Текст книги "Эта сладкая голая сволочь"

– Пожалуйста! Для меня это важно, – настаивала она. – Мне хочется знать, что ТЫ об этом думаешь. Вдруг я тебя больше никогда об этом не спрошу. И... не спрашивала же я тебя об этом в катакомбах, – добавила она.

Это уже слишком. Не поменялись ли мы ролями? Кто кого пытается проверить на вшивость.

– Видишь ли... – начал я осторожно. – Был такой период в моей жизни, когда у меня оказалось достаточно времени для размышлений. Можно даже сказать, что я намеренно посвятил этому несколько лет, удалившись, насколько это возможно, от суеты. Изучал философию, религии, шаманизм, алхимию и каббалу. И все только для того, чтобы научиться жить, поняв, что ты смертен. Собственно, все перечисленное именно для того и существует, чтобы ты однажды понял. Причем, умрешь ты от атомной бомбы или от аппендицита, особого значения не имеет. Важен факт смерти как явления. И то, что ее не удалось избежать никому.

– Ну и... – Нине явно не терпелось.

– ...и ничего... Человек не может смириться с этой мыслью. И все. Будь он высоколобым философом или представителем примитивного племени из амазонских лесов. Мусульманские мистики, суффисты, например, говорят, что перед Богом ты должен вести себя так, как если бы тебе осталось жить секунду. Перед людьми – как если бы перед тобой была вечность. Дзен-буддисты предпочитают об этом не думать, а жить, словно плыть по течению, в своем потоке. Что касается меня, то мне очень хочется дожить до посмертной славы. А в данный конкретный момент я боюсь, что метафизический сквознячок может выдуть мои последние мозги.

Нина рассмеялась и потребовала вина:

– В баре должна быть заначка.

При этом Нина блаженно улыбалась и сияла глазами с видом человека, победившего в тяжелом бою и теперь справедливо торжествующего победу.

Пиррову?..

Я посмотрел на часы – пять. Нина нарушала установленный веками порядок – сначала набросилась на меня как тигрица, вместо того чтобы, как положено приличной девушке, ждать, когда ее соблазнят, не выпила ни глотка спиртного за весь вечер и бурную ночь, зато теперь, на рассвете, после выяснения отношений между жизнью и смертью, подавай ей вина.

Я высказался на эту тему.

Нина ответила, что, во-первых, она не приличная, а во-вторых, ей было не до того – руки и рот были заняты.

– И не забудь повязать галстук, когда вернешься с подносом, – крикнула она мне, голому, вслед.

У женщины обычно гораздо больше претензий к повседневности, чем к вечности. Мне достался необычный экземпляр, без паузы переходящий от одного к другому.

– По-моему, ты абсолютно безнравственна, – заключил я, подавая ей вино и ломтик козьего сыра.

– Знаешь, забота о моей нравственности провоцирует меня только на большие безобразия, – призналась Нина. – Поди-ка сюда, – поманила она меня пальцем и откинула одеяло. – Выпей со мной и вкуси...

Боже! Она была неописуемо, обжигающе хороша!!!

Я проснулся. На полу, рядом с тапочками, нашел записку, накарябанную на обороте приглашения на какой-то профессиональный семинар. Там значилось: «***** (по европейским нормам). В награду свежий круассан на кухне». Я сообразил, что меня оценили по системе отелей – в звездочках. Ключи от квартиры лежали рядом.

Домой я возвращался вприпрыжку, как подросток с первого удачного любовного свидания. Все во мне пело, то и дело пуская петуха.

Я думал о том, что моя новая возлюбленная обладает внешностью и характером, мечту о которых лелеют все мужчины – романтики, циники, профессиональные сердцееды, сентиментальные прохвосты и даже сутенеры. Естественно-ребячливая, страстно-опытная (очень хотелось думать, что этот опыт именно от природы) любовница и верный друг (это я пока только угадывал). Помножить на фонтанирующую женственность. Прибавить сумасшедшее, ничем в реальности не подкрепленное чувство, что это твоя женщина. В общем – набор, противостоять которому насколько бессмысленно, настолько и невозможно.

