Текст книги "Музыкант. Художник"

Жалко и отвратительно было смотреть на этого изувеченного сластолюбца, когда он смотрел на сборы в дорогу своих воспитанниц и не мог остановить этих сборов. Ему не хотелось расставаться с своими жертвами, и он плакал в бессилии. Он пошел было к ним во флигель проститься с ними, но они перед ним двери заперли. Достойная благодарность развратителю.

Елисавета Павловна, может быть и бессознательно, но вполне справедливо и достойно наказала своего развратителя. Я в душе ей благодарен. За одну бедную Тарасевич его следовало бы сделать каторжником. Если совесть его проснется когда-нибудь, то она забичует его лучше всякого палача.

Только мне не верится в присутствие совести в развращенном сердце.

Оркестр наш почти весь пущен на оброк и отправился в Киев. Выбрали было меня капельмейстером, но я решительно отказался и выпросил себе у управляющего место лесничего в Дигтярях. Эта должность как раз пришлась по мне: брожу себе целый день по лесу, как будто дело делаю, а к вечеру отправляюсь на ферму. Виолончель осталась со мною. Слушатели мои – самые искренние слушатели, и я просто блаженствую. Если бы ко всему этому прежняя резвость и беззаботность Наташи, я был бы совершенно счастлив. А то она, бедная, такая грустная ходит, что я плачу, на нее глядя.

Марьяна Акимовна тоже будто бы переменилась. Тоже чего-то по временам задумывается и скучает. Один только Антон Адамыч по-прежнему молчит и добродушно улыбается. В отношении же меня они все ласковы по-прежнему. Только что-то как будто бы скрывают.

Меня это мучит, и я по целым дням иногда хожу по лесу и плачу, сам не знаю отчего.

Несколько дней тому назад Антон Адамович ездил к нашему управляющему и возвратился чрезвычайно весел, так весел, что заставил меня с Наташею играть «Горлыцю», а сам чуть было танцовать не пустился.

А между прочим, все-таки ни слова никому не говорит о причине такой радости.

Через неделю после этой радости Антон Адамович, не сказав никому ни слова, уехал опять к управляющему, а к вечеру того же дня прислал записку, чтобы его не ждали вечерять, что он с управляющим уехал в Полтаву.

Мы, разумеется, ахнули и минут пять не могли проговорить ни слова, только смотрели друг на друга. Наконец проговорила первая Марьяна Акимовна:

– Что же это он сделал со мною? Вот уже тридцать лет, слава Богу, и мы с ним не разлучались ни на день единый, а тут взял да и уехал, и хоть бы сказал слово. Вот до чего я дожила, горькая!

И, минуту помолчав, она тихо заплакала. Наташа тоже, и, взявшись за руки, они пошли в покои.

Я как вкопанный остался на месте. И долго бы простоял еще, если бы Наташа не позвала меня в комнаты.

После долгих рассуждений и предположений, зачем и для чего так, можно сказать, воровски уехал Антон Адамович в Полтаву, я вызвался сейчас же съездить в Качановку и узнать все положительно на месте. А чтобы им не страшно было без мужчины, я сходил на мельницу и пригласил старого мирошника на ферму в виде сторожа и собеседника. (Наташа чрезвычайно любила слушать его старые сказки и прибаутки.)

На рассвете я возвратился на ферму из Качановки, не узнавши ничего. Конторские писаря, пользуясь отсутствием управляющего, перепились пьяны и на вопрос мой отвечали: «Уехали в Полтаву», – и больше ничего.

Наташа заснула. А Марьяна Акимовна ждала моего возвращения у ворот сада и, завидя меня, подбежала ко мне с вопросом: «Что?» Я, хоть и горько мне было, сказал ей, что в Качановке никто ничего не знает.

– Идите же в его хату та отдохните с дороги, – сказала она мне и, закрыв лицо руками, тихо пошла к дому.

«Бедная женщина, – подумал я, глядя ей вслед. – Неужели так тесно сдружилася ты с ним, что не можешь один день прожить без него? Счастливая, завидная твоя доля. И многие, многие жены тебе вправе позавидовать. А тебе еще больше, счастливый, благородный старче, должны завидовать мужья-горемыки».

Прошел день, другой, наконец и третий, а об Антоне Адамовиче ни слуху ни духу. На ферме все так притихло и приуныло, что я боялся и подумать о музыке.

Марьяна Акимовна все дни ходила взад и вперед по одной дорожке и только молча вздыхала. А Наташа ей вторила.

Казалося, что мы уже навеки рассталися с нашим Антоном Адамовичем. В продолжение дня Марьяна Акимовна заходила в его хату, чего прежде никогда не делала, обмахивала платком пыль с электрической машины и с других вещей, садилась на кушетку и плакала. Словом, она походила на самую нежную любовницу.

В продолжение этих дней я только и слышал от нее, и то она говорила как бы сама с собой:

– Ну, слыхано ли на свете такое горе? Уехать в такую даль и не сказать жене ни слова! О, я несчастная!

Дни проходили медленно, а вечера еще медленнее. А 26 августа быстро близилось. Я думал было прежде о сюрпризах для дня ангела Наташи. Но после этого случаю я так растерялся, что совершенно обо всем забыл.

