Текст книги "Русские сказки"

Волшебный конь

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был старик со старухою, и за всю их бытность не было у них детей. Вздумалось им, что вот-де лета их древние, скоро помирать надо, а наследника Господь не дал, и стали они Богу молиться, чтобы сотворил им детище на помин души. Положил старик завет: коли родит старуха детище, в ту пору кто ни попадётся первый навстречу, того и возьму кумом. Через сколько-то времени забрюхатела старуха и родила сына. Старик обрадовался, собрался и пошёл искать кума; только за ворота, а навстречу ему катит коляска, четвернёй запряжена; в коляске государь сидит.

Старик не знавал государя, принял его за боярина, остановился и давай кланяться.

– Что тебе, старичок, надобно? – спрашивает государь.

– Да прошу твою милость, не во гнев будь сказано: окрести моего новорожденного сынка.

– Аль у тебя нет никого на деревне знакомых?

– Есть у меня много знакомых, много приятелей, да брать в кумовья не годится, потому что такой завет положен: кто первый встретится, того и просить.

– Хорошо, – говорит государь, – вот тебе сто рублёв на крестины; завтра я сам буду.

На другой день приехал он к старику; тотчас позвали попа, окрестили младенца и нарекли ему имя Иван. Начал этот Иван расти не по годам, а по часам – как пшеничное тесто на опаре подымается; и приходит ему каждый месяц по почте по сту рублёв царского жалованья.

Прошло десять лет, вырос он большой и почуял в себе силу непомерную. В то самое время вздумал про него государь, есть-де у меня крестник, а каков он – не ведаю; пожелал его лично видеть и тотчас послал приказ, чтобы Иван – крестьянский сын, не медля нимало, предстал пред его очи светлые. Стал старик собирать его в дорогу, вынул деньги и говорит:

– На-ка тебе сто рублёв, ступай в город на конную, купи себе лошадь; а то путь дальний – пешком не уйдёшь.

Иван пошёл в город, и попадается ему на дороге стар человек.

– Здравствуй, Иван – крестьянский сын! Куда путь держишь?

Отвечает добрый молодец:

– Иду, дедушка, в город, хочу купить себе лошадь.

– Ну так слушай меня, коли хочешь счастлив быть. Как придёшь на конную, будет там один мужичок лошадь продавать крепко худую, паршивую; ты её и выбери, и сколько б ни запросил с тебя хозяин – давай, не торгуйся! А как купишь, приведи её домой и паси в зелёных лугах двенадцать вечеров и двенадцать утров по росам – тогда ты её узнаешь!

Иван поблагодарил старика за науку и пошёл в город; приходит на конную, глядь – стоит мужичок и держит за узду худую, паршивую лошадёнку.

– Продаёшь коня?

– Продаю.

– А что просишь?

– Да без торгу сто рублёв.

Иван – крестьянский сын вынул сто рублёв, отдал мужику, взял лошадь и повёл ко двору. Приводит домой, отец глянул и рукой махнул:

– Пропащие деньги!

– Подожди, батюшка! Авось на моё счастье лошадка поправится.

Стал Иван водить свою лошадь каждое утро и каждый вечер в зелёные луга на пастбище, и вот как прошло двенадцать зорь утренних да двенадцать зорь вечерних, сделалась его лошадь такая сильная, крепкая да красивая, что ни вздумать, ни взгадать, разве в сказке сказать. И такая разумная – что только Иван на уме помыслит, а она уж ведает. Тогда Иван – крестьянский сын справил себе сбрую богатырскую, оседлал своего доброго коня, простился с отцом, с матерью и поехал в столичный город к царю-государю.

Ехал он близко ли, далеко ль, скоро ли, коротко ль, очутился у государева дворца, соскочил наземь, привязал богатырского коня за кольцо к дубовому столбу и велел доложить царю про свой приезд. Царь приказал его не задерживать, пропустить в палаты без всякой задирки. Иван вошёл в царские покои, помолился на святые иконы, поклонился царю и вымолвил:

– Здравия желаю, ваше величество!

