Текст книги "Взгляд изнутри"

Взгляд изнутри
Тали Гофман

*Чтобы описать систему, нужно сначала выйти за её пределы

© Тали Гофман, 2017

ISBN 978-5-4485-9361-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Расскажите мне про время, которое Вы считаете переломным моментом в Вашей жизни?

Джон участливо заглянул пожилой даме в глаза и чуть улыбнулся. Возможно, это была самая мягкая улыбка, на которую репортёр был способен. Напротив него сидела писательница, которая пару десятков лет была на пике популярности. Жаль, что её самовлюблённость шла впереди нее, – даже после того, как книги перестали переиздавать…

Если бы не журнал «Минута прошлого», где Джону предложили отличные деньги за статью об Элис, он бы ни в жизни не сунулся к этой ополоумевшей бабке: она и по сей день считала себя пупом Земли. Наверняка, поэтому Джон и оказался в психиатрической лечебнице, – уж никак он не ожидал, что рождественская открытка для сына от Элис с обратным адресом приведёт его в это гиблое место.

Джон не обманывался на счёт характера особы, сидящей прямо перед ним. Он не старался принять позу пораскрепощённей, да он вообще не старался сделать ничего специально. Ох уж эти соучастливые взгляды, заискивающие жесты, – нет! Элис точно не та персона, которую можно расколоть подобными штучками. За то время, пока Джон копался в немногочисленных обрывках видеографии с участием Элис, он кое-что о ней понял: не её одурачили, посадив в эту больницу, а она одурачила всех, поехав на этот курорт. Звучит абсурдно, но для Джона это был безапелляционный факт.

– Молодой человек, Вы задаете этот вопрос слишком скоро и нетактично, но Вы мне нравитесь…. Надеюсь, что Вы выдержите мои шутки лучше, чем Ваши не особо терпеливые коллеги, – Элис рассмеялась, – Я расскажу Вам об одном из интереснейших периодов своей жизни. Но только с условием, что Вы задорого продадите мою душу!

– По рукам! – Джон откинулся на спинку стула и достал приличных размеров тетрадь. Он был вполне готов для рассказов больших масштабов…

Глава первая

– Мне было тогда 17-ть. Обычный июльский день, мы с родителями собирались на дачу к друзьям отца, пригласивших нас провести выходные на природе.

Мой отец – человек со стальным характером, и, кажется, будто бы каждая черта его лица подтверждала это: прямой, острый нос, выступающие скулы, чуть впалые щёки, и взгляд, устремлённый куда-то вдаль, с необычайной сосредоточенностью. Лицо его было всегда гладко выбрито, – он терпеть не мог неряшливости в своём внешнем виде

Элис поелозила в своём кресле. Её рука механически воспроизвела характерное для отца поглаживание «гладковыбритого» подбородка.

– Отец предпочитал серые оттенки одежды, уверяя, что белый цвет делает его длиннее, чёрный – смешивает с толпой, а в других цветах он чувствует себя нелепо. Мама часто его теребила из-за этого, ей хотелось, чтобы он всегда одевался под стать её настроению, особенно, если они выбирались в свет вместе. А настроение у неё никогда не было в спокойной гамме, она предпочитала показывать себя очень счастливым человеком, поэтому улыбка на её лице была её неизменным аксессуаром. И именно поэтому в шкафу у отца было парочку галстуков в горошек, весёлые футболки и, конечно, его любимые ярко-фиолетовые шорты, которые «отлично шли к его розовой панаме».

Отец был выдающимся хирургом, у него была своя клиника с кучей благодарных пациентов. Дом был завален всякими безделушками, которые переходили к нему от них в дар. Очень часто раздавались звонки от людей, которые уже как год или больше были выписаны, но неизменно помнили своего спасителя.