Острые воспоминания об этой ночи и сладостное ожидание последующих затмили мне разум.

Глава 7
«Люди непременно хотят быть счастливыми сегодня...»

Люди непременно хотят быть счастливыми сегодня, здесь и сейчас. Они убеждены, что быть счастливым сию минуту – это и означает быть счастливым всегда. Если им сказать, что эта минута (ночь, месяц...) забудется, а расплачиваться за нее придется долго, если не всю жизнь, они не поверят. И правильно сделают. У Бога потом добавки не попросишь. Нужно научиться извлекать из монотонной скукоты бесценные мгновения фейерверка чувств. Сейчас. Не завтра.

Нина хотела быть счастливой немедленно.

...плевать на то, что я практически не знаю Поля... хуже другое – я практически не знаю себя... что на меня нашло?.. набросилась на малознакомого мужчину... хорошо, что у него голова в порядке и что он был в полной боевой готовности... обошлось без пошлостей и банальностей... редкое попадание... джентльмен во всех смыслах... как будто можно быть им в каком-нибудь одном, а в остальных – жлобом...

Не то чтобы Нина постоянно думала о Поле, просто она физически ощущала сладкий комочек в солнечном сплетении, там, куда индусы поместили главную чакру.

А тут еще розы – стоят третий день и отчаянно пахнут. В перерывах между пациентами Нина тыкалась носом в цветы. Еще она вспоминала, как, целуя ее в пупок, Поль утверждал, что это его пуп земли.

Но, несмотря на приятное ощущение в солнечном сплетении, в мозгу что-то царапало.

Поль морщинистый (в меру), как его кот. По-обезьяньи привлекательное лицо (особенно правая половина, без шрама) некрасиво мужественной некрасивостью, которая нравилась Нине в мужских лицах (особенно после ее мужа, писаного красавчика). Руки тонкие, с длинными пальцами (тоже кошачьи), слишком ухоженные, как бы принадлежащие другому персонажу. От него веяло необъяснимой надежностью – Нина считала это главным в мужчине (наряду с умом и особым чувством юмора, позволяющим смеяться в самых сомнительных ситуациях).

...слишком гладко... идеальный партнер, ни малейшей промашки, ни одной неловкости... в постели – нежный барс, в беседе – изысканный балагур... ведет себя как герой романа и к тому же, судя по всему, свободен... слишком... слишком гладко...

Нина уже знала, что так не бывает.

Попугай клюнул Нину в плечо. Больно.

– Ой, извините, – всполошилась хозяйка. – Он старается привлечь ваше внимание.

– Так мне и надо, – сказала Нина. – Вы меня извините – отвлеклась на глупости. У него опухла шейка – придется залезть внутрь и посмотреть, что там. Подержите клюв или сделаем наркоз?

Попугай недоверчиво косился, не желая, видимо, ни того ни другого.

– Наркоз, – сказала хозяйка. – Он, когда злится, пускает в ход когти, а они железные.

Дама с попугаем, из глотки которого Нина извлекла маленькую золотую пуговицу, отквохтав благодарности, ушла. В приемной никого.

Можно выпить чаю. Нина заварила любимый, зеленый с мелиссой, расположилась в кресле для посетителей, задрав на стол уставшие ноги (потопчитесь целый день – животное сидя не осмотришь), и попыталась настроиться на беспечную волну.

Не без удовольствия вспомнила, как Поль прорычал ей слова, вырвавшиеся, казалось, из развороченных внутренностей, а не из зацелованного рта... и почему-то по-английски: «My love...»

Когда потом Нина попросила повторить это, Поль ответил, что у него принцип: не произносить больше одной гениальной фразы в день. «Так что придется потерпеть до следующего раза». Она обещала.

«Неосторожно с моей стороны», – подумала она сейчас. Не хватало, чтобы Поль решил, что она впала в зависимость от него – эмоциональную или сексуальную.

