Текст книги "Генеральный секретарь ЦК КПСС, первый президент СССР Михаил Сергеевич Горбачёв"

Москва, МГУ, Раиса

В 1950 году Михаил Горбачёв поступил без экзаменов в МГУ имени М. В. Ломоносова. Свое поступление на юридический факультет он объяснял, не выделяя особых заслуг: «После войны, выбившей миллионы молодых людей, в стране был такой голод на квалифицированные кадры, что для поступления в вуз достаточно было только желания. У нас из школы даже те, кто учился много слабее меня, почти все поступили». Тем не менее для провинциального подростка это, конечно, поступок, выделявший среди тех, кто «много слабее»: «У нас ведь никогда не переводились Ломоносовы».

Р. М. Титаренко в год поступления в Московский государственный университет. 1949 г.

Для зачисления без экзаменов, как это произошло с Михаилом, надо было быть медалистом. Михаил окончил школу только с серебряной медалью («четверку схватил по немецкому»). Обладание медалями давало существенные льготы при поступлении. Медалистов было немного (1–2 на школу), их ставили в пример, им завидовали, на них хотели быть похожими. Но серебряные медалисты все-таки сдавали один вступительный экзамен.

Жажда учиться и стремление вырваться в большой мир были столь сильны, что он готов был подать заявления сразу в пять вузов. Но нацелился все же на элитные московские вузы. Профессии, получаемые на выходе из института, пользу от них не всем на селе было уразуметь. Например, от профессии дипломата. В конце концов, Михаил отправил документы на юрфак МГУ.

Его «зачислили с общежитием» даже без собеседования. На решение приемной комиссии принять без собеседования вполне могли повлиять его нетипичные анкетные данные. Провинциальный школьник, а не фронтовик, он отличался от большинства своим рабоче-крестьянским происхождением, и в особенности главным козырем – орденом. К тому же в свои девятнадцать успел стал кандидатом в члены партии еще в школе.

В сентябре 1950 года мать собрала чемодан с нехитрыми пожитками, Михаил в своем единственном костюме сел на поезд, отправлявшийся в Москву. Он впервые покидал Ставрополье и уносился – на этот раз уже не в мечтах – в другой, неизвестный ему и уже потому притягательный мир.

В тогдашних условиях его отъезд был равнозначен первой поездке за рубеж, поскольку и вправду выводил его за границу единственного и привычного мира. Поезд нес его через лежавшую еще в руинах и пока малоизвестную ему страну. Михаил с волнением всматривался в подлинную драматическую реальность жизни миллионов людей. Пять лет спустя он без особого желания вернется на работу в Ставрополь и проведет в родном крае еще 23 года, но это будет уже совсем другой человек.

Все для провинциального юноши было впервые: Красная площадь, Кремль, Большой театр – первая опера, первый балет, Третьяковка, Музей изобразительных искусств имени Пушкина, первая прогулка на катере по Москве-реке, экскурсия по Подмосковью, первая октябрьская демонстрация…

