Электронная библиотека » Татьяна Догилева » » онлайн чтение - страница 6


  • Текст добавлен: 12 ноября 2013, 13:59


Автор книги: Татьяна Догилева


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Не пропадай надолго, я буду ждать тебя!

– Жди! – сказал Джонни, сделал «свечку» и исчез в глубинах.

Проснулась я оттого, что стало светать, то есть, всходило солнце. Я уже давно вставала по солнцу. И каждый раз захлебывалась от восторга, видя такое величие и красоту. Огромное оранжевое светило медленно выползало из океана и становилось все ярче и ярче. Я погрузилась в созерцание, и сердце мое билось все радостней. Когда солнечные лучи набрали силу и на солнце стало больно смотреть, я поняла, что пора заниматься делами: искать сухие ветки и вообще все, что сгодится для костра, идти за юккой, долго ее чистить, отбивать, промывать, а потом отваривать, чтобы…

Чтобы что? Кормить Илькину шайку? Так. Я же сбежала с Чилунгвы! Горячая волна счастья прокатилась по моему организму, от пяток до башки. И я стала прыгать и орать истошно:

– Сбежала! Сбежала! Ура! Свобода!

В тот момент я не думала о том, что со мной будет. Меня переполняло чувство победы. Я заставила себя успокоиться, чтобы понять хотя бы, где я.

А была я на совершенно новом незнакомом острове. Он был просто крохотный. Как водится – скала, дальше заросли невысоких деревьев и небольшой пляжик. Полоска песка совсем узкая, и сам песок черный, ну не то, чтобы антрацитовый, а так, скажем, цвета асфальта. Плотик мой наполовину лежал на этом самом песке, а наполовину в воде.

Я поднатужилась и целиком вытащила его на сушу. Донельзя осталась довольна своими действиями, но чтобы не растерять энтузиазм, решила заняться чем-нибудь полезным. Видно, боялась всяких мыслей и рассуждений, которые могли испортить мне настроение. Решила устроить себе пир – сварить суп из улиток. Тех, которых я насобирала на острове плотостроителей, я, естественно, там же и выкинула. Поэтому бодро отправилась на скалу, их там было видимо-невидимо. Одна беда – камни острые, в нескольких местах ноги поранила. А это плохо. Раны здесь заживают очень медленно от высокой влажности и песка. Плевать. Зато набила карманы битком крупными жирненькими улиточками. Набрала сушняка, его было не очень много, и не слишком сухого, но такому ассу по добыче огня это не проблема. Сначала я из самых сухих веточек наделала щепок, веточки наломала примерно по размеру спичек, дальше кучка потолще, а дальше уже шел ствол, его конечно можно и разрубить, но я не стала заморачиваться. Все делала с удовольствием: сначала подожгла обертку от галет, на нее домиком наложила щепочек, они быстро занялись, теперь тонких веточек, они пошипели малька, но стали гореть, и уже можно было по одной подкидывать толстые – они тоже шипели и дымили, но я помогала огоньку тонкими, которые быстро вспыхивали. А когда появились угольки, пришло время ствола: я положила его конец на угли сверху, еще подбросила веток и начала раздувать, и раздула – ствол был почти сухой. У меня получился полноценный костерок. Я быстро сбегала в палатку на плотике, схватила кастрюлю, зачерпнула морской воды, побросала туда улиток и поставила прямо на ствол, который уже превращался в хорошие крупные угли. Вода быстро закипела. Теперь предстояла тягомотина. Улиток так просто не съешь, – они же в домиках, – от горячей воды они сварились и наполовину вылезли из раковин, но надо было их извлечь целиком. Делать это надо чем-то острым; сгодилась вилка. Я вытаскивала улиток, складывала в тарелку, не забывая поглядывать на костер, подбрасывала веток. С улитками справилась, бросила их уже в питьевую воду в кастрюле и начала варить суп. Через десять минут он был готов. Я поставила кастрюлю в тень чуть-чуть остыть. Конечно, по уму туда надо бы юкки – местной картошки, и тушить все это с добавлением дикого лайма. Но чего нет, того нет. Зато есть соль и галеты. Я посолила и накрошила галет. Получилось офигенно. Я съела все и в блаженстве растянулась в тенечке. Но блаженство длилось недолго, как только я оказалась в бездействии, в мозг гадюками стали заползать противные мысли. Я представила, какой шухер сейчас на Чалунгве, все-таки исчезновение человека – неприятное событие и неизвестно, чем оно этому человеку грозит. Предположим, я даже доберусь до российского посольства и, предположим, меня даже отправят в Москву. Что меня ждет там? Совершенно ничего хорошего. Вдруг они объявят, что я сорвала дорогостоящий проект, повесят невменяемый штраф, который я, естественно, не смогу заплатить, и меня упекут в тюрьму? Это вполне в духе Калганова-старшего.