Не расскажешь же ему, как она проскучала несколько лет с дурацким французским мужем-коммунистом, который считал каждую копейку, смертельно завидовал тем, кто преуспел, и презирал тех, кому было хуже, чем ему. Жалкая посредственность с идеологическим крошевом в голове. Только в юности можно было так попасться – накачанные мускулы, белозубая улыбка, клише – французы лучшие любовники, ну и конечно, Париж, сказка для романтических дур...

Потом развод.

Следом тривиальный романчик с женатым человеком – художником-неудачником, уверенным в собственной гениальности, и в связи с этими обстоятельствами обладателем противоречивых комплексов. Не лишенный практичности, он женился на богатой наследнице – единственной и внешне непривлекательной дочке фермеров, к тому же владельцев сети мясных лавок. Брак был скучным, а отношения между супругами лишены какого бы то ни было, даже придуманного, романтизма. Тем не менее о разводе не могло быть и речи – имелся десятилетний наследник, и жена безропотно финансировала все художественные изыскания супруга.

Нина пожинала плоды романа с женатым человеком – одинокие выходные, праздники и отпуска. Правда, сентиментальный возлюбленный, обожавший плакать на ее плече, уверял, что страдает больше, чем она.

– Сейчас художником может стать каждый. Принцип концептуального искусства позволяет создать произведение из чего угодно. Пукнул в пробирку, законопатил и надписал: «Мой пук». Дальше все зависит от возможностей раскрутчика, – разглагольствовал он. – Может, я и лузер, зато у меня есть достоинство. Подстраиваться к ситуации на арт-рынке? Ни за что! Я гордый лузер, – завершал он не без самоиронии после второй или третьей рюмки водки. Он обожал водку, оправдывая это пристрастие мифическими русскими корнями.

Не выдержав очередных самоуничижений (тех, что паче гордости) с возлияниями, Нина бросила ему в лицо:

– Ты не гордый лузер, ты лузер с гонором. Ты не способен любить кого-то. Вся отпущенная тебе Богом любовь уходит на тебя самого.

На этом их отношения закончились.

Потом – дикое одиночество. Спасала работа. Приехав во Францию, Нина сразу поступила учиться. Ветеринар – профессия, о которой она мечтала, но которая на ее родине по непрестижности могла сравниться разве что с сельским учителем. Она же чувствовала себя хорошо только с любимым зверьем.

...и в Поле, несмотря на лоск, есть что-то животное... принюхивается, заходит с разных сторон... осторожно трогает лапой... не лыком шит... видно, прошел через многое – в глазах иногда мелькает такое... о себе ни слова... какую-то ерунду – писатель-шмисатель... пишу, говорит, под псевдонимом, читать не дам, чтобы вкус не испортить, я и сам-то свою писанину не читаю – пишу с закрытыми глазами... она ему: вы что, уже достаточно велики, чтобы позволить себе быть таким скромным?.. он: просто предпочитаю, чтобы имели дело со мной лично, а не с автором сомнительных произведений... подумаешь, не очень-то и хотелось... когда захочется, найду и прочитаю... в кота своего влюблен – сладкая голая сволочь, говорит... это он сам и есть – сладкая голая сволочь... ночью точно был...

Нина потянулась, и по телу ее пузырьками шампанского пробежала дрожь.

– Так и буду его звать, – сказала она вслух, – СГС – Сладкая Голая Сволочь.

Зазвонил мобильный. Миша. Сказал, что у него на завтра два приглашения на заключительный концерт лауреатов балетного конкурса, в театре Champs Èlysèes.

– Пойдешь?

– Пойду, – согласилась она. – Может, кое-кого прихвачу.

– У меня только два приглашения, – уточнил Миша.

– Не волнуйся, на месте разберемся.

Трубку он сдернул сразу, не дожидаясь окончания первого гудка, как будто дежурил у телефона.

– Как поживаешь? – спросила она.

– Временно, – ответил он грустно.

– Чем занимаешься?

– Ищу смысл жизни...

– И как?

– Нашелся сам, вот, ты звонишь.

На предложение пойти в театр, тем более на балет, отреагировал без энтузиазма. Сказал, что есть предложение поинтереснее. Поторговались. Сошлись на том, что будут реализовывать предложения по мере их поступления. Нинино было первым. Предложение Поля, как он определил, неприличное, но захватывающее, решили оставить на десерт.

Нина постановила устроить себе шикарный выход в свет. Подобного не случалось бог знает сколько. В гардеробе ничего подходящего – джинсы, рубашки, свитера – рабочая одежда. Она давно подумывала купить что-нибудь эдакое, женственное, мило-смешное, из серии «надел и пошел», то есть на все случаи светской жизни. Но не было ни повода, ни стимула. Сейчас появилось и то и другое.

У Нины на примете имелся магазинчик в Шатле, где продавали вещи «восходящих» дизайнеров, пока никому не известных, и, следовательно, за разумные деньги. Туда она и направилась.

Оторвалась по полной. И платье, миленькое такое, очень идучее (продавец заверил: «дико сексуальное»), и юбку смешную, полупрозрачную, на кружевной подкладке, и короткий пиджак. И инкрустированную сумочку, которая просилась в руки. Пришлось ко всему этому купить босоножки. Затем настала очередь самого важного в ее случае – нижнего белья. Без Шанталь Томас не обойтись. Наверняка теперь в банковском счете образуется дыра... Черная...

Гулять так гулять!

Нина зашла в экспериментальную парикмахерскую. Вышла оттуда, имея на голове немыслимую косую стрижку. Над ее лицом поработал визажист, определивший тип Нины как «демоническая брюнетка».

– У вас кастинг? – спросил он.

– Еще какой! – ответила Нина.

СГС заехал за ней на спортивной двухместной машине, тесноватой, но явно из шикарных.

Вышел открыть ей дверцу. Притворно ахнул, увидев, и зарокотал всякую ерунду без передышки:

– Вы уверены, барышня, что не ошиблись машиной? И кавалером? Я всего-навсего шофер, но у моего хозяина никогда не было таких красивых девушек. Наденьте темные очки, пожалуйста, чтобы не ослеплять встречные машины...

Она отвечала на все это гордым молчанием (честно говоря, была смущена).

В машине они принялись целоваться.

Не успели войти в холл театра, как к Полю на шею бросилась великолепная рыжая красавица в тонких шелках и защебетала что-то про акробатов пера, которые умудряются прятаться в этом маленьком городишке, словно в джунглях. Потом она представила своего спутника.

– Мой новый будущий муж, – сказала она, сощурившись, – поэт и чернокнижник, а главное – фантастический любовник, Клод.

Тот, ничуть не смутившись, раскланялся.

– А это Нина, – произнес Поль. Сказанное прозвучало примерно как «вот солнце, можете постоять рядом».

Зеленоглазую красавицу звали Ксения, она была похожа на блоковскую незнакомку со шлейфом из духов и туманов.

Подошел Азарий Плисецкий. Ксения и с ним расцеловалась, назвав Азарищей. Представив всех друг другу, она объявила, что праздник можно считать открытым.

– Обратите внимание на второе и третье места – мои ученики, – сказал Плисецкий и, раскланявшись, отошел к другой группе, из которой ему усиленно махали руками.

– Всех-то ты знаешь, – заметил Клод капризно.

– Плисецких, мой дорогой, весь мир знает. А для меня это часть работы. Гламурная журналистика, культюр-мультюр – то, что пользуется спросом. Даже у таких интеллектуалов, как ты, – ответила Ксения.

– А что наш юный финансист? – светски поинтересовался СГС.

– Превратился в матерого авиационного магната, – с гордостью ответила Ксения.

Позже СГС рассказал Нине, что сын «невозможной Ксении» сделал из него богатого человека.

– Я доверил ему свои небольшие сбережения, и он умудрился утроить их за два года.

– Он что, сделал это сидя с соской на горшке? – удивилась Нина. Ксения – воздушное шелковое создание, чьей уверенности в себе она, смущавшаяся в обществе, могла позавидовать, – показалась ей совсем молодой.

– Ну, ей должно быть слегка за сорок. А ее сын Арсений, вундеркинд и финансовый гений, умудрился разбогатеть в девятнадцать лет и заодно превратить в богатых людей несколько безумцев, решившихся доверить деньги несовершеннолетнему. Я один из них[4]4
  В этом эпизоде участвуют персонажи из романа Тамары Кандала «Как вам живется в Париже».


[Закрыть].

– Так ты к тому же богат? – с энтузиазмом воскликнула Нина.

– Скажем, хорошо обеспечен, – скромно потупила глаза Пола Линкс, акробатка пера.

– Прямо великий Гетсби, – с преувеличенным восхищением произнесла Нина.

Ксения снабдила их вытащенным из баленсиаговской сумочки приглашением на два лица. К моменту появления как всегда опоздавшего, запыхавшегося Миши у них уже были билеты с местами в одну из престижных боковых лож. Договорились встретиться в антракте.

Длинное представление обошлось без антракта. И Миша ждал их на выходе. СГС для приличия пригласил Мишу поужинать с ними. А тот с непосредственной радостью согласился.

За столом Миша не ел, а хомячил. И при этом вел умные (как считалось) разговоры.

– Многие считают, что история как броуновское движение, у которого нет законов, – предсказать ничего невозможно, остается наблюдать.

– Разве не так? – подначил его СГС.

– Хм, – Миша в приступе ироничности перестал жевать. – Плотности распределения вероятностей приращений координат броуновской частицы железно подчиняются нормальному гауссовскому закону. А эволюция каждой из координат – винеровский случайный процесс. Так что любой хаос закономерен. Это я вам говорю как математик.

– Сдаюсь, – предварительно сложив приборы на тарелку, поднял руки пересмешник Поль Линкс.

– Ученые, занимающиеся исследованием интеллектуального коэффициента, отметили, что он перестал расти у современных людей. Эффект Флинна. Это значит, что люди достигли промежуточного предела умственного развития. Следующим логическим этапом станет оглупление людей. – Миша сел на своего конька и не собирался с него слезать.

– У некоторых этот процесс уже начался, причем в острой форме, – поддержал его СГС, указывая при этом на себя.

– Быдла везде хватает, – продолжал Миша, слушая только собственный голос. – Но в нормальных странах налажен отбор в правящую элиту, туда совсем отморозки и придурковатые попадают редко. А в ненормальных странах в элиту попадают «по харизме», то есть бешеные – фидели, жириновские, чавесы... Толпа выбирает или из страха, или по приколу...

– По приколу надо бы Церетели выбрать – тот бы все СНГ скупил, родил бы обратно Советский Союз и украсил его своими медными чудовищами, – внесла лепту Нина.

– Идиотизм глобален, никакие заговоры невозможны, включая жидо-масонские, – некому будет исполнять. Единственная область, где человек проявляет все большую изобретательность, это создание средств уничтожения, – гнул свою линию Миша. – Какая же может быть при этом уверенность в завтрашнем дне?

– Никакой. Тем более что дно это двойное, – невозмутимо бросила Нина.

СГС посмотрел на нее с восхищением.

– Покупаю, – сказал он, – шикарный каламбур.

– Я еще много других знаю, – серьезно сказала Нина. – У тебя денег не хватит.

– Буду платить натурой, если возьмешь.

– Возьму! – кивнула Нина.

Миша наконец уловил электричество, разлитое в воздухе, поблагодарил и, не предложив поучаствовать в счете, откланялся.

– Он хороший парень, – поспешила оправдаться Нина. – Из диссидентов. Запущенный, конечно, но это его советская власть ухайдакала.

– Все нормально, – сказал СГС. – Не волнуйся. Твои друзья – мои друзья. Без обсуждений.

– Он знал моего отца, – неожиданно для самой себя сказала Нина.

СГС посмотрел на нее внимательно, но вопроса не задал.

– Мой отец погиб смертью храбрых, – ответила Нина на незаданный вопрос. – И, пожалуйста, ничего не спрашивай, – поежилась она.

– И не собирался. Меру знаю. А собирался я всего лишь попроситься к тебе в постель. Хотя бы в ногах полежать... Свернусь калачиком... – Он состроил жалостливо-просительную физиономию.

В этот вечер они поехали к нему.

После бурного сеанса любви он попросил ее лечь в другой комнате – гостевой.

– Эта кровать недостаточно широка для двоих, – сказал он.

Как будто для влюбленных ложе, будь это даже острие ножа, может быть узким.

Она подчинилась.

Среди ночи Нина проснулась, как от толчка в спину. Села на кровати.

В приоткрытое окно с незадернутой шторой светила полная луна.

У Нины перехватило горло и заныли зубы. К тому же она ощутила во рту странный привкус. Показалось, что это привкус крови. Она сплюнула на ладонь, чтобы убедиться. Нет, обыкновенная слюна. Тут же почувствовала дикую жажду и поняла, что именно она ее и разбудила.

– Тоже мне вампир сраный, – подумала Нина вслух. И в ту же минуту ни к селу ни к городу вспомнила, что она вегетарианка.

Немедленно вслед за этим она опять ощутила толчок в спину, гораздо более сильный. Ее снесло с кровати.

Голая, она пересекла комнату, топая босыми ногами по паркету, и вышла в дверь.

Направо от ее комнаты была ванная. «Попью там», – решила она, не идти же за минералкой вниз, на кухню.

Дверь была полуоткрыта. Нина вошла. Через маленькое окошко лунный свет создавал в холодной, как операционная, комнате спецэффекты, на зависть японскому звукосветодизайнеру. «Бешеные деньги», – подумала Нина.

Самым ярким спецэффектом было сияние, исходящее от предмета на краю раковины. Присмотревшись, Нина узнала большую старинную опасную бритву, она помнила такую со времен детства. Отец ни за что не хотел менять ее на электрическую. Мама ворчала по этому поводу, а отец отмахивался. Бритва лежала в ванной, и Нине строго-настрого запретили до нее дотрагиваться.

«Надо же, как у папы», – Нина протянула руку и осторожно взяла бритву. При этом с полки что-то упало. Нина застыла. Прислушалась. В квартире стояла зловещая тишина.

Крадучись, Нина вышла из ванной и направилась к закрытой двери спальни, откуда вчера вечером ее беспардонно попросили.

Бесшумно повернула ручку. Дверь, издав тихий скрип, отворилась.

Нина застывает на пороге с бритвой в руке.

Поль спокойно спит, уткнувшись лицом в подушку.

Нина на цыпочках подкрадывается к постели.

Крупным планом, как в кино, видит шею Поля и часть лица, правую, со шрамом, вздергивающим губу.

Застывшая Нинина рука с бритвой.

Опять шея.

Бритва приближается к шее.

Рука с силой полоснула бритвой по шее.

Черная кровь хлещет на белую простыню.

Перекошенное от ужаса лицо Нины.

Нина протягивает руку и толкает неподвижное тело. Тело перекатывается на спину.

К бесконечному ужасу, Нина видит, что это не Поль, а ее отец.

Она кричит.

Поль с силой трясет ее за плечи. Она просыпается, в одной постели с ним. Лицо Нины залито слезами. Поль склоняется над ней и покрывает поцелуями лицо, утирая, как ребенку, слезы.

«Желания, подавляемые в течение дня, проявляются в снах», – утверждал старик Фрейд. Так кого же ей хочется убить – Поля или память об отце? – пыталась понять потом Нина. А Поля-то за что?