Текст книги "Мир устроен совсем не так, как мы его видим"

Тарас Балашов
Мир устроен совсем не так, как мы его видим

На обложке: Москва, вечер. Фото Сергея Саканского, модель Ольга Пуреховская

Красавицы исчезли с московских улиц

Красавицы исчезли с московских улиц – с тех пор, как я подружился с тобой. Раньше, отправляясь на свидание, к другим девушкам, я всегда встречал повышенное количество красавиц, и мысли были примерно такие: Вот, еду я к своей девушке, а тут… Теперь же, с тобой, все по-другому, я еду и думаю: Надо же! Ничего так… Но МОЯ – все-таки она лучше.

Странно, что я пишу это в настоящем времени. Будто бы забыв, что ты уже несколько месяцев, как ушла. И теперь красавицы снова вернулись на место.

Я так тяжело устроен. Когда видишь на улице красавицу, следовало бы радоваться, улыбаться. Но я испытываю всего лишь досаду: Нет, никогда у меня не будет такой. Или, теперь: Никогда БОЛЬШЕ у меня не будет такой… Потому что ты все же – БЫЛА…

Иногда мне кажется, что красивые девушки – это просто галлюцинация. Возможно, что не все люди – люди, а только некоторые из них, те, до которых можно дотянуться руками. А те, которые движутся навстречу по эскалатору, вполне могут быть какой-то пленкой, цифровым кодом.

Именно на эскалаторе и в вагоне, который уже уходит, как раз и встречается наибольшее количество красавиц. И эти красавицы – самые красивые.

Возможно, красивая девушка – это всего лишь состояние твоей души, а объективно – никаких красивых девушек нет.

Да и мир вообще… Мир устроен совсем не так, как мы его видим.

Мир устроен совсем не так, как мы его видим

Мир устроен совсем не так, как мы его видим, как мы его представляем себе, как чувствуем… Кажется, что тебя любят, а с тобой просто проводят время. Кажется, что тебя выбрали как самого лучшего из мужчин, а на самом деле – на безрыбье и рак рыба.

И ты так просто – первый попавшийся… Когда найдется кто-то получше, она оставит тебя без всякого сожаления, и вскоре забудет. Впрочем, почему в будущем времени? Ведь уже оставила, и давно.

Ну, а ты, черепашонок, любил ее, думал, что и она тебя любит. Она ждала тебя, ей нравилось с тобой разговаривать… Но иногда – как бы внезапно отлетал кумар: тебе очень хотелось любоваться ее глазами, и ты вдруг отчетливо понимал, что уже давно не видел ее глаз. Почему? Да потому что она давно не смотрела на тебя. Потому что твое лицо ей не нравится, может быть даже – оно ей неприятно. И живет она с тобой – опустив глаза.

И, уже по дороге домой, ты встретил настоящую влюбленную пару на остановке. Они смотрели друг на друга, не отводя глаз. Они улыбались. Они трогали друг друга – за пальцы, за локти, за уши, за краешки одежды… И ты понял, наконец: вот как на самом деле любят. А твоя реальность – ложная и злая. Ты существуешь лишь до тех пор, пока не придет Красавец.

И он пришел. Товарищ с Кавказа. Господин с базара. Гражданин мира. С большими чувственными губами. Смуглый. С горящими черными глазами. Именно такие ей и нравились – жгучие брюнеты, взглядом прожигающие насквозь.

А ты, светлоглазый негатив брюнета – со всей своей музыкой и стихами, со всей своей глубиной и шириной, с этими стеллажами книг, прочитанными за жизнь, с этими тонкими и нежными чувствами – ты всего лишь тень, некий нелепый призрак, какой-то случайный прохожий

Я заказал необычную икону знакомому художнику

Я заказал необычную икону знакомому художнику. Положил ему на стол твою фотографию и коротко, сухо объяснил, что и зачем нужно написать. Генка удивленно вскинул брови:

– Да надо же! Вот как тебя пробрало… Будь же ты мужчиной, в конце концов, забудь ее.

– Потому и не забываю, что мужчина. Забывают – женщины. Если мужчина жесток и забывчив, то это значит всего лишь, что в нем слишком много женского.

– Похоже, что на земле строится новый матриархат, – проговорил Генка, рассматривая фотографию. – Что ж! Врубель тоже писал свою женщину в образе Богоматери… А знаешь, на кого похожа твоя девушка? Ты что же – и вправду этого не видишь? Да на тебя самого она похожа: и нос, и глаза…

Я принес икону домой, повесил на стену. Младенца Генка взял у Рафаэля. Хорошо, что это икона, а не просто портрет. Возможно, я буду на тебя молиться, моя дорогая. А может быть, когда-нибудь мы вместе посмеемся над страданиями этого брошенного мужчины.

Теперь мне кажется, что твое лицо действительно чем-то напоминает мое. Наверное, мы и вправду любим только самих себя. Или подсознательно хотим, чтобы наши дети были еще больше похожи на нас.

Никогда прежде я не переживал такого ужаса

Никогда прежде я не переживал такого ужаса – ни в жизни, ни во сне. Я шел по огромному городу, многоцветному, простершему свои безумно красивые улицы под ослепительно синим небом, под жарким золотым солнцем.

Город был совершенно пуст, что вовсе не характерно для сновидения. Сны всегда полны людей и животных, но тут передо мной выстроилось застывшее, мертвое пространство, сплошь залитое ярким полуденным светом, и появление чудовища только еще ожидалось.

Я помнил, что иду очень давно: несколько часов или даже дней. Первое время я был преисполнен восхищения, любовался туманной глубиной улиц, парадоксальным сочетанием красок – черного на розовом, золота на голубом.

Со временем что-то стало тревожить меня. Я понял: то, что я вижу, вовсе не было городом, а лишь выглядело как город. Вокруг меня возвышалось все, что угодно, только не здания.

У этих построек не было ни окон, ни дверей. Возможно, это были какие-то скульптуры и обелиски, или гигантские надгробья… Символы… Могильный кенотаф города, красочный муляж, фальшивый, словно блюдо с восковыми фруктами.

Нет, все же я видел и окна, и двери… Но они были каменными, как и все вокруг. Казалось, будто бы город был целиком вырезан из скалы. И тот, кто сделал это, не знал, как устроены здания, для чего нужны окна и двери.

Но и эта мысль была ложной: фигуры состояли из разных материалов, плавно перетекавших из одного в другой… То, из чего все это было вырезано, должно было иметь заранее определенную внутреннюю структуру, чтобы синее стало окном и дверью, а красное – карнизом и крышей. Так вырезают миниатюрные камеи из слоистых камней, выявляя светлую женскую головку на темном фоне.

Я трогал и близко рассматривал стены. Они состояли из мраморов и гранитов, гвельфов и гибеллинов, из черного базальта и розового лабрадора.

Каким-то ужасом веяло от этого лабрадора, цветом напоминающего человеческое тело.

Была ложной и мысль о том, что город из камня высечен. Нет, я не видел никаких следов обработки: город рос и развивался сам, из какой-то странной подземной субстанции. Это было похоже на восковые натеки на подсвечнике, только всплывающие снизу-вверх и формирующие целую, ровную свечу.

Почему-то отчетливым было впечатление, что все это именно растет снизу вверх, медленно встает, а не наоборот – растекается из уже готового создания. Только движение было незаметно, будто бы стрелка часов ползет.

Внезапно я подумал: а куда и зачем я иду по этим улицам? Почему я иду именно туда? И действительно ли улиц много, и мое пространство разветвляется, и у меня есть выбор, или все это – просто одномерный коридор с ярко раскрашенными декорациями?

Я резко свернул в боковой переулок, но он оказался тупиком. Я свернул еще и еще, но тщетно: все боковые проходы кончались бутафорией: глухими дворами, стенами или скалами, уходящими ввысь.

Один из переулков раскрылся в небольшую площадь, посередине которой стоял кальмар. Этот каменный кальмар, точнее, статуя кальмара, была водружена на невысокую черную плиту, опираясь на нее мощными щупальцами, напоминающими эрегированные фаллосы.

И тут я услышал далекий женский крик… Я понял, что город строится специально для меня, что эта улица – ловушка, и ведет она меня к какой-то своей цели, заранее определенной и страшной. Я шел, и все отчетливей слышал крики и стоны истязаемого существа.

Внезапно город кончился входом в туннель. Я увидел просторный зал, щедро освещенный через круглое отверстие в потолке.

Посреди зала женщина лежала на полу. На нее напал большой черный кальмар, он душил и мучил ее, она громко кричала.

Я бросился вперед, но замер в нескольких шагах, потому что влип во что-то вязкое, слизистое, сильно держащее мое тело на месте. Я не сразу понял, что эта женщина – ты… Я бился в невидимой паутине – в нескольких шагах от места, где ты умирала.

И вдруг ты увидела меня. В твоих глазах стояли слезы боли и отчаянья, твой взгляд умолял, заклинал, приказывал… Ты простерла ко мне руку с дрожащими пальцами…

В этот миг чудовище повернуло голову и тускло посмотрело на меня, выпустив чернильный заряд тошноты и страха, мгновенно выбросивший меня на поверхность реальности, со всем моим позором, бессилием, болью… Я проснулся в ужасе и тоске.

Девушка из фирмы кодак сводит меня с ума

Девушка из фирмы Кодак сводит меня с ума. У нее длинные каштановые волосы, которые всегда кажутся мокрыми. У нее большие светлые глаза и красивые руки с музыкальными пальцами. Этим она похожа на тебя, моя дорогая.

У нее маленькая родинка на шее, эту родинку не всегда видно, потому что иногда она носит косынку. Возможно, есть тот, кто целует ее маленькую родинку, оставляя фиолетовые следы. Хотя, может быть, никого у нее нет, и она только еще ждет его.

Она сидит в стеклянном павильоне размером полтора на полтора метра, и через окошко принимает пленки на проявку и печать. Когда клиентов нет, она читает книгу, и видно ее голову сверху, ее чудесные мокрые волосы.

Лет ей 22–23. Не замужем. Она любит надевать открытые платья, потому что знает, что у нее красивая грудь, и хочет ее показать кому-то. Тому, кто придет.

Кого она ждет, интересно? Выставляясь в этом стеклянном аквариуме… Что за принц придет сюда, проявлять свою пленку… Обалдеет от ее красоты, пригласит ее в клуб…

Может быть, этим стеклянным принцем буду я… Но не решаюсь. И не хочу. Потому что люблю я тебя, неверную, лживую, несчастную, ту, которая меня бросила и оставила стоять на этой долгой ветреной дороге, под проливным дождем.