А младшенький может не захотеть тянуть всю эту канитель со штрафами и судами, он нетерпеливый, просто прибьет по-тихому. Мне от него даже в Ежовске не скрыться. Был он в Ежовске, два месяца прожил, не выходя из моего дома.

Часть вторая
Камино Хусто

После моего изгнания из Академии я некоторое время поболталась в Москве. Обжила свою комнату в Черемушках, она была обставлена подержанной мебелью, видно, съехавшие жильцы оставили, так что я докупила только по мелочи. Помогала мне в этом соседка – пожилая женщина Кира Кирилловна, лет за семьдесят, но она была бодра, весела и в светлом разуме. Конечно, она смотрела «Академию успеха» и была моей ярой фанаткой. Приняла меня с восторгом и опекала, как собственную внучку. Мы сразу с ней поладили. Она готовила мне сырники и супчики, а взамен требовала рассказов про Академию. А мне что – я рассказывала. Через неделю выгнали Ваську, и он объявился у меня, так как на Родину ехать не собирался, а жить ему было негде. Я приняла товарища по несчастью, и мы стали жить вместе, в прямом и переносном смысле.

После того как несколько месяцев проведешь на Звездной вилле, к обычной жизни привыкать трудно, и нас потянуло друг к другу. Возникла какая-то нежность. И хотя я понимала, что это не любовь, а, наверное, что-то другое, но мне было так хорошо с ним, так спокойно. Васька не пукал и не рыгал, а в сексе был очень нежен.

Кира Кирилловна гордилась тем, что «может наблюдать расцвет таких романтических чувств». Стала заботиться о нас обоих, и Васька пожирал ее сырники в невероятных количествах. Я смеялась над его аппетитом и стала покупать творог сама, чтобы он не объел старушку совсем. Вместе смотрели концерты Академии по телику и горячо обсуждали. Жили почти семьей. А вскоре я и вправду услышала предложение выйти замуж.

Звучало оно так:

– Свет! Я тут думал, думал – давай распишемся! Смотри – будет у нас молодая перспективная семья. Кира все равно когда-нибудь помрет, и нам достанется ее комната. Скажи, здорово?! У каждого будет своя жилплощадь в Москве. А, Светусик?

Попахивало Достоевщиной. Я представила, как мы строим перспективную семью и каждый день наблюдаем за соседкой, когда она нам, живоглотам, сырники жарит – скоро она «концы отдаст»? Я желала чудесной Кире Кирилловне долгих лет жизни и здоровья, поэтому отказалась от Васькиного предложения. Он обиделся и свалил, видимо, уже было куда. Я тоже засобиралась в Ежовск. Расцеловала напоследок Киру Кирилловну. Она прослезилась, наказала часто звонить ей и не засиживаться в Ежовске, «потому что надо же карьеру развивать». Я пообещала, хотя была уверена, что карьера моя гакнулась с треском и никто из продюсеров со мной связываться не захочет.

С тем я и отбыла на Малую родину.

В Ежовске я первым делом отправилась в театр, очень соскучилась по Антону. Он был, как всегда, прекрасен, но сильно уменьшился в размерах. Как-то подсох. Но черные глаза сияли оттого, что он снова видел меня. Он этого и не скрывал:

– Как же я рад тебя снова видеть, Света, голубка моя. Ну, что, попорхала по звездным небосклонам? Крылышки сильно опалила?

– Досталось, если честно.

– Ну ничего, ничего. Молодцом держалась. Я ведь наблюдал за тобой.

– Каким образом?

– Обычным, по телевизору.

– У вас его нет, вы же ненавидите телевидение.