– Здравствуй, крестник! – отвечал государь, посадил его за стол, начал угощать всякими напитками и закусками, а сам на него смотрит-дивуется: славный молодец – и лицом красив, и умом смышлён, и ростом взял; никто не подумает, что ему десять лет, всякий двадцать даст, да ещё с хвостиком! «По всему видно, – думает царь, – что в этом крестнике дал мне Господь не простого воина, а сильномогучего богатыря». И пожаловал его царь офицерским чином и велел при себе служить.

Иван – крестьянский сын взялся за службу со всею охотою, ни от какого труда не отказывается, за правду грудью стоит. Полюбил его за то государь пуще всех своих генералов и министров и никому из них не стал доверять так много, как своему крестнику. Озлобились на Ивана генералы и министры и стали совет держать, как бы оговорить его перед самим государем. Вот как-то созвал царь к себе знатных и близких людей на обед; как уселись все за стол, он и говорит:

– Слушайте, господа генералы и министры! Как вы думаете о моём крестнике?

– Да что сказать, ваше величество! Мы от него не видали ни худого, ни хорошего; одно дурно: больно хвастлив уродился. Уж не раз от него слыхивали, что в таком-то королевстве, за тридевять земель, выстроен большой мраморный дворец, а кругом превысокая ограда поставлена – не пробраться туда ни пешему, ни конному! В том дворце живёт Настасья – прекрасная королевна. Никому её не добыть, а он, Иван, похваляется её достать, за себя замуж взять.

Царь выслушал этот оговор, приказал позвать своего крестника и стал ему сказывать:

– Что ж ты генералам да министрам похваляешься, что можешь достать Настасью-королевну, а мне про то ничего не докладываешь?

– Помилуйте, ваше величество! – отвечает Иван – крестьянский сын. – Мне того и во сне не снилося.

– Теперь поздно отпираться; у меня коли похвалился, так и дело сделай; а не сделаешь – то мой меч, твоя голова с плеч!

Запечалился Иван – крестьянский сын, повесил свою головушку ниже могучих плеч и пошёл к своему доброму коню. Говорит ему конь человеческим голосом:

– Что, хозяин, кручинишься, а мне правды не сказываешь?

– Ах, мой добрый конь! Отчего мне весёлому быть? Оговорило меня начальство перед самим государем, будто я могу добыть и взять за себя замуж Настасью – прекрасную королевну Царь и велел мне это дело исполнить, а не то хочет рубить голову.

– Не тужи, хозяин! Молись Богу да ложись спать; утро вечера мудренее. Мы это дело обделаем; только попроси у царя побольше денег, чтобы не скучать нам дорогою, было бы вдоволь поесть и попить что захочется.

Иван переночевал ночь, встал поутру, явился к государю и стал просить на поход золотой казны. Царь приказал выдать ему сколько надобно. Вот добрый молодец взял казну, надел на своего коня сбрую богатырскую, сел верхом и поехал в путь-дорогу.

Близко ли, далеко ль, скоро ли, коротко ль, заехал он за тридевять земель, в тридесятое королевство, и остановился у мраморного дворца; кругом дворца стены высокие, ни ворот, ни дверей не видно; как за ограду попасть? Говорит Ивану его добрый конь:

– Подождём до вечера! Как только стемнеет, оборочусь я сизокрылым орлом и перенесусь с тобой через стену. В то время прекрасная королевна будет спать на своей мягкой постели; ты войди к ней прямо в спальню, возьми её потихоньку на руки и неси смело.

Вот хорошо, дождались они вечера; как только стемнело, ударился конь о сырую землю, оборотился сизокрылым орлом и говорит:

– Время нам своё дело делать; смотри не давай маху!

Иван – крестьянский сын сел на орла; орёл поднялся в поднебесье, перелетел через стену и поставил Ивана на широком дворе.