Я ездил еще раз в Качановку и хотел было проехать в Прилуку, к поверенному Елисаветы Павловны. Но мне сказали в Качановке, что и он уехал вместе с ними.

Вот уже и 25 августа, а на ферме будто бы ничего не бывало, ни малейшего движения. О предстоящем празднике и помину нет.

Я вспомнил про месячную розу в Дигтярях в оранжерее, которую я давно выпросил у садовника для дня ангела Наташи, и, не сказав никому ни слова, отправился пешком в Дигтяри. Возвратился я с цветком на ферму уже вечером, и вообразите мою радость: Антон Адамович сидел за столом между Марьяной Акимовной и Наташей и, по обыкновению улыбаясь, пил чай.

– А, и вы пришли! – сказал он, увидевши меня. – Садитесь-ка, я вам расскажу, что я видел в Полтаве.

Я сел, и несколько минут прошло в молчании.

– Ну, рассказывай же, – проговорила Марьяна Акимовна, – беспутный, что ты там видел в твоей скверной Полтаве?

– А что я там видел? Грязь – и больше ничего!

– А что же ты там делал столько времени?

– Тоже ничего!

– Зачем же ты ездил туда, ветрогон ты старый?

– Так. Прогуляться.

– Так, прогуляться! Слышите, люди добрые? Так, прогуляться! Ах, ты, седая, старая голово! И это тебе не совестно так мучить меня на старости лет?

И Марьяна Акимовна поцеловала его так нежно, так простосердечно, как самая нежная мать целует покорное дитя свое.

Вечер прошел тихо и весело.

На другой день проснулися все рано, а Антон Адамович раньше всех и, разбудивши меня, сказал:

– А что, ты приготовил что-нибудь для именинницы?

– Приготовил, – проговорил я.

– Ну, так вставай же, одевайся и пойдем поздравим, – она уже бегает по саду.

Я наскоро умылся, оделся и, взявши свою розу, пошел к дому вслед за Антоном Адамовичем. Наташа, увидя нас, побежала в комнаты.

Мы вошли вслед за нею. А она уже сидела за чайным столом, как ни в чем не бывало, около Марьяны Акимовны и просила сухарика к чаю.

Я поздравил ее, преподнес ей свой скромный подарок. Антон Адамович поздравил тоже и, вынув из бокового кармана сложенную вчетверо бумагу и подавая Наташе, сказал ей:

– Вот тебе гостинец из Полтавы.

Сказавши это, он, улыбаяся, сел около нее.

Наташа долго молча читала бумагу и, не дочитавши, выпустила ее из рук и со слезами бросилась обнимать и целовать Антона Адамовича. А мы с Марьяной Акимовной с изумлением посматривали друг на друга.

Наконец я поднял бумагу, посмотрел на нее, и… то была моя отпускная!

Все, что ни сказал бы я вам про свои ощущения в эту великую минуту, все бы это и тени не было похоже на то, что я чувствовал.

– Виолончель тоже наш, – проговорил улыбаясь Антон Адамович.

Я упал перед ним на колени и целовал его руки, обливая их слезами.

– Ну, Наташа, теперь за тобою очередь, продолжай, – сказал Антон Адамович, обращаясь к Наташе. – Возьми эту бумагу и отдай нашему другу и скажи: вот, мол, тебе мое приданое. А мы с Марьяною скажем: Боже вас благослови!

Все четверо мы бросились друг к другу и залились слезами.

И вот уже более недели, как мне мое счастие спать не дает. И знаете, кто все это сделал? Наташа! моя милая, моя бесценная Наташа! Она предпочла меня и знатным, и богатым. Меня, крепостного музыканта. И, открывшися во всем своим благородным благодетелям, просила их делать с нею, что найдут лучшим. А добрый, молчаливый Антон Адамович, не долго рассуждая и не говоря никому ни слова, решил по-своему одним разом. Он заплатил за мою свободу с виолончелью 2500 рублей120120
  За 2500 карбованців асигнаціями було викуплено з кріпацтва самого Шевченка.


[Закрыть]. Если бы г. Арновский был моим владыкою, этого бы никогда не случилось. Спасибо тебе, Елисавета Павловна. Тебе и во сне не снится, что ты, хотя совершенно невинная, причина моего настоящего блаженства.

Теперь Антон Адамович хлопочет об определении меня в канцелярию дворянского предводителя – уж это я и сам не знаю для чего. А когда это сбудется, тогда мы с вами будем видеться по крайней мере раза три в неделю. А пока приезжайте в воскресенье на ферму и полюбуйтеся на совершенно счастливых людей.

Преданный вам Музыкант N»

Дочитавши это самим счастием написанное письмо, я впал в какую-то болезненную задумчивость. Боже мой, неужели это была зависть? Нет, я не завидовал никому на свете. Это было горькое, невыразимо горькое чувство одиночества. Я чуть не заплакал от внутренней боли. В то время как я собирался плакать, вошел ко мне Иван Максимович и спросил:

– Ну что, далеко уже прочитали мое немудрое повествование?

– Все прочитал, – ответил я.

– И описание свадебного пира?

– Нет, не читал.

– Так прочитайте, непременно прочитайте. Потому что я, можно сказать, больше всего рассчитываю на эффект этого великолепного изображения.

– А скажите, Иван Максимович, старики еще живы?