– Ради тебя сделал исключение. Велел поставить шайтан-ящик у себя в комнате. Очень я смеялся, наблюдая все это безобразие, очень.

И он расхохотался, аж слезы выступили на глазах. Я подхватила, чтобы он не заметил моего испуга. У него потрясывалась голова и старчески дрожали руки. Мне не удалось его обмануть.

– Что ты так испугалась, Светочка? Да, наступила настоящая старость. Когда-нибудь она все равно должна была до меня добраться, это она еще сильно задержалась, ходила кругами. В нашем роду вообще так долго не живут. Я практически рекордсмен.

Все это он говорил, продолжая посмеиваться. А я уже плакала.

– Ты можешь поплакать сейчас, но, пожалуйста – в последний раз. Ты мне нужна очень сильной, тебе предстоит много дел. Я хочу передать тебе театр и уже даже предпринял кое-какие шаги.

Я оцепенела.

– Не бойся – у тебя все получится. Других кандидатур просто нет. Твой отказ убьет меня. Как бы ни был смешон наш театр – это дело всей моей жизни, и у меня сердце разрывается при мысли, что все исчезнет, когда исчезну я. Что будет с артистами без театра? Что будет с маленькими зрителями, которые приходят сюда по выходным? Мне их очень жалко, останутся без всякой культурной помощи, они этого не заслужили. Не подведи меня, Светлана, соглашайся!

Я разрыдалась, сказала: «Согласна» – и убежала.

Прорыдала весь вечер, пришла Маня, которая все время присматривала за моим домом, я ей все рассказала, она тоже всплакнула. А потом строго сказала:

– Соглашайся. Не должен театр пропасть. Я сама туда все детство ходила и все спектакли до сих пор помню. Это было такое счастье для меня! И для других тоже. Ты вспомни, как дети ведут себя на спектаклях. Не хулиганят, не галдят, сидят и впитывают каждое словечко!

– Мне Антона жалко. Я его так люблю!

И мы опять заплакали.

Утром я отправилась в театр и практически уже не выходила из него. Только ночевать домой ходила. Антон объяснял, как руководить театром, где добывать деньги, как вести себя с начальством… и многое, многое другое.

Потом объявил меня И. О. художественного руководителя, и я потихоньку начала руководить.

Руководила я так:

– Антон Хуанович сказал сделать то-то, – и все бросались выполнять, потому что понимали весь драматизм ситуации. Антон почти не выходил из кабинета, лежал на диване при полном параде, но почему-то очень часто стал говорить по-испански. Я даже сначала не поняла, что это он со мной разговаривает, думала, сам с собою, пока он однажды не рассердился:

– Ты что, совсем ничего не понимаешь? Я попросил тебя приготовить чаю себе и мне.

– Не расслышала просто, задумалась.

Соврала я, чтобы не раздражать его, и пошла на кухню. Пока мы чаевничали, Антон заявил, что я должна подучить кое-что из испанского. Я даже не сопротивлялась. И он стал обучать меня некоторым фразам. Я быстро все запоминала. Потом он вдруг обрадовался какой-то своей мысли и сказал:

– А ты помнишь песню из «Кровавой свадьбы»?

Это у нас такой спектакль был. Антон иногда экспериментировал и ставил серьезные пьесы для старшеклассников. Спектакль был не очень понятен даже нам, но такой красивый, с такими обалденными куклами и музыкальным сопровождением, что год продержался в репертуаре с большим успехом. И мы там все пели по-испански. Антон написал нам испанские слова русскими буквами, а мы зазубрили и примерно знали, про что.

– Спой, Света! Ублажи старика!

Я песню хорошо помнила и спела. Антон был счастлив. Обнял меня и поцеловал. И я предложила:

– Раз вам так нравится, давайте я еще что-нибудь выучу.

И мы стали учить песни и баллады. Антон писал по-русски, но часто путался и переходил на испанский, я спрашивала, что значит это испанское слово и как оно произносится. Он объяснял, а потом вместе разучивали мелодию.

Очень нам обоим нравилось это, и я даже стала немного понимать Антона, когда он, забывшись, переходил на испанский. А Антон как-то приободрился, повеселел и даже стал иногда выходить и смотреть спектакли, но уставал сильно, и замечания артистам уже делала я. А потом у него в кабинете пела ему по-испански. Он жмурился от удовольствия, смеялся над моими ошибками и смотрел на меня с обожанием.