Пошёл добрый молодец в палаты, смотрит – везде тихо, вся прислуга спит глубоким сном; он в спальню – на кроватке лежит Настасья – прекрасная королевна, разметала во сне покровы богатые, одеяла соболии. Засмотрелся добрый молодец на её красоту неописанную, на её тело белое, отуманила его любовь горячая, не выдержал и поцеловал королевну в уста сахарные. От того пробудилась красная девица и с испугу закричала громким голосом; на её голос поднялись, прибежали слуги верные, поймали Ивана – крестьянского сына и связали ему руки и ноги накрепко. Королевна приказала его в темницу посадить и давать ему в день по стакану воды да по фунту чёрного хлеба.

Сидит Иван в крепкой темнице и думает думу невесёлую: «Верно, здесь мне положить свою буйную голову!» А его добрый богатырский конь ударился оземь и сделался малою птичкою, влетел к нему в разбитое окошечко и говорит:

– Ну, хозяин, слушайся: завтра я выломлю двери и тебя освобожу; ты спрячься в саду за таким-то кустом; там будет гулять Настасья – прекрасная королевна, а я обернусь бедным стариком и стану просить у неё милостыни; смотри ж, не зевай, не то худо будет.

Иван повеселел, птичка улетела. На другой день бросился богатырский конь к темнице и выбил дверь копытами; Иван – крестьянский сын выбежал в сад и стал за зелёным кустиком. Вышла погулять по саду прекрасная королевна, только поравнялась супротив кустика, как подошёл к ней бедный старичок, кланяется и просит со слезами святой милостыни. Пока красная девица вынимала кошелёк с деньгами, выскочил Иван – крестьянский сын, ухватил её в охапку, зажал рот так крепко, что нельзя и малого голосу подать. В тот же миг обернулся старик сизокрылым орлом, взвился с королевною и добрым молодцем высоко-высоко, перелетел через ограду, опустился на землю и сделался по-прежнему богатырским конём. Иван – крестьянский сын сел на коня и Настасью-королевну с собой посадил; говорит ей:

– Что, прекрасная королевна, теперь не запрёшь меня в темницу?

Отвечает прекрасная королевна:

– Видно, мне судьба быть твоею, делай со мной, что сам знаешь!

Вот едут они путём-дорогою; близко ли, далеко ль, скоро ли, коротко ль, приезжают на большой зелёный луг. На том лугу стоят два великана, друг дружку кулаками потчуют; избились-исколотились до крови, а ни один другого осилить не может; возле лежат на траве помело да клюка.

– Послушайте, братцы, – спрашивает их Иван – крестьянский сын. – За что вы дерётесь?

Великаны перестали драться и говорят ему:

– Мы оба родные братья; помер у нас отец, и осталось после него всего-навсего имения – вот это помело да клюка; стали мы делиться, да и поссорились: каждому, вишь, хочется всё себе забрать!

Ну, мы и решились драться не на живот, на смерть, кто в живых останется – тот обе вещи получит.

– А давно вы спорите?

– Да вот уж три года, как друг дружку колотим, а толку всё не добьёмся!

– Эх вы! Есть из-за чего смертным боем драться. Велика ли корысть – помело да клюка?

– Не говори, брат, чего не ведаешь! С этим помелом да с клюкою хоть какую силу победить можно. Сколько бы неприятель войска ни выставил, смело выезжай на встречу: где махнёшь помелом – там будет улица, а перемахнёшь – так и с переулочком. А клюка тоже надобна: сколько б ни захватил ею войска – всё в плен заберёшь.

«Да, вещи хорошие! – думает Иван. – Пожалуй, пригодились бы и мне».

– Ну, братцы, – говорит, – хотите я разделю вас поровну?

– Раздели, добрый человек!

Иван крестьянский сын слез со своего богатырского коня, набрал горсть мелкого песку, завёл великанов в лес и рассеял тот песок на все на четыре стороны.

