Текст книги "Разгадай меня (сборник)"

Разгадай меня

Моей маме. Самому лучшему человеку, которого я когда-либо знала

Глава 1

Возможно, день сегодня выдался ясный.

Огромный желтый солнечный шар, может быть, прямо сейчас неспешно перетекает в облака. Он такой жидкий, как яичный желток, и еще он расплывчатый, неясный, ярким пятном сияет в голубом небе. Он несет с собой холодную надежду и фальшивые обещания о теплых воспоминаниях, о настоящих дружных семьях, о сытных завтраках со стопочкой блинчиков на столе, облитых кленовым сиропом. Но ничего этого больше в мире не существует.

А возможно, что все совсем не так.

Не исключено, что сегодня сыро и пасмурно и порывистый ветер дует с такой силой, словно он вознамерился содрать кожу с рук прохожих. А может быть, снаружи морозно, или же идет самый настоящий град, или начался ураган, резко переходящий в торнадо, и земля трясется и готова разломиться пополам, чтобы уступить место нашим бесконечным ошибкам.

Я понятия не имею о том, что творится сейчас там, наверху.

Здесь нет окон, которые выходили бы хоть куда-то, предлагая хоть какой-то вид. Моя кровь замерзает, я как будто похоронена на двадцать метров под землей в учебной комнате, которая в последнее время стала для меня вторым домом. Каждый день я смотрю на эти четыре стены и напоминаю себе об одном: «Я не пленница, я не пленница, я не пленница». Правда, иногда ко мне возвращаются мои старые страхи, и тогда мне уже никак не освободиться от клаустрофобии, вцепляющейся мне в горло.

Когда я только появилась здесь, во мне родилось множество надежд насчет будущего, ведь я услышала столько обещаний.

Но теперь я уже не совсем уверена в них. Я волнуюсь. Мой мозг стал для меня предателем, потому что мои мысли каждое утро выползают из кровати вместе со мной с пронзительным взглядом, потными ладонями и сдавленным смехом, заполняющим мою грудь. Этот нервный смех нарастает изнутри, он грозится вырваться из груди, отчего в ней становится все тесней, и тесней, и тесней.

Жизнь здесь совсем не похожа на то, что я ожидала увидеть.

Мой новый мир как будто выгравирован на сером ружейном металле, запечатан серебром и пропитан запахами камня и стали. Воздух тут ледяной, коврики ярко-оранжевые, лампочки мигают, выключатели подают звуковые сигналы, и вообще все вокруг – какое-то электронно-неоновое – сверкает и переливается ярким светом. Здесь люди занимаются своими делами, постоянно перемещаясь куда-то, то громко топая, то передвигаясь плавными шагами, то тихо при этом перешептываясь, то громко крича.

А если хорошенько прислушаться, то можно, как мне кажется, даже услышать, как шевелятся мысли в головах, как напрягается мозг, когда кто-нибудь задумчиво постучит себе пальцем по лбу или почешет подбородок, многозначительно нахмурившись и собрав складки в уголках рта. Всевозможные идеи здесь носят в карманах, свежие мысли таятся на кончике языка у каждого. При этом глаза от высшей степени сосредоточенности сужаются до щелок, и я, по всей видимости, должна интересоваться всем этим и принимать в общей жизни активное участие.

Но только ничто не срабатывает, я как будто сломалась изнутри.

Предполагается, что я должна научиться обуздывать свою энергию. Так сказал Касл. Наши таланты – это просто разные формы энергии. «Материя не создается и не уничтожается, – объяснил он мне, – а вместе с тем, как изменился наш мир, соответствующим образом изменилась внутри его и энергия. Наши способности взяты из Вселенной, но только из другой материи, из другой энергии. Мы не являемся аномальными. Мы стали неизбежными элементами в извращенных манипуляциях самой Земли. Наша энергия откуда-то появилась, а это «откуда-то» как раз и является окружающим всех нас хаосом».

В этом есть смысл. Я помню, на что походил наш мир, когда я оставила его.

Я помню провалившиеся небеса и целую серию взрывающихся наверху закатов под луной. Я помню потрескавшуюся землю, поникшие кусты и лужайки, которые когда-то были зелеными, а теперь приобрели бурый оттенок. Мне помнится и вода, которую уже нельзя пить, и птицы, которые не летают. Вся человеческая цивилизация словно сжалась до размеров нескольких огороженных лагерей, жалким образом вытянувшихся на том, что осталось на опустевшей земле.