– Здоровехоньки. А о счастии и говорить нечего. А если б видели, что за внучку им Бог послал! Совершенный ангел Божий!

Я снова задумался.

– А знаете что, Иван Максимович? – спросил я его через минуту.

– А что?

– Отпустите меня завтра одного на ферму, а сами в воскресенье приезжайте.

– Ни за что. А коли уж вам так загорелось, то и я завтра могу с вами ехать. Да что вам так вдруг…

– У меня уж характер такой: я ужасно люблю смотреть на счастливых людей. И, по-моему, нет прекраснее, нет усладительнее зрелища, как образ счастливого человека.

– Это совершенная правда.

На другой день мы были на ферме. И я видел и был совершенно счастлив счастием этих простодушно благородных людей! Видел и свидетельствую истину сего неложного сказания. Аминь.

15 января 1855

ХУДОЖНИК

25 генваря 1856

Великий Торвальдсен начал свое блестящее артистическое поприще вырезыванием орнаментов и тритонов с рыбьими хвостами для тупоносых копенгагенских кораблей121121
  Данський художник і скульптор Бертель Торвальдсен (1770 – 1844) був сином ісландського різьбяра по дереву.


[Закрыть]. Герой мой тоже, хотя и не так блестящее, но тем не менее артистическое поприще начал растиранием охры и мумии в жерновах и крашеньем полов, крыш и заборов. Безотрадное, безнадежное начинание. Да и много ли вас, счастливцев гениев-художников, которые [иначе] начинали? Весьма и весьма немного. В Голландии, например, во время самого блестящего золотого ее периода Остаде122122
  Брати Андріан (1610 – 1685) та Ісаак ван Остаде (1621 – 1649) – голландські художники-жанристи.


[Закрыть], Бергем123123
  Ніколас (Клас) Пітерс Берхем Старший (1620 – 1683) – голландський художник, графік і гравер.


[Закрыть], Теньер124124
  Давид Тенірс Молодший (1610 – 1690) – фламандський художник-жанрист.


[Закрыть] и целая толпа знаменитых художников (кроме Рубенса125125
  Пітер Пауль Рубенс (1577 – 1640) – фламандський художник доби бароко.


[Закрыть] и Ван-Дейка126126
  Антон Ван Дейк (1599 – 1641) – фламандський живописець і графік доби бароко.


[Закрыть]) в лохмотьях начинали и кончали свое великое поприще. Несправедливо было бы указывать на одну только меркантильную Голландию. Разверните Вазари127127
  Ідеться про популярну книгу «Життєписи найславетніших живописців, скульпторів та архітекторів» (1550) італійського художника, архітектора й історика мистецтва Джорджо Вазарі (1511 – 1574).


[Закрыть] и там увидите то же самое, если не хуже. Я говорю потому хуже, что тогда даже политика наместников святого Петра требовала изящной декорации для ослепления толпы и затмения еретического учения Виклефа128128
  Джон Вікліф (1320/1324 – 1384) – англійський богослов, професор Оксфордського університету, предтеча протестантизму; у 1415 р. був визнаний єретиком на Констанцькому соборі.


[Закрыть] и Гуса129129
  Ян Гус (1369/1371 – 1415) – проповідник і мислитель, ідеолог чеської Реформації. Був спалений у Констанці 6 липня 1415 р.


[Закрыть], уже начинавшего воспитывать неустрашимого доминиканца Лютера130130
  Мартін Лютер (1483 – 1546) – німецький богослов і церковний реформатор, був ченцем августинського ордену.


[Закрыть]. И тогда, говорю, когда Лев X131131
  Лев X (у миру – Джованні Медічі) (1475 – 1521) – 217-й папа римський (1513 – 1521).


[Закрыть] и Леон II132132
  Юлій II (у миру – Джуліано делла Ровере) (1543 – 1513) – 216-й папа римський (1503 – 1513).


[Закрыть] спохватились и сыпали золото встречному и поперечному маляру и каменщику, и в то золотое время умирали великие художники с голоду, как, например, Корреджио133133
  Антоніо Корреджо (справжнє ім’я – Антоніо Аллегрі) (бл. 1489 – 1534) – італійський живописець епохи Високого Відродження.


[Закрыть] и Цампиери134134
  Доменіко Цамп’єрі (Доменікіно) (1581 – 1641) – італійський живописець Болонської школи.


[Закрыть]. И так случалося (к несчастию, весьма нередко) всегда и везде, куда только проникало божественное животворящее искусство!

[Случается] и [в] наш девятнадцатый просвещенный век, век филантропии и всего клонящего[ся] к пользе человечества, при всех своих средствах о[т]странить и укрыть жертвы Карающей богине обреченной.

За что же, вопрос, этим олицетворенным ангелам, этим представителям живой добродетели на земле, выпадает почти всегда такая печальная, такая горькая доля? Вероятно, за то, что они ангелы во плоти.

Эти рассуждения ведут только к тому, что отдаляют от читателя предмет, который я намерен ему представить как на ладони.

Летние ночи в Петербурге я почти всегда проводил на улице или где-нибудь на островах, но чаще всего на академической набережной. Особенно мне нравилось это место, когда Нева спокойна и, как гигантское зеркало, отражает в себе со всеми подробностями величественный портик Румянцовского музея135135
  Румянцевський музей, заснований графом Миколою Петровичем Румянцевим (1754 – 1826) у 1831 р., до 1861 р. містився в особнякові Румянцева на Англійській набережній.