– Вот, – говорит, – собирайте песок; у кого больше будет, тому и клюка, и помело достанутся.

Великаны бросились собирать песок, а Иван тем временем схватил и клюку, и помело, сел на коня – и поминай как звали!

Долго ли, коротко ли, подъезжает он к своему государству и видит, что его крёстного отца постигла беда немалая: всё царство повоёвано, около стольного города стоит рать-сила несметная, грозит всё огнём пожечь, самого царя злой смерти предать. Иван – крестьянский сын оставил королевну в ближнем лесочке, а сам полетел на войско вражье; где помелом махнёт – там улица, где перемахнёт – там с переулочком! В короткое время перебил целые сотни, целые тысячи, а что от смерти уцелело, то зацепил клюкою и живьём приволок в стольный город. Царь встретил его с радостью, приказал в барабаны бить, в трубы трубить и пожаловал генеральским чином и несметной казною. Тут Иван – крестьянский сын вспомнил про Настасью – прекрасную королевну, отпросился на время и привёз её прямо во дворец. Похвалил его царь за удаль богатырскую, велел ему дом готовить да свадьбу справлять. Женился Иван – крестьянский сын на прекрасной королевне, отпировал свадьбу богатую и стал себе жить, не тужить. Вот вам сказка, а мне бубликов связка.

Горе

В одной деревушке жили два мужика, два родных брата: один был бедный, другой богатый.

Богач переехал на житьё в город, выстроил себе большой дом и записался в купцы; а у бедного иной раз нет ни куска хлеба, а ребятишки – мал, мала, меньше – плачут да есть просят. С утра до вечера бьётся мужик как рыба об лёд, а всё ничего нет.

Говорит он своей жене:

– Дай-ка пойду в город, попрошу у брата: не поможет ли чем?

Пришёл к богатому:

– Ах, братец родимый! Помоги сколько-нибудь моему горю; жена и дети без хлеба сидят, по целым дням голодают.

– Проработай у меня эту неделю, тогда и помогу!

Что делать? Принялся бедный за работу: и двор чистит, и лошадей холит, и воду возит, и дрова рубит. Через неделю даёт ему богатый одну ковригу хлеба:

– Вот тебе за труды!

– И за то спасибо! – сказал бедный, поклонился и хотел было домой идти.

– Постой! Приходи-ка завтра ко мне в гости и жену приводи: ведь завтра мои именины.

– Эх, братец, куда мне? Сам знаешь: к тебе придут купцы в сапогах да в шубах, а я в лаптях хожу да в худеньком сером кафтанишке.

– Ничего, приходи! И тебе будет место.

– Хорошо, братец, приду.

Воротился бедный домой, отдал жене ковригу и говорит:

– Слушай, жена! Назавтра нас с тобой в гости звали.

– Как в гости? Кто звал?

– Брат: он завтра именинник.

– Ну что ж, пойдём.

Наутро встали и пошли в город, пришли к богатому, поздравили его и уселись на лавку. За столом уж много именитых гостей сидело; всех их угощает хозяин на славу, а про бедного брата и его жену и думать забыл – ничего им не даёт; они сидят да только посматривают, как другие пьют да едят.

Кончился обед; стали гости из-за стола вылазить да хозяина с хозяюшкой благодарить, и бедный тоже – поднялся с лавки и кланяется брату в пояс. Гости поехали домой пьяные, весёлые, шумят, песни поют.

А бедный идет назад с пустым брюхом.

– Дай-ка, – говорит жене, – и мы запоем песню!

– Эх ты, дурак! Люди поют оттого, что сладко поели да много выпили; а ты с чего петь вздумал?

– Ну, все-таки у брата на именинах был; без песен мне стыдно идти. Как я запою, так всякий подумает, что и меня угостили…

– Ну пой, коли хочешь, а я не стану!