Дело в том, что в основном, отец брался за самые сложные случаи, где, казалось бы, уже нет надежды. К нему съезжались люди из разных городов, он принимал всех без исключения. Поэтому, приходя иногда домой под утро после бессонной операционной ночи, он просил маму отключать телефон и не беспокоить его по пустякам в течение всего дня. Он любил запереться в своём кабинете и читать книгу, так как считал, что чтение – лучшее лекарство от беспокойности ума. Там он и засыпал, прямо в кресле, наверное, без единой мысли в голове. Вообще, он выглядел гораздо старше своих лет, оно и понятно: такая напряжённая деятельность и огромная ответственность не проходят, как водится, незаметно.

Мама была полной противоположностью отца во всём. Во-первых, она была типичной домохозяйкой, и, если уж наставал тот день, когда у неё просыпалось желание почитать, то это были исключительно любовные романы. Ростом она еле дотягивала отцу до плеча, была пухленькой и, как я уже говорила, очень много улыбалась.

Когда мы сидели за столом, её еда, как правило, остывала быстрее, чем она успевала дорассказать очередные слухи из «внешнего», как выражался отец, мира. Она очень любила готовить, хлопотать по хозяйству, при этом почти без передышки её ухо было приковано к телефонной трубке. Кажется, что ни одна новость не проходила мимо неё, а история, услышанная ею от одной из подруг, тот час же передавалась другой, как только разговор был окончен.

Мама давно не работала, вся её бурная деятельность происходила на одном лишь «поле боя» – это был наш дом. Ежедневно она придумывала себе разнообразные занятия, без выполнения которых, как она говорила, невозможно спокойно заснуть. Стол у нас всегда ломился от интересных сложных блюд, пол блестел, и даже на самых верхних полках шкафов не было ни пылинки.

– А эти сборы! Как сейчас вижу эту ужасную кутерьму! – Элис даже взмахнула рукой, отчего Джон чуть не выронил свою авторучку.

– Для матери выезд в компанию старых друзей приравнивался к самому шикарному светскому рауту. Она носилась из гардеробной в уборную, из уборной опять в гардеробную, то подбирая косметику к одежде, то одежду к косметике. Отец следил за этими передвижениями с абсолютным безразличием, – он считал это в порядке вещей. Когда она, взмыленная, влетала к нему в кабинет, явно ожидая оценки, он с абсолютной серьёзностью говорил ей, что лучшие модельеры страны, увидев её сейчас, тот час же написали бы заявление об увольнении по собственному желанию.

Тогда я ещё не понимала, что женщине, неделями сидящей в четырёх стенах, очень важно ощущать момент триумфа: когда отовсюду льются комплименты, а мужчины на улице оборачиваются вслед. Восхищение – вот чего не хватало моей маме. Как бы искренне не звучали слова похвалы от родных и близких, однажды наступает момент, когда этого становится недостаточно. Всё «своё» быстро приедается: любимые фрукты, например, яблоки, через недели две станут уже не столь уж любимыми, если ими питаться все время. Хотя, если придумывать из них разные блюда, то можно продержаться и с месяц. Но это уже ненужные размышления философского характера, а я не философ, Джон! – сказала она и потянулась к стакану с водой.

– Не всегда бывает так…. Но часто, – задумчиво протянул Джон.

– Да Вы просто эталон мудрости! – Элис рассмеялась. Серьёзный вид, с которым молодой человек произнёс столь несодержательную фразу, её очень позабавил.

Вообще комната, где они находились, была вполне уютной. К сожалению, или к счастью, частные предприятия всегда качественно отличаются от предприятий государственных. Вот, например, Элис сидела на вполне себе новом и даже кожаном кресле. Оно было не потёрто и хорошо вписывалось в интерьер. Ковёр на полу будто перетекал в коричневатого цвета обои, и всё это вместе собиралось на потолке в длинную люстру, которая по своей форме напоминала Джону торт на какой-нибудь весьма богатой свадьбе.

