Текст книги "Сто удач и одно невезение"

Села за парту с Ритой раз и навсегда – до конца школы и на всю жизнь, тем самым кардинально и бесповоротно изменив свою судьбу.

Через месяц Зинуля научилась предугадывать и предотвращать неприятности и несчастные случаи, сыпавшиеся на нее в изобилии, от мелких до серьезных по милости подруги. Правда, для этого пришлось выработать целую тактику совместно с Ритулиными родственниками, регулярно посещая ее милых бабушку и дедушку для ликвидации последствий, ну и потерпеть, само собой!

А еще отстоять принятое решение в своей семье, обнаружившей поразивший их до глубины души факт, что их маленькая, хрупкая, тихая-послушная девочка имеет силу воли и характер такой степени твердости, что им можно гвозди забивать.

Несколько дней подряд они всем составом уговаривали, грозились принять меры, перевести в другую школу, наказывали за непослушание лишением сладкого и походом в кино и снова настойчиво уговаривали, когда дите приходило с очередным ушибом или синяком, даже плакали, но…

Смирились, тягостно-безысходно повздыхав, и пошли знакомиться с Риточкиной родней и принимать участие в вырабатывании тактики и методов профилактики Зиночкиного «непопадания под раздачу». А куда деваться! В связи с фатальностью ситуации становилось ясно, что тесных и постоянных контактов двум семьям не избежать, мало ли в какие неприятности и беды втянет девчонок Риточкино глобально распространяемое невезение!

Основной причиной возникновения шквала несчастных происшествий на головы и остальные части тела оказавшихся рядом с Риточкой людей была ее неуемная страсть к жестикулированию совместно с произнесением любых слов.

Светлана Николаевна, мама Зиночки, придумала гениальный ход – предложила положить в оба кармашка форменного школьного фартука и во все остальные карманы одежды Риты по нескольку стеклянных шариков и, как только ребенка потянет махать руками, напоминать, чтобы она перебирала шарики. Придумок и предложений выдвигалось множество, но на первых порах прижилась только эта, а остальные профилактические действия Зинуля привносила сама в дальнейшей жизни.

А сейчас, как только Риточка начинала движение кистями рук, вне зависимости, где они находились и что происходило вокруг, маленькой Зинуле, научившейся зорко следить за подругой, приходилось кричать:

– Шарики!

И так тысячу раз за день! Но вскоре, где-то через полгода, и кричать, и напоминать не приходилось, Риточка научилась и привыкла.

Вот так и началась их дружба. А что? Люди же живут возле действующих вулканов, и ничего! Не жалуются и, по слухам, хорошо живут, в тепле и радости!

Дружба девчонок изменила не только их собственную жизнь, но и жизнь всех их родственников. Риточкины родные души в Зинуле не чаяли, испытывая глубочайшую благодарность, очень быстро переросшую в любовь и к ней, и к ее близким. Они прекрасно отдавали себе отчет в том, что Ритулю ожидала перспектива единственно возможная: полного одиночества и вынужденной изоляции – ни друзей, ни подруг, и еще большой вопрос, как там сложится впереди с молодыми людьми и личной жизнью, втайне все же лелея надежду и молясь: «Может, пройдет, перерастет со временем?»

Не переросло. Не рассосалось, а крепчало по мере взросления, принимая гораздо более масштабные разрушительные последствия для пострадавших, что ни в коей мере не мешало Ритке жить вполне даже благополучно и счастливо.

А уж то, что им с Зинаидой, а вместе с ними и всем родным, не приходилось скучать ни одного дня, и говорить нечего!

При этом девочки учились очень хорошо – на пятерки и редкие четверки, всегда и везде вдвоем. А как еще? В классном журнале их фамилии, согласно алфавиту, стояли одна за другой: Зинаида Ковальчук, Маргарита Ковалева, и, как выяснилось, они единственные во всей школе имели такие имена – было бы странно, если б сложилось по-другому!