«Академия успеха» давно закончилась. Как и следовало ожидать, победил Ильдар Калганов. Мы с Антоном хохотали сильно, а потом Антон спросил:

– Мальчик, видимо, не совсем здоров?

– Больной на всю голову, – подтвердила я.

– Да нет, здесь, скорее, с душой проблемы, – задумчиво произнес Антон.

Но мне были по фигу проблемы Калганова, я руководила театром, учила испанские песни, пела их обожаемому мной Антону и искренне надеялась, что никогда больше не пересекусь с этим придурком.

Но пересеклась ровно через месяц. На собственном пороге. Я поздно возвращалась от Антона. И вдруг увидела, что на моем крыльце сидит какой-то заснеженный человечек. Бомжей я не боялась и поэтому грозно крикнула:

– А ну вали отсюда!

Человечек вздрогнул, быстро поднялся и сказал:

– Привет, Пепита!

У меня чуть ноги не подкосились. Это был Калганов. Я даже не смогла ничего ответить.

– Пусти в дом, замерз очень, больше часа тебя дожидаюсь.

Я быстро открыла дверь. В доме было тепло. Маня, умница, успела протопить печь.

Ильдар сразу прислонился к ней. Он действительно сильно замерз, и его срочно надо было спасать. Я приготовила чай с малиновым вареньем, подарком тети Люси, и вылила туда четверть стакана водки. Ильдар не мог оторваться от печки, и я сунула бокал ему в руки. Он выпил, и ему стало получше.

Я быстро сварила пельменей.

– Ешь, – сказала, и он уселся за стол.

Ел жадно, видно, был очень голоден. Я опять налила ему чаю и только тогда спросила:

– Чем обязана?

– Прячусь от отца!

– Другого места не нашлось?

– Не нашлось. Обложил со всех сторон. Карточку заблокировал, без денег не очень-то побегаешь.

– А дружки твои?

– Дружки забздели. Он их всех обзвонил и предупредил: если кто мне помогать вздумает – его личным врагом станет.

– Мне не звонил, – усмехнулась я.

– Ну! И я подумал: у тебя меня искать уж точно никто не будет. Мне бы месяца два пересидеть, пока он перебесится, а потом заскучает, ныть начнет: «Где мой сынок, где моя родная кровинушка?!» Я его хорошо знаю. А сейчас, если поймает, – точно, пришибет в сердцах, но вообще-то в тюрьму посадить решил, чтобы я понял, что такое жизнь.

– Здорово ты его достал.

– Да уж, достал.

– Чего натворил-то?

– Да, понимаешь, после Академии мы с пацанами оторваться решили по полной, ну и переборщили. Да еще эти папарацци долбаные все снимают. Ты правда, что ли, ничего не читала? Все газеты про меня в подробностях расписывали. Да я, правда, и не особо от них прятался. Потом они мне надоели и одному мудаку я разбил морду и камеру. Скандал был! На меня в суд подали. Отец все замял, но разозлился и карточку заблокировал. Без денег скучно, да и не нагулялся я еще. Ну, я у отца денег спер с его счета, много бабок конфисковал, мне столько и не надо было, это я назло ему, чтобы не очень-то залупался. Надо было обналичить сразу, но я все время под кайфом был и просто забабахал их все опять на карту свою. Дома-то я не жил последнее время: то по друзьям, то в гостинице. И вот звонит как-то один верный человечек из отцовского окружения и говорит: «Беги на край света, срочно! Отец обнаружил пропажу и помешался, схватил револьвер и расстрелял все твои фотографии. Беги прямо сейчас. Скоро объявят облаву. Мобильник брось, дело нешуточное заварилось. Месяца через два свяжешься со мной. Все». Спасибо, на кармане какие-то деньги были. Я на разных машинах в Ежовск, ну не напрямик, конечно, маршрут зигзагами, и машины, какие пострашней, выбирал. Сроду в таких колымагах не ездил, а сюда вообще на грузовике въехал. Еле твою улицу нашел, ты ж не говорила, что в деревне живешь. Спрячь меня, Свет!

