Текст книги "Плетеное королевство"

12

Камран не удостоил Хазана и взглядом, пока тот продирался сквозь бушующую непогоду к нему; вместо этого принц смотрел на полоску мокрого булыжника, мерцающую под оранжевым светом газового фонаря. Дождь становился сильнее, сбивая все и вся с ног, мстительный ветер холодил тело, срывал ленты инея с деревьев.

Хазан не придал значения холодному приему Камрана, что было на него непохоже: хотя министр и знал свое место, он был рад любой возможности подразнить принца – а Камран поддавался на провокации легко.

Их дружба выглядела весьма необычной, если не сказать больше.

Солидарность между ними была подлинной – пусть и покрытой тонким налетом язвительности, – но эти отношения оказались настолько пропитаны принадлежностью к разным классам, что Камрану редко приходило в голову задать Хазану хоть один вопрос о его жизни. Принц полагал, что, поскольку они знакомы с детства, он знает о министре все, что нужно, и его ни разу не посетила мысль, что подчиненный может обладать таким же количеством качеств, как и его господин.

Но под влиянием этого эффекта близости Камран, по крайней мере, достаточно изучил смысл молчания своего министра.

То, что Хазан ничего не сказал, шагнув под потрепанный тент, стало первым тревожным сигналом. Когда Хазан переминулся с ноги на ногу, Камран уловил второй сигнал.

– Выкладывай, – сказал он, слегка повысив голос, чтобы его было слышно сквозь шум дождя. – Что ты обнаружил?

– Вы оказались правы, – ответил Хазан, выражение его лица было мрачным.

Камран перевел взгляд на газовый светильник, наблюдая, как пламя стучит языками по стеклянной клетке. Ему внезапно стало не по себе.

– Я часто бываю прав, министр. Почему этот факт так огорчает тебя сегодня?

Хазан не ответил, вместо этого он вынул из кармана плаща носовой платок и протянул принцу. Камран молча принял его.

Он изучил платок, проведя подушечкой большого пальца по тонким кружевным краям. Ткань оказалась более высокого качества, чем принц предполагал вначале, с вышивкой в одном углу, замеченной только сейчас. В тусклом свете Камран с трудом видел детали, но, похоже, это было изображение маленького крылатого насекомого, над которым висела декоративная корона.

Принц нахмурился.

Платок не был ни влажным, ни грязным. Камран повертел его в руках, с трудом веря, что эта вещь в самом деле испачкана кровью девушки. С течением дня интерес Камрана к ее таинственной владелице только возрастал.

– Ваше Высочество.

– Ну же, – произнес принц, возвращаясь к изучению странной вышитой мушки и пытаясь определить ее принадлежность. – Я так понимаю, ты нашел что-то ужасное?

– Воистину.

Камран наконец поднял на Хазана глаза, сердце его сжалось. Принц только-только успел примириться с мыслью о невиновности девушки, а вся эта неопределенность вносила хаос в мысли.

– Что же это? – Камран заставил себя насмешливо улыбнуться. – Она – туланская шпионка? Наемница?

Хазан скорчил гримасу.

– Новости действительно мрачные, сир.

Камран сделал глубокий, бодрящий вдох, чувствуя, как в легкие заползает холод. На мгновение он ощутил разочарование, которое никак иначе и описать было нельзя, – чувство, одновременно ошеломившее и смутившее его.

– Ты слишком много тревожишься, – безразлично произнес принц. – Конечно, ситуация далека от идеальной, но теперь мы знаем, кто она, как ее выследить. Мы можем опередить любой зловещий замысел.

– Она не шпионка, сир. И не наемница. – Хазан, казалось, был ничуть не рад своим словам.

– Значит, убийца? Перебежчица?

– Ваше Высочество…

– Хватит тянуть. Если она не шпионка и не убийца, почему ты так расстроен? Что могло…

Внезапно министр издал резкий рык, и Камран получил удар локтем в живот, на мгновение выбивший из его легких весь воздух. Принц выпрямился, как раз вовремя, чтобы услышать всплеск лужи и топот удаляющихся шагов по скользкому камню.

