Текст книги "Исповедь о первой любви. Приключенческая повесть"

Пытался схватить меня за шею, я изворачиваясь, пробиралась к двери. Остальные воры-грабители чистили во всю пассажиров, крик и ругань стояла среди них. Водитель почувствовал ненужный скандал в салоне, переходящий в драку и остановил автобус. Я протиснулась в открытую дверь, сумка осталась внутри, а её ремень у меня на плече. Автобус тронулся. Спотыкаясь, бежала вслед и орала не весть как, но сумку из рук не выпускала. Проверив всё её содержимое, автобус всё же выплюнул ридикюль мне на радость. Отряхнувшись и оглядевшись, счастливая, триумфально прошествовала до своего дома, ограбить себя я тогда не позволила. Пустая сумка и $5 остались при мне.

В один из последующих моих приездов в Никарагуа с уверенностью знатока злачной столичной жизни я вышла из автобуса на неправильной остановке, неосторожно имея золотой браслет на ноге. Народу в ожидании транспорта собралось много. Я выбрала одного из стоявших горожан и попросила подсказать нужную остановку. Незнакомец как-то растерялся, махнув неопределённо в сторону. В этот момент кто-то, совершенно спокойно подойдя сзади, сорвал с ноги этот выбражульный браслет. Я только охнула, а грабитель, лавируя между летящими машинами, перебежал дорогу и остановился, понимая, что его не преследуют. Я собралась обратиться за сочувствием к растерявшемуся парню, а его уже «Митькой звали». Так же виртуозно перебежав дорогу и воссоединившись со своим подельником, они помахали мне рукой и скрылись. А ведь сколько раз говорили мне, чтобы золото на себе не носила!

Вот так иногда я сама шла в стан врага. И надо же мне было из пятидесяти стоявших на остановке человек обратиться именно к этим «дружкам»?

Последнее никарагуанское ограбление оказалось молниеносным.

Как-то вечером я сидела в одном из парков Манагуа со своими друзьями. Наша скамья имела спинку. Тут я почувствовала, что кто-то из-за спины дёргает меня за сумку. Подумав, что это мои друзья подшучивает надо мной, всё пыталась заглянуть за скамью, при этом помалкивала. Пока я крутилась и высматривала шутника, сильнейший рывок оставил меня с одним ремнём на плече, а за ближайшим углом скрылся двенадцатилетний подросток с моим баульчиком. Конечно, он был пуст! Не считая сломанных ручных часов, которые всегда лежали там для веса.

Больше меня не грабили, даже на овеянном дурной славой базаре Ориенталь, где четверо из пяти – воры.

Глава 3. Мой прекрасный дом

Ездить и путешествовать – это красиво. Для осуществления своих желаний нужны были средства. Воровать, как никарагуанцы, я не умела, значит нужно было думать головой и зарабатывать себе на мечту.

Идею мне подал один фотограф, сказав, что в России дешёвая фотобумага. Мне больше можно было не говорить ничего. В Россию я собиралась, где продают фотобумагу – знала.

В следующий мой приезд я уже возвращалась с заказанной фотобумагой разного типа. На таможне сумку нужно было ставить в определённое положение, чтобы её (бумагу) не засветить при прогоне через лучи, иначе весь труд насмарку. Поклажа была очень тяжёлая и тащила её из Астрахани.

Не надо думать, что в Никарагуа не было бумаги. Там было всё, но дорого, а наша – дёшево. Это было началом лихих 90-х. Россия была брошена на произвол судьбы, зарплат не платили, предприятия закрывались, с работы увольняли, часто целые семьи жили на пенсии своих стариков. Период глобального безденежья стал тяжелейшим временем для россиян. Такое положение дел в моей стране послужило толчком для развития «фотобумажной» деятельности в Никарагуа.

Бумагу провозила трижды и только один раз в Москве поинтересовались содержимым багажа. На свой страх ответила, что везу книги для моих друзей, которые учились в России, а теперь вернулись к себе в страну и нуждаются в учебниках, как молодые специалисты. На это не было запрета, поэтому никто даже и не заглянул, но ситуацию восприняла, как предупреждение, что пора прекращать риски в честь шампанского.