«Худощавый мальчик, небольшого роста, и вместе с тем с медалью или орденом на застиранной гимнастерке. Юрфак в те времена был полон таких гимнастерок, да и орденов с медалями хватало. Однако они принадлежали студентам отнюдь не мальчикового вида. Дело было после войны, и факультет четко делился на “школьников” и “фронтовиков”. “Так кто же он, этот Мишка Горбачёв – сын полка”, – недоумевали мы, то есть “школьники”. Возможно, такой же вопрос будоражил и “фронтовиков”. Вскоре ситуация разъяснилась. Студент Горбачёв не был фронтовиком. Он вроде бы еще подростком получил свой орден или медаль за трудовые подвиги на полях родного Ставрополья. Итак, в наших глазах он не имел статуса “фронтовика”, но и не попадал в сословие “школьников“. Наверное, так же воспринимали его и “гимнастерки” – фронтовики. И, кто знает, возможно, это обстоятельство сыграло свою роль в формировании личности и судьбы юного Миши Горбачёва». Михаил в университете стал заместителем секретаря комсомольской организации юридического факультета по идеологии. Вспоминает он, его считали чуть ли не «диссидентом» за радикализм. Однако была лишь сохраненная им в Москве привычка спорить с преподавателями. Она выглядела в глазах тех, кто ему симпатизировал, диссидентством… В восприятии студентов университет был храмом науки, средоточием умов, очагом молодой энергии, порыва, поиска. Преподавательский состав был разнообразный и оригинальный. Многие знаменитые ученые, академики преподавали в МГУ, вели там лекционные курсы. Их лекции открывали новый мир, целые пласты человеческого знания, вводили в логику научного мышления, дискуссий. «Профессор Галанза, – вспоминал однокурсник Горбачёва Леонид Волков, – в пронзительно-голубых глазах которого застыла какая-то безнадежная печаль, читал нам всеобщую историю государства и права. Законы царя Хаммурапи и законы Солона, Великая хартия вольностей… Все это он читал как стихи на память, но как бы про себя. Или, может быть, для себя, поскольку понимал, что сидящим амфитеатром юным болванам всего этого блеска и нищеты мира не понять и не запомнить. И на экзаменах разрешал заглядывать в книжки и шпаргалки… А была ведь еще история политических учений – от Аристотеля до наших дней. Громогласный армянин, профессор Кечекьян читал ее, разумеется, с классовых позиций. Но они были как бы за скобками. А в мозг ввинчивались интереснейшие вещи и звонкие имена: швейцарец Блюнчли – органическая теория, Огюст Конт – позитивистская теория, Леон Дюги – солидаризм».

Юридический факультет давал весьма разносторонние знания, но нужно было учиться пользоваться ими. Да и как не спорить, не научаться владеть словом, учиться убеждать и переубеждать других? Михаил часто задавал вопросы, уточнял, обращая внимание на себя. Усвоение собственно юридических предметов требовало основательного знания современных социально-экономических и политических процессов и должно было происходить в контексте овладения основами всех общественных наук.

Первые три года учебы Горбачёва совпали с годами «позднего сталинизма», нового витка репрессий, знаменитой кампании против «безродного космополитизма» и т. д. Шли большие факультетские собрания. Атмосфера была предельно идеологизирована. Как и повсюду, господствовали беспрекословные схемы сталинского «Краткого курса истории ВКП(б)», признававшегося эталоном научной мысли. Учебный процесс ощущал на себе жесткие идеологические рамки, они давали о себе знать на лекциях, семинарах, в диспутах на студенческих вечерах. Это понимание подтверждалось и закручиванием гаек во всех областях – идеологии, культуре, науке, политике, затронувшим немалое количество населения. Михаил «уходил» в читальные залы библиотек, занимался самообразованием, наверстывал пробелы знаний, не заполнявшиеся вузовскими учебниками и «рекомендуемой» литературой для чтения. Часто в этом лежала юношеская потребность самостоятельного мышления и взросления. Михаил Горбачёв позднее вспоминал: «Я, в общем, дважды пережил ситуацию, связанную со Сталиным. В первый раз, когда умирает Сталин. Я студент Московского университета. У нас тогда еще отношение к Сталину не поколеблено было, вера сохранялась. Я ведь вступал в 10-м классе в партию, выбирал тему о Сталине, писал сочинение, я верил в коммунизм, верил в Сталина, верил в победу, в его роль в завоевании победы. Но мы ведь были детьми своего времени. Надо было многому совершиться, чтобы я дошел до того, что занялся борьбой со сталинизмом. А тогда это так было. И мы стоим со Зденеком Млынаржем – это помощник Дубчека по Пражской весне, мы с ним учились на одном курсе, в одной группе – стоим в мертвой тишине – умер Сталин. И Зденек спрашивает: «Мишка, что же с нами будет?» Вот состояние… Это шок был».

