Текст книги "Иди сюда, парень! (сборник)"

И вообще мне надоела эта дерьмовая атмосфера. На дискотеки я перестал ходить и либо читал в своем номере детективы, либо ехал в город и шлялся по коммерческим магазинам. Возвращался в санаторий поздно и, приняв душ, ложился спать. Денег почти не осталось, и мне хотелось домой, в Цхинвал, хотя я все еще боялся военных, устроивших в моем доме засаду. Еще, бывая в городе, я частенько заходил в гостиницу, где обычно останавливались крутые парни, надеясь встретиться с ними и потолковать, как быть дальше, и как-то раз столкнулся в холле с самим Парпатом и двумя его телохранителями. Он спросил, какого черта я тут делаю.

– Прячусь от военных.

– Так ведь все давным-давно закончилось.

– Как так?

– Твои дружки вернули русским автоматы, так что можешь ехать домой, ни о чем не беспокоясь.

– Я бы с радостью, но у меня денег нет на дорогу.

– Поехали с нами, в машине есть свободное место.

В Цхинвале военные скрутили меня на следующий же день, привезли на турбазу и приковали наручниками к железной решетке оружейки, причем так высоко, что пришлось стоять на цыпочках. Допрашивали меня капитан и маленький черный прапорщик в краповом берете. Они считали меня зачинщиком всей этой истории с автоматами.

– Если не расскажешь все как было, – надрывался прапорщик, – мы отправим тебя в Тбилиси! Знаешь, что делают неформалы с такими, как ты? Ха-ха! Они тебя будут пытать и вернут твое тело по кусочкам, если вообще вернут! Ну давай, колись, сучонок, пока я сам тебя на ремни не порезал!

В ужасе я завыл:

– Отпустите меня, я ничего не знаю! Вам же вернули автоматы, чего вы еще хотите?!

– Мы хотим знать правду! – взревел капитан. – Почему этот дезертир вышел именно на тебя? И о чем в ту ночь ты говорил с часовым?

– Не помню! Я просто ждал свою девушку, она у вас работает.

Прапорщик и капитан отошли от меня на несколько шагов и стали говорить между собой, но так, чтобы я слышал:

– А чего мы с ним церемонимся? Просто сдадим его неформалам, и все дела.

– Прямо сейчас?

– Нет, пусть он еще немного подумает.

Часа через два меня, полуживого от страха и побоев, вывели за ворота турбазы, дали пинка под зад и велели убираться. Когда офицеры ушли, часовой спросил:

– Брат, купишь цинк патронов?

Военные оставили меня в покое, но с маленьким прапорщиком я столкнулся осенью в ночной перестрелке близ Мамисантубани, куда тот прибыл на БТР.

– В чем дело, ребятки? – спросил он, спрыгивая с бронированной машины. – Неформалы спать не дают? Сейчас разберемся с ними.

Один из экипажа боевой машины подал ему ручной автоматический гранатомет, и маленький прапорщик, выбрав удобную для стрельбы позицию на возвышенности, стал давить огневые точки грузин. Отстрелявшись, он попрощался с нами и уже собирался свалить, как вдруг его взгляд задержался на моем кинжале. По правде говоря, кинжал больше походил на короткий обоюдоострый римский меч. Его выковал хромой кузнец на заводе по моему заказу, с тремя кровостоками посередине клинка, и наточил так, что можно было бриться.

– По закону я могу отобрать у тебя этот кинжал, – сказал маленький прапорщик с подленькой улыбкой.

– Попробуй возьми, – прохрипел я, отступая назад, сжимая в одной руке кинжал, в другой – заряженный карабин с оптическим прицелом от снайперской винтовки. Тогда на турбазе этот маленький гондон бил меня резиновой дубинкой, и сейчас мне ужасно хотелось вернуть ему должок с процентами, прямо трясло от нетерпения схлестнуться с ним, а там будь что будет! Ребята вокруг тоже смолкли и ждали зрелища. Маленький прапорщик смекнул, что все может кончиться не так, как ему хотелось бы, и разрядил обстановку вопросом:

– Что ты хочешь за кинжал?

– Три цинка патронов, – выдохнул я, немного расслабившись.