Привезённую фотобумагу продавала по всему Никарагуа. Ездила автостопом, при этом стопила только приличные машины, чтобы не ограбили по ошибке, посчитав за американку. Алчность бедняков слишком велика, а это и понятно. Соединённые Штаты совсем рядом и граждане страны часто приезжали в Никарагуа по делам бизнеса или к себе на виллы, поэтому встретить их можно было повсеместно, но, конечно, не в одиночестве.

Операция «Ы» всегда проходила успешно. Все работники фотостудий были моими покупателями. Платили по-разному: кто сразу, а кто потом. Сначала меня фотографировали, чтобы ознакомиться с качеством товара, а качество совсем не уступало американским аналогам, оттого везде в фотостудиях висели мои портреты на моей же бумаге. Это льстило, а круг друзей разрастался.

Доход от продажи фотобумаги давал возможность жить и ездить в Россию, помогать родителям. Имела тогда два гражданства, такой статус был очень удобен. Что бы я ни делала – мне всё доставляло радость и удовольствие, даже несмотря на явные минусы в управлении страной, когда разруха и бедность достались Никарагуа от гражданских войн, ещё предстояло встать из руин, чтобы сбросить с себя груз войны и поднять экономику страны.

Просыпаясь рано утром – я уже была счастлива.

В послевоенном Никарагуа было тяжело всем. А мне всё как-то легко давалось. 95% неработающего населения страны хотели есть. Молодые специалисты, учившиеся в России в моём городе, сидели здесь без работы. Это сейчас они богатые и толстые. У них прекрасные дома, шикарные машины, а тогда…

Моя подруга Бирмания, худенькая, с вечно пугливым взглядом, сейчас превратилась в роскошную даму со стильным маникюром, ярким макияжем на лице и за рулём машины, размером с дом!

А друг Фернандо, когда-то нравившийся всем моим подругам, стал важным и толстым начальником. Любовь к пиву он не утратил! При встрече в 2009 году я даже не смогла его охватить.

Рамиро, двоюродный брат моего супруга, округлел так, что щёки лежали на груди. Он тоже учился в моём городе и дорос до владельца рыбопитомников. Сам их создал на базе одного из государственный предприятий и там выращивал рыбу осетровых пород. А ведь раньше был худым и хитрым. Обладал удивительной способностью приходить в тот момент, когда студенты обедали у себя в комнате, приготовив что-то скудненькое на небольшую стипендию. Дверь изнутри от него закрывали, старались ложками не стучать, а он, стоя за дверью, кричал: «Открывайте!»

Все их судьбы, это и моя судьба, бурная молодость, если хотите, не знавшая усталости в веселье, смешливая, влюбчивая, доверчивая, обнимавшая весь Мир. Рядом с ними – хоть в России, хоть в Никарагуа – прошла часть и моей жизни. Наверное, благодаря моим друзьям их страна меня приняла. Мы встречались, время от времени ездили друг к другу в гости, проводили вместе праздники и устраивали совместные обеды. Такие встречи служили мне отдушиной, где я могла поговорить на русском языке, обсудить общие темы и от души посмеяться.

Жила я в шикарном доме колониального стиля с высоченными колоннами, упиравшимися в потолок. Огромный зал с мозаикой на стенах создавал эхо. В двух внутренних патио росли невиданные мною доселе растения и деревья. Один дворик имел в середине бассейн, а вокруг него в огромных горшках с изображением масок индейцев майя цвели райские цветы. В середине бассейна на островке – высилось дерево какао.

Дом сейчас. Дерево какао заменили ёлкой

Огромные плоды какао по цвету и по форме напоминают мяч в регби. Когда плоды созревали, то их раскрывали, а внутри крупные зёрна в фиолетово-прозрачной желейной оболочке, которые раскладывали на просушку вокруг бассейна. Я любила обсасывать эту приятную жидкость вокруг зёрнышка, черпая их ложкой. Масса была сладкая и прохладная, напоминавшая чернильный кисель. А потом зёрна мололи и варили из него шоколад на утро. Весь дом пропитывался шоколадным ароматом.