Годы учебы в Московском государственном университете решающим образом повлияли на формирование личности Михаила Горбачёва. Московский университет был не только средоточием людей разного образа мыслей, разного жизненного опыта, разных национальностей. Здесь перекрещивались человеческие судьбы, иной раз – на мгновение, но нередко – на долгие годы. Первые связи с иностранцами у Горбачёва появились во время учебы в МГУ, где училось много иностранных студентов. Например, с чехом Зденеком Млынаржем Михаил Горбачёв сдружился, поддерживал отношения всю жизнь. Горбачёв жил в студенческие годы в МГУ с Млынаржем в одной комнате. Интересно, что Млынарж после обучения в СССР, как и Горбачёв, пошел на партийную работу, в 1968 году, став секретарем и членом Президиума ЦК КПЧ, оказался одним из вождей так называемой Пражской весны. Под железным покровом сталинского режима все-таки билась крамольная политическая мысль. Быть может, именно дубовая жесткость сталинских идеологических конструкций с особой силой возбуждала страсть к интеллектуальному противодействию.

Тем не менее дипломную работу студент Горбачёв написал на тему, ему близкую: «Участие масс в управлении государством на примере местных Советов». Материал собирал в Киевском райсовете Москвы и его исполкоме. «Немалая часть работы была посвящена показу… преимуществ социалистической демократии над буржуазной» – так он оценил основной мотив, двигавший им в исследовании. Ему предложили пойти в аспирантуру на кафедру колхозного права. Эту сторону советской «правовой» реальности он хорошо знал из фактов жизни своих родных и близких. Горбачёв отказался. По принципиальным соображениям. Заметим, что учившийся на соседнем факультете рядом с будущей женой Горбачёва «Отличник Мамардашвили», как напечатано в газете «Московский университет» от 6 января 1953 года проваливает экзамен по политической экономии социализма: «не смог правильно разобраться в вопросе о двойственной природе крестьянского хозяйства». В те годы в бывшем СССР колхозное право – отрасль права; совокупность установленных либо санкционированных Советским государством правовых норм, закрепляющих основные принципы, формы и порядок организации и деятельности колхозов. Эти нормы регулировали отношения власти с членами колхоза, семьями колхозников и колхозными дворами, организацию и деятельность выборных колхозных органов. В эти годы во всех кинотеатрах шли «Кубанские казаки», фильм и по сюжету, и по месту действия ему очень знакомый. Фильм и сегодня многим нравится весельем, радостными героями, богатой жизнью, песнями. Но, видимо, помня семейные истории, Михаил Сергеевич отказался развивать эту тему с научной стороны… Колхозное право он позже назвал «дисциплиной абсолютно ненаучной». Кафедра тоскливая, и научные перспективы грустные. Именно поэтому мы сейчас подробно остановимся на том, как Михаил Сергеевич сблизился с Раисой Максимовной.

Но для этого пора рассказать и о другом центре, тесно связанном с МГУ, о знаменитой Стромынке. Вначале немного о ней самой. Скромное приземистое здание, бывшая солдатская казарма еще «проклятого самодержавия», стало для многих студентов из «периферии» подлинным домом. В этом студенческом общежитии первокурсники (и с ними Горбачёв) живали по 22 человека в одной комнате, на втором курсе – 11, на третьем – 6. Но молодых это не сильно тяготило. Весело было, бытовые трудности еще не обременяли. Жесткий коммунальный быт, разумеется, сразу высвечивал индивидуальные черты характера каждого. Михаил – в этом, видимо, проявлялось его деревенское воспитание – естественно вписался в этот студенческий «колхоз»: продукты и гостинцы, получаемые им время от времени из дома, тут же делились на всю комнату, которая вскоре, после того как он был избран ее старостой, завоевала звание образцовой в общежитии. Привитая родителями отзывчивость могла поднять его среди ночи зимой, чтобы отдать свое теплое пальто приятелю, спешившему на вокзал встречать кого-то. «Тогда ведь всем, что у кого было, делились. Гардероб у студента личным никогда не был», – рассказывал Михаил Сергеевич про свою жизнь на Стромынке много лет спустя. Из общежития в университет на Моховой ездили со станции «Сокольники», куда, как правило, без билета добирались на трамвае – по утрам его подножки и даже сцепки между вагонами были облеплены студентами. Девушек всегда галантно заталкивали в вагон. Стромынское бытие описал и Солженицын в романе «В круге первом». Там жили (и оставили воспоминания о нем) создатели советской атомной бомбы.