Я видела, что он сидит совсем измученный и явно нездоровый. Глаза блестели простудой. И мне ничего не оставалось, как уложить его на диван, укрыв двумя одеялами и еще раз напоив чаем с малиновым вареньем. Напоследок он сказал с жалобным удивлением:

– У меня совсем нет денег, вот просто совсем.

И уснул.

Спал он отвратительно – стонал, кричал, вскакивал. Я измерила температуру – 39. Утром вызвала на подмогу Манечку. У нее были каникулы в педагогическом училище, а тетю ее еще осенью схоронили. Она жила одна. Родители приезжали нечасто. Они были абсолютно уверены в дочке, которая только радовала их своими успехами в учебе.

Увидев Ильдара, Манечка выдохнула в счастливом восторге:

– Калганов!

– Да, это Ильдар Калганов. Он болен, и у него большие неприятности. Он пробудет здесь какое-то время. Но об этом никто не должен знать, понимаешь, абсолютно никто. Никто даже не должен заподозрить, что в моем доме кто-то живет. На улице ему появляться нельзя категорически; без нашей помощи, как ты понимаешь, ему не обойтись. Но я сейчас очень занята в театре, у нас там начинаются невеселые времена. Так что у меня надежда только на тебя, – строго сказала я.

– Да-да, конечно, все сделаю, – горячо зашептала Манечка. – А почему он прячется, Света?

– Тайна, – ответила я.

– Тайна… – повторила Манечка с детским благоговением и влюбленно уставилась на спящего Ильдара.

Царапнула меня тогда какая-то нехорошая мысль, но я не стала ее ловить, потому что голова моя была забита другим.

Самочувствие Антона после улучшения, когда мы все в театре на крыльях летали, резко стало ухудшаться. Он начал падать в обмороки; последний раз совсем неудачно упал и поранил кожу на виске. Мы вызвали «скорую», его увезли в больницу, зашили ранку, сделали обследование, какое могли, и объявили, что с головой все в порядке.

– Вот и ладно, – сказал Антон и приказал вести его домой, что и было исполнено.

Медсестра приходила в театр, меняла ему повязки, а он с ней разговаривал на испанском.

– Что это он? – трусливо спрашивала она.

– Благодарит тебя, – соврала я, потому что ни слова не поняла из его быстрого монолога.

– Не за что, дедушка! – прокричала, как глухому, добрая сестричка. – Если чего – вы ко мне обращайтесь. Меня Тамарой Прохоровой зовут. Когда вставать перестанете, так и скажите: «Мне нужна Тамара Прохорова». Я лучшая сиделка у лежачих. Запомните, дедушка – Тамара.

Я очень надеялась, что Антон не въехал, что несет эта идиотка.

Но он въехал.

– Спасибо, милейшая. Я запомнил – Тамара Прохорова.

Я вытолкала «милейшую» за дверь и застыла, боясь взглянуть на Антона. А он засмеялся, я тоже стала подхихикивать:

– Вот дура стоеросовая!

– Ну, зачем ты так, девочка моя. Она действительно милейшая женщина, и я уверен – отличный специалист. Простодушная. А простодушные всегда говорят правду. Подойди ко мне, Света!

Я присела на кровать. Он протянул руку и начал нежно гладить мое лицо, словно пытался запомнить его руками. Я не выдержала, сползла на пол, схватила его ладони и стала их целовать. Он лежал, неподвижно глядя в потолок, и спокойно говорил:

– Нет таких слов, чтобы описать мою благодарность судьбе и Господу за подарок – встречу с тобой. Ты скрасила последние годы моей путаной жизни. Я не чувствовал старости, глядя на тебя. Мне нравилось в тебе все, даже недостатки, и только мужская несостоятельность не позволила мне вести себя иначе, чем я себя вел по отношению к тебе. Это и к лучшему. Неизвестно, как бы ты среагировала на любовь иностранного чудаковатого старика. Мог случиться фарс. Фарсы хороши только на сцене, но вообще я не поклонник этого жанра. А так во мне жили очень светлые, хрустальные чувства. Это было прелестно. Да, девочка, благодаря тебе у меня была прекрасная старость. Тебе и театру, разумеется.

Слезы беззвучно лились из моих глаз, я прятала лицо в маленьких ладонях Антона.