В принципе, прапорщик был неплохой человек, просто рвал жопу перед своим командиром. Он и лупил-то меня не очень больно, просто для виду, высоко заносил похожую на конский член дубинку, сукин сын. До сих пор болит поясница! И если приглядеться к нему хорошенько, то не такой уж он и противный. Славный малый, одним словом! С ним можно подружиться, а потом выцыганить у него что-нибудь солидное: пистолет, например, или пулемет, но тогда придется расстаться с кинжалом. Ну что ж, хромой кузнец вроде не помер, закажу ему еще один.

– По рукам, – обрадовался маленький прапорщик.

Он взял кинжал, повертел в руке, попробовал острие пальчиком, порезался и велел прийти за патронами дня через три на турбазу. Но надул и ничего не дал, даже через три месяца, а еще через месяц военные ночью слиняли из города. Они всегда так – как только запахнет жареным, поминай как звали.

С Изетой я встретился как-то на улице и хотел поколотить, но она была брюхатая, пришлось плюнуть и пройти мимо. Однако любопытство одолело меня, и я поинтересовался у одноклассника, жившего от нее по соседству, кто женился на этой стукачке.

– Какой-то хрен, – сказал тот. – Он до войны в издательстве работал, книжки издавал, худой такой, лысый.

Как же, как же! Прекрасно его помню, ужасно нервный тип. В восьмом классе мы с ним сцепились в кинотеатре – и тоже из-за девчонки.

Вон он, кстати, стоит, собака. А ему чего тут надо, в водхозе? В камуфляж вырядился, чертов книжник! Проходя мимо, я нарочно задел его плечом и чуть не сбил с ног, но он даже не пискнул. Черо заметил меня и помахал рукой: мол, дуй сюда. Пробираюсь к нему через знакомых и незнакомых бойцов. Внимание всех приковано к парню, он целится из автомата в недавно подбитый в Присе вражеский БМП, который потом отбуксировали сюда на ремонт. После короткой очереди ребята устремляются к боевой машине. «Пробил!» – кричат вокруг. «Форменный гроб на гусеницах, раз ее пробивает пять сорок пять!» – «У меня семь шестьдесят два!» – гордо говорит отстрелявшийся парень. – «Ну тогда конечно, семь шестьдесят два намного сильней, чем пять сорок пять». Тут начинаются споры, какой калибр мощней, однако длинная пулеметная очередь закрывает всем хлебала. Это парень со шнобелем пробует свой пулемет на броне подбитой машины. Вот кто ставит все точки над «и»! Правда, появился еще боец с гранатометом, изъявивший желание пальнуть в БМП из своей трубы, но его отговаривают, дескать, на войне попробуешь, а сейчас нельзя, поранишь кого-нибудь. «Прячьтесь!» – орет тот и готовится выстрелить. К настырному гранатометчику продирается похожий на ласку Маленький Пуха и начинает бить по морде. Их растаскивают, а я подхожу к Черо, жму его ручищу, интересуюсь, как у него дела, хотя мог бы и не спрашивать – так он него пахнет анашой.

– Отлично, – хохочет он. – Расскажи, как ты курице глаз подбил. Надо ж придумать такое!

Ну началось! А я-то ему обрадовался как старому доброму другу.

– Это была простая случайность, – говорю. – Я не целился в глаз курице, просто удачный выстрел.

– Ладно, – рычит Черо, и видно, что он завелся не на шутку, черт бы его побрал. И пошли наши обычные дебаты. – Видишь пушку на БМП?

– Ну?

– Представь, что снаряд этой пушки попал тебе в глаз. Да от тебя мокрого места не осталось бы, случись такое. И если твоя пуля попала в глаз курице, как ты говоришь, с ней случилось бы то же самое.

– Моя голова круглая, как яйцо, и из костей…

– Хочешь сказать, что у курицы в голове одно только мясо?

– Нет, почему же, там есть кости, но все дело в том, что у курицы голова плоская, как ладонь.

– И что?

– А то, что, если нарисовать на ладони куриный глаз и выстрелить в него из карабина, там будет дырка, а не мокрое место.

– Засунь свою ладонь в зад!

– В чей, в твой? Нагнись!