Двор легендарного общежития МГУ на Стромынке. Через него прошли все студенты послевоенных лет.

Стромынка была для студентов очагом подлинной культуры. В студенческий клуб на Стромынке приезжали знаменитые певцы и актеры – Лемешев, Козловский, Обухова, Яншин, Марецкая, Мордвинов, Плятт и другие. Цвет театральной Москвы. Сами актеры рассматривали свои выступления как выполнение почетной обязанности прививать молодежи чувство прекрасного. Это было замечательной, уходящей в дореволюционную эпоху традицией художественной интеллигенции, к сожалению, сегодня почти утраченной. Студентов из разных городов и весей такие встречи действительно приобщали к настоящему искусству.

Студенческая молодость. М. Горбачёв с друзьями-однокурсниками. 1950-е годы.

Работали в клубе многочисленные кружки, начиная с домоводства, где могли научить жарить яичницу и перелицевать старое платье или брюки, и кончая кружком бальных танцев, увлечение которыми было в те годы чуть ли не повальным. Время от времени в стенах клуба устраивались танцевальные вечера. Михаил пишет, что бывал там довольно редко – предпочитал книги. Но друзья по курсу заглядывали туда частенько. «В один из вечеров осенью 1951 года я сидел в комнате общежития и готовился к семинару. Вдруг ко мне буквально вбежали мои друзья Юра Топилин и Володя Либерман и наперебой начали приглашать меня пойти с ними в клуб… «Там такая девчонка! Новенькая! Пошли!» Миша «пошел, не зная того сам, навстречу своей судьбе».

«Такая девчонка» – Раиса Титаренко спустя годы коренным образом изменит функцию кремлевской жены. Тогда еще наши люди не привыкли, что во главе государства могут стоять не вожди, а люди. Власть в их глазах всегда носила сакральный характер. А Горбачёвы – их жизнь в детстве, отрочестве, юности не отличить друг от друга – просто люди. Разве что отец у Раисы Максимовны в первом поколении – рабочий, гегемон, на которого делала основную ставку ВКП(б). И Михаил, и Раиса образованнее других, но – земные люди, которые больше всего ценят свободу, интеллект. По их пути после войны шли тысячи юношей и девушек, он вдохновлял и тех, кто когда-нибудь добьется настоящей свободы для обыкновенных людей.

Раиса Титаренко – студентка философского факультета, любила «Маленького принца» Антуана де Сент-Экзюпери, маленького человечка, делающего большие, добрые дела. Ходила в школу, на пионерские сборы, потом на комсомольские собрания. Гордилась Магниткой, Днепрогэсом, Комсомольском-на-Амуре, челюскинцами, Валерием Чкаловым, Валентиной Гризодубовой. Восхищалась подвигом Александра Матросова, Зоей Космодемьянской, молодогвардейцами. Зачитывалась книгами о далеких путешествиях, дальних странах, городах, о капитанах дальнего плавания… Дети этих лет играли в войну, искали клад…

Отец, Титаренко Максим Андреевич, 1907 года рождения, украинец, в Сибирь приехал весной 1929 года из Чернигова. Всю жизнь Максим Андреевич проработал в системе железнодорожного транспорта. Первой железной дорогой, которую отец строил, была дорога Рубцовск – Риддер на Алтае. Его родители – отец, Андрей Филиппович, и мама, Мария Максимовна, – бросили в селе землю и перебрались на жительство в город – Чернигов. Бросили, оставили землю, потому что не могли прокормиться с нее.

Отец в поисках работы приехал с товарищами в Западно-Сибирский край (сейчас это Алтайский край). Приехал на строительство железной дороги. Строительство дороги проходило через село Веселоярск, где родилась в 1913 году русская сибирячка, мать Раисы Максимовны – Александра Петровна.

В Веселоярске и сошлись судьбы родителей. Раиса – первый ребенок в семье, родилась 5 января 1932 года. По православной традиции ее, как и Михаила, крестили на квартире у священника. Имя выбрали не из святцев сами родители. Отец потом объяснил, что для него оно означало «рай». Райское яблочко…

Родители матери, Пётр Степанович Парада и Анастасия Васильевна, потомственные крестьяне. Легко ли им жилось? Не процветали крестьяне и в семье матери Раисы. Тяжкий, беспросветный труд. Земля, скотина, скудная еда.

В начале 30-х годов семья деда была раскулачена, лишилась земли и дома, стала жить временными заработками. А затем деда обвинили в троцкизме, арестовали, и он бесследно исчез. Мама, говорит Раиса Максимовна, до сих пор не знает, кто такой Троцкий, а дед и тем паче не знал. И вообще до сегодняшнего дня мать не может понять, в чем провинился ее отец. Мать часто рассказывала маленькой Раисе о каторжной жизни бабушки: пахала, сеяла, стирала, шестерых детей кормила. И – всю жизнь молчала… Бабушка умерла от горя и голода как жена «врага народа». И оставшиеся четверо детей были брошены на произвол судьбы…

Война шла по пятам. Война в Испании. Война финская. Халхин-Гол. А внутри страны? Тридцатые годы – «враги народа». Раиса Максимовна помнила, как в первом – втором классах в школе вымарывали в учебниках портреты Егорова, Блюхера, Тухачевского. И наконец, Отечественная война.

По характеру мать была строгая и требовательная. Когда провожали на фронт отца на переполненном вокзале, многие женщины даже теряли сознание. Мать застыла от горя, но «Надо держаться!».

Сорок первый – сорок пятый. Миллионы потерянных жизней, миллионы жизней покалеченных. Опустошенные дома, осиротевшие семьи, разрушенные города, села, сожженная земля…

А главной целью своей жизни мать Раисы видела – дать настоящее образование собственным детям. И действительно всем детям дала хорошее образование. Но и после войны семья по-прежнему жила, как живут перелетные птицы. В связи с частыми переездами семьи пришлось менять много школ.

И все-таки в школе были любимые преподаватели и подруги. Репетировали в школьном хоре. Пели. Ставили спектакли на школьных сценах. Помогали семьям погибших. Торжественные клятвы давали друг другу: быть верными, быть всегда вместе, помогать, не скрывать ничего друг от друга. Скрепляли клятвы «честным пионерским», «честным комсомольским».

Десятый класс в семнадцать лет Раиса окончила в городе Стерлитамаке, в Башкирии, с золотой медалью.