– Этот день, – прокашлявшись, продолжила Элис, – день нашей поездки, не был исключением из правил, – уже как два часа мы должны были выехать из дома. Я сидела в кресле, смиренно ожидая, когда мать наведёт полный марафет, щёлкая кнопками пульта от телевизора. Вообще, раньше меня очень злило долгое ожидание, поэтому я часто закатывала истерики, а однажды даже притворилась, что заснула. Но когда услышала хлопающую входную дверь, тут же побежала в коридор, где увидела ожидающего меня отца со снисходительной улыбкой на лице. С тех самых пор я научилась быть сдержанной, потому что выглядеть дурой намного хуже, чем ждать.

– А отец у Вас был тот ещё шутник! – Джон улыбнулся. Он очень уважал людей, которые умеют воспитывать детей правильными методами. К правильным методам он относил все, кроме ругани и побоев. Ну и когда принципиально лишают сладкого на десерт, – тоже очень обидно.

– Да, он был сумасшедшим выдумщиком! Всегда при случае водил меня за нос…. Но продолжим.

– Когда мы выехали, уже вечерело. По небу разлился прекрасный закат, и в окнах проплывающих мимо домов и машин виднелись оранжево-красные блики. Мама с досадой в голосе рассказывала нам, что наши соседи купили новую машину, и теперь хвастаются ей при любом удобном случае. Она даже перестала им звонить, потому что в разговорах всё сводится к тому, что Фил стал очень много зарабатывать, и скоро они переедут в дом более роскошный. Моя мама очень не любила, когда у других, по ее разумению, всё складывалось намного лучше, чем у неё, хотя жаловаться ей было не на что.

Мне надоела эта бессмысленная болтовня, и я переключилась на виды вокруг. Уже скоро замелькали деревья, машина ускорила ход, – мы выехали на трассу. Под эти монотонные картины и шуршание колес я начала зевать, и ожидание предстоящего веселья меня окончательно покинуло. Я ушла в свои мысли, злясь на маму, что она, как всегда, нас задержала, и на отца за то, что он ее не поторопил.

– Дальше я буду описывать события, которые и по сей день являются для меня сложными. Надеюсь на Ваше понимание, Джон… и постарайтесь задавать меньше вопросов, потому что они меня будут отвлекать.

Джон еле заметно кивнул головой, на его лице было написано, что он безоговорочно готов следовать за рассказчицей туда, куда она его поведёт.

Он не учился тому «Как же заставить респондента выложить больше, чем он готов рассказать?». И хотя многие его коллеги обсуждали при нём этот животрепещущий вопрос, Джон никогда не участвовал в обсуждениях, потому что знал, что главное – чувствовать как рассказчик. Дышать, как он. И даже мыслить.

Глава вторая

– Накануне я проснулась почти с рассветом, моя кровать стояла прямо напротив окна, и рано взошедшее солнце уже вовсю палило. – Я это отчётливо помню. Бывает, что я просыпаюсь здесь зимним тёмным утром и чувствую лучи солнца на щеках, как в тот самый день. Уверена, если подвести меня к окну, то я смогу воссоздать тот самый случившийся 30 лет назад пейзаж…

Грустно, когда ностальгия обезоруживает человека. По мне, так она нужна, чтобы привносить в жизнь окрыляющее чувство, но её лейтмотивы, к сожалению, лично мне не по нутру и вызывают противоположный эффект.

– Я помню, как пыталась накрыться одеялом, но становилось очень жарко, а через подушку невозможно было дышать. И вообще становилось душно. Сколько себя помню, для меня всегда было проблемно заснуть, когда в помещении светло. Кажется, что тон закрытых глаз ярче, чем должно быть, и в голову начинают лезть мысли. А с мыслями последний намёк на сон тут же исчезает, если, конечно, нет желания смотреть глупые сны. В общем, не было ни единой возможности заснуть снова, поэтому я, чертыхаясь, встала. Посидев с минуту, я приняла решение сбежать на прогулку к своему любимому озеру; будить остальных мне не хотелось, – всё-таки они вчера гуляли допоздна.

– А что было вечером, Элис? – Джон не хотел задавать этого вопроса, но его нужно было задать, чтобы сделать общую канву. Он ждал, что она сама вернётся к этой теме, но не выдержал: вдруг потом было бы слишком поздно.

– Ох!.. – с досадой проронила Элис. – Предыдущий вечер был настолько неинтересным, что если бы дочь отцовского друга Саша из-за озорства не пролила бы случайно на мамино платье стакан томатного сока, я бы ушла спать сразу, как только поужинала. Но за этим трагичным моментом я решила проследить от начала и до самого конца, тем более, это изрядно подняло мне настроение. Везет чужим детям: вот если бы я пролила тогда этот сок на маму, она бы отчитала меня по самое не хочу, но там-то дело было в другом, – чужих детей ругать нетактично, особенно в присутствии их родителей. Забавно то, что моей же маме пришлось защищать Сашу от ее отца, когда он начал ей делать выговор, впрочем, видно, только из-за вежливости к моей маме. Естественно, он быстро успокоился, – мужчины вообще не любят суетиться по таким мелочам, а делают это так, для вида. Но для мамы вечер был испорчен: ей пришлось переодеться в бесформенный свитер и джинсы, которые были взяты, чтобы покопаться днем в саду. Тогда она, судя по её хмурым бровям, думала о том, что ей теперь придется в этом танцевать, и, что ещё хуже, делать совместные фотографии. Но танцев ждать я не стала и, сославшись на усталость, покинула мероприятие.

– Действительно, у чужих детей есть «иммунитет». Жалко, в детстве никто об этом не догадывается, а то можно было бы это использовать как-нибудь, – Джон задумчиво вытянул губы, – например, попросить у любимой тётушки дополнительную порцию мороженного или что-нибудь посущественнее. Я вот в детстве очень стеснялся просить знакомых родителей о чём-либо…

– И я стеснялась. Даже несмотря на то, что знала об этой уловке, – сказала Элис, смотря на Джона не моргая. Она пыталась понять: он говорит это, потому что действительно так прочувствовал эту историю, или просто из желания вставить свои «пять копеек». – Но вообще-то мы говорили сейчас не о Вас…

– О, простите! – Джон даже вздрогнул. – Я готов молча записывать дальше!

– …Я вспоминала это событие, пока шла к озеру, и улыбка озаряла моё лицо…

– Это какое-то особенное для Вас место?

– Да, так и есть. Но если я буду об этом рассказывать, то отклонюсь от заданной темы.

– Ничего, я с радостью послушаю… для полноты картины

Элис глубоко вдохнула и с шумом выдохнула, как бы показывая всем видом, что не собиралась рассказывать о таких незначительных пустяках. Но Джон сразу уловил, что Элис неспроста упомянула про это место, видно было, что оно имеет для неё важность. Возможно даже, что, не спроси репортёр об этом озере, он бы потерял нечто большее, чем просто отрывок из памяти…, но и саму Элис здесь и сейчас.

– Я шла в место, так скажем, имеющее для меня какую-то притягательную, даже магическую силу. Это озеро я открыла для себя, по тем временам, сравнительно недавно. Второй год как я приходила туда любоваться видами, когда мы бывали на даче друзей отца, и каждый раз находилось что-то, чего я раньше не наблюдала. Казалось бы, статичная картина: озеро, лес позади, лес на том берегу и, иногда, одинокий рыбак, сидящий в лодке. Но какое это было озеро! Вода была кристально чистой, и, казалось, что лучи солнца не проходят сквозь поверхность, а растекаются вширь, укутывая каждый миллиметр солнечной энергией. Когда по воде шла рябь, от выскочившей и пропавшей вновь рыбки, эти мягкие изгибы маленьких волн, будто выталкивали эту энергию, – и вода, играючи, искрилась.