Микросоциум под названием «школа» создал вокруг них некий вакуум безопасного расстояния, что имело свои бо-о-ольшие плюсы. Ну например, Зиночку и Риточку никогда не только не приглашали или принуждали, а напрочь и заранее исключали из всех массовых мероприятий, в те времена имевших количество неизмеримое. К примеру: построение в общей школьной линейке, сбор макулатуры, политинформации и всяческие конкурсы-концерты в актовом зале, собрания пионерских-комсомольских ячеек, субботники и так далее до бесконечности.

Чем не жизнь! «Не кочегары мы, не плотники!»

Но в полной и окончательной мере семья Ковальчук осознала, чего ожидать от дружбы доченьки Зиночки с Ритой, после летних каникул, которые девчонки провели в Одессе.

О, это эпохально!

Надо сказать, что Риточкина семья была совершенно необыкновенной, уникальной. Ну а в какой иной семье мог родиться этот ужас вселенских неприятностей?

Мама Риты, Софья Львовна, родилась и выросла в Одессе, как родились, выросли и жили там все ее предки, непонятно в скольких поколениях, исчислявшихся чуть ли не с основания этого священного города и самолично Дьюка Ришелье. И имели привычки, характеры, темперамент и, соответственно, национальность местных одесских жителей со всем вытекающим из этих обстоятельств колоритом.

Папа, Аркадий Петрович же, являлся не менее коренным, правда в гораздо меньшей степени поколений, москвичом, с ярко выраженной русско-московской национальностью.

Аркашу Ковалева, пребывавшего в возрасте двадцати двух годов, юношеское вдохновение и надежда на лихой отдых после успешного окончания института принесли в Одессу.

Выбор отдыха у моря в те времена не пестрел разнообразием – в Турцию никто не приглашал, а за попытку «пригласиться» самому перспектива маячила отправиться ровно в противоположную сторону и в сопровождении конвоя. Но кое-какой, и совсем неплохой, выбор морских курортов имелся и на территории страны.

Пятеро друзей-однокурсников, посовещавшись, решили двинуть в Одессу.

И случилось Аркаше на пляже узреть местную красавицу Сонечку Левинсон! Видение, потрясшее бледного москвича, свеженького выпускника архитектурного института, до эротического влюбленного коллапса!

Надо отдать должное вкусу юноши – впадать в сексуально-эротический шок было от чего!

Сонечка была редким образом небывалой экзотической красоты – фигурка, как песочные часы, с наитончайшей талией, высокой и гордо стоящей грудью четвертого размера, умопомрачительной формой бедер, плавной линией переходящих в длиннющие ножки! Добавим для полноты картины гриву кучерявых черных волос, струящихся до ягодиц, огромные шоколадные глаза, яркие губы и тонкий носик.

Представили?

Во-от! А он увидел! И парня понесло-о-о-о…

Все это убойно-сексуальное создание дышало, двигалось, смеялось и, для полного боекомплекта, обладало юмором наивысшей пробы, постоянным, непрекращающимся и искрометным.

Казалось бы: счастья вам, дети!

Ан нет! Имелось одно труднопреодолимое но. Видение небесной красоты, ума и юмора имело сложные, натянутые отношения между государством и пятым пунктом в паспорте: «национальность», и к ней одесскую прописку и многочисленную родню. А страна в те «далекие-далекие…» проявляла настороженность и мягкую враждебность к гражданам, имевшим исконно одесскую национальность еврея.

Юного Аркашу такие мелочи в борьбе за любимое белое тело не могли остановить, и уже на третий день знакомства он имел «счастье» представиться родителям и неисчислимым родственникам любимой, неосторожно объявив о своих далеко идущих матримониальных планах.

Конечно, он не был идиотом. В те «застойные» все прекрасно понимали правила выживания в стране, умело подстраивались, обходя острые углы, радостно официально улыбались и кричали на парадах «ура!» и шушукались на кухнях.

Но мальчика таки разразила любовь!

И у мальчика таки имелся характер!

В ответ на открытое выказывание которого экстренным порядком, на самолете, прилетели из Москвы родители спасать чадо. Но Сонечкины родители, пардоньте-с, тоже были грамотно сделаны в свое время их родителями, и политику партии и государства разумели более чем хорошо, а уж как выживать во все времена и при любых правителях – у этого народа «у генах».

