Текст книги "Ясень"

Татьяна Батурина
Ясень

© ГБУК «Издатель», оформление, 2018

© Батурина, Т. М., 2018

«Надышишься светом…»

О, читатель! Если ты сейчас ведёшь со мной беседу, значит, вышла в свет ещё одна книга стихов нашей землячки – прекрасной русской поэтессы Татьяны Михайловны Батуриной, члена Союза писателей России, журналиста, филолога, лауреата многочисленных литературных премий.

«Ясень» – так назвала она сборник избранной пейзажной лирики. Хотя Варлам Шаламов утверждал: «В строгом смысле слова никакой пейзажной лирики нет. Есть разговор с людьми и о людском, и, ведя этот разговор, поэт глядит на небо и на море, на листья деревьев и крылья птиц, слушает собственное сердце и сердце других людей. Пейзажной лирики нет, но есть чувство природы, без которого поэт-лирик существовать не может».

Тему природы, заключающую в себе целую гамму эмоций, мыслей, многие пишущие выбирают в качестве основной. Однако есть мнение, что жанр, к которому она принадлежит, – один из сложнейших в поэзии вопреки его кажущейся лёгкости. Пейзажные стихи надо писать либо сверхталантливо, либо не браться вовсе. Думается, что всё гениальное о красоте Божьего мира давно рождено другими и трудно добавить что-то равноценное Тютчеву, Фету, Бунину, Есенину… Но находятся мастера слова и дарят свои великие, не побоюсь этого определения, строки, душевные, образные, наполненные философским смыслом. К числу таких служителей музы относится создательница «Ясеня».

Вот что писала в предисловии к книге «На полянах Рождества», осмысливая стихи своей почти полной тёзки, литературный критик из Санкт-Петербурга Татьяна Петровна Батурина: «…Можно говорить о развитии её поэтического дара в русле тютчевской традиции. Однако мистическое начало обретает в её лирике прежде всего духовное осмысление и, как это ни покажется странным, по-женски точное и ясное, даже прагматичное. Эту ясность не затуманит ни обилие архаизмов, или слов, созданных по законам архаики, ни специфически религиозные термины. И то, что кажется сначала непостижимым или просто непонятным, проясняется, едва войдёшь в мир её стихов, очень определённых и по смыслу, и по направленности, и по стилю. Многие современные поэты обращаются к вере как к идеологической и нравственной опоре, но лишь некоторые делают её своим поэтическим арсеналом, источником поэтической образности».

Авторами предисловий к печатным изданиям православной волгоградской писательницы были многие известные лица: доктора филологических наук, профессора Александр Млечко и Василий Супрун, члены Союза писателей России Лев Кривошеенко и Анатолий Егин и другие. Я не берусь состязаться с ними в профессионализме, красноречии и научности взглядов, но прочесть с интересом сборник стихов, высказать своё мнение о нём, растащить прекрасное на цитаты и поделиться впечатлением с народом – мне по силам.

И всё-таки почему «Ясень»? Не потому ли, что это удивительное дерево?! Под его редколистной кроной спокойно можно загорать, солнечные лучи легко проникают сквозь ветви. «Слово ясень происходит от ясный, светлый», – подсказывает всезнающий Даль. Такая же светодарная поэзия у моей землячки – согреешься, но не обгоришь. Искрят великолепные эпитеты, которые Татьяна Батурина находит буквально на ходу, вернее, на лету. А ведь у ясеня тоже плоды – крылатки, на ветру свободно парящие… А ещё это дерево издревле считалось проводником между мирами, якобы оно воскрешало жизни, наделяло человека волшебной силой, отгоняло нечисть; объединяло противоположности и являлось аллегорией вечной жизни.

Вот такая непростая «ботаника» получается, в которой как бы помогают разобраться стихи, вошедшие в новый сборник Какие-то из них уже имели опыт общения с книгочеями, иные, как масленые блинцы, ещё горяченькие, румяные, – обрушились на сочинительницу будто с небесного рога изобилия, стоило ей только воскликнуть: «Вдруг так захотелось стихов!» И с теми, и с другими соседствуют ранние стихи авторессы, не публиковавшиеся прежде в её книгах. Появившиеся на заре творчества строки одарённой волжанки достойны того, чтобы о них говорили.