– Какого дьявола…

– Я прошу простить меня, Ваше Высочество, – тяжело дыша, выговорил Хазан. – Какой-то грубиян налетел на меня, я не хотел…

Но Камран уже вышел из-под навеса. Возможно, их действительно сшиб пьянчуга, однако чувства юноши были на редкость напряжены, и его интуиция подсказывала, что надо все разузнать.

Всего час назад принц был убежден в собственной никчемности, и, хотя его опасения касательно служанки оправдались – что немного утешало, – теперь его тревожило, что он усомнился в себе так легко.

Ведь он оказался прав, заподозрив ее обман с самого начала, не так ли?

Почему же он был разочарован теперь?

Мозг Камрана так устал от эмоциональных потрясений этого дня, что принц предпочел бы удариться головой о стену, чем потратить еще хоть минуту на разбор своих чувств. Он решил больше никогда не игнорировать инстинкты, которые и сейчас настаивали на том, чтобы проверить догадку.

Камран осторожно двинулся в ночь; струи дождя заливали лицо, пока он внимательно высматривал то, что могло послужить причиной его тревоги.

Вдали мелькнул размытый силуэт. Вон там.

В мерцании газового фонаря на мгновение показался человек.

Девушка.

Она то появлялась, то исчезала из виду, но это было все, что принцу требовалось. Он узнал ее сноду, льняное полотно, обернутое вокруг шеи…

Камран замер.

Нет, в это он поверить не мог. Неужели она явилась прямиком из его мыслей? На мгновение принца охватило чувство триумфа, которое быстро сменилось трепетом.

Что-то было не так.

Движения девушки выглядели суетливыми, лихорадочными. Она бежала сквозь пелену дождя, словно за ней кто-то гнался. Камран молниеносно бросился следом, прежде чем снова окинуть взглядом переулок в поисках нападавшего. Он заметил еще одно движение, размытый силуэт, затуманенный проливным дождем. Камран смог различить его очертания, только когда тот схватил девушку за руку.

Она закричала.

Камран среагировал быстрее, чем подумал. Инстинкты побудили его броситься вперед и вцепиться в этого человека, и они же швырнули незнакомца с размаху на тротуар. Подбегая к упавшему, Камран выхватил меч, но едва успел занести клинок, как негодяй исчез.

Джинн.

Этого противоестественного деяния было уже достаточно, чтобы приговорить мерзавца к смерти, но как можно убить того, кто не был пойман?

Камран пробормотал проклятие, убирая меч в ножны.

Обернувшись, он увидел девушку всего в нескольких шагах от себя. Ее одежда насквозь пропиталась дождевой водой и мешала движениям. Небеса не прекращали своих мучений, служанка с трудом бежала, одновременно удерживая множество свертков в одной руке и пытаясь стянуть мокрую сноду с лица другой. Камран едва мог различить что-либо в метре от себя; он не понимал, как девушка вообще что-нибудь видит с мокрой тканью перед глазами.

– Я не желаю тебе зла, – окликнул он ее. – Но тебе нужно снять сноду. Ради твоей безопасности.

При звуке его голоса девушка замерла.

Это ободрило Камрана, и он решил подойти ближе, охваченный не только беспокойством за девушку, но и беспричинным любопытством, которое с каждым мгновением только усиливалось. Когда принц уже был готов сделать шаг навстречу, ему вдруг пришло в голову, что любое неверное движение может спугнуть девушку, заставить ее броситься бежать вслепую по улицам, и потому он действовал с величайшей осторожностью.

Но бесполезно.

Едва он сделал пару шагов в ее сторону, как она помчалась в темноту; в спешке девушка поскользнулась и, ударившись, упала на булыжник, рассыпав свои свертки.

Камран бросился к ней.

Ее снода соскользнула, и мокрая сетка, облепившая нос, душила девушку. Задыхаясь, она сорвала с лица маску. Камран подхватил ее под руки и помог подняться.

– Мои пакеты, – простонала девушка под каплями дождя, что бились в ее закрытые глаза, нос, рот.