[Закрыть], угол сената и красные занавеси в доме графини Лаваль136136
  Будинок Олександри Григорівни Лаваль (1772 – 1850) – дружини камергера двору Івана Степановича Лаваля (1761 – 1846) – знаходився на Англійській набережній, 4.


[Закрыть]. В зимние длинные ночи этот дом освещался внутри, и красные занавеси как огонь горели на темном фоне, и мне всегда досадно было, что Нева покрыта льдом и снегом и декорация теряет свой настоящий эффект.

Любил я также летом встречать восход солнца на Троицком мосту137137
  Тоді це був наплавний міст через Неву, що з’єднував центральну частину міста з Петербурзькою стороною.


[Закрыть]. Чудная, величественная картина!

В истинно художественном произведении есть что-то обаятельное, прекраснее самой природы, – это возвышенная душа художника, это божественное творчество. Зато бывают и в природе такие чудные явления, перед которыми поэт-художник падает ниц и только благодарит Творца за сладкие, душу чарующие мгновения.

Я часто любовался пейзажами Щедрина138138
  Сильвестр Феодосійович Щедрін (1791 – 1830) – російський живописець-пейзажист. З 1818 р. до кінця життя мешкав в Італії.


[Закрыть], и в особенности пленяла меня его небольшая картина «Портичи перед закатом солнца». Очаровательное произведение! Но оно меня никогда не очаровывало так, как вид с Троицкого моста на Выборгскую сторону перед появлением солнца.

Однажды, насладившись вполне этою нерукотворенною картиною, я прошел в Летний сад139139
  Літній сад – найстаріший сад у Санкт-Петербурзі, заснований у 1704 р. Створювався у стилі регулярних садів з геометрично правильним розташуванням алей, великою кількістю квітників, фонтанів і скульптур.


[Закрыть] отдохнуть. Я всегда, когда мне случалося бывать в Летнем саду, не останавливался ни в одной аллее, украшенной мраморными статуями: на меня эти статуи делали самое дурное впечатление, особенно уродливый Сатурн, пожирающий такое же, как и сам, уродливое свое дитя140140
  Ідеться про роботу венеціанського скульптора Франческо Пенсо (Кабіанка) (бл. 1665 – 1737) «Сатурн».


[Закрыть]. Я проходил всегда мимо этих неуклюжих богинь и богов и садился отдохнуть на берегу озера и любовался прекрасною гранитною вазою и величественною архитектурою Михайловского замка141141
  Ідеться про вазу біля ставка в Літньому саду, встановлену восени 1839 р., а також про Михайлівський замок, зведений за наказом Павла І в 1797 – 1800 рр. за проектом Василя Івановича Баженова (1737/1738 – 1799).


[Закрыть].

Приближаясь к тому месту, где большую аллею пересекает поперечная аллея и где в кругу богинь и богов Сатурн пожирает свое дитя, я чуть было не наткнулся на живого человека в тиковом грязном халате, сидящего на ведре, как раз против Сатурна.

Я остановился. Мальчик (потому что это, действительно, был мальчик лет четырнадцати или пятнадцати) оглянулся и начал что-то прятать за пазуху. Я подошел к нему ближе и спросил, что он здесь делает.

– Я ничего не делаю, – отвечал он застенчиво. – Иду на работу, да по дороге в сад зашел. – И, немного помолчав, прибавил: – Я рисовал.

– Покажи, что ты рисовал.

И он вынул из-за пазухи четвертку серой писчей бумаги и робко подал мне. На четвертке был назначен довольно верно контур Сатурна.

Долго я держал рисунок в руках и любовался запачканным лицом автора. В неправильном и худощавом лице его было что-то привлекательное, особенно в глазах, умных и кротких, как у девочки.

– Ты часто ходишь сюда рисовать? – спросил я его.

– Каждое воскресенье, – отвечал он. – А если близко где работаем, то и в будни захожу.

– Ты учишься малярному мастерству?

– И живописному, – прибавил он.

– У кого же ты находишься в ученьи?

– У комнатного живописца Ширяева142142
  Василь Григорович Ширяєв (1795 – ?) – майстер декоративного живопису; походив з кріпаків, навчався в Арзамаській художній школі академіка Олександра Васильовича Ступіна та в рисувальному класі Товариства заохочування художників у Санкт-Петербурзі.


[Закрыть].

Я хотел расспросить его подробнее, но он взял в одну руку ведро с желтой краской, а в другую желтую же обтертую большую кисть и хотел идти.

– Куда ты торопишься?

– На работу. Я и то уж опоздал, хозяин придет, так достанется мне.

– Зайди ко мне в воскресенье поутру, и если есть у тебя какие-нибудь рисунки своей работы, то принеси мне показать.

– Хорошо, я приду, только где вы живете?

Я записал ему адрес на его же рисунке, и мы расстались.

В воскресенье поутру рано я возвратился из всенощной своей прогулки, и в коридоре перед № моей квартиры встретил меня мой новый знакомый, уже не в тиковом грязном халате, а в чем-то похожем на сертук коричневого цвета, с большим свертком бумаги в руке. Я поздоровался с ним и протянул ему руку; он бросился к руке и хотел поцеловать. Я отдернул руку: меня сконфузило его раболепие. Я молча вошел в квартиру, а он остался в коридоре. Я снял сертук, надел блузу, закурил сигару, а его все еще нет в комнате. Я вышел в коридор, смотрю, приятеля моего как не бывало. Я сошел вниз, спрашиваю дворника:

– Не видал такого?