Когда-то известный поэт Евгений Долматовский заметил: «Стихи Татьяны Батуриной впервые появились в печати в начале семидесятых годов и обратили на себя внимание безудержной и простодушной искренностью, которая в счастливых случаях отличает настоящую поэтичность от юношеской завороженности поэзией.

Здесь, по-видимому, случай действительно оказался счастливым – стихи Батуриной последующих лет свидетельствовали: рука твёрже держит карандаш, но не позволяет затвердеть, окаменеть чувству».

 
Бывает неуютная погода,
Добрó бы снег,
Да нá тебе – вода.
Вода, вода, из-под её покрова
Потом пробьётся к свету лебеда!
И все забудут, что ругали зиму,
Что проклинали талые снега,
Когда под утро в лебедовом царстве
Запутается тонкая нога…
 

Собственность

Читаю строки наблюдательной, неравнодушной пиитки, говорящей образами: лебедовое царство, покров воды, погода неуютная… Лебеда у неё не вырастет, а пробьётся к свету… И, конечно, не все способны были, как юная девушка, «идти босой по новому дождю – и воду пить, как собственность свою». Хотя Татьяна Батурина до сих пор считает своею собственностью и рассветы, и ромашки-юницы, и вершины горние, и даль полей… Это всё принадлежит её душе, её сердцу, её перу.

Поэзия – в простом и обычном «наперекор годам, календарю я каждый день сама себя рождала, я столько лет самой себя дарю!..» – звучит в раннем стихотворении сочинительницы, где она признаётся: «Всего, что мать дала, мне было мало».

 
Как было всем понять, что окружало
Меня – непостижимое для них?
Я столько в устном слове открывала,
Как ни в одной из вычитанных книг!
 

Моя бедность

О какой бедности идёт речь? Какого богатства недоставало девушке? Знаний, опыта, ощущений, веры, понимания вечности. Не хватало Татьяне ступенек, чтобы шагать «вмах». Она «бродила рядом, в Небо глядя, и думала о бедности своей»…

Писательница до сих пор шагает «вмах» и по жизни, и в творчестве. Чувства не окаменели, а вера окрепла, Божий дар расцвёл и дал прекрасные плоды. И всё же исток её, теперешней, именно там, в самом начале семидесятых, а то и раньше. Танечка Бойко (девичья фамилия Батуриной) уже в семь лет писала стихи, а любящий отец терпеливо записывал вирши дочери в школьную тетрадку. Как жаль, что однажды поэтесса уничтожила этот рукописный клад! В молодости мы все совершаем ошибки и… бываем хулиганками.

 
Я скоро стану хулиганкой
И над собой захохочу,
Надену платье наизнанку,
В деревню к деду укачу, –
 

шутливо говорила сочинительница в стихотворении «Хулиганка» в 1965 году. Она и в те лета знала, «откуда родом лопухи…», и воспевала мир по-своему, наивно, «в простых восторженных куплетах», но, несомненно, уже тогда это было талантливо.

Однако вернёмся в наше время. Первым у книжной калитки встречает читателя стихотворение «У древа», предлагая путнику посидеть под ясной кроной, под шелестностью листьев-страниц и предаться возвышенному в дубраве рифм, ритмов, эпитетов, тонов и полутонов поэзии. Ясеневые стихи подобраны трепетно, птицами с дивными названиями устремляются они друг за другом в песенную стаю – где осмысленно, где по наитию.

Я уже многажды убеждалась в художественной утончённости поэтического дара Татьяны Батуриной, в её способности удивлять и радовать читателя. Кто-то назвал писательницу мастерицей неожиданных глаголов, их с лёгкостью изобретает её пытливый ум! А краски… Вы знаете, сколько цветов у радуги? Так вот, палитра художницы строф бесконечно богаче. Не стану приводить примеров по этому случаю, ибо читателю самому будет лестно сделать множество открытий. Даже тем, кто знаком с прежними публикациями поэтессы, не помешает ещё раз заглянуть в «Сказку о юности», в «Окошечко родни», услышать «Музыку рода» (названия стихов). «Копилась великая музыка рода, в ней пели петуньи, цвели петухи, скользила меж пажитей реченька Роса, пока не стекла – до слезинки! – в стихи». Да, да, именно «пели петуньи, цвели петухи», а не наоборот. Этим и отличается поэт от обычного человека.