– Поплачь, но недолго, – ласково сказал Антон, – побереги свои чудесные глазки. Ты многое пережила, но еще больше тебе предстоит пережить. У тебя будет трудная судьба; у таких, как ты, не бывает простой. Будут минуты, когда тебе не захочется жить. Помни – только Господь Бог волен решать, сколько тебе жить и когда тебе умереть. – Он вдруг хохотнул. – Меня всегда потрясала твоя способность самосохраняться. Природа заложила в тебя живучесть кошки. Я на нее надеюсь. И запомни еще – в жизни бывают кризисные ситуации, когда кажется, весь мир от тебя отвернулся, – знай, есть люди, которые всегда будут на твоей стороне, что бы ты ни натворила. И сейчас мы будем говорить с этими людьми. Принеси мне телефон.

Он долго набирал какие-то цифры, а когда соединили, радостно закричал:

– Алё!

Там, видимо, тоже обрадовались и так кричали, что мне было слышно. Антон весело что-то объяснял собеседнице, но та заплакала.

– Мерседес, Мерседес! – успокаивал он собеседницу. И начал строго давать указания.

Он говорил долго, но уловила я только четыре слова: «Забирай меня домой, в Испанию».

Эти слова были из испанской песни, которую я часто ему пела. Там испанец, оказавшийся на чужбине, обращался то к облакам, то к ветру, то к горному орлу и припев: «Забери меня домой, в Испанию!» Красивая такая, печальная песня.

– Вы уезжаете в Испанию? – спросила я.

– Да, умирать надо на Родине, – было мне ответом.

– Нет-нет! В Испании прекрасная медицина, там доктора поставят вас на ноги!

Я так волновалась, что почти кричала. Он ласково улыбнулся и согласился со мной:

– Конечно, поставят.

– И вы вернетесь!

– Конечно, вернусь. А может быть, ты приедешь за мной. Испания – прекрасная страна, тебе там понравится. Веришь, нашей семье принадлежит поместье со старинным замком, все это очень захудаленькое, но впечатление производит. Семья старается держаться вместе и очень гордится своими дворянскими корнями, хотя сами давным-давно простые сельские жители, деревенщина, держат виноградники и собирают урожай вместе с наемными рабочими. Открой нижний шкаф буфета, там лежат несколько бутылок нашего вина. Достань одну и приготовь стол, мы будем дегустировать вино семейства Пинто-Гомес.

Я все исполнила, поставила два хрустальных бокала и приготовилась открыть бутылку штопором, но была остановлена хозяином:

– О нет! Открывать вино – дело мужчины.

Он медленно встал с кровати, подошел к столу и взял бутылку из моих рук; элегантно, одним уверенным движением избавился от пробки, разлил вино по бокалам и предложил мне стул:

– Прошу вас, прекрасная сеньорита. – Сам уселся напротив и поднял бокал: – За вас, моя дорогая Светлана!

Я благодарно кивнула и пригубила вино. В винах я не понимала абсолютно ничего, предпочитала сладенькие сорта, а это, наоборот, отдавало немного горечью, было необычного темно-бордового цвета, который завораживал, если долго на него смотреть.

– Ну, каково? – поинтересовался Антон.

Я не знала, как правильно оценить напиток, и в смущении молча смотрела на Антона.

– Не правда ли, волшебно? – подсказал он.

И я облегченно вздохнула:

– Очень правильное слово – «волшебно».

– Добавим волшебства.

Антон встал и направился к аудиосистеме. Я вскочила помочь ему, но он жестом остановил меня – сиди. Он поставил диск – я сразу узнала Шопена, – зажег две свечи и поставил их на стол, убрав верхний свет. Движения его были не быстрыми, но уверенными. Так, под прекрасную музыку, при свечах, мы молча пили темнобордовое вино, смотрели друг на друга, и каждый вспоминал что-то свое. Никогда в жизни у меня не было такого вечера, и я знала – больше и не будет. Душа моя рыдала, но сама я была спокойна. «Печаль моя светла…» – бились в голове строки великого поэта. Вино закончилось, и я поняла, что пора уходить, встала и сказала:

– Спасибо, дон Антонио, за прекрасный вечер.

Он тоже поднялся, подошел ко мне:

– Счастлив, что не разочаровал вас, сеньорита!

– Это был самый чудесный вечер в моей жизни, – честно призналась я.

В благодарность он поцеловал мне руку, но, поцеловав, руки не выпустил, а я взяла его за другую. Мы стояли, взявшись за руки, и смотрели, смотрели друг на друга, словно не насмотрелись за целый вечер.

– Прощай, – сказал он нежно.

– Прощайте, – сказала я и поцеловала его.

Губы наши лишь слегка соприкоснулись. И, больше не взглянув на него, я спокойно вышла из комнаты.

Домой пришла очень поздно, и именно тогда первый раз увидела Манечку и Ильдара, спавших вместе. Они лежали, обнявшись, на разложенном диване и даже во сне улыбались. Оба такие молодые, такие красивые, просто Ромео и Джульетта. Я вздохнула только – и пошла спать.

Утром я вяло пыталась образумить Маню:

– Ты хоть понимаешь, что делаешь?

– Понимаю, – счастливо и серьезно ответила она, – я люблю!

– Ильдар очень непростой человек, – настаивала я. – Это здесь он так изменился, что даже пугает меня. А вообще-то он…

– Он ангел, он самый лучший на свете, он дарит мне настоящее счастье. Я о таком и мечтать не могла.

– Счастье твое будет недолгим.

– Пусть. Я это знаю. Когда все неприятности кончатся, он вернется в свой мир, там я ему не буду нужна, да и мне тот мир совсем не нужен. Зато я буду знать, что у меня была настоящая любовь. – И вдруг засмеялась: – Что-нибудь от нее да останется!

Тут вошел Ильдар. Они не таясь поцеловались, и Маня начала хлопотать вокруг возлюбленного. Он все время пытался помочь ей, но она не позволяла. Я смотрела на них и чувствовала себя почти старухой. И не верила, что все это может кончиться хорошо.

Я допила чай, собиралась помыть за собой посуду, но Ильдар приветливо остановил:

– Мы все уберем! Иди в театр.

И я пошла.

Через три дня за Антоном приехали сестра и племянница. И переводчица с ними. Сестре на вид было не больше шестидесяти – такая настоящая испанская сеньора – в норковой шубе, но с непокрытой головой. Дочка была ее точной копией, только помоложе. Звали ее Солидад.

Два дня прошли в беготне, в сборах, в последних наставлениях. Напоследок был устроен прощальный ужин в фойе театра. Тетки наши расстарались – и стол был хоть куда. Все говорили, как они любят Антона Хуановича и какой он великий.

У Мерседес глаза блестели, она всех благодарила за брата. Антон сидел с торжественным видом, но иногда подмигивал мне – мол, каково? Надо сказать, что последние денечки он выглядел молодцом, совсем здоровым и веселым. И все театральные наивные люди уверили себя в том, что их художественный руководитель и впрямь отправляется на лечение, а потом вернется. Поэтому прощальный ужин не походил на поминки. В конце даже пели, всё подряд: и из спектакля, и русские народные, и меня заставили по-испански. Мерседес и Солидад были в искреннем восторге, кричали «браво», а меня всю зацеловали. Антон был невероятно доволен и гляделся именинником. Одна я знала, что ему плохо. Сидела рядом на подстраховке и видела, как бьется жилка на лбу, как он прикрывает глаза и иногда ищет и сжимает мою руку. Но он вел себя так, что ни один человек не понял, каково ему на самом деле. Народ подпил хорошо и расходиться не собирался. Но я встала и сказала:

– Дорогие коллеги, пора по домам. Завтра рано вставать, и Антону Хуановичу надо выспаться.

Разошлись все после объятий и поцелуев в прекраснейшем настроении. Я не стала сопровождать Антона в его квартиру, попрощалась прямо в фойе и сказала:

– Вы великий!

Он похлопал меня по щеке своей маленькой ладошкой и произнес:

– Ну-ну! До завтра!

И они с Мерседес и Солидад отправились в апартаменты. Переводчица жила в гостинице.

Утром провожать Антона явился весь театр в полном составе и даже Коля-дерево с мамой пришел. Прощание было тоже оптимистичным. Все твердили одно:

– Возвращайтесь поскорее.

– Непременно, – весело заверял всех Антон.

Мерседес отвела меня в сторону и спросила, говорю ли я по-испански?

– Нет, – ответила я.

И та сделала знак переводчице подойти. Мерседес передала конверт и что-то горячо и быстро говорила по-испански. Переводчица еле поспевала за ней:

– Здесь все наши координаты. Я знаю, как много ты сделала для Антонио Хуана. Вся наша семья очень благодарна тебе. Мы все теперь твои друзья. Обращайся к нам по любому поводу, и тебе ни в чем не будет отказа.

Я все-таки заплакала.

Мерседес поцеловала меня и сказала:

– Не плачь. Антонио не хочет слез. Спасибо, родная.

Я вытерла слезы и улыбнулась. Стали грузить вещи в давно ожидавшую машину. Она была диковинной на вид, очень большая и с одним лежачим местом. Антон уселся с довольным видом рядом с водителем, испанки и переводчица тоже загрузились. Наши стали пихать «гостинцы в дорогу». Антон всех благодарил. Я подошла пожелать счастливого пути, и он спокойно ответил:

– Счастливо оставаться!

Но голубая жилка на лбу пульсировала так сильно, что казалось, вот-вот разорвется. Я дотронулась пальцами до этой жилки и сказала скорее ей, чем Антону:

– Все будет хорошо!

– Конечно, – ответил Антон, прикрыв глаза.

Я захлопнула дверцу и крикнула водителю:

– Трогай!

И машина двинулась. Мы долго весело махали руками, а когда она скрылась из виду, Клава Козина вдруг завыла. Наша маленькая труппа стояла на площади. Мела позёмка. Мы давно были все в снегу. И выла женщина. Больше всего мне хотелось присоединиться к ней, но я сказала:

– Клава, выть каждый дурак умеет. Кончай! Надо делом заняться.

А Клава ответила горько:

– Какие, Свет, теперь дела?

– Как «какие»? Свинарник после вчерашнего банкета в фойе разгрести. И вообще объявляю субботник. Сто лет ничего не мыли и моль не травили. Сожрет на фиг всех кукол и бархат. Вот здорово будет! А ну марш работать!

И все послушно потянулись в театр.

Субботник (хотя была среда) длился весь день. Драили, мыли, скребли с остервенелым энтузиазмом. А с травлей моли сильно переборщили: воняло так, что пришлось проветривать.

Театр сиял идеальной чистотой, а руки и ноги у всех отваливались. Выпили с устатку из вчерашних запасов и поползли домой с одним-единственным желанием – рухнуть на постель и заснуть. Зато выть уже никому не хотелось.

Ближе к ночи мне на мобилу позвонил Антон (мобилу я купила давно, еще на «пожарные» деньги) и спросил:

– Как прошел день, дорогая?

Я ему подробно рассказала про наш вдохновенный субботник.

– Театр сияет, но сильно воняет антимолью.

Антон хохотнул и похвалил:

– Молодец. Я был уверен в тебе. Знал, что ты правильно доведешь этот сложный спектакль до конца. Я уже в самолете, тебе привет от моих родственниц, они очарованы тобой. Буду звонить из Испании. Все, уже попросили отключить телефоны. Целую тебя, держись!

И связь прервалась.

И он действительно звонил. Сначала часто, потом реже. Потом позвонила Мерседес и сказала:

– Antonio se na muerto.

Я поплакала совсем немного. Все мое существо отказалось принимать известие о смерти Антона, для меня он просто уехал в одну из своих заграничных командировок, на этот раз очень долгую. И с этим ощущением я занялась организацией траурных мероприятий. Велела художникам оформить театр, сделать красивые траурные объявления, развесить везде портреты Антона в черных рамках и назначила день гражданской панихиды. Панихида вылилась в мероприятие городского масштаба. Было много начальства во главе с мэром и простые граждане. Все поднимались на сцену к засыпанному цветами огромному портрету Антона Хуановича Пинто-Гомес и рассказывали, что значил худрук кукольного театра для города Ежовска и для выступавшего в частности. Выходили и артисты, и зрители. Очень хорошо говорили, нежно, искренне. Стало понятно, как много значил кукольный театр и сам Антон для нашего несчастного замызганного городка. Я тихо гордилась и Антоном, и горожанами.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации