Текст книги "Смерть относительна"

Тарас Балашов
Смерть относительна

На обложке: Москва, вечер. Фото Сергея Саканского, модель Ольга Пуреховская

Beatles, секс-симфония номер два

Первая состояла из длинной прелюдии, короткого взлета и долгой расслабухи. Секс-симфония номер два более динамична, она вся в спешке, в ужасе от грядущего опоздания. Это просто-напросто вторая сторона ABBEY ROAD. Я только отрезал HER MAJESTY, которой там и не должно было быть, и теперь долгая ветреная извилистая дрога в мой монастырь действительно кончается нужными словами:

– And the end the love you take is equal to the love you make.

HERE COMES THE SUN – Мы просто смотрим друг на друга, словно и впрямь взаимно любуясь восходящим солнцем. Это веселая песенка-предвкушение. Да, это именно утро перед палящим днем, полным жарких солнечных танцев.

BECAUSE – Первый поцелуй. Перед тем, как овладеть моим ртом, ты облизываешь губы, словно трубач, готовый припасть к мундштуку. Этот волшебный, долгожданный поцелуй длится все 2 минуты 45 секунд песни, что очень долго на самом деле. Под ее звуки я собираю нектар с твоих губ. Музыка такая пьяная, что ты закатываешь глаза.

YOUR NEVER GIVE ME YOUR MONEY – Будто в полусне. Сонное такое, медленное взаимное раздевание. Я целую все твои уголки, которые уже свободны от одежды. Когда меняется ритм и вступает утробный голос Пола, мы рвем и швыряем на пол наши одежды. Последние строки (One, two, three…) ты воспринимаешь как команду к действию и…

…HERE COMES THE SUN… KING – мы обнажены и медленно перекатываемся на твоем матрасе, то ты сверху, то я. Тебя забавляет такая игра и ты улыбаешься, не видя меня, потому что уже закатила глаза.

MEAN MISTER MUSTARD – ты перехватываешь инициативу и с нескольких первых ударов барабана бросаешься на меня, начиная свой ритмичный изматывающий танец, который продолжается и под…

…POLYTHENE PAM, AND SHE CAME IN THROUGH THE BATHROOM WINDOW – когда я сам овладеваю тобой, перевернув тебя на спину, затем поставив на колени, и оргазм пронзает тебя снизу доверху, и выходит через рот восторженным криком и, наконец, на…

…GOLDEN SLUMBERS – мы в изнеможении отваливаемся друг от друга. Sleep pretty darling, do not cry. Ты и в правду можешь в этот момент провалиться в забытье, ибо всю свою энергию отдала быстро и горячо. And I will sing a lullaby. Шепотом колыбельную тебе спою.

CARRY THAT WEIGHT – Здесь уже надо вставать и одеваться под всеобщий хор: дочка твоя ждет. О чем она думает, думает ли она о тебе? Чем, как она представляет своей детской головой, сейчас занята ее мама? И когда цитируется та песенка, которая была в начале, мы переглядываемся, вспоминая то, что случилось с нами несколько минут назад.

THE END – Мы уже в прихожей, напяливаем уличные одежды – быстро, словно в комедийной съемке и, когда Пол и Джон диктуют свое завещание, ты целуешь меня, и мы оба знаем, что это самый последний поцелуй на этот день. Лязгает замок входной двери.

HER MAJESTY – трудно смириться с этим довеском, который и в детстве казался мне подозрительным, еще до того, как я узнал его историю. Ах да, я его срезал на том диске. Но мы все равно бы не услышали его: в том месте, где он должен был быть, мы уже сбегаем по лестнице, часто стуча по ступенькам. Потому что уже опоздали и очень спешим забрать из школы твою дочь, которая сидит там грустная, под присмотром негодующей учительницы, а учительница сама тоже страстно хочет домой.

Наша несчастная студия приказала долго жить

Наша несчастная студия приказала долго жить. Последний диск мы записали полгода назад: подвернулся один провинциальный бард. За его счет, конечно. К концу года опустились аж до того, что стали рассылать спам, вида:

«Организация презентаций, праздничных концертов, пикников, юбилеев, по Вашему заказу от скромной корпоративной вечеринки до супершоу с участием звезд первой величины. Кэтеринг».

Здесь особенно мило это последнее слово.

Гендиректор всех нас собрал, извинился, все было по-человечески. Теперь будет заниматься пищевыми добавками, а помещения использовать под склад. Предложил мне стать менеджером.

Нет уж, спасибо. И шоуменства с меня тоже хватит. Займусь чем-нибудь другим. Для начала напишу кулинарную книгу. Или какой-нибудь триллер. На «Ленфильм» звали, в бригаду для сериала. И так далее. В Питере давно не был. Песенки по гроб жизни обрыдли. Но только с полгода вообще отдохну, поваляю дурака, вволю попью красного вина, пока не кончатся деньги.

Главное, что меня не выгнали с позором: за пьянство, наркоту или соблазнение пианисток. Все произошло спокойно и естественно, не революционно, а эволюционно, как завещал великий Леннон.

Гм! Вот интересно… Этот Word утверждает, что слово «великий» ни с чем не согласуется. Но, если исправить «Леннон» на «Ленин», то он успокаивается. Обучен, стало быть.

(Я имел в виду песню Леннона «Revolution». Которой как раз «evolution» противопоставляется…)

Вот и все. Теперь ясно, что больше никогда в своей жизни я не увижу тебя. Милая моя пианистка. Еще оставалась надежда, что мы опять будем с тобой делать какой-то «проект», сочинять очередную песенку… А теперь все кончено. Никакого пересечения между нами. Никогда. Разве что только, случайно встретить тебя на улице.

Разве что только, случайно встретить тебя

Разве что только, случайно встретить тебя на улице… Или КАК БЫ СЛУЧАЙНО встретить:

– Ба! Сколько лет, сколько зим!

Одно лето, одна осень и одна зима. И пять дней весны.

На чем, в сущности, мы остановились? Ты сказала по телефону, что отдалась другому. Я ответил, что это грустно, но ругать я тебя не собираюсь. Через несколько дней мы опять созвонились, и ты сказала, что этот человек тебе разонравился.

– Да уж. Попробуй, найди кого-нибудь лучше меня. Во всех отношениях…

Ехидно подумал я, прекрасно сознавая шаблонную неправду этой мысли… Но сказал:

– Вот и славно. Давай встретимся.

– Нет.

Дальше ты пустилась в объяснения. После того, что с тобой произошло, ты не можешь оставаться моей девушкой. А вот, давай просто дружить и тд.

Ну, уж нет. Дружить я могу только с мужчинами. Или с нежеланными женщинами. С некрасивыми. Но с девушкой, которая была безраздельно моей…

Потом прозвучало несколько невразумительных разговоров по телефону. Ты искала квартиру. Я поставил на уши всех риэлтеров города и нашел тебе самый удобный вариант: квартира в том же районе, всего за две тыщи, но их надо было сразу за год, и я готов был эти деньги отдать.

Но ты сказала:

– Вот! Ты меня покупаешь. Я не хочу, чтобы ты за меня платил.

Я сказал:

– Да Бог с тобой. Просто возьму тебе эту квартиру, и ты меня больше никогда не увидишь. Я просто тебе помочь хочу. Хочу, чтобы все у тебя было хорошо.

В те же дни я подумал:

– Может быть, просто купить тебе квартиру? И навсегда прекратить твои мытарства?

Я прикинул свои возможности. На однокомнатную в Москве вот прямо сейчас меня не хватало.

Позвонил другу-богачу, преуспевающему издателю. Он с готовностью откликнулся. В принципе, этот долг я мог бы отработать за год-полтора. Может быть, я уже и не верю в любовь, но в дружбу я верю.

В какой-то момент ты просто перестала брать трубку. Странно, что ты не поверила мне. Не поверила, что мужчина может просто так отдать женщине все, что имеет, ничего не требуя взамен.

Смерть относительна

Смерть относительна, словно движение тел в пространстве. Люди наделены способностью умирать друг для друга выборочно.

Один мой дальний знакомый любил девушку, которая была больна лейкемией, и все вокруг знали, что она скоро умрет. Все смотрели на нее так, будто она знает тайну смерти и уже побывала там. И было в ее глазах какое-то странное, всегда неуместное веселье, как будто она хотела сказать: Ну и что? Можно подумать, что вы сами – никогда не умрете!

Я всегда видел их только вместе, и почему-то всегда был дождь, когда я встречал эту пару, и я видел их под черным зонтом, одним на двоих.

Это была такая типичная городская жизнь, когда люди случайно встречаются на улице или в кафе, с трудом вспоминая, как кого зовут, пьют пиво или кофе, знакомятся, ходят вместе, и вдруг оказывается, что эти – уже муж и жена, а те – расстались и больше знать не хотят друг друга, не замечают друг друга, не узнают.

Я мечтал встретить ее случайно – на улице или в кафе – и чтобы тоже шел дождь, и я укрыл бы ее своим черным зонтом. Но как-то раз я увидел этого парня, веселого, со стаканом вина между пальцами, но без нее, без своей обычной тени.

Я спросил его: А как у тебя дела с такой-то? Он ответил: Да никак: она умерла.

Это было сказано просто, тихо и убедительно. Больше я его не расспрашивал, преисполнившись печали. Так прошло лето. Иногда я вспоминал ее и грустил о ней. В сентябре я встретил ее на Арбате. – Это ты? – глупо спросил я, но осекся, потому что продолжать, типа: А разве ты не умерла? – было как-то невежливо. Почему-то опять шел дождь, ее неизменный визажист…

Я стал осторожно расспрашивать ее, как дела и так далее. А как поживает этот твой друг, твой бойфренд – как его там зовут?

– А никак, – ответила она, смеясь. – Он умер.

Был дождь, и мы шли под общим зонтом, соприкасаясь локтями. Я проводил ее до дома. Скорее всего, она была свободна – и в тот вечер, и вообще… Но я просто проводил ее до дома и пожелал ей доброй ночи.

Впрочем, на следующий день она позвонила, но это другая история, не менее грустная… А тогда я шел один под дождем и думал, что я мертвец, он мертвец, и все мы давно мертвецы, потому что каждый из нас для кого-то умер. В реальности она умерла спустя годы, а он, мертвец ее веселого воображения, живет до сих пор.

Он много пьет, долгими запоями, потерял работу, друзей и женщин, потерял уже все на свете. Кроме того, он серьезно болен – типичной болезнью алкоголика, неизлечимой… Но все это никак не связано с той историей, с той девушкой, которая сначала бросила его, забыла, а потом – умерла.

Теперь он у нас – вместо нее. Все знают, что он скоро умрет, и давно смотрит своими тусклыми глазами ТУДА – так, будто уже на самом деле был там и зачем-то вернулся назад.

Проснувшись, я долго рассматривал твое спящее лицо

Проснувшись, я долго рассматривал твое спящее лицо. Это одно из самых сильных земных ощущений – боясь шевельнуться, очень близко с любимой лежать и смотреть, как она спит.

Тебе снилось что-то: я видел, как мечутся под веками твои глаза… То улыбалась ты, то хмурилась, и я улыбался и хмурился вместе с тобой.

Наверное, это был эротический сон, наверное, его героем был не я…

Очень хотелось курить. Я встал и подошел к окну, осторожно приоткрыл его. С высоты двадцать восьмого этажа город был виден на восток до самого конца, дальше темнели леса. Где-то среди крыш была крыша моего дома, но я не мог с такого расстояния ее узнать.

Зато я увидел свою школу, хоккейную коробку и угловой магазин, куда в детстве меня посылали за хлебом. Я прекрасно видел озеро и болото у изгиба кольцевой, сейчас белые от снега. По этому болоту я с детства любил бродить. Это удивительный мир уединения прямо у городской черты. По этому болоту я бродил четыре месяца спустя, в последние дни весны, когда ты уже ушла, бродил и придумывал всякие научные объяснения для реальности, для жизни вообще и для самого времени, всякие парадоксальные и ложные мысли, которые нужны лишь для того, чтобы не сойти с ума, когда твоя девчонка тебя бросила.