Когда привозили с фазенды урожай кофе в мешках, то так же складывали его вокруг бассейна, предварительно спустив из него воду, чтобы кофе не впитывал влагу. И уже кофейный аромат витал в воздухе.

От урожая грейпфрутов исходил цитрусовый аромат. И всем в это время приходилось пить только грейпфрутовый сок, от которого уже хотелось кричать «Караул!» Впоследствии урожаи вывозились для сдачи государству.

Этот прекрасный гостеприимный дом, с царившей в нём благоприятной атмосферой принадлежал замечательному человеку – тёте моего мужа. Звали её Чило. Несмотря на то, что в Никарагуа тётей называют только близких родственников, а не как у нас тётю на улице, я называла донью Чило своей тётей и считала её по-настоящему родной.

Проживала я здесь в отдельной комнате с огромной кроватью с шелковым бельём, оно приятно холодило тело в жарких тропиках. Одну из стен занимало зеркало, перед которым постоянно крутилась, а с потолка свисал вентилятор. Деревянные тёмно-коричневые шкафы для вещей стояли напротив зеркальной стены. Со временем ко мне в комнату перетащили старинную швейную машину «Зингер» с ножным управлением. Тут уж я оказалась при любимом деле и стала заниматься шитьём.

Мой прекрасный дом находился в городке Сан Маркос, что в тридцати минутах езды от Манагуа. Здоровый климат того региона, постоянная температура воздуха +25, отсутствие ветров и удалённость от вулканов, а, значит, недосягаемость землетрясений, к тому же здоровая, не криминальная атмосфера накладывала на Сан Маркос печать не только географически благополучного места в стране.

Это была вотчина семейства Анастасио Сомосы, правителя в Никарагуа. Фактически он был главой страны с 1967 по 1979 годы и последним правителем из семейной династии «Сомоса», которая управляла Никарагуа с 1936 года! Сомоса-младший был богат сам и сделал богатыми своих родственников. Мой свёкор был его троюродным братом. Об этом узнала позже из семейного архива и фотографий.

По сути дела я приехала в эту страну через десять лет после многолетней войны, после свершившейся сразу революции во главе с Даниэлем Ортего, но президентом на тот момент была уже Виолета Чаморро. Её супруг являлся главным редактором оппозиционной газеты «Ля пренза» (она и сейчас существует), был убит сомосовцами, видимо, народ поддерживал вдову за эту трагедию. Сам Сомоса в собственном самолёте в июле 1979 года бежал в Соединённые Штаты. Долго не протянул, был убит из гранатомёта в Парагвае через год. $400 миллионов было вывезено им из Никарагуа!

Не потому так подробно рассказываю об этом правителе, что волею судьбы оказалась среди его родственников, хоть и троюродных, (кстати, ведь я имела и имею его вторую фамилию и даже не догадывалась об этом), а потому рассказываю, что очень уж не везёт этой маленькой стране с президентами. Мне довелось оказаться свидетелем ещё одного скандального политического происшествия в стране, но это случилось позже.

Та семья (клан) была известна всем. Впоследствии я видела их бывшие владения, объехав вместе с супругом на внедорожнике сады и плантации, некогда принадлежавшие близким и дальним родственникам правителя. Конечно, это была лишь малая толика среди неисчислимого количества земель и имущества в виде вилл и дворцов не только в Никарагуа. В городке Сан Маркос я тоже кое-что видела. Но так как к власти приходили то «белые», то «красные», то «троцкисты», то сандинисты, недвижимость то забирали, то возвращали, многие земли и имущество были утрачены.

На соседней улице тогда стоял Дворец Молодёжи, где находился кинозал, дискотека и концертный зал. Ранее там проживали родители свёкра, (его мама была двоюродной сестрой кому-то из родителей Сомосы-младшего), после их смерти во дворце жила младшая дочь, но с приходом к власти Даниэля Ортеги (во второе его президентство после Чаморро) дворец отобрали и тётя Мария Верта сейчас живёт в доме в саду дворца.

В 2009 году я её навестила, а она и не грустит. Говорит, что жить ей стало веселее, всегда музыка в саду и все культурные мероприятия, как говорится, под рукой. А власть здесь меняется, как перчатки и кто знает, дворец могут и вернуть. Но, зачем он ей одной? Все дети живут в Майами и сейчас ей очень хорошо, а принять обратно дворец не хочет. Даже если его захотят вернуть, она ещё подумает.

Занимается донья Мария Верта изготовлением гребней, заколок, ожерелий и браслетов из чёрного коралла и черепаховых панцирей. Этот вид деятельности здесь в Никарагуа не запрещён и по сей день, поэтому всегда с удовольствием принимаю от неё предметы украшений в подарок.

Глава 4. Обитатели моего дома

В доме тёти Чило имелся зал игровых автоматов и магазинчик. Это было её бизнесом. Целыми днями толпы детворы играли в «стрелялки», «пугалки» и «войнушки». Скучно нам не было! До девяти вечера в зале кипели страсти и детский азарт был неутомим. Если бы игроков не ограничивали во времени, то им мало было бы даже суток. Магазинчик же каждодневных продуктов доверялся только Хуане, постоянно проживавшей при доме домработнице. Они с Чило выросли вместе – мать Хуаны служила у родителей Чило, а теперь Хуана служила ей. Называла она меня всегда Тамарин и мы были дружны.

Именно она открывала высоченные двустворчатые двери, похожие на ворота, когда я поздно возвращалась домой. Это она учила меня стирать вещи на каменном «лавандеро», похожем на стиральную доску моей бабушки. Учила отбеливать бельё на солнце и правильно мыть посуду в специальной мойке в саду. Ведь я никому не перепоручала своих обязанностей, всё делала сама, хотя изначально Хуана отдавала мои вещи в стирку, приходившей два раза в неделю прачке.

Хуана учила готовить «винагре», это настойка перца на фруктовом уксусе с обильно нарезанным луком, который надо выдерживать на солнце целый день. Объясняла, как правильно есть незнакомые мне фрукты, как удобнее чистить ананас и кушать его не съедая сердцевину. Мой язык и губы саднило от неправильного употребления этого фрукта. Хуана рассказывала о применении тех или иных овощей, объясняла значение незнакомых слов, фраз и народных поговорок.

Она показывала и рассказывала, как пользоваться в доме незнакомыми мне предметами: плитами, блендерами, грилями, миксерами и разной техникой, которая в СССР ещё не была популярна. Хуана была мне необходима, без неё невозможным казалось всё, она знала ответы на любые вопросы. Хуана была нужным человеком для всех, кто её знал. Люди шли к ней за советом, за помощью, а ведь по своей сути она являлась скромной женщиной и, кажется, совсем не замечала своей значимости для окружающих.

Ещё при доме был приходящий молодой повар Иран, мы очень дружили несмотря на то, что он был гей. Тогда это, всем известное теперь, слово мне ни о чём не говорило и я туманно представляла его значение. Я была родом из СССР! Появлялся Иран рано утром и, проходя под моими оконными жалюзями, благоухал шлейфом своего одеколона. Абсолютный аккуратист и чистюля любил делать перестановку в доме и менять местами горшки с цветами у бассейна. Всегда можно было отличить, кто сегодня готовил обед – Хуана или Иран. Иран всегда готовил замысловато, а Хуана по-простецки. Именно он научил меня танцевать сальцу, меренги и ламбаду. Мы включали музыку на кухне в глубине дома и танцевали, время от времени выглядывая, чтобы нас не «накрыли». Я пела ему наши песни, а он каждый раз просил перевести. Конечно, чтобы перевести наши романсы, народные застольные песни, требовалось извращение ума. Я переводила, превращая каждое произведение в целый рассказ.

