеро, открыл замок и шагнул наружу на обширную веранду.

– Мой бог, – выдохнул он. – Мой бог, Ливви.

Вместе они долго стояли, глядя на озеро. Окруженное изящно склоненными ивами, оно напоминало золотое зеркало, окружающее цепь заросших лесом гор. Это действительно было прекрасно. Магически прекрасно. Тогда она этого не замечала. Когда твоя жизнь совершенно вышла из колеи, разве тебе есть дело до природы?

– Вон там, в середине, – показала она на озеро. – Это называется остров Спрюс. – Остров был достаточно большим для того, чтобы на нем разместились вышка, док и место для пикника, и все еще выглядел как нечто магическое, сияющий изумруд посредине золотого моря. – Мои бабушка с дедушкой поженились здесь пятьдесят лет тому назад. Вот почему они хотят обновить лагерь к августу, чтобы все было как надо.

– Так вот что у тебя на уме?

– Эй, это не довоенный двухтысячефунтовый домик, который просто нуждается в кое-какой покраске. Это сотни акров пустыни с набором старых зданий, некоторые датируются 1930-ми годами.

– Мне нет дела. Мы сможем это сделать. Мы должны.

Она обняла его.

– И тут, я думаю, я должна пожать тебе руку.

Он обнимал ее немного дольше и немного крепче, чем требовал случай. Она первой отодвинулась и улыбнулась ему, притворяясь, что в его глазах видит только дружбу. В первый раз она начала понимать, что чувствовал Рэнд Уитни, глядя в эти молящие глаза и будучи не в состоянии ответить на них тем же чувством.

– Спасибо за то, что приехал, партнер, – сказала она, подходя к перилам веранды и ощущая легкое дуновение ветра на воде. Сине-зеленый запах озера и лесов вызывал в памяти поток воспоминаний, и, к удивлению, не все из них были плохими.

– Я даже и не думал оказаться в таком уединенном местечке, – сказал Фредди. – И похоже на то, что мы единственные люди на земле. Первый мужчина и первая женщина, Адам и Ева.

– Только не относись ко мне как к потустороннему явлению, – сказала она.

– Ты имеешь в виду шутки Иоанна с топором? – Он одарил ее широкой улыбкой.

– Думаю, я могу обойтись и без этого, спасибо большое.

– Отлично. Но если бы я хотел написать книгу, это было бы превосходное место.

Она направилась внутрь.

– Давай решим, где мы проведем эту ночь.

Ту первую ночь Оливия и Фредди закончили тем, что разделили на двоих одну хижину. Никому из них не понравилась мысль о том, чтобы ночевать в пещеристом бараке, в одиночестве и в пустоте, пугаясь каждого шороха, и вдыхать неприступную темноту, которая покрывала это место после заката. Когда приедут остальные, они переедут в частные коттеджи, но пока что никто из них не хотел оставаться один.

Все арки были названы в честь исторических крепостей и полей боя – Тикондерога, Саратога, Ставикс, Ниагара, – и Оливия выбрала Тикондерогу за близость к столовой и за большую общую душевую.

Они разобрали свой багаж и пожитки, отнесли банку консервированного супа и крекеры в затянутую паутиной, но все еще функционирующую кухню и с помощью кондиционера надули свои матрацы. Затем Оливия и Фредди устроили себе постели в арке Тикондерога и организовали генеральную уборку.

Вечер медленно наползал на них, небо стало из переливчато-розового глубоким фиолетовым, и затем наступила такая полная темнота, словно они оказались в пещере. Когда опустилась ночь, Баркис совершенно перепугался. Он вздрагивал от каждого таинственного шороха листьев или крика одинокой птицы.

После душераздирающей борьбы с двумя пауками в большой общей душевой, пристроенной к бараку, Оливия была готова лечь в постель и возвратилась в хижину в сиреневых пижамных брюках и таком же топе. Ночной ветер через окно овевал ее.

Фредди уставился на ее сиськи.

– Люблю мать-природу, – сказал он.

В ответ она нырнула в свитер и завернулась в него.

– Да ладно, я не обижен, – пожаловался он. – Обычно в это время я смотрю «Собаку охотника».

– Я говорила тебе, что здесь нет телевизора. Ни телефона, ни Интернета, ни сигнала для мобильника.

– Что, черт побери, мы собираемся здесь делать? – в отчаянии спросил Фредди.

– Говорить. Играть в настольные игры. Читать книги. Спать.

– Убей меня прямо сейчас.

Они уселись каждый на своей койке и посмотрели друг на друга. Затем она потянулась и выключила верхний свет.

– Так странно не слышать город, – заметила она, залезая под хрустящие простыни и толстое шерстяное одеяло. – Я так привыкла к гудкам и сиренам.

Баркису, похоже, тоже не хватало городского шума. Он был напуган дыханием ветра в ветвях дубов. Он залез под койку Оливии и свернулся калачиком.

Она смотрела в темноту и желала себе уснуть. Вместо этого она почувствовала себя беспокойной и смущенной. Минуты, казалось, ползли одна за другой, и вместо того, чтобы стать сонной, она чувствовала себя бодрее, чем всегда. В ее сознании мчались планы и проекты.

– Фредди, – прошептала она.

Нет ответа.

– Фредди. Ты не спишь?

– Уже сплю, – произнес голос, лишенный тела. – Где ты, черт побери? Здесь слишком темно.

– Надо взять фонарики, – сказала Оливия.

– Завтра, – согласился он.

Баркис заскулил, и она распознала просьбу в его голосе.

– Его надо еще раз вывести. – Оливия нашла шлепанцы и фонарик. – Пойдем со мной.

– Я только-только согрелся.

– Цыпленок.

Он страдальчески вздохнул, и она направила на него луч света. Он выглядел неожиданно привлекательным в боксерах, белой футболке, с растрепанными волосами. Он натянул на себя пару свитеров, все время чертыхаясь.

В пустынной местности, тонущей в темноте, Баркис оставался в луче фонарика, обходя кругом заросшее поле, окружающее бунгало.

– Ты здесь совсем другая, – заметил Фредди. – Похоже, что здесь ты больше дома, чем в городе.

– О, это точно, – сказала она.

– Так оно и есть. Попомни мои слова. – Он неожиданно крепко схватил ее за руку. – Выключи свет на секунду, – сказал он.

– Что?

– Шучу-шучу, просто выключи фонарик.

Она пожала плечами и щелкнула кнопкой.

– Что такое…

– Ш-ш-ш. Посмотри на небо, Ливви.

Когда она подняла голову, звездное одеяло, казалось, накрыло их, Млечный Путь был ярким и тем не менее наполнен тайной. Она слышала дыхание Фредди, было тихо.

– Нравится? – спросила она.

– Никогда раньше не видел такого неба. Откуда, черт возьми, взялись все эти звезды?

– Они всегда были здесь. Тебе только нужно было найти место достаточно темное, чтобы их увидеть.

– Думаю, что мы его нашли. – Он сжал ее руку.

– У моих бабушки с дедушкой есть телескоп. Он, скорее всего, где-нибудь здесь. Мы можем поискать, если он еще работает, рассмотрим небо поближе.