Черо выхватывает из-за пазухи наган и делает вид, что хочет застрелить меня, а я делаю вид, что пугаюсь, бегу от него со всех ног и натыкаюсь на Маленького Пуху. Здороваясь, мы обнимаемся, и он спрашивает, в чем дело.

– Черо хочет застрелить меня.

– Из-за чего?

– Мой удачный выстрел в Присе лишил его разума.

– Я ему сейчас объясню, – смеется Маленький Пуха и вступает в дискуссию с подоспевшим Черо. По правде говоря, мне эта история с курицей чертовски надоела, и я иду к подъехавшему желтому УАЗу, откуда выпрыгнул Парпат. Бойцы его тут же окружили, а я влез в машину и сел рядом с зеленоглазым водителем-блондином. Он-то и сказал, куда собираются ребята – в Дменис. За каким чертом? Детей хотят оттуда вывезти, стариков, женщин. На чем? На вездеходах. Супер! Тогда я тоже с вами!

Тут появляется Парпат и смотрит на меня так, будто я наступил ему на яйца, и орет:

– Какого хрена ты тут расселся?! Вечно под ногами путаешься!

Я ничего не понимаю и с глупой улыбкой смотрю на беснующегося командира. А тот вообще разошелся, ямочка на его остром подбородке исчезла, вот-вот воткнет это копье мне в грудь.

– Да что я сделал такого? – обращаюсь я больше к блондинистому водителю. – Просто я тоже хочу поехать в Дменис…

– Он хочет поехать в Дменис! – бесится Парпат. – Никуда ты не поедешь!

– Поеду, – говорю. – И никого не спрошу…

– Объясните ему, – хватается за голову Парпат. – Объясните, пока я не замарал об него руки!

Ребята вокруг молчат, а клептоман Черо, наклонившись к Парпату, иронично так говорит:

– Возьми его с собой, он хороший снайпер…

Зеленоглазый водитель, приблизив свои пушистые усы к моему уху, шепотом объясняет, что я сел на командирское место и Парпат оттого так злится. Ах, вот оно в чем дело! Так ведь мог просто намекнуть или подмигнуть, так нет же, развонялся. Ужасно неприятно, когда на тебя орут при всем честном народе в присутствии мужа моей врагини, этой стукачки, чтоб ей лопнуть!

Черо, гад, продолжает нашептывать в ухо командиру:

– Возьми его, не пожалеешь, такого меткого стрелка ты днем с огнем не сыщешь, он в глаз курице попадает…

Я потихоньку вылезаю из УАЗа под сочувственные взгляды ребят и думаю, у кого бы одолжить ствол, чтоб всадить пулю в поганое хлебало Черо – так он достал с этой курицей.

– Это же был случайный выстрел, – говорит, нахмурившись, Парпат, и по всему видно, что ему не нравится фамильярность Черо, а еще больше он не хочет дать меня в обиду, своего солдата.

Тогда под Эредом Парпат, я и Серега под диким огнем пробились к церквушке возле грузинского кладбища и стали ждать Гамата с его отрядом, но тот со своими людьми медлил – должно быть, завяз в перестрелке. Чуть выше от нас окопался вражеский БМП и харкал огнем из всех своих орудий. Парпат сразу засек его и, выйдя на простреливаемую, заросшую травой проселочную дорогу, трассерами показал Сереге, куда надо стрелять.

Тот докурил сигарету, вскинул на плечо гранатомет, покинув спасительную стену храма, подошел к Парпату и, остановившись возле него, прицелился в замаскированный ветками БМП. Я тоже выбежал из укрытия, встал позади громовержца и, чтоб показать, что мне совсем не страшно, дурачился, заглядывая в трубу на плече гранатометчика. Вдруг Парпат схватился за голову и закричал. Из-за стрельбы я не очень хорошо понял, что с ним. Но тут Серега повернулся ко мне и очень вежливо сказал:

– Сейчас я выстрелю, и огнем из трубы тебе оторвет башку. Просто отойди в сторону.

Супер! Солнце на миг затмила взлетевшая башня броневой машины пехоты.

Вот как Парпат беспокоится о своих солдатах. Он может словом опустить тебя в унитаз, полный дерьма, и тут же извлечь, как меня сейчас, например. Я прошелся гоголем мимо потухшего Черо.

– Ну да, случайный выстрел, – кривится Парпат и, пробравшись к желтому УАЗу, усаживается на нагретое мной командирское место. – Я даже съел ножку этой курицы тогда в Присе…

Неформал

За столом в небольшой грязной комнате с замерзшим окном сидели двое и разговаривали. Вернее, говорил и выпивал усатый, в милицейской шинели без погон. Другой, закутанный в шерстяное одеяло черноволосый парень с бледным лицом, молчал, уставившись на старый коричневый буфет у двери, где скребла мышь.

– Да что с тобой такое? – спросил усатый и, осушив свой стакан, наполнил его вином из глиняного кувшина. – Эка невидаль, старика убил. Война есть война, тут уж ничего не поделаешь. Выпей-ка лучше со мной красненького. Натуральное, между прочим. Пить такое все равно что гематоген кушать. Полезно при белокровии. Ну хоть пригуби, уважь старика. Ладно, не буду настаивать. Еще скажут, что Омари молодежь спаивает. – Он выпил и ножом подцепил из миски соленый помидор. – Ай шени, обронил! – Вонзил нож в другой, снял толстыми пальцами, поднес ко рту, зачавкал.

Покончив с помидором, Омари вытер руки о шинель и, пробормотав: «Покурим? Ах да, ты же бросил», пощупал в одном кармане брюк – нету, в другом – пусто.

– Ай шени, куда же я их дел? В шинели, наверное. Точно, там.

Достал пачку «Кэмела», закурил. Полюбовавшись верблюдом, небрежно бросил сигареты между тарелками с закуской и продолжил:

– Дато, огорчаешь ты меня очень. Давай начистоту. Ты совсем еще зеленый, а вон какую карьеру сделал. Сам Звиад с тобой за руку здоровается. А от Джабы только и слышно: берите пример с Дато, он настоящий грузин и воин. «Стечкин» тебе подарил недавно. Ребята, сам понимаешь, обозлились, а я их осадил: парень, говорю, свою награду заслужил в честном бою; он, говорю, единственный, кто остался на ферме, когда появились осетины. Двоих замочил… Я поначалу думал: обычная перестрелка, популяем немножко, а после будем хвастаться, кто сколько убил. Слушай, бичо[11]11
  Парень (груз.).


[Закрыть], откуда у осетин эти ракеты? Одна воткнулась в стену дома и не разорвалась. Зато несколько угодили в школу, где засели наши. Заза тоже был там. Бедняга выбежал оттуда, держась за голову, я бросился навстречу, да споткнулся о чей-то труп и упал – но видел, как в него попал НУРС. Он ведь был моим одноклассником. И в армии в одной роте служили. На Инге, моей родственнице, женился. Дочери у него остались, красавицы. Что сказать им, не знаю. Эх… – Омари вытер глаза и продолжал: – Ну, думаю, Зазе моя помощь ни к чему, впору о себе подумать. Гляжу, а осы совсем уже близко. Перебегают от одного дома к другому, и бесшумно так, будто волки. Одного приметил, совсем еще щенка, он, мать его, над трупом нашего склонился, обчищал карманы. Я пальнул в него пару раз из пистолета и отогнал. А сукин сын заскочил в хлев и начал отстреливаться. В меня метил, гаденыш. Пришлось упасть за навозную кучу и лежать там. Валико в это время отыскал меня и упрашивал отступить. Мне стало стыдно перед ним: командир валяется в дерьме. Куда это годится? Я кричу ему: ложись, мать твою! А он мне: да ладно, в Афгане и не такое видел. Тут мальчишка и всадил в него пулю. Прямо в голову попал, представляешь? Жарко мне стало от пожаров, душно, да еще скотина ревет на привязи. Что греха таить, испугался я и побежал вместе со всеми наверх, в Ачабети. О мертвых уже никто не думал, а среди живых тебя не было… Уау чеми деда![12]12
  Мать мою! (груз.)


[Закрыть] – схватился он за лысую голову. – Как вспомню, так вздрогну: восьмерых тогда потеряли, и все орлы «Мхедриони»[13]13
  Военная организация во главе с Джабой Иоселиани.