Мужик запел песню, и послышалось ему два голоса; он перестал и спрашивает жену:

– Это ты мне подсобляла петь тоненьким голоском?

– Что с тобой? Я вовсе и не думала.

– Так кто же?

– Не знаю! – сказала баба. – А ну запой, я послушаю.

Он опять запел: поёт-то один, а слышно два голоса; остановился и спрашивает:

– Это ты, Горе, мне петь пособляешь?

Горе отозвалось:

– Да, хозяин! Это я пособляю.

– Ну, Горе, пойдём с нами вместе.

– Пойдем, хозяин! Я теперь от тебя не отстану.

Пришёл мужик домой, а Горе зовёт его в кабак.

Тот говорит:

– У меня денег нет!

– Ох ты, мужичок! Да на что тебе деньги? Видишь, на тебе полушубок надет, а на что он? Скоро лето будет, всё равно носить не станешь! Пойдём в кабак, да полушубок побоку…

Мужик и Горе пошли в кабак и пропили полушубок. На другой день Горе заохало – с похмелья голова болит, и опять зовёт хозяина винца испить.

– Денег нет, – говорит мужик.

– Да на что нам деньги? Возьми сани да телегу – с нас и довольно!

Нечего делать, не отбиться мужику от Горя: взял он сани и телегу, потащил в кабак и пропил вместе с Горем.

Наутро Горе ещё больше заохало, зовёт хозяина опохмелиться; мужик пропил и борону, и соху.

Месяца не прошло, как он всё спустил; даже избу свою соседу заложил, а деньги в кабак снёс.

Горе опять пристаёт к нему:

– Пойдем да пойдем в кабак!

– Нет, Горе! Воля твоя, а больше тащить нечего.

– Как нечего? У твоей жены два сарафана: один оставь, а другой пропить надобно.

Мужик взял сарафан, пропил и думает: «Вот когда чист! Ни кола, ни двора, ни на себе, ни на жене!»

Поутру проснулось Горе, видит, что у мужика нечего больше взять, и говорит:

– Хозяин!

– Что, Горе?

– А вот что: ступай к соседу, попроси у него пару волов с телегою.

Пошёл мужик к соседу.

– Дай, – просит, – на времечко пару волов с телегою; я на тебя хоть неделю за то проработаю.

– На что тебе?

– В лес за дровами съездить.

– Ну возьми; только не велик воз накладывай.

– И, что ты, кормилец!

Привёл пару волов, сел вместе с Горем на телегу и поехал в чистое поле.

– Хозяин, – спрашивает Горе, – знаешь ли ты на этом поле большой камень?

– Как не знать!

– А когда знаешь, поезжай прямо к нему.

Приехали они на то место, остановились и вылезли из телеги.

Горе велит мужику поднимать камень. Мужик поднимает, Горе пособляет; вот подняли, а под камнем яма – полна золотом насыпана.

– Ну, что глядишь? – сказывает Горе мужику. – Таскай скорей в телегу.

Мужик принялся за работу и насыпал телегу золотом; все из ямы повыбрал до последнего червонца, видит, что уж больше ничего не осталось, и говорит:

– Посмотри-ка, Горе, никак, там ещё деньги остались?

Горе наклонилось:

– Где? Я что-то не вижу!

– Да вон в углу светятся!

– Нет, не вижу.

– Полезай в яму, так и увидишь.

Горе полезло в яму; только что опустилось туда, а мужик и накрыл его камнем.

– Вот этак-то лучше будет! – сказал мужик. – Не то коли взять тебя с собою, так ты, Горе горемычное, хоть не скоро, а всё же пропьёшь и эти деньги!

Приехал мужик домой, свалил деньги в подвал, волов отвёл к соседу и стал думать, как бы себя устроить. Купил лесу, выстроил большие хоромы и зажил вдвое богаче своего брата.

Долго ли, коротко ли – поехал он в город просить своего брата с женой к себе на именины.