Сейчас Иран работает в большом ресторане Коста Рики и в 2009 году я его навещала из России, а заодно ещё раз посетила эту страну. Тогда он взял отгул на два дня и мы много говорили, вспоминали моменты нашей дружбы, как танцевали в доме тёти Чило, бегали на дискотеки, как отбивались шваброй от сумасшедшего общипанного попугая, который озлобившись за невнимание, гонялся за нами вокруг бассейна. Не виделись мы 17 лет. Радость нашей встречи была безгранична. Те два дня пролетели, как мгновение. Здесь же в его ресторане нам приготовили огромную пиццу за встречу, хотели угодить, но лучше бы приготовили «сопа де караколь». Посчитали, что европейцам – европейское.

Иран рассказывал, как ему было трудно найти себе место под солнцем здесь в Коста Рике, тем более с его нетрадиционной ориентацией. Он неоднократно вспоминал обо мне, как я приживалась в Никарагуа. В общем, нам было о чём поговорить.

Тот злой попугай с простым именем Лоро или Лорито, был любимчиком у Чило, много говорящим и почти её ровесником. Подарили ей его в четыре года и до сих пор он рядом. Сейчас попугай здоров и весь в перьях, обоим по восьмому десятку лет. При первой нашей встрече оказался озлобленной и облысевшей птицей с крючковатым клювом на голой голове. Его нрава я боялась больше, чем агрессии наших собак, содержавшихся в специальном вольере. Попугай был настолько хитрым и даже подлым, что все домочадцы, попав в патио, следили зорко за ним. Как только внимание к нему притуплялось, Лоро незаметно сбегал со своего круга и больно щипал за ноги всех подряд. Особенно доставалось чужакам, если их не успевали предупредить заранее о попугае.

Каждое утро в четыре часа Лоро противно орал на весь дом, требуя кормёжки. Выкладывал весь свой репертуар из часто повторявшихся в доме фраз: «Будешь пить кофе? Пойду стирать! Пойду мыть посуду! Чепито-толстенький! Дон Эваристо, зачем пришёл?» – и ещё много чего. Тётя Чило вставала и, ласково приговаривая «Лорито-аморсито», шла его кормить. До сих пор попугай подпускает к себе только её и берёт корм прямо из рук, а репертуар его стал более разнообразен.

Так же в доме работала приходящая служанка по стирке и глажению. Итого прислуга состояла из троих человек. На момент последнего визита (2009 год) их было уже шестеро, а дом расширили и отстроили отель для студентов университета, который открыли в Сан Маркосе кажется в 2008 году. Современные номера с компьютерами заменили зал игровых автоматов. Из живности прибавились попугаи, штук пять и три кокер спаниеля персикового окраса.

Как всегда во многих комнатах жили какие-то чужие люди, дальние родственники и близкие друзья. Они приезжали и уезжали когда им вздумается. Постоянно в доме находились тётя Чило, её внук Чепито-толстый и Хуана. Сыновья Чило с семьями давно и навсегда поселились в Лос-Анджелесе.

Чепито-толстому сейчас чуть больше 25-ти, а когда-то ему было восемь лет и только у него был кожаный футбольный мяч. Все мальчишки терпеливо ждали его на улице, пока Хуана натягивала на толстые ноги Чепито футбольные гетры, майку, шорты и шнуровала кроссовки.

Он выходил на улицу важно и с мячом. Напоминал квадрат. Никто не смел над ним смеяться, а мы с тётей Чило ухохатывались, наблюдая через окно за её внуком. Родился Чепито с шестью пальцами на руках и ногах, вовремя обрезали, чтобы уродливости не было. Сейчас страдает куриной слепотой и в темноте ничего не видит. Полтора центнера весу имеет. Очень любит дискотеку и холодное пиво. Выходит из дому и кричит на всю улицу: «Кто отвезёт меня на дискотеку?»

Да любой, только крикни!

Велорикша, пыхтя, везёт огромное тело на дискотеку. Тётя Чило платит за его проезд заранее. Денег Чепито с собой не берёт, ведь пиво и чипсы ему дают в любом количестве под бабушкин кредит. После дискотеки он снова выходит на улицу и кричит: «Кто отвезёт меня домой?» – и опять пыхтящий велорикша везёт пьяное тело Чепито домой, помогает дойти до кровати и раздеться, но это уже по просьбе доньи Чило.

Все воспринимают Чепито всерьёз, как и в детстве. Попробуй, посмейся! Этот дом кормит полгорода. Каждый день к двенадцати сюда приходят те, у кого к обеду ничего нет, им раздают еду. И так много лет подряд.

Вот в каком чудесном доме я жила.

Спросите – зачем мне фотобумага? А затем, что я не нахлебница, чужое есть чужое, а мне надо было иметь своё. В дальнейшем я рассчиталась сполна, сделав много добрых дел для этой семьи. Мы смогли сохранить тёплые отношения до сих пор.

В последний мой визит Чило не отпускала меня в Манагуа несколько дней, где я остановилась у Бирмании. Нашим разговорам не было конца, я спала с ней в одной комнате, а эта привилегия не для всех. Я знаю, что мне там всегда рады.

Глава 5. Иметь работу было престижно

Случилось так, что мне захотелось устроиться на работу. В том давнем Никарагуа иметь работу было очень престижно, отношение всех окружающих к тебе сразу менялось. Не важно, какой была работа. Совсем не хотелось, чтобы меня считали приживалкой, не те мы люди! Хотя сами никарагуанцы никогда не рвутся в бой, нет работы и не надо, кто-нибудь вроде тёти Чило накормит, к тому же протяни руку и вот тебе банан, апельсин или манго. Такая тенденция, как ни странно, замечена мною во многих странах с жарким климатом, как-будто они не спешат развиваться, всё само собой когда-нибудь придёт.

Моё желание работать повергало многих в недоумение, ведь Чило всё даёт! Шансов устроиться на работу было 5% из 100. Никто не верил в успех моих замыслов, кроме тёти Чило. Кому нужны певцы-мудрецы в полуразрушенной стране? Работа должна была быть какой-то другой.

Прознала о немецком институте им. Эрнста Тельмана – это на уровне нашего техникума тогда или же колледжа сегодня. Находился он в соседнем городе Хинотепе. К директору, рыжеволосому и высокому немцу Освальду, мы с супругом поехали вдвоём. Улыбчивый и простодушный немец на работу меня взял из уважения к европейской внешности и определили меня преподавателем (так я думала) на отделение кройки и шитья. Язык уже немного знала, да и немцы говорили по-испански.

К тому моменту в последний раз я шила вещи только на свою куклу, да и то вручную! Кроме своего прямого назначения по обучению студентов техникум так же получал заказы на пошив униформы для полиции, школ, охраны и я рьяно бросилась её отшивать. Толком ничего не умея и не зная, должна была ещё что-то показывать ученикам, поэтому задерживалась допоздна, чтобы набить руку на индустриальной швейной машине и научиться кроить.

Первую зарплату пошла получать через неделю. К моему удивлению её не оказалось. Возмутилась и потребовала у Освальда денег. Освальд призадумался, того ли он взял? Директор уже не улыбался и всё пытался мне что-то объяснить, но я была неумолима. Сошлись на том, что на следующей неделе зарплату мне выплатят. Позже поняла, что взяли меня тогда просто стажёром, а я у них денег требовала.

В институте работали немецкие преподаватели и никарагуанцы, учившиеся в Германии. Часто устраивались корпоративные вечеринки для персонала, спортивные состязания, праздники и очень весело нам там жилось. К концу недели проводились какие-то игры, разыгрывались лотереи, а секретная почта на день Святого Валентина понравилась мне больше всего, когда я получила самое большое количество любовных посланий.

Обедали мы при институтской столовой и, чтобы попасть в неё, надо было пройти через всю территорию учебного заведения. К этому дефиле я готовилась тщательно. Моим поклонником был весь мужской пол, а женский – относился к этому ревностно. Изо всех корпусов по пути моего следования выходили студенты и преподаватели, уподобляясь своим ученикам. Похоже, они к этому тоже готовились и комплименты каждый день были разными. Сначала меня это забавляло, какой женщине не нравятся комплименты? А потом ходить сквозь строй надоело. Проработав у Освальда полгода, поехала в Манагуа устраиваться на филиал американской швейной фабрики «Levi, s», что на конкурсной основе.

Перед этим всю ночь не спала, переживала. Встав раненько, приехала на такси в шесть утра занимать очередь на конкурс, а там никого. Фабрика начинала работать в восемь часов. Охранник пропустил во двор, где я пристроилась среди мешков с обрезками и стала завтракать. Потом решила вздремнуть, пока никого нет.

Разбудили, когда уже было полно народу. Впускали нас по три-четыре человека. Меня всё ещё не вызывали и я приступила к макияжу. Всё время кто-нибудь выходил из корпуса или с любопытством выглядывал из-за двери и я прекрасно понимала, что всё внимание было обращено на меня. Некоторые «конкурсанты» слегка похохатывали, думаю, над моим утренним дрёмом, а мне всё это уже начинало надоедать, я же не на смотрины приехала, а на работу устраиваться.

И тут вдруг меня пригласили, почти последнюю, видимо, специально оставили на закуску поиздеваться. Опыт работы на индустриальных швейных машинах у меня имелся, техникум помог. Чувствовала себя уверенно. Решила, что отсюда не уйду просто так.

Принесли мне партию работы и грудой положили на край стола, а я тут же её сделала и потребовала следующую, потом ещё и ещё. Приказала инженеру, чтобы работу мне давали без задержек. Я ещё не знала, что он инженер, думала подсобник, а себя считала почти принятой. В итоге ушла в шесть вечера, наверное, никто не посмел меня выставить раньше.

Решив, что я уже принята на работу без вопросов, явилась следующим утром в половине восьмого и уверенно заняла вчерашнее место. Охраннику сообщила, что уже официально принята на работу. Позже явились сотрудники, инженера и профессора, а я уже грозно сидела за рабочим столом в ожидании новой партии рубашечных воротничков. Это всех повергло в некоторое смятение, ведь меня никто не звал. А меня не надо звать, я сама прихожу! Мне ваш конкурс без разницы! Я вне конкурса! Самоуверенности было не занимать, которая с годами сдулась, как шарик и незаметно трансформировалась в мудрость, в более глубокое понимание жизни.

Так я осталась на фабрике. Смешки и ухмылки сотрудников меня ещё сопровождали, пока не стала делать в день по шесть норм! Появились злопыхатели, а мне всё равно. Оставаясь на фабрике до девяти вечера, могла делать и девять норм! Со мной сверхурочно оставался повар, электрик, механик и охрана. Они меня обслуживали, пока я работала. Среди операторов швейных машин я имела самую высокую зарплату.

Фабрика производила джинсовые вещи «Levi, s», хозяева американцы, муж и жена, выходцы из Сальвадора. Донья Элизабет ко мне относилась по особому, выписывая частые премии за работу. Эта очень красивая женщина одевалась в стиле «Шанель», всегда благоухала изысканными ароматами и имела прекрасный характер. Я её обожала. А когда через год уезжала в Россию, чтобы вернуться вновь, то донья Элизабет пригласила меня в кабинет попить кофе и выписала чек на $600. На эти деньги тогда в Никарагуа можно было жить десять месяцев.

А ещё она попросила привезти с собой десять человек из России вроде меня. Она всем гарантировала работу. Конечно, абсурд, но приятно. Ведь в это время за окном стояла толпа народу. Люди искали рабочие места, но всем отказывали за неимением тех самых мест.

Туда же, на фабрику, я устроила ещё одну свою русскую подругу. Я умоляла донью Элизабет её взять. Мы с Наташей жили в одном городе в России и я познакомилась с ней задолго до отъезда из Астрахани благодаря нашей общей подруге Бирмании. Я хорошо знала её целеустремлённый характер, её настойчивость, трудолюбие и её замечательную семью. В отличие от меня Наташа вышла замуж за никарагуанца ещё в Астрахани. Он говорил ей тогда, что беден, а она сказала: «Ну, и что? Мы тоже бедные». Это при всём при том, что её отец – художник и их большая квартира отделана с художественным вкусом – отчеканенные панно и картины в витиеватом багете украшали стены с претензией на роскошь.

В Никарагуа Наташа познала нищету. В какой-то дальней провинции лачуга с земляным полом стала её домом. Большая семья с ватагой детей встретила её настороженно. Кровать у каждого члена семьи была отделена тряпкой-шторой и Наташа всю ночь смотрела в пустой оконный проём в ужасе, что кто-то в него влезет. Её логическое мышление отказывалось понимать, что в такие жилища воры не приходят.

В работе на фабрике Наташа тоже показала класс, устроившись на жизнь в сарае вместе с супругом у дальних его столичных родственников. Таким был её первый шаг к карьере. Сейчас она живёт в Лос-Анджелесе и у неё всё хорошо. А тогда она каждый вечер стирала одну и ту же футболку, чтобы утром надеть снова, но чтобы вернуться в Россию – не могло быть и речи. Поражений мы не принимали.

Когда она в первый раз посетила мой дом в Сан Маркосе, то с ней случилась истерика. Наталья не могла понять, почему у нас всё так по-разному. Мне было горько. Я не знала – почему? Так случилось.

Её супруг оказался предателем, хоть я и не судья, трудностей не потянул и, бросив свою русскую жену в чужой стране, удобно пристроился в другом месте. Наташа осталась жить в сарае родственников мужа в Манагуа и работала со мной на фабрике. К счастью посольство США выдало ей туристическую визу. Подруга уехала из Никарагуа. У нас с ней начались крутые повороты судеб – у неё свои виражи в Штатах, а у меня мои. Я ничего не знала о жизни моей подруги.

Мы встретились с Натальей через много лет в России, она занималась на тот момент своей карьерой медика в США, хотя имела высшее экономическое образование ещё у себя на родине. Последний раз виделись совсем недавно и я с трудом узнала подругу молодости. Наталья приехала в наш город навестить родителей. Искала меня по старому адресу, но я давно уже сменила место жительства и работы. Мы нашлись каким-то чудом. Было много слёз и воспоминаний.

Сейчас она врач-онколог. Имеет среднее и высшее медицинское образование, которое получила в Лос-Анджелесе. Владеет в совершенстве не только разговорным английским (кроме испанского), но и профессиональным медицинским языком, понятно, что в силу своей специальности. Но, если учесть, что медицинские термины столь сложны и разнообразны даже для наших специалистов, то можно представить, как трудно все их изучить и понимать на чужом языке.

Сейчас Наталья отличный специалист, пользующийся уважением в кругу коллег. Прозвище у неё – Гений. Ради карьеры пожертвовала своей личной жизнью. Надо было выбирать. Хотя что это я? Не совсем пожертвовала! Была у неё любовь всей жизни. Коллега по работе стал её свободным супругом, то есть в свободных отношениях они состояли. Мода у них там такая, оставлять друг другу шаг для отступления. Доктор-израильтянин воспользовался этим шагом. Прожив с Наташей несколько лет, женился на своей землячке и устроил пышную свадьбу на весь город. Свободные отношения исключались и они надели друг другу кольца на палец. Такая вот несовременная оказалась новая жена доктора. А Наташа что? Окаменела, застыла, даже плакать не могла, а через три дня после свадьбы любимого встала утром и посмотрела в зеркало. Вместо красивого белокожего лица на неё смотрела искажённая гримасой маска. Паралич лицевого нерва случился на фоне эмоциональных переживаний, да так и остался.