Так что встречу будущих «дорогих родственников» на аэродроме провели всей многочисленной родней, не дав бледным москвичам опомниться.

Старшие Ковалевы находились в состоянии, близком к инсульту, и в полной панике – сыночек, единственный, холимый-лелеемый!.. Как говорится: «В этот прекрасный день, и такая вот фигня!»

Уж лучше бы он женился на дочери заслуженного якутского оленевода Бельдыева, получавшего несусветную зарплату, измеряемую тысячами рублей раз в год, когда снег сойдет и он доберется до конторы, а основное время проводящего в тундре, в чуме, за Полярным кругом!

Сынок железно стоял на своем: «Люблю, женюсь!»

Родители попробовали заходец с другой стороны: «Тогда свадьба в Москве!», имея тайный расчет: три месяца ждать от подачи заявления в ЗАГС до регистрации – отговорим! Костьми ляжем, что-нибудь придумаем!

«Да ви що!» – добродушно отвечала Сонечкина родня, мягко усаживая за стол, потчуя фаршированной рибкой (именно так, через «и»), фирменным борсчем (именно так, через «сч») из уточки да с пампушками, домашней наливочкой под соленья-маренья и рибку домашнего же засола, и это только для начала!

– Та зачем этого нам с вами надо? – Подливали и подливали в рюмочки наливочки. – Що та Москва? Пильно, душно, народ-машины? То ли дело у нас! Ми такую свадьбу загремим! Опять-таки фрукты, овощи, море, а как тетя Сара готовит! Цимус! Ви такого у жисть не распробовали!

Уболтали! Не дали перехватить инициативу! А то только пусти у ту Москву, и девочка останется не при муже!

Вместо положенных трех месяцев ожидания в ЗАГСе, через Левушку Гринберга и его маму («дай бог ей здоровья!») «вишли» на Фаину Абрамовну у горисполкоме («и ей не хворать!»), а она «спустила» приказ на это заведение, и детей расписали через две недели.

Ото, пол-Одессы гуляло!

А що бил за стол, я вам скажу!

Передаваемые с рук на руки, как эстафета, от одних родственников к другим, родители Ковалевы, закармливаемые гостеприимством до икоты и колик, убаюканные активным отдыхом с рыбалкой, морем, шашлыками, выездами на природу, не успели сообразить, как оказались на регистрации брака сына в одесском ЗАГСе.

Мечта об альтернативном зле в лице дочери якутского оленевода Бельдыева растаяла призрачным дымком, тюкнув реальностью в виде громкого «горько!» и поздравления молодых с законным государственным разрешением на активный секс и размножение. Серафима Моисеевна, бабушка Ритки, обладала уникальным даром рассказчицы, обогащенным умением посмеяться прежде всего над собой, насыщенным непередаваемым одесским наречием и красочностью описания событий. Зинуля с Риткой могли часами, открыв рот, слушать ее истории и рассказы о родственниках и знакомых. А как она рассказала про эту свадьбу!

За свадебным столом, во время набирающего обороты разгуляева, подруга Серафимы Моисеевны с плохо скрываемой завистью поинтересовалась:

– Симочка, а как вам таки удалось оторвать такое счастье: мальчика с русской фамилией и московской пропиской?

– Измором! – честно и весело призналась Серафима Моисеевна и хлопнула за «тако» счастье наливочки.

Отгуляв свадьбу, дети уехали жить в Москву. А куда? Не в Одессу же! А неисчислимая родня осталась и дальше проживать на берегу моря, что не помешало ей помочь молодым приобрести кооперативную квартиру в Москве. И это, кстати, мгновенно примирило московских родителей с выбором невестки. Когда родилась Ритуля, путем сложных переговоров и обменов, посредством многочисленных знакомых, родственников знакомых, осевших в Москве, удалось поменять первоначальную кооперативную на большую квартиру и в центре.

Одесские родственные связи, хочу вам заметить, – это великая движущая сила у всем мире!

Имелись у семьи и свои «стратегические» запасы на черные дни, но это отдельная история, из серии семейных преданий.