Она слизнула дождевую воду с губ и затаила дыхание, держа глаза закрытыми и отказываясь встречать взгляд принца. Ее щеки раскраснелись от холода, ресницы были такого же оттенка, как и ее смоляные кудри, мокрые пряди которых разметались вокруг лица и липли к шее.

Камран с трудом мог поверить в свою удачу.

Нежелание девушки открывать глаза дало ему редкую возможность рассмотреть ее без стеснения. Все это время принц ломал голову, думая об этой девушке, а теперь она была здесь, в его объятиях, ее лицо было всего в нескольких сантиметрах от его собственного, и – к дьяволу! – он не мог отвести от нее взгляд.

Черты ее лица были четкими и одновременно нежными, словно выверенные искусным мастером. Она оказалась прекрасно сложена – прекрасна в самом прямом смысле этого слова. Это открытие стало для принца настолько удивительным, что он даже растерялся. Расчеты Камрана оказались ошибочны. Он подозревал, что служанка может быть красивой, да, но эта девушка была не просто красива – она была восхитительна.

– Забудь о пакетах, – мягко произнес он. – Ты не ранена?

– Нет, нет… – Она прижалась к нему, словно слепая, все еще отказываясь открывать глаза. – Пожалуйста, мне нужны мои вещи…

Камран, как ни старался, не мог понять.

Он знал, что девушка не слепая, но прямо сейчас она притворялась таковой по причинам, которые он не мог постичь. Эта девушка ставила принца в тупик на каждом шагу, и едва он осознал это, как она бросилась на землю, дав Камрану всего несколько секунд, чтобы поймать ее, прежде чем она рухнет коленями на камень. Она отпрянула от принца, не обращая на него внимания, юбки ее погрузились в застарелую слякоть грязной улицы, а руки зашарили по мокрой земле в поисках свертков. Девушка попала в свет газового фонаря, и его сияние окутало ее.

Именно тогда Камран заметил повязки.

Ее кисти были забинтованы настолько, что оказались почти неподвижны; девушка едва могла согнуть палец. Неудивительно, что она с таким трудом удерживала вещи.

Юноша быстро сгреб разбросанные свертки в свою сумку. Он не желал пугать девушку, перекрикивая дождь, а потому низко склонился к ней.

– Я собрал твои пакеты. Теперь ты можешь быть спокойна, – почти на ухо прошептал он ей.

Его голос, прозвучавший так близко от ее лица, дыхание, коснувшееся ее кожи, стали для нее неожиданностью.

Ализэ вскрикнула, ее глаза распахнулись, и Камран замер.

Они смотрели друг на друга всего пару секунд, однако принцу они показались столетием. Глаза девушки отсвечивали серебристо-голубым цветом, словно зимняя луна, в обрамлении влажных темных ресниц. Камран никогда прежде не видел подобных ей и понимал, что, скорее всего, никогда больше и не увидит. Его внимание привлекла капля дождя, упавшая на ее щеку и стремительно покатившая к губам. Только тогда, потрясенный, он разглядел синяк, что расцвел на ее челюсти.

Возможно, Камран слишком долго смотрел на слабый отпечаток руки, в форме которого он был. Он подивился тому, что не сразу заметил это, что так легко отмахнулся от него, посчитав за случайную тень. И чем дольше он смотрел на синяк, тем сильнее билось его сердце, тем стремительнее разливался жар по венам. Принц испытал внезапное, тревожное желание убить кого-нибудь.

– Ты ранена, – только и сказал он.

Девушка ничего не ответила.

Она дрожала. Промокшая насквозь. Камрану тоже приходилось нелегко, однако на нем был тяжелый шерстяной плащ, надетый капюшон. На девушке же была лишь тонкая кофточка; у нее не было ни капюшона, ни шарфа. Принц понимал, что ему следует проводить девушку домой, чтобы она не замерзла до смерти в такую-то погоду, но он не мог сдвинуться с места. Он даже не знал имени этой девушки, но почему-то был поражен ею, снизвергнут до этого – до глупости. Во второй раз девушка слизнула дождевую воду с губ, привлекая его взгляд к своему рту. Сделай подобное любая другая женщина в его присутствии, Камран счел бы это кокетливым притворством – но она…

Когда-то он читал, что джинны питают особую любовь к воде. Возможно, девушка не могла не слизывать дождь со своих губ так же, как принц не мог оторвать взгляда от ее рта.