[Закрыть].

– Кто отдал приказ сжечь осетинское село? – спросил Дато и, положив руки на стол, посмотрел на собеседника воспаленными глазами. Одеяло сползло с его плеч.

– Как кто? – удивился Омари. – Я и отдал. Мы же за ребят хотели отомстить.

– Мне бы хотелось послушать. Ты неплохо рассказываешь.

– О чем ты, бичо?

– Ты давай рассказывай.

– Ну хорошо, хорошо, – не стал возражать Омари. – Пошли мы в то осетинское село, но там уже никого не было. Жители удрали загодя. Кажется, кто-то предупредил их, и этот кто-то был отсюда, местный… Бичо, ты же сам был там и видел все не хуже, или думаешь, мне приятно вспоминать об этом? – Омари покачал покрасневшей головой и снова выпил. – Знаешь, я не верю здешним и вот что тебе скажу: это те же осетины, но огрузиневшие – с ними надо держать ухо востро…

– В том селе остался старик, – перебил Дато. – Какого черта он не ушел вместе со всеми? Наверное, думал: кто поднимет руку на такого древнего старца? Он вышел из домика, опираясь на палку, и мне показалось, будто не время, а медали на груди согнули его. Старик попросил у меня сигарету. Я дал ему пачку «Мальборо», и он обрадовался, сказал: мадлоба швило[14]14
  Спасибо, сынок (груз.).


[Закрыть]. Достал трясущимися пальцами одну и закурил. Наверно, дьявол сидел во мне – как только он докурил, я застрелил его. С тех пор я потерял покой. Во сне он приходит и колотит меня палкой, на которой вырастают колючки. Я не могу так больше… Сегодня же убираюсь в Тбилиси.

– Через объездную дорогу тебе не пройти по такому снегу. Слышишь, как воет ветер? В такую погоду даже собаку не выгонишь за дверь… Лучше повремени, и когда растает снег, рванем вместе. Я тоже соскучился по жене и дочке.

– Ты смеешься надо мной? – вспыхнул Дато. – Снег растает весной, а сейчас только середина декабря. И в попутчиках я не нуждаюсь. – Помолчал и решительно добавил: – Я пойду через Цхинвали, дорогу до ТЭКа, слава богу, помню.

– Смотри-ка, парень совсем с катушек съехал! Бичо, осы скрутят тебя на первом же посту, и тогда ты позавидуешь мертвым!

– Это как карта ляжет. Ладно, уже половина одиннадцатого, мне пора.

– Ну уж нет! Пока я здесь командир и мне решать, куда кому идти! Ты выйдешь отсюда только через мой труп.

– Неужели? – изобразил удивление Дато и убрал руки под стол.

Грохнул выстрел. Омари упал на буфет, задев гору немытых тарелок, которые посыпались на него; он выругался и потянулся к кобуре на поясе, но подскочивший Дато стрелял в командира до тех пор, пока тот не перестал шевелиться. Затем он затолкал пистолет в карман куртки, поднял с земляного пола спортивную сумку и, накинув капюшон, вышел из дома.

Минут через десять по накрытой снегом трассе Транскама шел человек в синей куртке, с большой сумкой в руке. Миновав пустой грузинский пост, он вышел из безлюдного Тамарашени и, подталкиваемый ветром, направился вниз, в неуютный Цхинвал.

Хута считал себя воином по двум причинам: он уже побывал в бою, и у него имелся трофей – револьвер системы «наган». Правда, патронов в барабане было всего три штуки, но ничего, он их побережет, будет стрелять только в исключительных случаях. А на войне иногда такое привалит! Просто надо быть настырным и не зевать. Вот, например, когда брали Тамарашени. Хута увязался за ребятами Колорадо. Те не хотели брать на дело такого малолетку, но он показал характер и на насмешки огрызался, словно пес бешеный, пока наконец кто-то не сказал, чтобы пацана оставили в покое: если мальчишка решил умереть, так тому и быть, но за такую честь он понесет ящик с патронами. Хута, конечно, согласился и, несмотря на то что его навьючили как осла, не ныл, как некоторые из взрослых, и дотащил боеприпасы до самого Кернета.