Так вот, о преданиях – первая поездка Зиночки в Одессу!

Девчонки закончили первый класс, на удивление без телесных повреждений и особых потерь для Зинули, если не считать гибели новой школьной формочки, пары сандалий и так по мелочи: банты, гольфики, все учебники и стопка тетрадок.

Ритулю, как водится, не зацепило вовсе!

Встал насущный вопрос о летнем времяпровождении детей. Ковальчуки собирались отправить Зинаиду на дачу к бабушке с дедушкой, папиным родителям, – «прекрасные» шесть соток, рядом лес, озеро, природа, одним словом, а в июле – в пионерский лагерь. Барышни выступили одним ревущим фронтом, категорически отказываясь расставаться хоть на день.

– Я без Зиночки пропаду-у-у! – рыдала Риточка.

Факт, между прочим, неоспоримый – пропадет!

Постоянное присутствие подруги рядом в разы уменьшило непредвиденно травматические происшествия.

– Я Риточку не оставлю! – вторила Зинуля, пуская слезу, но более скупую, чем Ритка.

– Та какие проблемы! – воскликнула бабушка Сима. – Светочка, Гена, отправим девочек у Одессу на все лето!

– Как это? – насторожилась Светлана Николаевна.

– Поездом, – пояснила бабушка Сима. – Мы с Левочкой и девочки с нами.

– Ну, не знаю… – сильно засомневалась мама. – Здесь хоть мы за ними присматриваем, сдерживаем как-то.

Предполагалось, что Риточка там, в Одессе, на свободе угробит беззащитную Зиночку окончательно.

– А куда нам еще смотреть? – удивилась Серафима Моисеевна.

– Да ви не сомневайтесь, Светочка! – присоединился к уговорам дедушка Лев Абрамович. – Ми глаза только на них держать будем! И хочу вам сказать, таки море, солнце, фрукты и таки свежие! А ви себе спокойно отдохнете от дитя!

Ну, уговорили!

Вырваться навестить дочурку родителям удалось в начале лета и всего на недельку. Успокоенные увиденным, оглушенные гостеприимством, загоревшие родители вернулись домой, оставшись «уполне» довольными правильным оздоровлением ребенка.

Казусы начались по возвращении чада в конце августа.

Встречать ребенка отправился папа, взявший по такому случаю отгул на работе, мама же отпроситься не смогла и при важном событии не присутствовала, папе пришлось единолично перенести потрясение.

Начнем с того, что своего ребенка он не узнал!

Зиночка стояла на перроне, охраняя уже вынесенную из вагона часть багажа, чуть опоздавший к приходу поезда папа, мягко отодвинул Зиночку с дороги и пытался попасть в вагон сквозь выходящих из него пассажиров.

– Папа, ви куда? – услышал Геннадий Иванович знакомый голосок.

Обернулся – офонарел!

Вместо малюсенькой худющей доченьки с прутиками ножек-ручек, белокожей дюймовочки с темно-русыми, не самыми густыми волосюшками, на него знакомыми серыми глазами-блюдцами взирала толстенькая, загорелая до шоколадного отлива девочка с выгоревшими на южном солнце волосами, приобретшими объем и красивую шелковистость.

– Зиночка, это ты? – ошарашенно спросил папа.

– Таки ви знаете, да, это ваша Зиночка! – утвердил предположение у него за спиной, вышедший из вагона Лев Абрамович.

Дальше – больше!

Мама, которой все-таки удалось уйти пораньше с работы, встречала их дома горячим обедом и ошарашенным взглядом на дочь – узнать узнала, но таких метаморфоз не ожидала никак! Но, слава богу, ребенок похорошел, сразу видно – оздоровился, поправилась, вот и хорошо! А то вон как переживали, что худенькая совсем, и есть не заставишь! Зинулечку зацеловали, заобнимали, бабушки и дедушки, пришедшие на праздник приезда внученьки, соскучились ужасно!

Скорее за стол! Пообедаем, отметим, поговорим-расспросим!

Шестеро взрослых, молча, со смешанными чувствами наблюдали, как Зинаида наворачивает вторую порцию жареной курицы с картошкой. Доев, ребенок чинно положил вилку на пустую тарелку и произрек:

– Що я вам скажу, мама, за вашу еду, таки вам надо учиться готовить!

Повисла тишина, сопровождающая процесс осмысления взрослыми высказанного наставления, а затем взрыв безудержного хохота, папа чуть со стула не упал, вовремя подхваченный мамой.

И как они начали смеяться этим вечером, так и продолжали еще недели две-три, выслушивая Зиночкины высказывания в этническом одесском стиле, с обращениями во множественном числе к родителям, с «и» вместо «ы», пока она не переучилась заново говорить на московско-русском диалекте.

В школе наблюдалась приблизительно та же картина.

Первого сентября Антонина Михайловна, увидев двух поправившихся, загоревших крепышек, улыбнулась приветливо и поинтересовалась, где девочки отдыхали.

– Так у Одессе, – ответила Рита.

После первого, вводного урока вторым шла математика. На вопрос учительницы классу, сколько будет тридцать шесть разделить на три, Зинаида Ковальчук, привыкшая к шумной многочисленной одесской семье, не утруждающейся особым политесом, громко, на весь класс, сообщила:

– Таки двенадцать! И що тут думать, я вас умоляю! – и для убедительности пожала плечиками. – И успела перехватить локоток Ритули, летящий ей в ребра, тем же нетихим голоском предупредив: – Не делай телесных движений, Риточка!

Фраза, которой разрушительное дитятко останавливала вся южная родня.

– Я только хотела тебе напомнить, Зиночка, що у Москве так не разговаривают! Ми же не на Привозе, ей-богу! – ни на децибел не тише подруги заявила Риточка.

Беседу барышеньки вели, как на том самом пресловутом Привозе: мало обращая внимания на окружающих и обстановку вокруг. Антонина Михайловна прихлопнула рот ладошкой, не глядя села на стул и начала трястись в беззвучном смехе.

Одесса стала второй родиной для Зинули, девчонки проводили там все летние каникулы, а «паровозом» и родители, и бабушки-дедушки Зины, ставшие одной семьей со всей многочисленной родней Риты.

Почему-то в тот момент, когда мужчина в темноте медленно протягивал к ней руку, она не видела и не слышала этого движения – чувствовала! Он еще не дотронулся, а она его чувствовала. И в этот короткий миг до прикосновения она ярко-ярко, как вспышку, вспомнила свое знакомство с Риткой, и тот все в ее жизни изменивший вторник, и это непередаваемое чувство свободы, когда она сделала свой выбор! Это яркое ощущение Зиночка запомнила навсегда!

И Одессу вспомнила, и как папа ее не узнал, и как она выкала родителям, вернее, «викала»…

И вспомнила, потому что сейчас второй раз в своей жизни пережила нечто подобное – ощущение полной свободы!

И улыбнулась.

Он коснулся кончиками пальцев ее плеча, она почувствовала это прикосновение даже через одежду многослойную.

– Вы улыбаетесь, – не спросил, утвердил он.

Не видел, знал.

Как и всякое иное происшествие, притягиваемое любимой подругой на голову и остальные жизненно важные части тела, а также движимое и недвижимое имущество Зинули, все начиналось, как водится, с благих намерений и, казалось бы, невинной просьбы.

– Зинуля, радость моя, выручай! – запричитала Ритка, стоило Зине ответить на призыв мобильного телефона. – У меня полный завал! Ты же сегодня выходная?

– Здравствуй, подруга моя, Рита, – спокойно ответила Зинуля. – Да, у меня сегодня выходной, заметь, законный первый полноценный за полгода, и предполагалось, чтобы выспаться!

– Ну, Зиночка-а-а! – с умоляющими нотками в голосе тянула Ритка.

– И что на этот раз? – вздохнув, сдалась Зинаида.

– Мне надо показать квартиру клиенту и в это же время еще одну квартиру другим клиентам! Произошла накладка по времени.

– Так, и каким боком я к твоей риелторской деятельности? – зевнув, еще не проснувшись до конца, выясняла диспозицию помощи Зина.