– Кто ты? – прошептал он.

Ее подбородок поднялся, губы удивленно приоткрылись. Девушка смотрела на него широко раскрытыми блестящими глазами и, казалось, была смущена им так же, как и он ею. Это утешило Камрана.

– Ты не скажешь мне своего имени? – спросил он.

Она покачала головой, движение было медленным, неуверенным. Камран почувствовал себя парализованным. Он не мог этого объяснить; его тело, казалось, было приковано к ее телу. Принц приблизился к ней на доли миллиметра, подталкиваемый неведомой силой. То, что всего несколько минут назад показалось бы ему безумием, теперь стало жизненно необходимым: знать, каково это – держать ее в своих объятиях, вдыхать аромат ее кожи, прижиматься губами к ее шее. Камран едва отдавал себе отчет, когда коснулся ее – легко, подобно дыханию, смутно, словно угасающее воспоминание, – коснулся пальцами ее губ.

И она исчезла.

Камран попятился и рухнул в лужу. Его сердце бешено стучало. Он силился и не мог собраться с мыслями – едва представлял, с чего начать, – и оставался недвижим не меньше минуты точно, когда Хазан, запыхавшись, выскочил перед ним.

– Я не видел, куда вы пропали, сир, – прокричал он. – На вас напали разбойники? Боже правый, вы ранены?

И тут Камран окончательно позволил ночи, сырости и холоду поглотить его. Его кожа внезапно похолодела, он ощутил все признаки лихорадки.

– Сир, я не думаю, что это разумно сидеть здесь, в…

– Хазан.

– Да, сир?

– Что ты собирался рассказать мне о девушке? – Камран поднял взгляд к небу, пытаясь рассмотреть звезды сквозь паутину ветвей. – Ты сказал, что она не шпионка. Не наемница. Не убийца и не предатель. Кто же она?

– Ваше Высочество. – Хазан, щурясь, пытался разглядеть его сквозь дождь, однозначно уверенный, что принц сошел с ума. – Возможно, нам стоит вернуться во дворец и побеседовать об этом за чашкой горячего…

– Говори, – приказал Камран, терпение его лопнуло. – Или я прикажу выпороть тебя.

– Она… Ну, прорицатели говорят…

– Неважно, я сам тебя выпорю.

– Сир, они говорят, что в ее крови лед.

Камран застыл на месте. Его грудь болезненно сжалась, он стремительно поднялся на ноги и уставился в темноту.

– Лед? – повторил он.

– Да, Ваше Высочество.

– Ты уверен.

– Абсолютно.

– Кто еще знает об этом?

– Только король, сир.

Камран испустил глубокий вздох.

– Король, значит.

– Он тоже посчитал, что в этой девушке есть нечто необычное, и велел мне докладывать ему о результатах поисков незамедлительно. Я бы пришел к вам с новостями раньше, сир, но перед этим пришлось сделать множество распоряжений. – Последовала пауза. – Признаю, я никогда еще не видел короля таким взволнованным.

– Да, – произнес Камран. – Это воистину ужасные новости.

– Ее задержание назначено на завтрашний вечер, сир. – И снова пауза. – Поздний вечер.

– Завтра. – Камран не сводил глаз с одинокой точки света вдалеке, он почти не чувствовал собственного тела. – Так скоро.

– Приказ короля, Ваше Высочество. Мы должны действовать как можно быстрее и молиться, чтобы никто другой нас не опередил.

Камран кивнул.

– Это кажется почти божественным происком, что вы так быстро смогли ее опознать, не правда ли? – Хазан натянуто улыбнулся. – Служанку, что носит сноду. Господь этому свидетель, иначе мы бы никогда не обнаружили ее. Вы, безусловно, избавили империю от гибели бесчисленного количества людей, сир. Король Заал был глубоко впечатлен вашим чутьем. Уверен, он сам скажет вам об этом, когда вы его увидите.

Камран ничего не ответил.

Он прикрыл глаза и позволил струям дождя хлестать по своему лицу. Повисла гнетущая тишина.

– Сир, – неуверенно произнес Хазан. – Вы все же столкнулись с головорезами? Выглядите так, словно вас ударили по голове.

Камран сунул два пальца в рот и свистнул. Через несколько мгновений у его ног остановился конь, галопом примчавшийся на зов хозяина. Камран поставил ногу в стремя и вскочил в скользкое седло.

– Сир? – позвал Хазан, перекрикивая ветер. – Вы кого-то встретили здесь?

– Нет. – Камран взял поводья и слегка пришпорил скакуна пятками. – Я никого не видел.

13

Ализэ нарушила не менее семи законов после побега от принца, и один из них она нарушала прямо сейчас, переступая порог Баз Хауса, будучи невидимой. Последствия подобных деяний были суровы: если бы девушку застали за материализацией, ее бы повесили уже на рассвете.

Но у нее не было другого выхода.

Ализэ поспешила к очагу, снимая кофту и расшнуровывая туфли. Публичное раздевание любого рода считалось актом, недостойным ее положения; ей могли простить то, что она сняла сноду в темное время суток, однако снимать любой другой предмет одежды в общественных местах слугам было непозволительно.

Ни плащ, ни шарф. И уж точно не обувь.

Ализэ глубоко вздохнула, напомнив себе, что она невидима для глины. У нее было подозрение, что в Баз Хаусе работают еще несколько джиннов, но поскольку девушке не разрешалось разговаривать ни с кем из слуг, – а они, в свою очередь, не осмеливались подставлять под удар свое положение, обращаясь к ней, – знать этого наверняка Ализэ не могла. Она понадеялась, что любой, кто может столкнуться с ней сейчас, будет смотреть в другую сторону.

Ализэ приблизилась к самому пламени, изо всех сил стараясь согреть промокшую одежду и обувь. У нее было еще одно сменное платье, но только одна кофточка и одна пара туфель, и шансов, что они высохнут за ночь в том затхлом чулане, что служил ей спальней, было очень мало. Хотя, возможно, если завтра Ализэ весь день проведет в доме, кофта ей не понадобится – по крайней мере, до момента встречи с госпожой Худой. Эта мысль немного успокоила девушку.

Когда с кофты перестало капать, Ализэ снова сунула руки во все еще влажную вещь, тело сжалось от этого ощущения. Хотелось бы оставить одежду у огня на всю ночь, но Ализэ не могла так рисковать: кто-нибудь мог это заметить. Затем она поднесла к огню туфли – так близко, как только могла.

Внезапно девушка задрожала, едва не уронив обувь в камин. Делая ровные вдохи и сжав челюсть от холода, она успокоила трясущиеся руки и стучащие зубы. Когда туфли высохли достаточно, чтобы Ализэ смогла терпеть их на ногах, она снова обулась, хотя внутри обувь была еще мокрая.

Только после этого Ализэ наконец опустилась на каменный очаг: ноги ее не держали.

Она сбросила с себя иллюзию невидимости – одетую, ее не накажут за эту минутку у огня – и вздохнула. Потом закрыла глаза и прислонилась головой к облицовочному кирпичу камина. Можно ли было позволить себе подумать о том, что произошло сегодня вечером? Ализэ не была уверена, и все же…

Столько всего пошло не так.

Ализэ переживала из-за беседы с аптекарем; а еще – из-за человека, который пытался напасть на нее, наверняка чтобы отобрать ее свертки; но больше всего – из-за принца, чье внимание к ней было так невероятно велико. Откуда он взялся? Почему решил помочь ей? Принц коснулся ее, как и предсказывал дьявол в недавнем кошмаре…

Но почему?

Что заставило его так прикоснуться к Ализэ? Хуже того: разве он не убивал детей? Почему же тогда он проявил такое сострадание к простой служанке?

Ализэ уронила голову на руки – пульсирующие и забинтованные.

Лекарство почти полностью смылось с ран, и боль вернулась с новой силой. Если бы Ализэ позволила себе хоть на мгновение подумать об утрате покупок, она бы потеряла сознание от горя.

Шесть медяков!