– Оттуда мы спустились в Тамарашени, но перед этим пустили в село штук двадцать НУРСов, – рассказывал Хута в сотый раз своим одноклассникам Бобе и Гугу, стоявшим на пикете возле нового моста. – Неформалы отстреливались из автоматов, и многие из наших повернули обратно. Тьфу, мать их. Эти уроды считались до войны крутыми, чуть ли не отцами города, а тут наклали в штаны у всех на глазах…

Гугу в черной вязаной шапке, нагнувшись, подбросил сучьев в потухший костер и раздул огонь. Потом выпрямился и, скрестив руки на груди, смотрел на пламя слезящимися от дыма глазами.

– …Но те, кто остался, были настоящие тигры, и мы почти захватили село. Знаете, сколько мы убили там неформалов?

Гугу и Бобе переглянулись.

– Сколько? – спросил Гугу.

– Я насчитал сорок с чем-то трупов.

– В прошлый раз было двадцать, – сказал Бобе.

– А я помню, ты говорил десять, – засмеялся Гугу.

– Вы что же, не верите? – возмутился Хута. – Пойдемте спросим Колорадо, он скажет то же самое.

– Достал уже со своим Колорадо, – нахмурился Бобе. – Колорадо то, Колорадо се. А я слышал, что он убийца и мародер, понял? А до войны занимался рэкетом.

– Рот свой промой керосином, прежде чем говорить о нем! – вспылил Хута и выхватил револьвер. Бобе попятился к мосту над застывшей Лиахвой, а силач Гугу перехватил руку приятеля.

– Совсем рехнулся! – заорал он. – Если сейчас же не уберешь пистолет, клянусь, искалечу тебя! Я не шучу, мать твою! Сделаю из твоей худой задницы парашют!

– Ладно, ладно, только отпусти, – сморщился от боли Хута, пытаясь вырваться.

Гугу разжал тиски и насмешливо смотрел на одноклассника, который, дрожа всем телом, старался воткнуть ствол под брюшной ремень.

– Нам мост доверили охранять, – сказал Гугу и подбросил еще сучьев в костер. – А вы собачитесь. А если бы ты застрелил друга, а?

– Да пошутил я, отвали, – отмахнулся притихший Хута.

– Ну вот что, сейчас же помиритесь, – велел Гугу приятелям. Те обменялись не совсем дружелюбными взглядами. – Ну же, пожмите друг другу руки. Мы всегда держались вместе, как три мушкетера… – Он повернулся и, подставив огню широкую спину, увлеченно продолжил: – А давайте соберем отряд. Найдем еще ребят. Вот, к примеру, Аца – надежный пацан. Отгрызет башку кому угодно, и Туго такой же… Чего лыбишься, Хута? Я не соседа твоего имею в виду. Помните, он чуть не застрелил нас, мать его?

– В его районе, – кивнул Бобе в сторону Хуты, – одни маньяки живут. Ему бы тоже не мешало обследоваться в психбольнице. Ты на самом деле хотел меня пришить?

– Да пошутил я, запарили, – отмахнулся Хута. – А сосед мой трус. Кишка у него тонка, чтоб убить. Вот насчет отряда ты здорово придумал, Гугу. И ребята подходящие. Тот, другой Туго ведь тоже был в Тамарашени. Этот пистолет я взял с замоченного им неформала. Меткий такой: из обреза убил ублюдка. Только вряд ли Туго присоединится к нам, да и Колорадо не отпустит такого бойца.

– Знаю, о ком вы, – сказал Бобе. – Он, говорят, на игле сидит, и очень плотно. Еще говорят, на его совести не один осетин.

– Для тебя все, кто воюет, либо убийцы, либо наркоманы, – с плохо скрываемой злостью прошипел Хута.

– Заткнись! – осадил его Гугу. – Наше дело предложить, а если кто откажется, найдем других и раздобудем оружие.

– С этого бы и начинал, – одобрил Бобе. – Будут стволы, желающих повоевать палкой не отгонишь.

Помолчали чуть-чуть, покурили, благо из взрослых рядом никого. Наверно, похмеляются после ночных попоек на пикетах.

– Это кого же к нам несет в такой ненастный день? – удивился Гугу.

Три одноклассника посмотрели в сторону Богири, откуда спускался какой-то тип в капюшоне и с сумкой в руке. Он шел посередине дороги, с которой ветер поднимал снежную пыль, и стремительно приближался к мосту.

– Сразу видно, нездешний, – определил Бобе.

– По-моему, тоже, – встревожился Хута и полез за револьвером.

– Так уверенно ходить по городу может только наш, – прищурился Гугу. – Чужака бы схватили на посту в Богири.

– Сегодня же митинг на вокзале, – вспомнил Бобе. – Народ туда повалил за лапшой на уши…

Человек в капюшоне приблизился к пикету и, остановившись, обратился к приятелям на чистейшем русском:

– Здорово, братки. Не подскажете, как добраться до ТЭКа?

Подозрительный взгляд Бобе сразу же остановился на оттопыренном кармане куртки прохожего. Не зря, не зря он там греет руку.

– Хута ай да лыстаг мады б. ы фехсай неформал у! – крикнул вмиг прозревший Бобе. – Джиппай ыхсы бози йа мады ф…йа![15]15
  Хута, твою худую мать, стреляй, он неформал! Он, б… из карма на стреляет! (осет.)


[Закрыть]

У потухшего вечного огня напротив памятника дважды Герою Советского Союза Иссе Плиеву с отбитым носом прогремело три выстрела.

Ночью Туго приснились неформалы. Бородатые изверги схватили его и повели на какую-то птицеферму, где кукарекали петушки и кудахтали курочки. И там, насадив на свисающий с бетонного потолка огромный крюк, жгли его тушку паяльными лампами. Он проснулся в страхе и не мог уснуть, да и боялся: вдруг сон повторится и сердце, не выдержав напряжения, разорвется? Бывали такие случаи. Может, матушку разбудить? Лучше не надо, ведь у нее бессонница, и, прежде чем постелить на полу у печки, она глотала снотворное. Недаром говорят, что старость к огню тянет, будто бабочку. Туго нащупал под кроватью обрез карабина и положил рядом. Холодный ствол успокоил его, и он подумал о тезке. Этому дерзкому и, несомненно, опасному человеку Туго подражал буквально во всем. Тезка, например, носил черный пуховик, спортивные адидасовские штаны и кроссовки той же фирмы. Такие же шмотки приобрел и он. И оружие у них было почти одинаковое… Правда или нет, но говорили, будто однажды тезка из обреза сбил летящую ворону. Все, кто был рядом, стали рассуждать о случайности, да сразу притухли, когда вторая каркуша шлепнулась рядом с первой. Колорадо, говорят, снял с плеча автомат и протянул Туго: «Дау у»[16]16
  Он твой (осет.).


[Закрыть]. Но тезка так и не расстался со своим обрезом, из которого, по слухам, убил с десяток неформалов.

А он ни одного. И в бою еще не был. Но в следующий раз он обязательно пойдет. Вспомнил, как сосед Хута, совсем еще мальчишка, недавно пришел к нему и умолял:

– Одолжи обрез. Клянусь, вечером верну!

– А зачем тебе? – удивился Туго.

– Ребята сегодня Тамарашени будут брать, и я тоже пойду с ними.

– Одолжу тебе, а сам попрусь туда безоружный? То есть я выну, а ты засунешь – так, что ли?

– А разве ты идешь?

– Конечно!

Мда, обманул пацана и два дня прятался дома. Потом все же решился пойти в город и встретил в конце улицы Хуту в компании дружков – Бобе и Гугу. Ребята не поздоровались, только усмехнулись. «Да они всегда так скалятся», – утешал он себя и, споткнувшись, чуть не упал. Обрез выпал из-под куртки, и Туго, нагнувшись, схватил оружие, загнав патрон в патронник. Он был в ярости, готовый убить. И те, кажется, поняли это и насторожились. Туго выпрямился и с вызывающим видом прошел мимо притихших насмешников. Только за старым мостом у разграбленного магазина «Динамо» он остановился, чтобы перевести дух. Оттуда Туго пошел в гости к Тамрико и рассказал ей о случившемся.

– Эти малолетние ублюдки испугались и убежали, когда я прицелился в них, – бахвалился Туго. – Останься они на месте, я бы их шлепнул. Клянусь тебе!

Тамрико посмотрела на него как-то по-особому и поцеловала. Герой тут же возбудился и повалил девушку на диван.

– Не сейчас, – шептала она, отвечая на его страстные поцелуи. – У меня месячные, да и мама может зайти.

– А когда будет можно? – дрожал от нетерпения и желания Туго. Уже почти год они встречались, но, кроме поцелуев в щечку при прощании и откровенных разговоров о сексе, он ничего не добился.

– В субботу родители пойдут на сороковой день к дяде. Приходи тогда…

«Сегодня как раз суббота», – подумал Туго, сладко зевнул и закрыл глаза. Ему приснилось, будто они с Тамрико голые лежат на том самом диване и занимаются любовью. И он чувствует, как гладкое и нежное тело девушки постепенно превращается в нечто очень жесткое и волосатое. Он открывает глаза и видит под собой неформала…

Туго проснулся в холодном поту. Светло. Матушкина постель на соседней кровати. Он встал и босой прошлепал к окну. Отодвинул занавеску. Снег и пасмурно, воет ветер. Тоска. Уехать бы отсюда подальше. Вспомнил Тамрико и улыбнулся: «Женюсь на ней, если окажется целкой». На столе записка от мамы: «Я на митинге. Поешь хлеба с сыром, а вечером приготовлю плов. В дверь не стреляй!» Туго посмотрел на настольные часы: без пяти минут одиннадцать, свидание с Тамрико в двенадцать, значит, еще успею сходить к Аслану за патронами. Десять штук раздобыл. Молодец. Настоящий друг.

Он быстренько оделся. На остывшей печке чайник с отваром шиповника. Говорят, полезно, много витаминов. Налил в чашку густой коричневой жидкости. Выпил без сахара. Кисловато, но приятно.

Послышались выстрелы. Кажется, за новым мостом шалят. Интересно, кто так рано напился? Туго посмотрел на хлеб и сыр в тарелке. Есть не хотелось. Брать обрез или нет? «Возьму на всякий случай, хотя в патроннике всего два патрона. С теми, что Аслан даст, будет двенадцать. Хорошее число». Он повесил замок на дырявые двери. Так и не попал в нарисованную углем голову Хуты. А мать хваталась за сердце. И соседи пугались, проклинали. Что пожелали мне – вам же на голову. Туго спрятал ключ в карман и вышел за ворота. На улице ни души. «Только ве-етер гуди-ит в провода-ах», – пропел он и, натянув вязаную лыжную шапочку на уши, двинулся в город. Но не успел и двух шагов сделать, как заметил незнакомца с сумкой, идущего навстречу. Человек со скрытой под капюшоном головой – виднелся лишь полумесяцем подбородок – приблизился к Туго:

– Здорово, братка. Не подскажешь, как выйти на трассу?

– Дойдешь до конца улицы, – просипел Туго, со страхом косясь на карман незнакомца, откуда сквозь дыру торчал ствол пистолета. – Потом перейдешь дорогу и поднимешься на гору. Трасса там.

– Спасибо, братка. Удачи тебе!

«Неформал, – угадал готовым разорваться сердцем Туго, прислушиваясь к хрусту удаляющихся шагов. – Но как он прошел через столько постов? Ах да, сегодня же митинг. Весь город там. И какой у него здоровый пистолет. Это, наверное, он стрелял на новом мосту. Убил кого-то из наших и сейчас спокойно уйдет».

Туго вынул обрез, стараясь не шуметь, зарядил его и повернулся. Прицелившись в темно-синюю фигуру на фоне горы, покрытой белым ковром, подумал: «Промахнусь – он спустится, пока буду перезаряжать, и убьет меня. Тезка бы не промазал. И вообще в спину стреляют одни подонки…» Холодным, дрожащим пальцем Туго дернул спусковой крючок. Выстрел вспугнул стаю голодных ворон. Каркая, они закружились над ТЭКом. Незнакомец пошатнулся, но все же продолжил путь, а потом, вдруг поскользнувшись, упал в куст шиповника и замер.