Познакомились. Раиса Титаренко, оказалось, училась в том же здании университета на Моховой, что и Михаил Сергеевич (но, на философском), и жила в том же общежитии. Настроенный мистически во всем, что касается жены, Михаил Сергеевич удивлялся: «Как я не увидел ее раньше – не могу понять». С этого самого момента для будущего президента «начались мучительные и счастливые дни». Почему «мучительные»? Михаилу казалось, что знакомство с ним «не вызвало у Раи никаких эмоций». Она отнеслась к знакомству «спокойно и равнодушно. Это было видно по ее глазам». Он почему-то побежал за паспортом, чтобы доказать, что старше ее на целый год, стал искать новой встречи. Михаил Сергеевич вспоминает, что очень хотел «произвести впечатление», но опасался, что «выглядел ужасно глупо». Михаил Горбачёв до сих пор относится к этому случаю очень серьезно. Настолько серьезно, что подробно излагает его в своих политических мемуарах и, не замечая того, объясняет нам смысл одной размолвки. Он и спустя годы после смерти Раисы Максимовны переживает, скорее всего, случайную (а может, и намеренную) попытку проверить любимого человека просьбой расстаться: «Мы долго шли молча. Уже подходя к Стромынке, я сказал Рае, что просьбу ее выполнить не могу, для меня это было бы просто катастрофой. Это и стало признанием в моих чувствах к ней». Когда молодые дошли до своего общежития и Михаил назначил Раисе свидание через два дня, она все-таки решительно сказала: «Нам не надо встречаться», – а он твердо ответил: «Я буду ждать». И они встретились. И продолжали проводить все свободное время вместе. «Бродили по московским бульварам, делились сокровенными мыслями, с удивлением и радостью находили друг в друге все то, что нас сближало». Значение этого длительного процесса для дальнейшей судьбы и карьеры влюбленного студента было огромно. Завершение ознаменовалось тем, что «в июне 1952 года… мы проговорили в садике общежития на Стромынке до утра… В ту июньскую ночь, может быть, до конца поняли: мы не можем и не должны расставаться. Жизнь показала: друг в друге мы не ошиблись». Раиса Максимовна вспоминала, что Новый, 1954 год они встречали с Михаилом Сергеевичем в Колонном зале. Ей помнилось, что окружающие «как бы тянулись» к ним. «И рождалось ответное теплое, дружеское чувство. Храню его до сих пор».

Михаил надеялся, что и без всякой аспирантуры останется в Москве. Будучи секретарем комсомольской организации, он входил в состав комиссии по распределению и знал, что распределен в Прокуратуру СССР. Там он займется «надзором за законностью прохождения дел в органах госбезопасности» (в связи с начавшейся реабилитацией жертв сталинских репрессий). Но Михаил узнал, что «правительство приняло закрытое постановление, категорически запрещавшее привлекать к деятельности центральных органов правосудия выпускников юридических вузов». Молодой юрист мог бы, конечно, попытаться «зацепиться за Москву», из-за этого у него даже был небольшой конфликт с Александрой Петровной, матерью Раисы Максимовны. Родители Раисы, которых они навестили после окончания учебы, сообщение о том, что муж срывает ее с аспирантуры и тащит за собой в глухую провинцию, встретили без энтузиазма.

Раиса все же поступила в аспирантуру, однако вслед за мужем, распределенным в Ставропольскую прокуратуру, переехала в Ставропольский край. Михаил решил вернуться на родину. В университете деревенский паренек приобрел столичный лоск, друзей, связи, знания, членство в партии, но главное – жену. Но законный брак был зарегистрирован еще не так скоро – только 25 сентября 1953 года, т. е. в начале четвертого курса. Свадьбу сыграли в диетической столовой студенческого общежития на Стромынке. Деньги Михаил сам заработал летом, убирая на комбайне хлеб. Платье заказывали вместе в московском ателье у метро «Кировская», но на туфли не хватило – их Раиса одолжила у подруги. Уже поженившись, они с Раисой по-прежнему проживали порознь из-за нехватки комнат в общежитии. Как пишет их дочь, Ирина, «если говорить о любви, то…. у них отношение друг к другу было более бережным, чем сейчас у нас. Они вступали в брак с признанием взаимной ответственности друг за друга. Между папой и мамой было именно то, что называют настоящей любовью… Это чувство выглядело так, как будто они – один человек. У них были и споры, и ссоры, но они были одно целое».

Молодые супруги Михаил и Раиса Горбачёвы, ее сестра Людмила. В центре – прадед сестер. 1954 г.

Встреча с Раисой Максимовной оказалась центральным эпизодом его жизни. С ее появлением особенности душевного устройства Михаила соединились, как в фокусе, преобразовались и стали тем, что мы ныне знаем как характер президента Горбачёва. Характер, как известно, формирует личность.