И «бальзамин», и «куст, похожий на шалфей», «вьюны и мяты», «черёмухов снег», «одуванчикова о́дунь», «простоватые яблони», «клён, вратарь осенних врат», «древо вишнёвого рода», «огородный лопух» и «веточка весенняя»… произрастают на страницах по соседству с ясенем. А вокруг «ночи чудо́вы, о́блаки бе́лы, нивы медо́вы, ветры-гуделы…».

«Лопушится поэма моя в моём огороде!», – пишет Татьяна Батурина. «Лопушится…», да ещё как! Ярко, неповторимо, запоминающе! Дух захватывает от великолепных строк: «Вытянул к солнцу хрустальные шеи зимний наш сад-палисад…» Не устаю дивиться: «Ах, какой образ: «…хрустальные шеи»… Впрямь… хрустальные, обледенелые… А между строк-картин в каждом стихотворении «во имя тайны радуется свечка, заоблачными струями дыша»…

Наблюдает ли писательница «в льдяную щёлку за летом в оплетии лоз» («Про море»), зажигает ли грустно «осенние свечи», пишет ли гимн утру: «Ветер сиял, пели дубравы солнечный гимн красной земле. В синей воде белы купавы плакали о́ белой зиме…» («Сияющее утро») – всё получается о России, о её тернах и красноталах, о природе Быко́вых Хуторов и украинских Житне-Гор (отчие края для Татьяны). «Что ни малюю – всё выходит про Россию, и кажется, она мой правит стих», – признаётся наша землячка.

А ещё «правит стих» Татьяны Батуриной Божественная лира, струны которой поэтесса перебирает вдохновенно:

 
Томлюсь: увеличу ли музыку рода?
Ведь сколь на душе шелковья́-суровья́!
Иль нищим порывом пиита-рапсода
по ветру пустому развею ея́?» –
 

волнуется мастерица слова. Напрасно волнуется: музыка рода дополнена и украшена прекрасными аккордами талантливых строк! Пра́отцы (название одного из недавних стихотворений) могут гордиться своей Татианой. И конечно же волжанка, появившаяся на свет в Сталинграде, восторженно всматривается в «ненаглядность старорусских берегов», говоря с нежностью о любимой реке: «Волга-радость, мой домашний Иордан».

«Слаб человек, но не поэт, одушевлённый словом», – утверждает сочинительница. А я думаю, что читатель тоже силён, когда одушевлён такой поэзией, «…где заодно молитва и молва, где всяка песнь – с родного огорода, хоть травные, но вяжет кружева». А завершить свои мудрствования хочу словами – то ли о сборнике, то ли о дереве – (догадайтесь сами):

 
Особенно ясень хорош,
Пространник с секретом:
Душою его разомкнёшь –
Надышишься светом.
 

Надышишься…

Людмила Кузнецова-Киреева, член Союза писателей России

У древа

 
Особенно ясень хорош,
Пространник с секретом:
Душою его разомкнёшь –
Надышишься светом.
 
 
Заплачет душа, запоёт
У древнего древа:
Ужель внесена наперёд
Фамильная треба –
 
 
Молитва за будущий род?
Недаром он длится,
Скликая на родственный сход
Туманы и лица.
 
 
Всего обо всех не узнать,
И мало ли басен!
Всё лучшее свету под стать,
Особенно ясень…
 

2003

«Что знает мир о родине моей?..»

 
Что знает мир о родине моей?
Велик порыв влететь в родной питомник,
Где, ополчённый колкостью ветвей,
От роду сладок матушкин крыжовник.
 
 
И так высок отцовский виноград,
Что не задеть косынкой пестрядинной!
И ныне дозволяет вертоград
Расплакаться в листве своей былинной.
 
 
Ах, поздних слёз простительная прядь
Былых мечтаний, радостей, желаний!
Теперь почти единственная рать
На страже постаревших упований…
 

2002

Приманная муза

 
Укроюсь в утешающей природе,
Усну, листвяной прелестью дыша…
Меня разбудит Муза и проводит –
Куда незнамо, и замрёт душа.
 
 
Что будет дале – встреча иль прощанье?
Всему на свете выучен пиит,
Но Музы мимолётной предвещанье
Ни тайны, ни разгадки не таит.
 
 
Ей мил пиит, затвор его талана[1]1
  Талан – судьба (др.-рус.)


[Закрыть],
Ей по сердцу на стогнах[2]2
  Стогны – площади (др.-рус.)


[Закрыть] лити́я[3]3
  Лития́ – всенародное моление (церк.-слав.)


[Закрыть],
А тонь ея извечного примана –
Не тоньше, не извечней бытия.
 

2002–2018

Осень, сад

 
Стихом любви зрачки позолотив,
Я искушаюсь золотом осенним:
Медлительный, чарующий мотив
Меж смертью и грядущим воскресеньем…
 
 
Ужели звук прощальный, золотой,
Торжественно лиясь, словно поэма,
Сияет мирозданной полнотой
Прародины – заветного Эдема?
 
 
Ужель оттуда, где взамен времён
Резвится младокудрая свобода,
Шлёт вечный лист багрянородный клён?..
В прапамяти сохранна праприрода.
 
 
В ней стебли-корни, листья-лепестки
Всевластвуют над гнилостным забвеньем.
А мой морозник, что мои виски
Спасает райски-тёплым омовеньем?
 
 
Моя герань, оцветшая окно?
Мой подорожник вдоль родных дорожек?
О, тайны приземлившиеся!..
Но
В них чуден свет эдемовых тотошек…
 
 
И ты, мой клён, вратарь осенних врат,
Тож вынянчен в священной горней пуще!
Порыв бессмертья золотом объят –
Всевящим, Всемогущим, Вездесущим…
 

2000

Моя бедность

 
Всего, что мать дала, мне было мало:
Наперекор годам, календарю
Я каждый день сама себя рождала,
Я столько лет самой себя дарю!..
 
 
Мать думала: мне пять – мне было восемь
(Ну как ей догадаться, что не пять?),
Когда, игрушки глупенькие бросив,
Себя я стала нищею считать.
 
 
Как было всем понять, что окружало
Меня – непостижимое для них?
Я столько в слове устном открывала,
Как ни в одной из вычитанных книг!
 
 
Мне так ступенек в доме не хватало,
Чтобы пройти их все, шагая вмах…
Картин кладби́щ печальных было мало
В старинных покосившихся крестах…
 
 
Иным казался лоб мой семи пядей
И очень броским разворот бровей,
А я бродила рядом, в Небо глядя,
И думала о бедности своей.
 

1966

«С серебряной ложки поила цветы…»

 
С серебряной ложки поила цветы
Обильнее ливней –
И пряно шептались лазурные рты
Гераней и лилий.
 
 
Откуда мне ведом цветочный язык?
Оттуда, где голос
Единого мира однажды возник,
Как жертвенный колос.
 
 
Легки и громоздки его жемчуга,
Сияют шелкóво!
Чья суть ещё столь превелико нага?
Жемчужного слова.
 
 
С того-то с серебряной ложки пою
Цветы и тетради
И голосом колоса тихо пою
Молчания ради.
 

1994

Первые строки

 
Мне столько нынче счастья, сколько лет
Чернилам, убаюканным в тетради,
Их синий ненаглядный первоцвет
Ещё хранят младенческие пряди
Наивных строк о плёсах и талах,
О небесах, стрекозах и купавах –
В позднейших идиллических томах
Они парят, что Ангелы во Славах.
Досель их охранительная дель
В судьбе моей пуховей дуновенья
Любви и тоньше времени…
 
 
Ужель
Неведенье роднее вдохновенья?
 

2003

Виноград
^Диптих

I

 
Виноград мешает дикий
Разглядеть крыльцо,
Невеликий иль великий,
Отвори лицо!
 
 
Чей ты в этом белом доме,
Расскажи слезой.
Вишь, топчусь на чернозёме
Рядышком с лозой?
 
 
Стерегу ступенек стаю,
Белую резьбу,
Потихонечку врастаю
В землю и судьбу.
 

II

 
И печали, и отрады
Отоснились навсегда,
На терпенье винограда
Льёт крещальная вода.
 
 
И отрадам, и печалям
Поклонюся до земли:
Колыбелюшку качали,
К винограднику вели.
 
 
Млею, сборщица босая,
В виноградной кисее,
Что, на вечность не дерзая,
Завершится и сие…
 

1980–2000

Плачущие

Не мёртвые восхвалят Господа…

Пс. 113

 
…И стали бесплодны и нáги кормилицы-лозы
Господних угодий, сошли наши дóмы в обозы…
Восплачем же в скудях измученного винограда:
Что сделали мы со своим виноградником, чада!
 
 
Зачем иссушили зелёный и шелестный голос –
Не терпим ли ныне возмездный смирительный голод?
Погибшие вживе, своих мертвецов погребаем –
Каким же родная земля оделит урожаем?
 
 
Какими беседами предки утешат потомков,
Коль грешные души блуждают в окольных потёмках?
Мы пепел даров поедаем, как хлеб во пустыне,
И слов питие растворяем слезами пустыми…
 
 
Наполни же, Боже, безводные русла медами
Прощенья и даруй покой искупительной дани:
Мы станем корнями Божественного винограда –
Что сделаем мы со своим виноградником, чада!..
 

1996

Весточка от отца

 
Ветр крушиновый, ветр русиновый,
Унеси всё зло за сосновый лес,
За еловый да за осиновый –
В нети тёмные, где мятётся бес.
 
 
Ветр, отпой мне песнь отпущения
Всех стыдов-грехов, всех отрад-бравад!
И прислал мне ветвь извещения
Не дремучий лес, а отцовский сад.
 
 
Лист вишнёвый да лист малиновый,
Лист смородинный кружевной-живой
Ветр пронёс через мост калиновый,
Словно весточку с пяди передовой.
 
 
Там, у чёрной речки Смородины,
В сени смертные переводины,
Крепок сад отца, словно родонит:
Малый камушек милой родины
Напоследок нас на земле хранит.
 
 
Неужели не встану с ним вровень я
Русским толком да в именитый час:
Всяко жертвенно, всяко вовремя
Да с листвой любви про святой запас?
 

2002

Маме

 
Ты понимаешь, мама, что пришла она,
К листочку каждому подкралась осень,
Прошлась по ежевичнику, боясь
О рдеющей шиповник уколоться,
И, вкрадчивая, не убереглась:
Вся искололась и тогда стремглав
К рябине кинулась,
И обернулась,
И воплотилась в ягоды её,
А ягоды, как кровь,
И эту кровь
Не зализать шершавым языком
Продрогшего, измокшего листа –
Она сочится, и она кричит,
Кричит о том, как искололась осень,
О рдеющий шиповник искололась…
 

1973

Русские равнины

 
Русские равнины препростые:
Тишь да гладь, да Божья благодать,
Ни́воросли кротко-золотые,
До заморья – рученькой подать.
Ой, не впасть бы рученьке во клещи!
Простота прехуже воровства,
Если над душой не затрепещет
Чистолетописная листва:
Всех равнин порошесть и пригожесть,
Всех красавиц шелестность и цветь,
Всех князей суровость и погожесть,
Всей России слава или смерть.
 

1999

Сияющее утро

 
Ветер сиял, пели дубравы
Солнечный гимн красной земле.
В синей воде белы купавы
Плакали ó белой зиме…
 

2016

Русичи

 
И знойно, и холодно сразу,
И осень читает с листа,
Что высокородному глазу
Блаженно близка нищета.
 
 
По воле, по дикому полю
Идут, не щадя живота,
И вещие листья юдоли
Листают наивно, спроста…
 

1999

Письмо из юности

 
Люблю слова простые – всё равно,
О чём они поют или смеются:
Когда с добром и правдой заодно,
Они всегда на славу удаются.
 
 
«Стихи пишу, как помощи прошу,
Надеюсь, что найду душе отваги,
Но руки, эти чёрствые коряги,
В них всё равно души не удержу…
Неровен голос, непослушна речь –
Слова легки, когда живут на воле! –
А на моих губах они не боле,
Чем воздуха медлительная течь…»
 
 
О, юность тонкая с тетрадкою в руке!
Как я тебя растерянно ревную
К твоим обетам наспех, налегке,
К твоим стихам, написанным вслепую!
 
 
Клянись молчать, чтоб после говорить,
Копи в себе молчанье золотое,
Чтоб никогда словами не сорить –
Смотри, какое правило простое!
 

1975

Музыка рода

 
Берёзы и дети, кресты и купавы,
Вещующий ветр и живая вода –
Для плоти и духа, для доли и славы
Трудился-молился мой род навсегда.
 
 
Из ниток лозовых, из вишенных бусин
Сплеталось монисто для всякого дня.
Роняли перо перелётные гуси –
Вослед поклонясь, подбирала родня.
 
 
Копилась великая музыка рода,
В ней пели петуньи, цвели петухи,
Скользила меж пажитей реченька Рóса,
Пока не стекла – до слезинки! – в стихи.
 
 
Жива ли? Я помню холмы и долины
В родном государстве с названьем села,
Они-то на месте, они-то из глины
Да жилы древесной, а речка – из сна,
 
 
Из сретенья сердца и времени века,
Закончится век мой – закончатся сны,
И так уж цветная вишнёвая ветка
Растерянно тает белей белизны.
 
 
Во снах ли? Ужель наяву не воспета…
Авось, приживутся родные лады,
И музыка молниеносного света
Продолжится пеньем протяжной воды.
 
 
Томлюсь: увеличу ли музыку рода?
Ведь сколь на душе шелковья-суровья́!
Иль нищим порывом пиита-рапсода
По ветру пустому развею ея́?
 

2002

К воде

 
Войду в околицу –
Узок день,
Под ноги клонится
Тонкая тень.
Роса парит,
Мхом обрастая,
Болото спит.
Река виднеется
Из-за плеча.
Ну что, не смéется?
Горяча…
 

1963

Христя

 
Всякий день расцветает цветок
На окошке у Христи –
Не поит ли бессмертный исток
Корневище и листья?
 
 
Незабудка – весной и зимой!
Видно, про незабудку
Пел для Христи певец неземной
Под цветастую дудку.
 
 
Христя верит в гаданья и сны,
Сотворяет балясы:
Мол, цветут средь осенней весны
Зимне-летние красы.
 
 
Знает Христя, как свáдить холсты
И ажурные пяльца –
И в шелка одевает цветы,
И поют её пальцы.
 
 
С малолетства лелея уста
Светом святораспева,
Даже именем славит Христа
Преблаженная дева.
 
 
Видно, много у Христи в роду
Терпеливых и верных,
Как деревьев в подрайском саду
И цветов благовейных.
 
 
Оттого вся былинная высь –
В каждой стёжке крестовой!..
Как без Христи-души обойтись
На Руси на Христовой?
 

1997

Собственность

 
Бывает неуютная погода,
Добрó бы снег,
Да нá тебе – вода.
 
 
Вода, вода, из-под её покрова
Потом пробьётся к свету
Лебеда!
 
 
И все забудут, что ругали зиму,
Что проклинали
Талые снега,
Когда под утро
В лебедовом царстве
Запутается тонкая нога.
 
 
…Идти босой по новому дождю –
И воду пить, как собственность свою.
 

1963

Мальчик и тюльпан

 
Ищу тюльпаны жёлтые, ищу тюльпаны красные
И с чёрно-фиолетовым укромным лепестком,
По городской окраине, по детству светоясному
Вожу родного мальчика с тюльпановым зрачком.
 
 
Тюльпановый, бутончиковый, нежно-фиолетовый,
Тугой, нераспустившийся, уклончивый дичок,
Но как люблю мгновение за зимами, за летами,
Когда он в мир раскроется, застенчивый зрачок!
 
 
Тюльпан бесстрашно тянется,
Тюльпан за землю отчую,
Привязанный извечною привычкою любви,
Так держится –
За нашу, за единую, за общую!
Так бережно старается соседствовать с людьми…
 
 
Куда спешат-торопятся?
Какую тайну крайнюю
Выискивают в атоме?
Свет хрупок стал, как скло…
Неужто в Книгу Красную –
Тревожную, охранную –
В запале человечество само себя внесло?
О нет, пускай иссякну я в зверином крике тягостном,
Лишь не остался б мальчик мой тюльпаном-сиротой,
Лишь было б моё дитятко здоровым в детстве радостном,
И в юности возвышенной, и в старости златой!
 
 
Напрасно ль я в страданиях вострила слух и зрение?
Не мне ли нынче выпало без выспренних затей
По высшему велению, по своему хотению,
Смеясь, следить за играми тюльпанов и детей?
 

1979