– Видел, – говорит, – малого с бумагами в руке, выбежал на улицу.

Я на улицу – и след простыл. Мне стало грустно, как будто я потерял что-то дорогое мне. Скучал я до следующего воскресенья и никак не мог придумать, что бы такое значил внезапный побег моего приятеля. Дождавшись воскресенья, я во втором часу ночи пошел на Троицкий мост и, полюбовавшись восходом солнца, пошел в Летний сад, обошел все аллеи – нет моего приятеля. Хотел было уже идти домой, да вспомнил Аполлона Бельведерского, т. е. пародию на Бельведерского бога143143
  Статуя «Аполлон», яка стоїть у Літньому саду з 1830 р., – це копія з римського оригіналу І ст. з музею Ватикану, виконана італійським скульптором Паоло Трискорні (1757 – 1833).


[Закрыть], стоящего особнячком у самой Мойки. Я туда. А приятель мой [тут] как тут. Увидя меня, он бросил рисовать и покраснел до ушей, как ребенок, пойманный за кражею варенья. Я взял его за дрожащую руку и, как преступника, повел в павильон. И мимоходом велел трактирному заспанному гарсону принести чаю.

Как умел, обласкал моего приятеля, и когда он пришел в себя, я спросил его, зачем он убежал из коридора.

– Вы на меня рассердились. И я испугался, – отвечал он.

– И не думал я на тебя сердиться, – сказал я ему. – Но мне неприятно было твое унижение. Собака только руки лижет, а человек этого не должен делать. – Это сильное выражение так подействовало на моего приятеля, что он опять было схватил мою руку.

Я рассмеялся, а он покраснел как рак и стоял молча, потупя голову. Напившись чаю, мы расстались. На расставаньи я сказал ему, чтобы он непременно зашел ко мне или сегодня, или в следующее воскресенье.

Я не имею счастливой способности сразу разгадывать человека, зато имею несчастную способность быстро сближаться с человеком. Потому, говорю, несчастную, что редкое быстрое сближение мне обходилося даром. В особенности с кривыми и косыми: эти кривые и косые дали мне знать себя. Сколько ни случалося мне с ними [встречаться], хоть бы один из них порядочный человек. Начисто дрянь. Или это уже мое такое счастье.

Всего третий раз я вижу моего нового знакомого, но я уже с ним сблизился, я уже к нему привязался, уже полюбил его. И действительно, в его физиономии было что-то такое, чего нельзя не полюбить. Физиономия его, сначала некрасивая, с часу на час делалась для меня привлекательнее. Ведь есть же на свете такие счастливые физиономии!

Я пошел прямо домой, бояся, чтобы не заставить приятеля своего ждать себя в коридоре. Что же? Вхожу на лестницу, а он уже тут. В том же коричневом сертучке, умытый, причесанный и улыбающийся.

– Ты порядочный скороход, – сказал я. – Ведь ты еще заходил к себе на квартиру? Как же ты успел так скоро?

– Да я торопился, – отвечал он, – чтобы быть дома, как хозяин от обедни придет.

– Разве у тебя хозяин строгий? – спросил я.

– Строгий и…

– И злой, ты хочешь сказать.

– Нет, скупой, хотел я сказать. Он побьет меня, а сам рад будет, что я опоздал к обеду.

Мы вошли в комнату. У меня стояла на мольберте [копия] с старика Веласкеца, что в Строгановой галерее144144
  Дієго Родрігес де Сільва і Веласкес (1599 – 1660) – іспанський художник. Картина, про яку говорить Шевченко (вона не належить Веласкесу), знаходилась у картинній галереї, заснованій бароном, генерал-лейтенантом Сергієм Григоровичем Строгановим (1707 – 1756) у палаці, побудованому Растреллі на Невському проспекті, 17. На час описуваних подій галерея належала графу Олександрові Сергійовичу Строганову (1818 – 1864).


[Закрыть], и он прильнул к ней глазами. Я взял у него из рук сверток, развернул и стал рассматривать. Тут было все, что безобразит Летний сад, от вертлявых, сладко улыбающихся богинь до безобразного Фраклита и Гераклита145145
  Очевидно, Шевченко має на думці бюст «Дволикий Янус» роботи невідомого італійського майстра XVIII ст., який він потрактував як портрети Демокріта й Геракліта.


[Закрыть]. А в заключение несколько рисунков с барельефов, украшающих фасады некоторых домов, в том числе и барельефы из купидонов, украшающие дом архитектора Монферрана, что на углу набережной Мойки и Фонарного переулка146146
  Будинок Анрі Луї Огюста Рікара де Монферрана (1786 – 1858) – французького архітектора, який з 1816 р. мешкав у Санкт-Петербурзі, – стоїть на набережній Мойки, 86.


[Закрыть].

Одно, что меня поразило в этих более нежели слабых контурах, это необыкновенное сходство с оригиналами, особенно контуры Фраклита и Гераклита. Они выразительнее были своих подлинников, правда и уродливее, но все-таки на рисунки нельзя было смотреть равнодушно.

Я в душе радовался своей находке. Мне и в голову тогда не пришло спросить себя, что я буду делать с моими больше нежели ограниченными средствами с этим алмазом в кожуре? Правда, у меня и тогда мелькнула эта мысль, да тут же и окунулась в пословице: «Бог не без милости, козак не без доли».

– Отчего у тебя нет ни одного рисунка оттушеванного? – спросил я его, отдавая ему сверток.

– Я рисовал все эти рисунки поутру рано, до восхода солнца.

– Значит, ты не видал их, как они освещаются?

– Я ходил и днем смотреть на них, но тогда нельзя было рисовать: люди ходили.

– Что же ты намерен теперь делать: остаться у меня обедать или идти домой?

Он, с минуту помолчав и не подымая глаз, едва внятно сказал:

– Я остался бы у вас, если вы позволите.

– А как же ты после разделаешься с хозяином?

– Я скажу, что спал на чердаке.

– Пойдем же обедать.

У мадам Юргенс147147
  «Кухмістерська» Кароліни Карлівни Юргенс, куди часто заходили художники та письменники, була на 6-й лінії Васильєвського острова.


[Закрыть] еще посетителей никого не было, когда мы пришли, и я был очень рад. Мне неприятно бы было встретить какую-нибудь чиновничью выутюженную физиономию, бессмысленно улыбающуюся, глядя на моего, далеко не щеголя, приятеля.

После обеда я думал было повести его в Академию148148
  Ідеться про Санкт-Петербурзьку академію мистецтв, засновану в 1757 р.


[Закрыть] и показать ему «Последний день Помпеи»149149
  «Останній день Помпеї» (1827 – 1833) – історична картина Карла Брюллова, виконана на замовлення Анатолія Миколайовича Демидова.


[Закрыть]. Но не все вдруг. После обеда я предложил ему или идти погулять на бульвар, или читать книгу. Он выбрал последнее. Я же, чтобы проэкзаменовать его и в этом предмете, заставил читать вслух. На первой странице знаменитого романа Диккенса «Никлас Никльби»150150
  Російський переклад роману Чарлза Діккенса «Nicholas Nickleby» (1838 – 1839) з’явився в журналі «Библиотека для чтения» за 1840 р., тобто пізніше за описувані події.


[Закрыть] я заснул. Но в этом ни автор, ни чтец не повинны: мне просто хотелося спать, потому что я ночью не спал.

Когда я проснулся и вышел в другую комнату, мне как-то приятно бросилась в глаза моя отчаянная студия. Ни окурков сигар, ни табачного пеплу нигде не было заметно, везде все было убрано и выметено, даже палитра, висевшая на гвозде с засохшими красками, и она была вычищена и блестела как стеклушко; а виновник всей этой гармонии сидел у окна и рисовал маску знаменитой натурщицы Торвальдсена Фортунаты.

Все это было для меня чрезвычайно приятно. Эта услуга ясно говорила в его пользу. Я, однако ж, не знаю почему, не дал ему заметить моего удовольствия. Поправил ему контур, проложил тени, и мы отправились в «Капернаум» чай пить. «Капернаум» – сиречь трактир «Берлин» на углу Шестой линии и Академического переулка. Так окрестил его, кажется, Пименов151151
  Микола Степанович Пименов (1812 – 1864) – російський скульптор, професор Санкт-Петербурзької академії мистецтв.


[Закрыть] во время своего удалого студенчества.

За чаем рассказал он мне про свое житье-бытье. Грустный, печальный рассказ. Но он рассказал его так наивно-просто, без тени ропота и укоризны. До этой исповеди я думал о средствах к улучшению его воспитания, но, выслушавши исповедь, и думать перестал. Он был крепостной человек.

Меня так озадачило это грустное открытие, что я потерял всякую надежду на его переобразование. Молчание длилось по крайней мере полчаса. Он разбудил меня от этого столбняка своим плачем. Я взглянул на него и спросил, чего он плачет? «Вам неприятно, что я…» Он не договорил и залился слезами. Я разуверил его как мог, и мы возвратились ко мне на квартиру.

Дорогой встретился нам старик Венецианов152152
  Олексій Гаврилович Венеціанов (1780 – 1847) – російський художник-жанрист, академік Санкт-Петербурзької академії мистецтв (з 1811 р.).


[Закрыть]. После первых приветствий он пристально посмотрел на моего товарища и спросил, добродушно улыбаясь:

– Не будущий ли художник?

Я сказал ему:

– И да, и нет.

Он спросил причину. Я объяснил ему шепотом. Старик задумался, пожал мне крепко руку, и мы расстались.

Венецианов своим взглядом, своим пожатием руки как бы упрекнул меня в безнадежности. Я ободрился и вспомнил некоторых художников, учеников и воспитанников Венецианова, увидел, правда, неясно, что-то вроде надежды на горизонте.

Protégé мой ввечеру, прощаясь со мною, просил у меня какого-нибудь эстампика срисовать. У меня случился один экземпляр, в то время только что напечатанный «Геркулес Фарнежский», выгравированный Служинским по рисунку Завьялова, и еще «Аполлино» Лосенка153153
  Ідеться про гравюру Франца Осиповича Служинського (Слюджинського) (? – 1864) «Геркулес Фарнезький» з рисунка Федора Семеновича Зав’ялова (1810 – 1856), яка правила за учбовий зразок для копіювання учнями Академії мистецтв, а також про гравюру Василя Петровича Осипова (1780 – ?) «Аполліно» з рисунка Антона Павловича Лосенка (1737 – 1773), яка входила до альбому «Изъяснение краткой пропорции человека…» (1772).


[Закрыть]. Я завернул оригиналы в лист петергофской бумаги, снабдил его италианскими карандашами, дал наставление, как предохранять их от жесткости, и мы вышли на улицу. Он пошел домой, а я к старику Венецианову.

Не место, да и некстати распространяться здесь об этом человеколюбце-художнике; пускай это сделает один из многочисленных учеников его, который подробнее меня знает все его великодушные подвиги на поприще искусства.

Я рассказал старику все, что знал о моей находке, и просил его совета, как мне действовать на будущее время, чтобы привести дело к желаемым результатам. Он, как человек практический в делах такого рода, не обещал мне и не советовал ничего положительно. Советовал только познакомиться с его хозяином и по мере возможности стушевывать его настоящее жесткое положение.

Я так и сделал. Не дожидаясь воскресенья, я на другой день до восхода солнца пошел в Летний сад, но, увы! не нашел там моего приятеля; на другой день тоже, на третий тоже. И я решился ждать, что воскресенье скажет.

В воскресенье поутру явился мой приятель. И на спрос мой, почему он не был в Летнем саду, сказал мне, что у них началася работа в Большом театре (в то время Кавос переделывал внутренность Большого театра154154
  Роботи з оздоблення Великого театру тривали з липня по листопад 1836 р. під керівництвом італійського і російського архітектора Альберта Катериновича Кавоса (1800 – 1863).


[Закрыть]) и что по этой причине он теперь не может посещать Летний сад.

И это воскресенье мы провели с ним, как и прошедшее. Ввечеру, уже расставаясь, я спросил имя его хозяина и в какие часы он бывает на работе.

На следующий же день я зашел в Большой театр и познакомился с его хозяином. Расхвалил безмерно его припорохи155155
  Припорох – трафарет чи рисунок з проколотими контурами для переведения його на папір чи полотно шляхом набивання через проколи порошку фарби.


[Закрыть] и потолочные чертежи собственной его композиции, чем и положил прочный фундамент нашему знакомству.

Он был цеховой мастер живописного и малярного цеха. Держал постоянно трех, иногда и более замарашек в тиковых халатах под именем учеников и, смотря по надобности, от одного до десяти нанимал, поденно и помесячно, костромских мужичков – маляров и стекольщиков, – следовательно, он был в своем цеху не последний мастер и по искусству, и по капиталу. Кроме помянутых материальных качеств, я у него увидел несколько гравюр на стенах Одрана156156
  Одран (Audran) – рід французьких граверів XVII – XVIII ст., найбільш відомими з яких були чотири: Шарль (1594 – 1674), Жерар (1640 – 1703), Бенуа (1661 – 1721) та Жан (1667 – 1756).


[Закрыть] и Вольпато157157
  Джованні Вольпато (1738 – 1803) – італійський гравер.


[Закрыть], а на комоде несколько томов книг, в том числе и «Путешествие Анахарсиса Младшего»158158
  «Путешествие Анахарсиса Младшего» – російський переклад роману французького археолога Жан-Жака Бартелемі (1716 – 1795) «Voyage du jeune Anarcharsis en Grèce» (1788).


[Закрыть]. Это меня ободрило. Но, увы! когда я ему издалека намекнул о улучшении состояния его тиковых учеников, он удивился такой дикой мысли и начал мне доказывать, что это не повело бы ни к чему больше, как к собственной их же гибели.

На первый раз я ему не противоречил. Да и напрасно было б уверять его в противном. Люди материальные и неразвитые, прожившие свою скудную юность в грязи и испытаниях и кое-как выползшие на свет Божий, не веруют ни в какую теорию. Для них не существует других путей к благосостоянию, кроме тех, которые они сами прошли. А часто к этим грубым убеждениям примешивается еще грубейшее чувство: меня, дескать, не гладили по головке, за что я буду гладить?

Мастер живописного цеха, кажется, не чужд был этого античеловеческого чувства. Мне, однак, со временем удалося уговорить его, чтобы он не препятствовал моему protégé посещать меня по праздникам и в будни, когда работы не бывает, например зимою. Он хотя и согласился, но все-таки смотрел на это как на баловство, совершенно ни к чему не ведущее, кроме погибели. Он чуть-чуть не угадал.

Минуло лето и осень, настала зима. Работы в Большом театре были окончены, театр открыт, и очаровательница Тальони159159
  Знаменита італійська балерина Марія Тальйоні (1804 – 1884) вперше виступила в Санкт-Петербурзі у Великому театрі 6 вересня 1837 р. в балеті «Сільфіда».


[Закрыть] начала свои волшебные операции. Молодежь из себя выходила, а старичье просто бесновалось. Одни только суровые матроны и отчаянные львицы упорно дулися и во время самых неистовых аплодисментов с презрением произносили: «Mauvais genre»160160
  Поганий тон (фр.).


[Закрыть]. А неприступные пуританки хором воскликнули: «Разврат! разврат! открытый публичный разврат!» И все эти ханжи и лицемерки не пропускали ни одного спектакля Тальони. И когда знаменитая артистка согласилася быть princesse Troubeckoy161161
  Насправді Марія Тальйоні в 1832 р. вийшла заміж за графа Жілбера де Вуазена; за князем Трубецьким була її донька.


[Закрыть] – они первые оплакивали великую потерю и осуждали женщину за то, чего сами не могли сделать при всех косметических средствах.

Карл Великий (так называл покойный Василий Андреевич Жуковский покойного же Карла Павловича Брюллова)162162
  Карл Павлович Брюллов (1799 – 1852) – російський художник академічної традиції, член Міланської та Пармської академій, професор Санкт-Петербурзької та Флорентійської академій мистецтв, учитель і друг Шевченка.


[Закрыть] безгранично любил все прекрасные искусства, в чем бы они ни проявлялись, но к современному балету он был почти равнодушен, и если говорил он иногда о балете, то не иначе, как о сахарной игрушке. В заключение своего триумфа Тальони протанцовала качучу (в балете «Хитана»)163163
  Качуча – танець іспанських циган у балеті Йогана Шмідта (1779 – 1853) та Данієля Обера (1782 – 1871) «Гітана». Вперше балет поставлено в Санкт-Петербурзі 23 листопада 1838 р.


[Закрыть]. В тот же вечер разлетелася качуча по всей нашей Пальмире164164
  Пальміра – стародавнє місто в Сирії, торговий центр на Сході, зруйноване римлянами. «Північною Пальмірою» називали Санкт-Петербург.


[Закрыть]. А на другой день она уже владычествовала и в палатах аристократа, и в скромном уголке коломенского чиновника. Везде качуча: и дома, и на улице, и за рабочим столом, и в трактире, и… за обедом, и за ужином – словом, всегда и везде качуча. Не говорю уже про вечера и вечеринки, где качуча сделалась необходимым делом. Это все ничего, красоте и юности все это к лицу. А то почтенные матери и даже отцы семейств – и те туда же. Это просто была болезнь св. Витта165165
  Ідеться про хорею, чи «танець св. Вітта». За переказом, у XIV ст. Німеччину охопила психічна епідемія, коли люди починали збуджено рухатись. Вони одужували, побувавши в каплиці Св. Вітта.


[Закрыть] в виде качучи. Отцы и матери вскоре опомнились и нарядили в хитан своих едва начинавших ходить малюток. Бедные малютки, сколько вы слез пролили из-за этой проклятой качучи! Но зато эффект был полный, эффект, дошедший до спекуляции. Например, если у амфитриона166166
  Див. прим. 31 до повісті «Музыкант».


[Закрыть] не имелося собственного карапузика, то вечеринка украшалася карапузиком-хитаном, взятым напрокат.

Свежо предание, а верится с трудом.

В самый разгар качучемании посетил меня Карл Великий (он любил посещать своих учеников), сел на кушетке и задумался. Я молча любовался его умной кудрявой головой. Через минуту он быстро поднял глаза, засмеялся и спросил меня:

– Знаете что?

– Не знаю, – ответил я.

– Сегодня Губер (переводчик «Фауста»)167167
  Едуард Іванович Губер (1814 – 1847) – російський поет і перекладач.


[Закрыть] обещал мне достать билет на «Хитану». Пойдемте.

– В таком случае пошлите своего Лукьяна к Губеру, чтобы он достал два билета.

– Не сбегает ли этот малый? – сказал он, показывая на моего протеже.

– И очень сбегает, пишите записку.

На лоскутке серой бумаги он написал италианским карандашом: «Достань два билета. К. Брюллов». К этому лаконическому посланию я прибавил адрес, и Меркурий мой полетел.

– Что это у вас, модель или слуга? – спросил он, показывая на затворяющуюся дверь.

– Ни то, ни другое, – отвечал я.

– Физиономия его мне нравится: не крепостная.

– Далеко не крепостная, а между тем… – Я не договорил, остановился.

– А между тем, он крепостной? – подхватил он.

– К несчастию, так, – прибавил я.

– Барбаризм! – прошептал он и задумался. После минуты раздумья он бросил на пол сигару, взял шляпу и вышел, но сейчас же воротился и сказал: – Я дождусь его, мне хочется еще взглянуть на его физиономию. – И, закуривая сигару, сказал: – Покажите мне его работу!

– Кто вам подсказал, что у меня есть его работа?

– Должна быть, – сказал он решительно. Я показал ему маску Лаокоона, рисунок оконченный, и следок Микель-Анжело168168
  Ідеться про рисунки з гіпсового зліпка старогрецької статуї «Лаокоон» (Ватикан) та зліпка «слідка» (стопи ноги) з якоїсь скульптури Мікеланджело.


[Закрыть], только проложенный. Он долго смотрел на рисунки, т. е. держал в руках рисунки, а смотрел – Бог его знает, на что он смотрел тогда. «Кто его господин?» – спросил он, подняв голову. Я сказал ему фамилию помещика. «О вашем ученике нужно хорошенько подумать. Лукьян обещался угостить меня ростбифом, приходите обедать. – Сказавши это, он подошел к двери и опять остановился: – Приведите его когда-нибудь ко мне. До свидания». И он вышел.