– Я уговорила вторых клиентов передвинуть показ на полчаса, этого только-только хватит, чтобы доехать до них, а ты проведешь первый просмотр! Я тебе на две страницы написала инструкцию, что и как рассказывать про квартиру, все до мелочей. Я вас с клиентом запущу, в общих чертах покажу, отдам тебе ключи и умотаю! А ты его не спеша проведешь по квартире, покажешь, на все вопросы ответишь, и все!

– Твое «и все!» – это неизменный выстрел стартового пистолета для забега неприятностей! – сразу же проснулась от «магического» словосочетания Зинуля, села на кровати и прикинула в уме несколько вариантов возможных в такой ситуации напастей, имеющих реальный шанс приключиться с ней.

– Зинуль, меня же рядом не будет, я сразу убегу! Так что все обойдется!

– О-хо-хо! – не поверила Зинаида. Но куда деваться! – Ладно, говори адрес, заполошная! И во сколько надо быть? Весь сон перебила, а я так настроилась выспаться, полениться!

– Зиночка, ну, прости, ну форс-мажор случился!

– Форс-мажор, как тебе самой известно, – это твоя суть, плоть и кровь и жизненное кредо, так что нечего на него пенять!

– Это ты ругаешься? – уточняла степень раздражения подруги Ритка.

– Это я ворчу, вылезая из кровати. Не морочь меня! Мне бы собраться и сообразить, как это сделать!

– Все, все! Пиши адрес, встреча в двенадцать! – Продиктовав адрес и объяснив, как лучше добраться, Ритуля временно попрощалась. – Целую-расцелую, спасительница ты моя!

– А это мое жизненное кредо, – вздохнула скорбно о своей планиде Зинуля.

Зинуля решила, что ну его на фиг, не поедет она на машине – крутиться по центру, пока приткнешь где-нибудь свое автотранспортное средство в узких дворах, не меньше получаса потеряешь, да и ходить полезно. К тому же, посмотрев карту в компьютере, она выяснила, что от метро до искомого дома минут пять, ну, максимум семь ходьбы. Вот и прекрасно, прогуляемся!

Неугомонная подруга давала указания по сотовому, с вынужденной паузой, пока Зина ехала в метро, и требовательным звонком-продолжением, как только она вышла из его дверей:

– Зинуля, ничего сложного, шпаргалка у тебя будет, там все до мелочей расписано. Клиент спокойный, уравновешенный, вообще классный мужик, под сорок, разведенный, мечта любого риелтора. Его в Москву перевели на повышение, не то в министерство, не то на фирму какую, не помню, где-то записывала, но это не главное. Главное, что жить теперь ему предстоит в Москве, вот он квартиру и покупает. Он, может, эту и не выберет, это всего вторая квартира, которую я ему показываю, да еще в другом агентстве ему что-то предложили. Но квартирка, скажу я тебе, класс! Такая уютненькая, и месторасположение дома замечательное – тихий центр, окна на сквер выходят, а ремонт там!.. Сама увидишь! Ты покажешь, расскажешь, свет везде выключишь, закроешь, и все дела! Я потом… – На этом Риткин телефон разрядился.

Любимые Риткины словесные обороты «и все» и «и все дела!», как правило, в девяноста пяти случаях из ста заканчивались чем угодно – от конфуза до травматических случаев, но только не благополучным окончанием. Зинуля тщетно пыталась отучить ее от подведения черты под планами в этих оптимистичных выражениях – впустую! В Риткином понимании – а що там сложного?

Вот странное дело, думала Зинуля, неторопливо шагая от метро, на учебу, работу, детей и любимых мужчин Риткино притягивание невезений не распространялось!