А если положить ладонь на эту водную гладь, то пальцы начнут чувствовать теплоту нагревшейся поверхности, как будто сама вода хочет поделиться своей радостью. Здесь я впервые поняла, как много у нас общего с природой: вот если руку опустить поглубже в воду, то там уже холодно, а, значит, и у воды, как у человека, есть душа со своими тайнами. И приятен тот момент, когда рука привыкает, температура становится комфортной, разве с людьми не так же? После такого глубокого проникновения тёплая водная гладь уже не кажется такой простоватой: лично я после такого знакомства, захотела заговорщически подмигнуть своему отражению. Может, вода не просто так выбирает быть нам приятной, хотя бы и придётся для этого впитать солнце? Ей, наверное, тоже хочется, чтобы к ней приходили вот так и смотрели на неё с теплотой в глазах, поэтому и она излучает тепло.

– Я бы не хотел Вас перебивать, просто хотел сказать, что прекрасно понимаю, о чём Вы. Это то самое необыкновенное чувство, когда кто-то выражает твои собственные мысли, – полушёпотом сказал репортёр, не поднимая головы и параллельно продолжая писать.

– Возможно, эти мысли вообще не принадлежат ни Вам, ни мне, – философски заключила она. – Но давайте продолжим запись, пока я не потеряла ощущение…

– …Лес позади меня был моей крепостью. Деревья, в основном сосны, стояли достаточно плотно друг к другу, поэтому за ними ничего не было видно, они были естественной перегородкой между моим миром и тем, что меня так угнетал. А деревья на той стороне озера как будто впивались в небо своими верхушками и создавали ощущение простора, и, наверное, нарочно были несколько монотонны, давая глазам скользить от озера ввысь без лишних усилий. Был в этом небе какой-то ответ, ведь для чего-то в этом месте всё создано так, что глаза, скользя даже без определённой цели, останавливаются именно на нём.

– Это явление я всё ещё стараюсь понять, – Элис поёрзала в кресле, задумчиво прикусив губы. – Даже людям в возрасте, – говорю это, опровергая бытующее мнение, – многое из знаний не достаётся просто так. Думаешь, что дошёл до пятидесяти, и всё, как на ладони? – Ну уж нет, придется попотеть за каждую крупинку истины независимо от возраста.

Вот недавно вычитала в книге фразу гласящую, что природа может стать лучшим учителем, чем люди, которые учат её любить. Глядя на это, можно поразмышлять о глупости этих красивых слов, если будет на то настроение. А так как Вы, уважаемый, сейчас говорите мне о схожести нашего восприятия, может, у Вас найдётся пару слов от себя?

– Я думаю, что фраза эта хороша для таблички в лесу, не более. Чисто морфологически, не нахожу связи между двумя её частями. Но, вероятней всего, Вы схитрили, и вырвали её из какого-либо контекста, который эту фразу объясняет.

Репортёр ехидно улыбнулся, чувствуя себя абсолютно правым. На самом деле, он таковым и являлся, поэтому Элис не среагировала на его выпад.

– Вы правы. Но, возвращаясь к теме природы, хотела бы обратить внимание именно на то, чему всё-таки учит нас природа. Созерцание, спокойствие, красота, – на мой взгляд, составляют девяносто процентов всего её учения. Вы согласны со мной?

– Абсолютно

– Наверное, из этих понятий можно вычленить и любовь, которая рождается просто оттого, что мы созерцаем прекрасное. Но люди, которые учат любить природу, говорят исключительно о её прекрасных сторонах, а это далеко не то, что может склонить меня к созерцанию, как и многих других, я полагаю. Не думаю, что можно «убедить любить природу». А то несоответствие, которое я вижу в рассказах о природе, когда я поистине нахожусь в её лоне, у многих может вызвать даже отторжение.

– Так вот, для меня это озеро было чем-то большим, чем просто место, куда можно спрятаться. Я не просто поняла, что есть созерцание в широком смысле, но и часто это практиковала в тот период жизни, да и, временами, практикую сейчас. Созерцать, значит, отключиться от мыслей, превратить себя в бестелесный дух; просто дышать и слушать биение сердца, и то, как этот стук плавно соединяется со звуками природы. Спокойствие, которое приобретается путём полного отказа от реальности, можно сравнить с картиной, где ты сидишь в квартире у окна, а за стеклом происходит какое-то постоянное движение. Кто-то куда-то бежит, кому-то кричит, спешит, злится, умирает, смеётся, взаимодействует.… В общем, полнейший хаос! Но ты этого даже не слышишь. Для тебя это просто как факт.

В тот день я поняла, что засиделась, когда меня кто-то похлопал по плечу. Оказалось, это отец пришёл сказать, что нам срочно нужно выезжать обратно, – ему позвонили с работы. Он меня порядком напугал, но это не его вина: я, временами, так ухожу в себя, что, должно быть, хоть пляши около меня голым, я и не замечу.

Кстати, у отца была удивительная способность находить меня, где бы я ни была. Иногда меня это раздражало, особенно, если я в этот момент занималась чем-нибудь «не для чужих глаз». Например, когда испробовала на себе мамину косметику, или засовывала в холодильник пустую немытую кастрюлю, потому что не хотелось мыть.

– Довольно забавный факт из Вашей биографии, – репортёр широко улыбнулся, но увидев, что Элис не поддержала его настроения, одёрнул себя.

– Мы быстро собрались, точнее, мама уже всё собрала к нашему с отцом возвращению, так что мы, извинившись за скорый отъезд, сразу двинулись в сторону города. Такое нередко случалось и ранее, поэтому я не была удивлена, но для моей мамы такие происшествия были всегда настоящим ударом. Слишком долго она ждала таких поездок, слишком готовилась к ним. К тому же, соседки, которые ждали рассказа о прекрасных выходных, вместо зависти будут теперь испытывать сожаление, под которым, само собой, кроется безудержная радость чужой неудачи.

Солнце палило нещадно, но погода была ветреная, поэтому ехать было достаточно некомфортно: стоит открыть окно и становится холодно, а закроешь – печёт не на шутку. Небо в скором времени стали застилать серые тучи, ветер усилился настолько, что деревья по обе стороны дороги будто танцевали. Но танец этот был необычным: каждый рывок, каждый прогиб был преисполнен какой-то ощутимой даже через призму человеческого восприятия болью. Мама что-то раздражённо бубнила отцу, а он, вместо ответов, просто прибавлял ходу. Я не любила такие напряжённые настроения, особенно, здесь, в машине, где не разойдёшься по разным углам. Такие мелкие перепалки, как правило, заканчивалось домашней ссорой. Ещё и дождь начал моросить, как будто специально угнетая и так унылую обстановку.

Вроде я попросила отца включить музыку, потому что мамино жужжание под стук капель о крышу автомобиля, кажется, и меня начинало наталкивать на мысли об отвратительных выходных. В колонках появился голос ведущего, который что-то говорил про круиз на палубе роскошного катера. Пожалуй, это последнее, что я помню отчётливо…

Элис замерла. В полной тишине было слышно, как она тяжело сглотнула. Спустя какое-то время, она тихо произнесла:

– …Восстановить дальнейшие события я была не в силах, даже спустя многие годы. Всё произошло слишком быстро: гудок машины и свист тормозов. «Нелепое стечение обстоятельств», -как я прочитала гораздо позже в газетах. Фуру, которая двигалась к нам на встречу, занесло на мокром асфальте, и, так как мы ехали по дороге с оградой, всё в совокупности просто не дало шанса отцу уйти от столкновения. Удар был почти что лоб в лоб.

– Меня звали Алиса. Я два месяца пролежала в коме. Когда я проснулась, я узнала, что мои родители не выжили.

Джон поднял голову. Конечно, он в общих чертах был осведомлён о жизни писательницы, но, естественно, не до такой степени и не с такой стороны. Чисто биографические факты не передают и половины того, что чувствует человек в момент происходящего. Даже сейчас, просто услышав это от Элис, таким хрипловатым голосом, Джону казалось будто мир остановился и даже стрелка часов пыталась замедлить свой ход, чтобы не издать звук «тик…….так……тик… так»…