Ализэ потратила на лекарства почти все свои деньги, и без новой работы она не сможет позволить себе купить новые. Девушка не знала, как быстро заживут ее руки без мази; госпожа Худа, без сомнения, захочет получить свои пять платьев как можно быстрее, ведь королевские торжества уже объявлены.

Трагедия была предельно проста: без работы Ализэ не могла позволить себе лекарства, а без лекарств не могла работать. Одна мысль об этом разрывала ее сердце на части. Ализэ была не в силах побороть отчаяние. Она почувствовала подступающие слезы и сглотнула, борясь со жжением в горле.

Жестокость жизни вдруг показалась девушке невыносимой. Она знала, что рассуждает наивно, но не могла не задаваться вопросом, как и во многие другие ночи: почему у других есть родители, семья и безопасный дом – а у нее нет? Почему она родилась с этим проклятием в глазах? Почему ее мучили и ненавидели только за то, что ее тело сильнее человеческого? Почему ее народ был так несправедливо осужден из-за дьявола?

За много веков до того, как началось кровопролитие между народами, джинны возводили свои королевства в самых непригодных для жизни краях, в самых жестоких и суровых землях – лишь для того, чтобы оказаться вдали от глины. Они хотели вести тихое, мирное существование, едва заметное человеческому глазу. Однако глина, издавна считавшая своим божественным правом – нет, долгом – истреблять потомков дьявола, решила стереть их с лица земли и устроила на них безжалостную охоту, длившуюся тысячелетиями.

Джинны верили, что их не найдут на краю земли, и заплатили за это высокую цену.

В минуты слабости Ализэ хотелось выплеснуть гнев наружу, позволить ему разбить клетку самоконтроля. Она была сильнее любой экономки, ударившей ее; обладала большей силой, мощью, скоростью и стойкостью, чем любое угнетавшее ее глиняное тело.

И все же.

Ализэ знала, что насилие ничего не даст. Гнев без цели – просто горячий воздух, который то появляется, то исчезает. Неоднократно Ализэ видела, что происходило с ее народом. Джинны нарушали правила, пытались пользоваться своими способностями, несмотря на запреты, – и все они в итоге страдали. Каждый день тела джиннов дюжинами вывешивали на городской площади, словно фонарики, других сжигали на костре, третьих обезглавливали, четвертых рубили на куски.

Их разрозненные усилия ни к чему не приводили.

Только объединившись, джинны могли бы надеяться на перемены, но рассчитывать на это в эпоху, когда их народ покинул земли своих предков, рассеявшись по всему миру в поисках работы, крова и анонимности, было сложно. Численность джиннов всегда была невелика – физические преимущества даровали им надежную защиту от людей, – однако за последние столетия их погибли сотни тысяч. Тех, что остались, вряд ли можно было собрать вместе за одну ночь.

Огонь полыхал в своей кирпичной будке, пламя тревожно трепетало. Ализэ вытерла глаза.

Она редко позволяла себе думать о таких жестокостях. Ее не утешало проговаривать страдания вслух, как это делали другие; ей не нравилось оживлять вереницу трупов, которую она всюду таскала за собой. Нет, Ализэ не зацикливалась на горестях, боясь утонуть в их бездонных глубинах; лишь сильная боль и усталость подточили ее защиту от этих мрачных дум, которые, поднявшись из могил, не хотели возвращаться в землю.

Слезы лились без остановки.

Ализэ могла вынести долгие часы изнурительного труда и стойко выдержать любые физические трудности. Ее сломило не бремя работы и не боль в руках, а одиночество. Дни напролет девушка проводила в пустоте, без утешения, какое можно получить всего от одного-единственного отзывчивого сердца.

Ее сломило горе.

Скорбь, которую Ализэ все еще выплачивала за потерю своих родителей. Страх, с которым девушке приходилось жить каждый день, мучения, рожденные невозможностью довериться даже дружелюбному торговцу, способному отправить ее на виселицу.

Никогда еще Ализэ не чувствовала себя такой одинокой.

Она снова вытерла глаза, а затем, уже в который раз за этот день, поискала в кармане носовой платок. Его исчезновение сначала обеспокоило ее не так сильно, но теперь, когда Ализэ поняла, что он потерян безвозвратно, это стало ударом.

Платок принадлежал ее матери.

Это была единственная личная вещь, которую Ализэ удалось спасти из пепла их семейного дома. Воспоминания о той страшной ночи, когда погибла мать, были необычны и ужасны. Необычны, потому что тогда Ализэ впервые в жизни согрелась – по-настоящему согрелась. И ужасны, потому что от рева пламени, охватившего ее мать, Ализэ потянуло в сон. Она до сих пор помнила крики матери в ту ночь и мокрый платок, которым она прикрывала лицо дочери.

Времени на спасение было так мало.

Это случилось ночью, когда все уже легли в постель. Они спаслись бы, если бы не деревянная балка, обрушившаяся с потолка и придавившая их; если бы тяжелый деревянный брус не угодил матери Ализэ по голове, у той наверняка хватило бы сил отодвинуть его в ту ночь.

Тогда Ализэ кричала несколько часов.

Она кричала, казалось, целую вечность. Но их дом был так искусно укрыт, что никто не услышал ее. Она прижималась к горящему телу матери и сжимала в кулаке вышитый платок, что подхватила из ее ослабевших рук.

Ализэ оставалась там до самого рассвета, и если бы балка, придавившая ее, не рассыпалась в прах, девочка так бы и осталась там навсегда, умерев от обезвоживания подле своей обугленной матери. Но вместо этого Ализэ вышла из огненной пучины без единой царапины – кожа ее была девственно чиста, хотя одежда превратилась в клочья; цел остался и платок, сжатый в руке.

Это был второй раз в ее жизни, когда Ализэ вышла из пламени невредимой, и девушка не переставала терзаться вопросом, исполнит ли когда-нибудь лед, текущий по ее венам, свое истинное предназначение.

Неожиданно в дверь кухни раздался стук, Ализэ вздрогнула.

Затаив дыхание, девушка поднялась на ноги. Она вжалась в стену и попыталась успокоить колотящееся сердце. Разум понимал, что здесь, под защитой этого величественного поместья, причин бояться нет, однако постичь это расшатанные нервы Ализэ были не в силах. Она так спешила к огню, что забыла запереть за собой дверь, и гадала, стоит ли рискнуть сделать это сейчас.

Ализэ приняла решение за доли секунды. Она подлетела к двери и задвинула засов как раз в тот момент, когда ручка начала поворачиваться. Движение внезапно остановилось, Ализэ вздохнула с облегчением. Она привалилась спиной к двери, прижав обе руки к груди, с трудом переводя дыхание.

Стук, раздавшийся следом, был настолько нежданным, что девушка подпрыгнула на целый метр. Она огляделась в поисках других слуг, но никого не нашла. Взгляд скользнул по часам – все, у кого был хоть какой-то рассудок, уже спали. Разбираться с бездомными, которые наверняка искали укрытие от дождя, пришлось Ализэ. Она понимала их отчаянье слишком хорошо, и необходимость отказать им разбивала ей сердце, но девушка знала, что у нее нет выбора – иначе она окажется на улице вместе с ними.

Стук повторился, и в этот раз Ализэ ощутила его всем телом, почувствовала, как от него сотрясается дверь. Она сильнее прижалась спиной к дереву. Наступил краткий миг передышки.

– Я прошу прощения, но есть там кто-нибудь? – раздалось затем. – Мне нужно кое-что срочно отдать.

Ализэ оставалась неподвижна.

Она сразу же узнала его голос; она сомневалась, что вообще когда-нибудь сможет его забыть. Он смутил ее всего парой ласковых слов, лишил всякого самообладания несколькими фразами. Даже сейчас Ализэ признавала необычность своей реакции – до этого она и не подозревала, что можно быть настолько тронутой чьим-то голосом, – но его голос был глубок и мелодичен, и когда он говорил, девушка, казалось, чувствовала этот голос внутри себя.

Стук повторился.

– Кто-нибудь?

Ализэ заставила себя успокоиться и ответила.

– Вы можете оставить все у двери, господин.

Наступила тишина.

Когда принц заговорил в следующий раз, его голос, казалось, изменился. Стал мягче.

– Прошу простить меня за это, но я не могу. Эти вещи очень важны, и, боюсь, под дождем они испортятся.

На мгновение Ализэ усомнилась, не уловка ли это; наверняка юноша пришел арестовать ее за то незаконное исчезновение в ночи. Другого правдоподобного объяснения и быть не могло.

Неужели принц Ардунии отправился сюда в ливень только для того, чтобы собственноручно доставить мешок пустяковых вещей ничтожной служанке, обитающей в Баз Хаусе? Да еще и в столь поздний час?

Нет, в это она поверить не могла.

– Пожалуйста, – снова раздался его голос. – Я только хочу вернуть эти вещи их владелице.

Ализэ охватил страх. Иной человек, возможно, был бы польщен подобным вниманием, но она не могла не насторожиться. Ализэ не только сомневалась в мотивах принца, но и боялась представить, как он сумел ее разыскать.

Она проглотила ком в горле, зажмуривая глаза.

С другой стороны, какое все это имело значение, если появился шанс вернуть свертки? Для Ализэ эти вещи были всем; без них ее будущее казалось не иначе как катастрофическим. Если принц проделал весь этот путь только для того, чтобы помучить Ализэ, то она не понимала, чего он хотел этим добиться, ведь она вполне способна постоять за себя.

Нет, больше всего ее беспокоило, почему дьявол показал ей лицо этого юноши.

Возможно, сегодня вечером она наконец узнает это. Ализэ глубоко вздохнула и отперла засов.

Дверь со стоном распахнулась, обрушивая на нее струи дождя. Девушка торопливо отступила в сторону, позволяя вымокшему до нитки принцу войти. Его руки были крепко прижаты к груди, а лицо почти полностью скрывал капюшон плаща.

Он прикрыл за собой дверь кухни; Ализэ сделала несколько шагов назад. Она чувствовала себя ужасно незащищенной, встретившись с ним вот так, без своей сноды. Ализэ понимала, что скрывать ей больше нечего – принц уже видел ее странные глаза.

И все же. С привычкой было трудно справиться.

Не говоря ни слова, принц оторвал сумку от груди и протянул ей.

– Пакеты внутри. Полагаю, они важны для тебя.

Руки Ализэ задрожали.

Неужели он в самом деле проделал весь этот путь только для того, чтобы проявить к ней доброту?

Она изо всех сил старалась выглядеть спокойной, открывая сумку, и сама не верила, что это ей удается. Она вынимала свертки по одному, бережно придерживая их негнущимися пальцами. Все они оказались здесь, лишь слегка помятые.

И Ализэ не смогла подавить вздох облегчения. На глаза ее навернулись слезы; смахнув их и взяв себя в руки, девушка вернула сумку владельцу.

Принц замер, принимая ее.

Казалось, он неотрывно смотрит на Ализэ, но поскольку большая часть его лица была скрыта от глаз, девушка не знала этого наверняка.

– Твои глаза, – тихо произнес он. – Они только что… – он покачал головой, словно стряхивая наваждение. – Я могу поклясться, что они только что стали другого цвета.

Ализэ отодвинулась еще дальше, заслоняясь от него стульями. Колотящееся сердце не желало успокаиваться.

– Примите мою искреннюю благодарность, – сказала она. – Вы оказали мне непостижимую услугу, вернув мои вещи. Воистину, я не знаю, как вас отблагодарить. Я в долгу перед вами, господин.

Она содрогнулась.

Следовало ли ей сказать «сир»?

К счастью, принц не обиделся. Вместо этого он откинул капюшон. Ализэ резко вздохнула и сделала еще шаг назад, прижавшись к стулу.

Она не могла смотреть на лицо, которое видела в своем кошмаре.

В реальной жизни оно оказалось совершенно иным – юноша был поразителен во плоти. Его острые черты озарялись светом камина, пронзительные глаза напоминали цветом уголь, а оливковая кожа выглядела такой золотистой, что казалось, она светится. И действительно, в его облике было неестественное сияние – словно юноша сам испускал свет, – но Ализэ не могла определить его источник.