Сама планета чем-то напоминает сломанную кость, которая никак не может срастись правильно, на сотню осколков хрустальной вазы, склеенных неумелой рукой. Нас сильно тряхнуло, потом началась всеобщая реконструкция, и вот теперь предполагается, что мы должны жить и функционировать, как прежде, притворяясь, будто это у нас неплохо получается. Но ведь это ложь, это чистая ложь, все здесь ложь – каждый человек, каждая вещь, место и даже просто мысль.

Я не могу функционировать нормально.

Я – самое настоящее последствие общей катастрофы.

Две недели пропали зря, словно их и не было, о них теперь только забыть и остается. Ровно две недели я нахожусь здесь, как будто на поверхности, выложенной куриными яйцами, и постоянно боюсь случайно разбить одно из них. Но рано или поздно это непременно случится, и тогда все пойдет кувырком. За эти две недели я, в общем-то, должна была почувствовать себя более счастливой и здоровой. Ко мне должен был бы вернуться нормальный сон, ведь теперь я нахожусь в безопасности. Но вместо этого меня стали постоянно одолевать сомнения – что же случится потом, когда если я что-то сделаю не так, если я так и не научусь правильно тренироваться? Что, если я причиню кому-то боль нарочно случайно?

А пока что мы готовимся к кровопролитной войне.

Вот для чего я и тренируюсь.

Мы подготавливаемся к тому, чтобы свергнуть Уорнера и его приспешников. Мы должны выиграть, одерживая одну победу за другой. Нам нужно доказать оставшимся жителям Земли, что надежда все еще остается, что не надо поддаваться на провокации Оздоровления и становиться рабами этого режима, ведь им только и нужно эксплуатировать мирное население и использовать его в своих целях. И я согласилась на эту борьбу. Я стану воином и буду использовать свою энергию, пусть это и не совсем соответствует моим принципам. Но пока что я даже думать не могу о том, что мне придется дотрагиваться до кого-то. В моей голове всплывает множество воспоминаний. Меня охватывают противоречивые чувства, и я испытываю прилив сил, который возникает у меня только в те моменты, когда происходит контакт с кожей другого человека, не имеющего иммунитета к моей энергии. Это какой-то поток ощущений, сознание собственной непобедимости, некая вымученная, искаженная эйфория. Энергия заполняет всю меня целиком. Я не понимаю, что все это может сотворить со мной в конечном итоге. Я не знаю, могу ли я доверять самой себе, потому что в такие минуты я ощущаю самое настоящее удовольствие от того, что причиняю кому-то сильную физическую боль.

Я только знаю, что последние слова Уорнера надолго застряли у меня в груди, и я не могу прокашляться, чтобы отделаться от них. Холодная правда засела у меня в горле.

Адам понятия не имеет о том, что Уорнер тоже может дотрагиваться до меня.

И никто об этом не знает.

Уорнер должен был умереть. Он должен был умереть потому, что я должна была его застрелить. Но никто ведь не позаботился о том, чтобы научить меня стрелять. Вот почему теперь, наверное, он явится за мной сюда.

Он тоже будет бороться.

За меня.

Глава 2

Резкий стук, и дверь распахивается настежь.

– Мисс Феррарс, я не знаю, чего вы хотите добиться тем, что вот так сидите в углу.

Улыбка Касла заполняет комнату еще до того, как успевает появиться он сам.

Я напряженно набираю полную грудь воздуха и пытаюсь посмотреть ему в глаза, но мне это не удается. Вместо этого я полушепотом лепечу какие-то извинения и сама вынуждена слушать свои жалкие словечки в этой огромной комнате. Я чувствую, как мои трясущиеся пальцы цепляются за толстые маты, которыми уложен здесь пол, и сознаю то, что я действительно за эти две недели так ничего и не достигла. Это унизительно. И еще обидно оттого, что я разочаровываю одного из тех немногих людей, которые были ко мне так добры.

Касл стоит прямо передо мной и ждет, когда же я наконец подниму на него вгзляд.

– Не нужно извиняться, – говорит он.

Его пронзительные ясные карие глаза и дружелюбная улыбка легко заставляют забыть о том, что он является лидером «Омеги пойнт». Главой этого грандиозного подпольного движения, посвященного борьбе с Оздоровлением. Голос его слишком уж мягкий и добрый, и от этого мне становится еще хуже. Иногда мне хочется, чтобы он попросту наорал на меня.

– И все же, – продолжает он, – вам придется научиться обуздывать свою энергию, мисс Феррарс.

Пауза.

Шаг вперед.

Он кладет ладонь на небольшую стенку из кирпичей, которые я должна была уничтожить. Похоже, он только делает вид, что не замечает ни красных ободков вокруг моих глаз, ни металлических труб, которые я раскидала по комнате. Он предпочитает не смотреть на кровавые следы, оставленные на деревянных планках, которые я тоже отложила в сторону. Его вопросы не касаются того, почему я так крепко сжимаю кулаки и не повредила ли я себя в очередной раз за время тренировки. Он чуть склоняет голову в мою сторону, но смотрит в какую-то точку, находящуюся за моей спиной, и мягко при этом произносит:

– Я знаю, что вам это весьма трудно. Но вы должны этому научиться. Вам придется это сделать. И от этого будет зависеть ваша дальнейшая жизнь.

Я нервно сглатываю, и этот звук получается слишком громким, словно падает в бездонную пропасть между нами. Я киваю и прислоняюсь спиной к стене. Мне приятны и эта прохлада, и боль от камня, впивающегося мне прямо в позвоночник. Я подтягиваю колени к груди и чувствую, как мои ступни вжимаются в защитное покрытие из матов на полу. Я почти готова расплакаться и теперь только боюсь, что могу внезапно пронзительно завизжать. Но в итоге я спокойно говорю ему:

– Я просто не знаю, как это делать. Я понятия не имею, как это можно сделать. Мне даже не совсем понятно, что именно я должна делать.

Потом я устремляю взгляд в потолок и моргаю-моргаю-моргаю… Мои глаза влажные и блестят от слез.

– Я не знаю, как нужно сделать, чтобы все вышло так, как вы хотите.

– Значит, вам надо об этом хорошенько подумать, – отвечает он, ничуть не напуганный такой моей реакцией. – Он поднимает одну из металлических труб, валяющихся на полу, и взвешивает ее в руке. – Вам придется нащупать связь между всем тем, что произошло. Когда вы пробили бетонную стену в камере для пыток у Уорнера… Или когда вы преодолели стальную дверь, чтобы спасти мистера Кента… Что тогда происходило? Почему в обоих этих случаях вы сумели отреагировать на обстоятельства столь необычным способом? – Он садится в паре метров от меня и подталкивает ко мне трубу. – Очень важно, чтобы вы проанализировали свои способности, мисс Феррарс. Вам придется сосредоточиться.

Сосредоточиться.

Всего одно слово, но его достаточно, и мне становится дурно. Похоже, все хотят от меня одного – чтобы я сосредоточилась. Сначала этого добивался Уорнер, а вот теперь Касл.

Но мне никогда не удавалось доводить это до конца.

Глубокий и печальный вздох Касла возвращает меня к действительности. Он поднимается со своего места и разглаживает свой, по-моему, единственный темно-синий блейзер. Я мельком смотрю на вышитый у него на спине серебристый символ «Омега». Он рассеянно трогает кончик своего «хвоста» – Касл всегда стягивает свои дреды в узел на затылке.

– Вы сопротивляетесь самой себе, – говорит он, хотя и достаточно мягко. – Может быть, вам стоит поработать с партнером ради разнообразия? Может быть, напарник поможет вам разобраться в себе лучше и тогда вы поймете связь между теми двумя происшествиями?

Я удивлена и чувствую, как напряглись мои плечи.

– Мне помнится, вы говорили, чтобы я работала одна.

Он прищуривается, словно не замечает меня, чешет у себя за ухом, потом сует руку в карман.

– В общем-то, мне не хотелось, чтобы вы работали одна, – заявляет он. – Просто никто не вызвался добровольцем стать вашим помощником.

Внутри меня будто падает камень, потом еще один, потом снова и снова… Несколько камешков застревают в горле. Не знаю почему, но я начинаю задыхаться. Что же меня так удивило? Не стоит удивляться. Не каждый человек – Адам.

И не все остаются в целости и сохранности рядом со мной, как это происходит с ним. Только Адам сумел дотронуться до меня и получить от этого удовольствие. И еще только Уорнер. Но, несмотря на это, Адам не может тренироваться вместе со мной. Он занят другими делами.

И об этом мне никто ничего не рассказывает.

Но Касл продолжает смотреть на меня глазами, полными надежды. Этот взгляд уверяет меня в том, что он еще ничего не подозревает. Он не знает, но от его нового предложения мне становится гораздо хуже. Хуже, потому что, хотя я и знаю всю правду, мне больно слышать ее. Больно еще и потому, что я помню одно: несмотря на то что я могу существовать в теплом невидимом пузыре вместе с Адамом, весь остальной мир до сих пор считает меня угрозой. Чудовищем. Мерзостью.

Уорнер оказался прав. Куда бы я ни отправилась, от этого я все равно не убегу.

– Что же изменилось? – интересуюсь я. – Кто же вызвался помочь мне с тренировками теперь? – Небольшая пауза, и потом: – Вы сами?

Касл улыбается.

От его улыбки жар унижения быстро распространяется по моей шее и пронзает мою гордость так, что я только усилием воли заставляю себя усидеть на месте, чтобы не броситься к двери и не вылететь отсюда пулей.

Мне хочется крикнуть ему: «Пожалуйста, ну пожалуйста, не надо меня жалеть!»

– У меня, к сожалению, нет на это времени, – заявляет Касл. – Но теперь наконец-то освободился Кенджи. Мы смогли перестроить его личный график, и он сказал, что будет очень рад поработать с вами. – Секунда колебаний и потом: – Ну конечно, если только вы сами не против.

Кенджи.

Теперь мне хочется громко рассмеяться. Конечно, только Кенджи смог бы согласиться рискнуть и поработать со мной. Один раз я причинила ему боль. Это произошло случайно. Но мы с ним не проводили вместе много времени с тех пор, как он сам привез нас в «Омегу пойнт». Было похоже на то, что он просто выполняет какое-то задание, некую миссию. И, как только она была завершена, он снова занялся своими делами. Очевидно, Кенджи здесь заметная фигура. У него миллион разных дел. Он постоянно что-то улаживает, словом, наводит здесь порядок. Похоже, людям он нравится и даже пользуется их уважением.

Интересно, а знают ли они его как несносного и сквернословящего Кенджи, с которым я когда-то впервые познакомилась?

– Хорошо, – киваю я Каслу и впервые за все время своего пребывания здесь пытаюсь изобразить на лице довольную улыбку. – Звучит просто чудесно.

Взгляд у Касла светлеет. Его легко обрадовать.

– Вот и отлично. Я попрошу его встретиться с вами завтра же утром за завтраком. Вы вместе перекусите и сразу же начнете работать.

– Да, но я обычно…

– Знаю, – обрывает меня Касл. Теперь его улыбка преображается, и я вижу тоненькую линию его сжатых губ, а на лбу появляются морщинки озабоченности. – Вам нравится ходить в столовую вместе с мистером Кентом. Это мне известно. Но вы почти не общаетесь ни с кем другим из нас, мисс Феррарс, а если вы намерены оставаться здесь, то вам нужно начинать доверять нам. Люди из «Омеги пойнт» считают Кенджи своим. И он смог бы поручиться за вас. И если все увидят, что вы много времени проводите вместе, их больше не будет так сильно страшить ваше тут присутствие. И вы быстрее адаптируетесь.

Теперь жар, больше напоминающий горячее масло, как будто начинает растекаться по моему лицу. Я вздрагиваю, пальцы у меня невольно перекручиваются. Я ищу точку, куда можно направить взгляд, и стараюсь не обращать внимания на резкую боль в груди. Мне приходится сглотнуть целых три раза, прежде чем я понимаю, что готова ответить:

– Они… они боятся меня, – шепчу я и умолкаю, но потом нахожу в себе силы продолжать: – Я не хочу… не хочу никому причинять вреда. Я не хочу никому мешать…

Касл громко и протяжно вздыхает. Он смотрит то вниз, то вверх и почесывает подбородок.

– Они боятся только потому, – наконец начинает он, – что совсем вас не знают. Если бы вы просто постарались чуть побольше… если бы вы приложили чуть больше усилий к тому, чтобы узнать кого-то получше… – Он замолкает и хмурится, потом добавляет: – Мисс Феррарс, вы находитесь здесь уже две недели и почти не разговариваете даже со своими соседками по комнате.

– Но это не так… я полагаю, что они потрясающие…

– И все же вы предпочитаете игнорировать их. Вы же совсем не общаетесь с ними. Почему?

Потому что раньше у меня никогда не было подружек. Потому что я боюсь сделать что-то не так, сказать что-то не то и все кончится тем, что они попросту возненавидят меня так же, как и все остальные девочки, с которыми я когда-либо общалась. А они мне очень нравятся, вот почему их неизбежный отказ от дружбы со мной для меня станет совсем невыносимым.

Я ничего ему не говорю.

Касл качает головой:

– Вы так хорошо вели себя в самый первый день, когда приехали сюда. Вы почти что подружились с Бренданом. Но я не знаю, что произошло, – продолжает Касл. – Мне показалось, что здесь вам будет хорошо.

Брендан. Худощавый юноша с платиново-белыми волосами и электричеством, пробегающим по его жилам. Я помню его. Он показался мне довольно милым.

– Мне нравится Брендан, – смущенно сообщаю я Каслу. – Я его чем-то расстроила?

– Расстроила? – Касл громко смеется и трясет головой, но на мой вопрос не отвечает. – Я не понимаю, мисс Феррарс. Я пытался быть с вами исключительно терпеливым, я дал вам достаточно времени, но теперь вынужден признаться, что вы меня здорово озадачили. Вы показались мне другой, когда появились у нас – и вам тут понравилось! Но прошла неделя, и вы полностью ушли в себя. Вы даже ни на кого не смотрите, когда идете по коридору. А что случилось с желанием побеседовать? Подружиться с кем-нибудь?

Это правда.

Мне потребовался один день, чтобы устроиться здесь. Один день, чтобы оглядеться по сторонам. Всего один день, чтобы меня восхитила новая жизнь, и один день для всех остальных, чтобы они выяснили, кто я такая и что успела натворить.

Касл ничего не говорит о матерях, которые видят, как я иду по коридору, и сразу же в страхе прячут за собой своих детишек. Он не вспоминает те враждебные недовольные взгляды и неприятные слова, которыми меня встречали здесь. Он ни словом не обмолвился, что всех детей успели предупредить о том, чтобы они избегали меня и вообще находились подальше, а вот некоторые пожилые люди, наоборот, любят разглядывать меня вплотную. Могу только представить себе, что они могли слышать обо мне и от кого они все это услышали.

Джульетта.

Девушка со смертельным прикосновением, вытягивающая силу и жизненную энергию из людей, пока они не превратятся в обмякшие парализованные существа, беспомощно хрипящие на земле. Это та самая девушка, которая большую часть своей сознательной жизни провела в больницах и центрах временного содержания несовершеннолетних. От этой девушки отказались ее же собственные родители. Она официально признана недееспособной и приговорена к изоляции от общества в сумасшедшем доме, в котором боятся жить даже крысы.

Девушка.

Она настолько стремится отнять чужую силу и энергию, что даже убила крошечного ребенка. Она замучила до смерти годовалого малыша. Она заставила взрослого мужчину стоять перед собой на коленях и задыхаться от боли. У нее даже не хватает совести покончить жизнь самоубийством.

Кстати, не все из вышеперечисленного является ложью.

Я смотрю на Касла, а мои щеки покрылись пятнами. На моем языке вертятся невысказанные слова, а мой взгляд не хочет рассказывать ему мои секреты.

Он снова вздыхает.

Он будто хочет что-то сказать. Он пытается заговорить, но после того как он молча исследует мое лицо, он, видимо, меняет свое решение. Он быстро кивает, набирает в легкие воздух и, постучав пальцем по стеклу своих часов, сообщает мне:

– Три часа до отбоя.

Он поворачивается, чтобы уйти, но у двери останавливается.

– Мисс Феррарс, – неожиданно мягко начинает он, не поворачиваясь ко мне, – вы решили остаться с нами. Ваш выбор – сражаться вместе с нами, стать настоящим членом «Омеги пойнт». – Пауза, и затем: – Нам понадобится ваша помощь. Боюсь, что времени у нас остается не очень много. Оно заканчивается.

Я наблюдаю за тем, как он выходит из комнаты.

Еще некоторое время я прислушиваюсь к удаляющимся шагам, а его последние слова еще эхом отдаются у меня в голове. Я прислоняюсь затылком к кирпичной стенке и закрываю глаза, обращенные в потолок. И снова будто слышу его голос, серьезный и ровный. На этот раз он звенит у меня в ушах.

«Время заканчивается», – сказал он.

Как будто время – это такая вещь, которая может реально закончиться. Как будто оно измеряется некой чашей, выданной нам при рождении, и, если мы начинаем поедать его слишком быстро или помногу или тогда, когда этого делать не рекомендуется, тогда время тратится, съедается и считается использованным.

Но время – это то, что находится за пределами нашего понимания. Оно бесконечно, оно существует вне нас. Мы не можем сами истратить его, или потерять его ход, или найти способ удерживать его. Время продолжает двигаться вперед даже тогда, когда мы сами уже этого делать не способны.

У нас много времени. Вот что должен был сказать Касл. У нас есть все время, которое только существует в мире. Вот что он должен был сказать мне. Но он сказал совсем другое. А это означало, что наши часы идут слишком быстро. Время с грохотом мчится вперед. Оно стремится в каком-то непонятном направлении и готово вот-вот ворваться во что-то совсем иное и словно слышится:

Тик-

так.

Тик-

так.

Тик…

И вот уже почти

наступило время войны.