– Вот что выдумал! – сказал ему богатый брат. – У самого есть нечего, а ты ещё именины справляешь!

– Ну, когда-то было нечего есть, а теперь, слава Богу, имею не меньше твоего; приезжай – увидишь.

– Ладно, приеду!

На другой день богатый брат собрался с женою, и поехали на именины; смотрят, а у бедного-то голыша хоромы новые, высокие, не у всякого купца такие есть! Мужик угостил их, употчевал всякими наедками, напоил всякими медами и винами. Спрашивает богатый у брата:

– Скажи, пожалуйста, какими судьбами разбогател ты?

Мужик рассказал ему по чистой совести, как привязалось к нему Горе горемычное, как пропил он с Горем в кабаке всё своё добро до последней нитки; только и осталось, что душа в теле; как Горе указало ему клад в чистом поле, как он забрал этот клад да от Горя избавился.

Завидно стало богатому. «Дай, – думает, – поеду в чистое поле, подниму камень да выпущу.

Горе – пусть оно дотла разорит брата, чтоб не смел передо мною своим богатством чваниться».

Отпустил свою жену домой, а сам в поле погнал; подъехал к большому камню, своротил его в сторону и наклоняется посмотреть, что там под камнем. Не успел порядком головы нагнуть – а уж Горе выскочило и уселось ему на шею.

– А, – кричит, – ты хотел меня здесь уморить! Нет, теперь я от тебя ни за что не отстану.

– Послушай, Горе, – сказал купец, – вовсе не я засадил тебя под камень…

– А кто же, как не ты?

– Это мой брат тебя засадил, а я нарочно пришёл, чтоб тебя выпустить.

– Нет, врёшь! Один раз обманул, в другой не обманешь!

Крепко насело Горе богатому купцу на шею; привёз он его домой, и пошло у него все хозяйство вкривь да вкось. Горе уж с утра за своё принимается: каждый день зовёт купца опохмелиться; много добра в кабак ушло.

«Этак несходно жить! – думает про себя купец. – Кажись, довольно потешил я Горе; пора б и расстаться с ним, да как?»

Думал, думал и выдумал: пошёл на широкий двор, обтесал два дубовых клина, взял новое колесо и накрепко вбил клин с одного конца во втулку. Приходит к Горю:

– Что ты, Горе, все на боку лежишь?

– А что ж мне больше делать?

– Что делать? Пойдём на двор в гулючки играть.

A гope и радо. Вышли на двор. Сперва купец спрятался – Горе сейчас его нашло; после того черёд Горю прятаться.

– Ну, – говорит, – меня не скоро найдёшь! Я хоть в какую щель забьюсь!

– Куда тебе! – отвечает купец. – Ты в это колесо не влезешь, а то – в щель!

– В колесо не влезу? Смотри-ка, ещё как спрячусь!

Влезло гope в колесо; купец взял да и с другого конца забил во втулку дубовый клин, поднял колесо и забросил его вместе с (орем в реку.

Гope потонуло, а купец стал жить по-старому, по-прежнему.

Горшок

Жили-были мужик да баба. Оба были такие ленивые… Так и норовят дело на чужие плечи столкнуть, самим бы только не делать… И дверь-то в избу никогда на крюк не закладывали: утром-де вставай да руки протягивай, да опять крюк скидывай… И так проживём.

Вот раз баба и свари каши. А уж и каша сварилась! Румяна, рассыпчата, крупина от крупины так и отваливается. Вынула баба кашу из печи, на стол поставила, маслицем сдобрила. Съели кашу и ложки облизали… Глядь, а в горшке-то сбоку да на донышке приварилась каша, мыть горшок надобно. Вот баба и говорит:

– Ну, мужик, я своё дело сделала – кашу сварила, а горшок тебе мыть!

– Да полно тебе! Мужиково ли дело горшки мыть! И сама вымоешь.

– А и не подумаю!

– И я не стану.

– А не станешь – пусть так стоит! – сказала баба, сунула горшок на шесток, а сама на лавку.

Стоит горшок немытый.

– Баба, а баба! Надобно горшок-то вымыть!

– Сказано – твоё дело, ты и мой!

– Ну вот что, баба! Уговор дороже денег: кто завтра первый встанет да перво слово скажет, тому и горшок мыть.

– Ладно, лезь на печь, там видно будет.

Улеглись. Мужик на печи, баба на лавке. Пришла тёмна ноченька, потом утро настало.

Утром-то никто и не встаёт. Ни тот, ни другой и не шелохнутся – не хотят горшка мыть.

Бабе надо коровушку поить, доить да в стадо гнать, а она с лавки-то и не подымается.

Соседки уже коровушек прогнали.

– Что это Маланьи-то не видать? Уж всё ли поздорову?

– Да, бывает, позапозднилась. Обратно пойдём – не встретим ли…

И обратно идут – нет Маланьи.

– Да нет уж! Видно, что приключилося!

Соседка и сунься в избу. Хвать! – и дверь не заложена. Неладно что-то. Вошла, огляделась.

– Маланья, матушка!

А баба-то лежит на лавке, во все глаза глядит, сама не шелохнётся.

– Почто коровушку-то не прогоняла? Аль нездоровилось?

Молчит баба.

– Да что с тобой приключилось-то? Почто молчишь? Молчит баба, ни слова не говорит.

– Господи помилуй! Да где у тебя мужик-то?.. Василий, а Василий!

Глянула на печь, а Василий там лежит, глаза открыты – и не ворохнётся.

– Что у тебя с женой-то? Аль показалось?

Молчит мужик, что воды в рот набрал. Всполошилась соседка: «Пойти сказать бабам!».

Побежала по деревне:

– Ой, бабоньки! Неладно ведь у Маланьи с Василием: лежат пластом – одна на лавке, другой на печи. Глазоньками глядят, а словечушка не молвят. Уж не порча ли напущена?

Прибежали бабы, причитают около них:

– Матушки! Да что это с вами подеялось-то?.. Маланьюшка! Васильюшка! Да почто молчите-то?

Молчат оба что убитые.

– Да бегите, бабы, за попом! Дело-то совсем неладно выходит.

Сбегали. Пришёл поп.

– Вот, батюшка, лежат оба – не шелохнутся; глазоньки открыты, а словечушка не молвят. Уж не попорчены ли?

Поп бороду расправил – да к печке:

– Василий, раб Божий! Что приключилось-то? Молчит мужик.

Поп – к лавке:

– Раба Божия! Что с мужем-то?

Молчит баба.

Соседки поговорили, поговорили – да и вон из избы. Дело не стоит: кому печку топить, кому ребят кормить, у кого цыплята, у кого поросята.

Поп и говорит:

– Ну, православные, уж так-то оставить их боязно, посидите кто-нибудь.

Той некогда, другой некогда.

– Да вот, – говорит, – бабка-то Степанида пусть посидит, у неё ребята не плачут – одна живёт.

А бабка Степанида поклонилась и говорит:

– Да нет, батюшка, даром никто работать не станет! А положи жалованье, так посижу.

– Да какое же тебе жалованье положить? – спрашивает поп – да повёл глазами-то по избе.

А у двери висит на стенке рваная Маланьина кацавейка, вата клоками болтается.

– Да вот, – говорит поп, – возьми кацавейку-то. Плоха, плоха, а всё годится хоть ноги прикрыть.

Только это он проговорил, а баба-то, как ошпарена, скок с лавки, середь избы стала, руки в боки.

– Это что же такое? – говорит. – Моё-то добро отдавать? Сама ещё поношу да из своих рученек кому хочу, тому отдам!

Ошалели все. А мужик-то этак тихонько ноги с печи спустил, склонился да и говорит:

– Ну вот, баба, ты перво слово молвила – тебе и горшок мыть.