Ну, не совсем так! Доставалось, вестимо, и преподавателям в институте, и – а как же иначе! – однокурсникам и студентам подвернувшимся. И доски в аудиториях падали, когда она выходила отвечать, и стулья ломались, трибуны рушились, преподаватели калечились, но училась Ритка на одни пятерки. И не от страха или чтобы поскорей отделаться от студентки Ковалевой ставили ей эти пятерки, нет, ровно наоборот, ее старались наказать, придирались, гоняли по всему материалу на экзаменах, правда, на безопасном расстоянии, метрах в трех от экзаменатора. А она отвечала, как пулемет, – бодро и без запинки. К курсу третьему на нее махнули рукой – ужас там, не ужас всего института, а учится будь здоров! И с работой у нее всегда лучше всех получалось! Фигово было коллективу, это факт, а у Ритки рабочий неиссякаемый энтузиазм и сплошной праздник!

Последние семь лет Ритуля работала риелтором в самой крутой московской фирме недвижимости. И как ни странно, у нее это замечательно получалось, жалел, видимо, Боженька ее многочисленных клиентов, но самые большие продажи приносила в контору она и имела самую большую базу квартир.

И бог его знает, как это у нее работало и сам механизм функционирования центра притяжения всемирной катастрофы, но клиентов миловало!

Кстати, и с любимыми мужчинами в Риткиной жизни этот загадочный механизм работал как-то иначе. Неизменно момент знакомства и первой встречи сопровождался для мужчины разрушительно-травматическими последствиями, на фоне чего непуганый и плохо осведомленный товарищ влюблялся в Ритулю до потери объективного сознания. И в этот святой конфетно-цветочный период наивысшего выброса эндорфинов в обоих организмах с ним более ничего плохого не происходило, окромя горячей любви и страстей зашкаливающих. Но стоило Ритуле остыть, разлюбить – и все! Мужику наступали кранты! Везде! На работе, в жизни, со здоровьем.

Самые умные вовремя сматывались, стараясь откупиться чем могли, всего пару раз вдряпавшись после уговоров: «Риточка, я же тебя люблю, у нас все будет хорошо!», быстро делали выводы и бежали, скажем, до пресловутой канадской границы. Те же, кто от чувств-с так просто не отказывался, а плавился под Риткиным взглядом грустной лани и пытался вернуть былую любовь, получали по полной программе и тогда уж уносили ноги.

Детей Риткиных разрушительное маманино начало вообще никак не касалось, не задевало даже рикошетом, разве что развило в отпрысках философский взгляд на жизнь и фантастическое чувство юмора.

Ритулю Зинаида увидела издалека. Трудно было бы не увидеть на грязно-бело-сером фоне последних дней осени московского пейзажика фигуру в ярко-красном пальто на высоченных каблуках лакированных сапожек, активно машущую Зинаиде и подпрыгивающую от нетерпения возле красненькой машинки того же тона, что и пальто.

– Только бы клиент где-нибудь в сторонке стоял, – проворчала себе под нос Зинаида, – а то Ритка своими телодвижениями, не приведи Господь, дом свалит!

– Зинулечка! – обняла и расцеловала Ритка подругу с таким рвением, словно год не видела и истосковалась.

– Ритка, – предупредила Зина, – без лишних резких движений, если хочешь, чтобы осмотр апартаментов состоялся!

– Злишься? – не ослабив объятий, но чуть отодвинувшись, чтобы рассмотреть степень Зининого возмущения, спросила Ритуля.

– Не очень, – успокоила подруга. – Я сейчас как геомагнитная обстановка в городе: слабо возмущенная.

– Ну и хорошо! – порадовалась Ритка и перешла к делу: – Он еще не подъехал, может, где в пробке застрял. А у меня телефон разрядился, выяснить не могу! И зарядку автомобильную утром в ремонт отдала! Вот же черт!

– И слава богу, что не подъехал, – порадовалась Зина, – а то ты так активно махала руками, что точно бы мужика угробила!

– Потому и махала, что его рядом не было! Дай свой телефон, я ему позвоню!

Звонить не пришлось, коротко просигналив клаксоном, к ним подъехал джип «мерседес». Не новье-приновье запредельной стоимости, но тоже машинка ничего себе. Оно и понятно, с машинкой «жигули» или «запорожец» вряд ли кто мог себе позволить покупку квартирки в этом районе и в таком доме.

Из машины со спокойным несуетливым достоинством вышел мужчина. Ну, действительно лет под сорок, выше среднего роста, для Зинули с ее росточком «метр в кепке» так высокий ой-ой-ой! Ему она до плеча макушкой доставала! Темно-русые, нерастерянные, непоредевшие волосы, с седыми висками, спортивная подтянутая фигура, облаченная в дорогой костюм и куртку, интересный такой мужчина.

Заметный, скажем так.

И лицо такое… Серьезное лицо, навевающее ассоциации из скандинавских преданий о викингах, суровых походах и варягах всяческих.

– Здравствуйте, Маргарита Аркадьевна. Простите за задержку, пришлось в пробке постоять, а ваш телефон оказался не в моей зоне действия.

– Здравствуйте! Извините, телефон разрядился, – по-деловому сдержанно пояснила Рита. – Знакомьтесь, это Зинаида Геннадьевна. Она проведет подробный показ и ответит на все ваши вопросы.

Руки для приветствия ему Ритуля не протянула, это область табу! Строго-настрого запрещенная и внимательно контролируемая Зинулей и всей родней с детства. Теперь вместо шариков в карманах останавливающую функцию выполняла папка с документами, которую Ритуля всегда прижимала к груди двумя руками.

– Здравствуйте! – поздоровался мужчина и представился: – Захар Игнатьевич.

«Да уж! Повезло с имечком, поболе чем мне!» – подумала мимолетно Зинаида и заглянула ему в глаза… В светло-светло-карие, орехово-рыжеватого цвета глаза… и споткнулась взглядом!

Ее как паром изнутри обожгло, словно взрыв произошел где-то в солнечном сплетении: взорвался, потряс и с шипением разлился по венам газированной субстанцией до самых кончиков пальцев, до корней волос и покрасневших щек, схлынул, затаившись в животе теплеющим комом, звоном под коленками и неясным блеющим лепетанием.

– Зи-инаида Геннадьевна, – споткнувшись на первом слоге, ответствовала барышенька чувствительная, как оказалось, и, не отрывая взгляда от его глаз, протянула руку для рукопожатия.

Ладони встретились, его большая, горячая приняла в себя захолодевшую маленькую Зинулину, и тут же в обе ладони точно молнией шибануло, да так, что они оба неосознанно отдернули руки.

И что это, скажите на милость, было?!

Шарахнуло по большой программе, оглушило, поразило – и отрезвило!

Зинаида отчетливо осознала странность и нелепость происходящего: стоит тут, как… непонятно какого назначения дамочка, пялится на мужика, только рот не открыла, и на том спасибо! Ритка рядом, ничего не заметив, выдает некий поток информации, которую она, Зинаида, и не слышит и не воспринимает, да еще и ручку отдергивает и за спину прячет, как в детском саду от нехорошего мальчишки!

Ох-ре-неть! Бабе тридцать пятый годок, а ее пробивают эротическо-мистические выкрутасы к незнакомому мужику!

– Зина! – проорала ей в ухо Ритуля. – Идем! Что ты застыла!

Да! Да! Идем, двигаемся, что-то делаем, только на расстоянии, по возможности наибольшем, от Захара Игнатьевича!

Они зашли в подъезд, дождались лифта, Ритка все что-то поясняла клиенту, а Зинуля мысленно отчитывала себя в витиевато-ругательных оборотах.

«Нет, ну надо же! Что же это такое?! Так, все, Зинаида, все! Успокойся, возьми себя в железные, что там?.. Нет, ежовые рукавицы. Ну, хоть во что-нибудь себя возьми! Сохраняй дистанцию, и, кстати, ты пришла помочь подруге! Вот и помогай!»

Покричала на себя, ножкой мысленно топнула – все!

И не заметила, что они уже находятся в квартире и Ритка, чуть не бегом, проводит ознакомительную экскурсию:

– Посмотрите направо… посмотрите налево… Это кухня… это… а подробно вам сейчас расскажет и покажет Зинаида Геннадьевна! Ну, мне пора, извините!

На этой фразе Зинаида включилась на полную мощность мыслительного процесса и осознала, что сейчас останется один на один с этим мужиком в пустой квартире, а Ритка продолжала тарахтеть: