Текст книги "Теория и практика перевода: переводческие трансформации"

Понятие системы языка (языковой системы) достаточно абстрактно. Упрощенно языковую систему можно определить как совокупность единиц языка разного уровня (фонем, морфем, лексем), грамматических форм, а также моделей, по которым они сочетаются, образуя речь.

Существенно, что продуктами системы могут быть не только реально существующие («общепринятые») языковые единицы и их сочетания, но и гипотетические образования, которые могли бы быть произведены системой, но тем не менее не произведены. «Система языка, – пишет В. А. Ицкович, – это не то, что реально существует в языке, а все то, что может быть в нем создано»33
  Ицкович, В. А. Языковая норма / В. А. Ицкова. – М., 1968. – С. 11.


[Закрыть]. Так, система русского языка дала в свое время возможность В. Маяковскому образовать реально не существующие в русском языке прилагательные «серпастый» и «молоткастый». А система немецкого языка позволила писателю Э. М. Ремарку сконструировать сложное слово Trinkgeldgesicht:

Ravic bemerkte den Hausknecht, der mit einem Trinkgeldgesicht noch an der Tür stand. (E. M. Reinarque. Are de Triumphe)

Равик заметил слугу, все еще стоявшего у дверей. На его лице было написано ожидание чаевых.

Возможности русского словосложения не позволяют образовать аналог указанному немецкому сложному слову. Поэтому переводчику приходится использовать иные лексико-грамматические конструкции, отличные от тех, что в оригинале.

В отличие от языковой системы языковая норма выражается в конкретно реализуемых, реально функционирующих формах языкового выражения, принятых обществом и признаваемых им правильными. Норма есть факт коллективного языкового сознания. По выражению известного ученого Э. Коссериу, «норма – это коллективная реализация системы»44
  Coseriu, Е. Sistema, norma у habla / Coseriu Е. // Teoria del lenguaje у linguistica general. – Madrid, 1973. – P. 97.


[Закрыть]. Норма является своего рода фильтром, который либо пропускает, либо задерживает то, что производит языковая система: пропускает то, что реально существует в языке и функционирует в речи, и «отфильтровывает» те продукты системы, которые реально в языке не существуют и в нормальной речи не употребляются. (Особые случаи, встречающиеся в художественных произведениях поэтов и писателей, не в счет)

Kürzlich erzählte Frau v. Daan allerhand Lustiges von ihren verschiedenen Flirts. (Das Tagebuch der Anne Frank)

Недавно фрау фон Даан рассказывала всякие веселые истории про своих ухажеров в молодости. (Дневник Анны Франк)

Система русского языка в принципе позволяет перевести более точно: «рассказывала о своих флиртах», но норма русского языка этого не допускает, ибо в русском языке (согласно его норме) слово «флирт» не имеет множественного числа.

Существуя в языке как объективно данное, норма отражается в грамматиках, словарях, справочниках. Норма не есть нечто незыблемое. Она с течением времени меняется. Поэтому в языке наблюдаются колебания, отступления от нормы, существуют ее варианты. Так, например, раньше нельзя было сказать «Он махает», можно было только «Он машет». Теперь нормативны оба варианта.

Узус представляет собой как бы еще один фильтр, следующий зафильтром, образуемым языковой нормой. Главная разница между фильтром-нормой и фильтром-узусом заключается в следующем: то, что норма относит к неправильному, является абсолютно неправильным, неправильным всегда и везде (например, где бы и кто бы ни сказал «Не забудьте оплатить за проезд», это всегда будет неграмотно); узус же отделяет то, что принято говорить в данной ситуации, от того, что говорить не принято. При этом то, что неуместно в одном случае, может оказаться вполне уместным в другом. Например, при встрече с товарищем вполне уместно будет сказать: «Привет!» Однако такое приветствие неуместно при встрече студента с деканом. Иными словами, если норма – абсолютный критерий (всегда «да» или всегда «нет»), то узус – критерий относительный (в данном случае «нет», но в другом случае «да»). Соответственно, узус можно определить как ситуативные правила выбора средств языкового выражения.

В переводе переводчик вынужден учитывать требования узуса – языковые привычки носителей ПЯ. Если этого не делать, то нарушается привычное восприятие текста, что (как уже говорилось) отрицательно сказывается на равноценности регулятивного воздействия.

Der Wachtmeister… schlenkerte das bestiefelte Bein, beugte sich hinab, drückte mit dem Daumen auf das Oberleder. "Die sind wieder fest beisammen…" (L. Frank. Die Räuberbande)

Полицейский… потряс обутой ногой, нагнулся, помял большим пальцем кожу. Опять как новенькие… (Л. Франк. Шайка разбойников)

Der Glasermeister hob die Faust. Der Wirt sprang dazwischen. «Ruh jetzt!.. Macht euer Sach woanders aus…» (L. Frank. Die Räuberbande)

Стекольщик размахнулся кулаком. Но между ними встал хозяин.

– Теперь баста!.. Счеты сводите в другом месте. (Л. Франк. Шайка разбойников)

При переводе выделенных мест переводчик сделал существенные поправки на узус. Он использовал для перевода не ближайшие семантические соответствия55
  Такими ближайшими семантическими соответствиями могли бы быть для первого случая: «Они прочно скреплены», «Они снова целые», а для второго: «решайте свои дела в другом месте».


[Закрыть], а те выражения, которые согласно русской речевой традиции употребляются в соответствующих ситуациях.

Как уже отмечалось, отправитель строит свой текст в расчете на определенную предварительную информированность адресата текста о предмете сообщения. Если такой расчет ошибочен и адресат предполагаемой преинформацией не располагает, коммуникация может не состояться, поскольку адресат, возможно, попросту не поймет, о чем идет речь.

Что касается перевода, то для него характерно, что нередко исходный текст рассчитан на информацию, которой располагают носители ИЯ, но не носитель ПЯ. Это обстоятельство должен учитывать переводчик и вносить в свой перевод соответствующие корректуры:

Der Blackout einundsechzig war wie eine Explosion. (G. Karau. Go oder Doppelspiel im Untergrund)

Сюрприз шестьдесят первого, когда была закрыта граница между Восточным и Западным Берлином, был подобен взрыву. (Г. Карау. Двойная игра)

Расхождения лингвоэтнического характера между носителями КЯ и носителями ПЯ в части предварительной информированности по теме общения может носить культурно-исторический или актуально-событийный характер. Так, когда А. С. Пушкин в своем знаменитом стихотворении «Памятник» написал: «Вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа», он расчитывал на то, что русский читатель знает о монументе, связанном с именем царя Александра I. Только знание этого факта позволяет понять «скрытый» смысл сказанного: слава поэта может быть выше славы царей. Здесь использована преинформация культурно-исторического плана.

С такого рода преинформацией приходится иметь дело и переводчику:

Er sprach vom Risiko, und ich sah das Menetekel an der Wand. (G. Karau. Go…)

Он гворил о риске, а я видел на стене те самые слова, которые были начертаны в царском дворце невидимой рукой и предрекали Вавилону гибель. (Г. Карау. Двойная игра)

В данном случае автору перевода пришлось найти вариант, «расшифровывающий» мало известное русскому читателю понятие Menetekel.

На преинформации актуально-событийного характера построены многие газетные материалы. Так, к примеру, одна из статей газеты «Московский комсомолец» от 29 июня 1995 года называется: «Степашин, где Басаев?»; подзаголовок: «Дай ответ, пока не уволили». Статья начинается фразой: «Шамиль Басаев сбежал в Пакистан, – заявил почтенный Аркадий Вольский».

В статье не говорится о том, кто такой Басаев, почему он сбежал в Пакистан, кто такой Вольский и кто Степашин, а также почему

Степашин должен установить, где Басаев. Однако речь в газетном материале идет об очень актуальных, «горячих» событиях, и поэтому автор статьи небезосновательно считает, что все упомянутые им лишь вскользь реалии хорошо известны читателю газеты.

Однако у иностранного читателя иные интересы, и его волнуют совсем другие события. Поэтому он едва ли столь же хорошо, как мы, информирован о том, что происходит в России. И при переводе такого рода дифференциал преинформационных запасов приходится учитывать.

Нередко для нивелирования преинформационного дифференциала используются примечания переводчика в скобках и сносках. Но в тех случаях, когда исходный текст целиком построен «на местной почве» (локальных событиях и реалиях), встает вопрос о целесообразности перевода вообще. В этих случаях целесообразнее может оказаться пересказ.

Итак, основными факторами лингвоэтнического барьера являются расхождения коммуникативных компетенций носителей ИЯ и носителей ПЯ в части языковых систем, норм, узусов и преинформационных запасов. В процессе перевода переводчик осуществляет перевыражение содержания ИТ средствами системы ПЯ. Иногда этого бывает достаточно для достижения равноценности регулятивного воздействия. В результате получается перевод, текстуально наиболее близкий к оригиналу. Но нередко требуются «поправки» на норму, узус и преинформационный запас носителей ПЯ. Тогда переводчик прибегает к трансформациям. Иначе говоря, причинами переводческих трансформаций является расхождение языковых норм, узусов и преинформационных запасов носителей ИЯ и носителей ПЯ.

Контрольные вопросы

1. Как вы понимаете такие термины, как «привходящие», «индивидуально-личностные» и «лингвоэтнические составляющие» коммуникативной компетенции? Какие из них не учитываются в переводе и почему?

2. Перечислите факторы лингвоэтнического барьера. Раскройте понятия системы и нормы языка, узуса, преинформационного запаса (являющегося предпосылкой для коммуникации).

3. Приведите примеры (переводов и оригиналов), где приходится преодолевать расхождение языковых систем, норм, узусов, преинформационных запасов.

1.5. Мера переводческих трансформаций

Центральное место в тематике переводческих транформаций занимает вопрос о мере их необходимости и допустимости. Ведь как и многие другие операции, трансформации могут быть либо недостаточны, либо чрезмерны, либо вообще применены там, где можно было обойтись и без них. О том, что такое действительно имеет место в переводе, говорят два популярных переводческих понятия «буквализм» и «вольность».

Буквализмы в тексте перевода – это те его места, которые являются результатом того, что переводчик не произвел необходимую трансформацию и перевел слишком близко к исходному тексту. Поскольку буквализмы – результат несостоявшейся поправки на новую коммуникативную компетенцию, они в той или иной мере затрудняют восприятие ПТ. Обратимся к примерам:

«Gleich bei seinem ersten Besuch in unserem Hause», schrieb Max Born, «brachte Einstein seine Geige mit, um Violin-Sonaten zu spielen. Meine Frau, die er nicht kannte, begrüßte er mit Worten: «Ich höre, Sie haben gerade ein Junges gekriegt». (F. Herneck. Albert Eistein)

«Уже при первом посещении нашего дома, – писал Макс Борн, – Эйнштейн притащил с собой свою скрипку, чтобы сыграть со мной несколько скрипичных сонат. Мою жену, с которой он не был знаком, он приветствовал словами: «Я слышу, у вас как раз появился младенец!» (Ф. Гернек. Альберт Эйнштейн)

Этот буквальный перевод реплики Эйнштейна вызывает представление, что гость, впервые перешагнувший порог дома своего друга, узнает о рождении ребенка только в момент своего прихода («Я слышу… как раз…»). Даже напрашивается недоуменный вопрос: может быть, об этом гость узнал по крику только что родившегося младенца? Основная причина недоумения – буквальный перевод: Ich höre – я слышу. В контексте высказывания такой перевод противоречит норме русского языка. В отличие от немецкого языка (сравните: Ich höre, du bist krank. Ich höre, daß er morgen kommt) настоящее время глагола в русском языке не может иметь значения предшествования моменту речи, поэтому при чтении перевода складывается впечатление, что фраза о ребенке произнесена в тот момент, когда произнесший узнал о его существовании. Перевести, конечно же, следовало: Я слышал… и было бы совсем хорошо, если бы вторая часть фразы была переведена в соответствии с тем, как принято у русских говорить в аналогичных ситуациях, например:

Я слышал, вас можно поздравить с новорожденным.

Порой буквализмы грубо искажают саму суть высказывания. Сравните:

Wagen für Appel und Ei einsteigern und Profit teilen. (E. M. Remarque. Drei Kameraden)

Пустим машину в обмен на яблоки и яйца, а прибыль поделим. (Э. М. Ремарк. Три товарища)

В данном случае переводчик буквально перевел образное выражение fur Appel (Apfel) und Ei, которое означает «по дешевке, почти задаром».

Чаще всего буквализмы ведут к нарушению узуса. Это вызывает у потребителя перевода ощущение неестественности речи:

1. Die Mutter des Physikers… war die Tochter eines Getreidehändlers, der es zu ansehnlichem Wohlstand gebracht hatte. (F. Herneck. Albert Einstein)

Мать физика… была дочерью торговца зерном, который добился приличного состояния. (Ф. Гернек. Альберт Эйнштейн)

2. Bis in seine letzten Lebensjahre ist Einstein ein leidenschaftlicher Raucher gewesen. (Ebenda)

До самых последних дней жизни Эйнштейн оставался страстным курильщиком. (Там же)

В соответствии с русским узусом следовало бы перевести: в первом случае – сколотил приличное состояние, во втором – заядлым курильщиком.

Как мы видим, буквализмы затрудняют восприятие текста во всех его аспектах – смысловом, эмоционально-эстетическом и т. д. Особенно это бывает, когда буквализмов много. В этих случаях язык перевода становится тяжеловесным и крайне неестественным (так называемый псевдопереводческий язык).

Переводческая вольность – явление, противоположное буквализму. Если буквализм – результат недостаточности переводческих трансформаций, то вольность – продукт их чрезмерности. О переводческой вольности говорят в тех случаях, когда переводчик без ущерба для качества перевода мог бы перевести ближе к исходному тексту. Сравните:

Es (das Klavier) war verstimmt, ein Paar Seiten waren gesprungen und von den Elfenbeintasten fehlten auch einige; aber ich liebte den braven, ausgedienten Musikschimmel. (E. M. Remarque. Drei Kameraden)

Оно (пианино) было расстроено, несколько струн лопнуло, и на клавишах недоставало костяных пластинок: но я любил этот славный заслуженный музыкальный ящик. (Э. М. Ремарк. Три товарища)

В данном случае переводчику ничто не мешало перевести значительно точнее: …но я любил эту отслужившую свое музыкальную клячу.

Итак, адекватная мера трансформации находится посредине между буквализмом и вольностью. Это та мера, которая отличает качественный перевод. На практике она обеспечивается профессиональным чутьем переводчика. Теоретически процесс нахождения этой меры можно представить себе как процесс нахождения варианта перевода по трем критериям.

Первый из них – мотивированность трансформации: трансформация должна быть мотивирована необходимостью достижения равноценности регулятивного воздействия ИТ и ПТ. Немотивированные трансформации квалифицируются как вольности и отвергаются. На практике мотивированность трансформаций проверяется путем сопоставления двух вариантов перевода – трансформированного и нетрасформированного.

Второй критерий – минимальность трансформации. Он означает, что из ряда возможных трансформаций предпочтительнее та, которая решает задачу достижения равноценности регулятивного воздействия ИТ и ПТ за счет минимальных отступлений от семантики и структуры оригинала. Сравните:

Mit ihren eigenen Mitteln muß man an die Leute heran… Sich mit ihnen herumzubeißen, nutzt nichts. (L. Feuchtwanger. Erfolg)

а) К людям нужно подходить, применяя их собственные средства, грызться с ними не стоит. (Л. Фейхтвангер. Успех. Перевод М. Вершининой и Э. Липецкой)

б) С этими людьми нужно бороться их же оружием… Воевать с ними бесполезно. (Л. Фейхтвангер. Успех. Перевод В. Вальдман)

По критерию минимальности трансформации мы должны отдать предпочтение первому варианту перевода.

Третьим критерием является принципиальная ограниченность меры переводческих трансформаций. Поясним, что это значит.

Мера трансформации (ее масштаб, глубина) определяется тем, насколько в данном акте двуязычной коммуникации проявляется расхождение коммуникативных компетенций носителей ИЯ и носителей ГШ. Чем больше дает о себе знать это расхождение, тем большая мера трансформации необходима, чтобы добиться равноценности регулятивного воздействия ИТ и ПТ. Однако в некоторых случаях для нивелирования КК_1Ы и КК_11Я могут понадобиться такие трансформации, которые в переводе недопустимы. поскольку их использование превращает перевод в иной вид языкового посредничества.

Так, например, читатели газет на Западе привыкли к иной, чем у нас, структуре газетных статей. Если у нас газетный материал чаще всего строится по принципу индукции: от фактов к обобщению, то там используется другая схема – от обобщающих положений к фактам (дедукция). Значит ли это, что при переводе газетных статей данное несовпадение привычек в области газетного чтения должно компенсироваться с помощью такой трансформации, как тотальное переструктурирование исходного материала? Нет, не значит, потому что трансформации такого масштаба в переводе принципиально недопустимы. То, что получается в их результате, будет уже не переводом, а пересказом или чем-то еще в этом роде.

Проблема «супертрансформаций» возникает, пожалуй, чаще всего не как следствие лингвистических, а как следствие этнических, культурных различий двух народов. У каждого народа есть свой, чисто национальный подход к некоторым предметам и явлениям, не совпадающий с взглядом на них других народов. И эти расхождения не поддаются нивелированию («сглаживанию») с помощью переводческих трансформаций. Те «супер-трансформации», которые для этого требуются, не только недопустимы в переводе, но в известном смысле абсурдны.

Так, к примеру, у некоторых народов Юго-Восточной Азии похороны – веселый праздник. Собравшиеся искренне верят, что покойный переселился в лучший мир и радуются за него. Как достичь равноценности регулятивного воздействия при переводе сюжета о таких похоронах? Или как добиться этой равноценности при переводе рекламы свиной колбасы на языки мусульманских народов, считающих свинину нечистым мясом?

Может быть, заменить поминки именинами или свинину бараниной? Однако такая «сверхтрансформация» абсурдна, поскольку ничего не оставляет от содержания исходного текста.

Из сказанного следует, во-первых, что возможность достижения равноценности регулятивного воздействия ИТ и ПТ с помощью переводческих трансформаций небеспредельна и, во-вторых, что мера этих трансформаций ограничена.

Поскольку равноценность ИТ и ПТ в этом, главном ее компоненте в ряде случаев невозможна, возникает вопрос о так называемой переводимости, то есть о возможности/невозможности полноценного перевода.

С одной стороны, как мы видим, полноценный перевод в определенных случаях невозможен, с другой же, как нам известно, представители разных народов успешно общаются друг с другом с помощью перевода, достигая согласования действий, обмениваясь культурными ценностями и т. д. Иными словами, практика (которая, как известно, является критерием истины) свидетельствует о достаточно высокой эффективности перевода.

Очень долго теоретики перевода не могли «примирить» эти два факта. Поэтому одни говорили о невозможности полноценного перевода, приводя действительные факты непереводимости, а другие провозглашали тотальную возможность полноценного перевода, ссылаясь на его высокую практическую эффективность.

Мы же полагаем, что и те, и другие были неправы и переводимость нельзя рассматривать как некоторую абсолютную закономерность (только «да» или только «нет»). Переводимость – закономерность статистическая, включающая в себя как моменты переводимости, так и моменты непереводимости. Причем статистически первые подавляюще преобладают над вторыми. Именно этим объясняется высокая практическая эффективность перевода.

Что касается «сверхтрансформаций», разрушающих или, как минимум, ставящих под сомнение отношение производности между ИТ и ПТ, то из истории перевода известны периоды, когда такие трансформации были в моде. В XVIII веке получило распространение (особенно во Франции) направление «вольного перевода», для которого было характерно стремление угодить «домашним» вкусам читателей. С этой целью, например, французские переводчики подвергали переделкам сюжеты переводимых произведений, вносили в них всевозможные изменения. «Сверхтрансформациям» подвергались, в частности, такие писатели, как В. Шекспир и М. Сервантес. Оправдывалось все это необходимостью привести тексты переводов в соответствие со вкусами и привычками читающей публики. Казалось бы аргумент весомый. Ведь речь идет о том, чтобы компенсировать различия в коммуникативных компетенциях представителей двух культур. Однако цена таких компенсаций была неприемлема: результаты сверхтрансформаций противоречили общественному предназначению перевода в самой его сути, ибо автора заслонял переводчик, превращавшийся в соавтора. Переводы-перелицовки все больше подвергались критике. Общество стало их отвергать.

Определить более или менее конкретно допустимую меру переводческих трансформаций не представляется возможным, поскольку она различна для разных жанров текста, в различных контекстах. Проиллюстрируем это примерами.

1) Sie schluckte und zog die Unterlippe zwischen die Zähne (T. Wittgen. Intimsphäre)

Она прерывисто вздохнула и закусила губу.

2) «…Wie Sie sicher schon wissen, lebt Ihr Abteilungsleiter nicht mehr, und sein Tod ist leider der Anlaß, daß wir Sie bemühen müssen.»

«Ja, bitte», sagte ich und mußte schlucken.

(II. Mager. Bartuschek ist nicht mehr da) – Как вы наверняка уже знаете, вашего начальника отдела нет в живых, и его смерть дает нам повод побеспокоить вас. – Да, пожалуйста, – сказал я и почувствовал, как комок подкатил к горлу.

Оба фрагмента немецких текстов взяты из детективных романов. В том и в другом употреблен немецкий глагол schlucken, имеющий в русском языке достаточно точные семантические соответствия:

глотать, проглотить. Однако в употреблении немецкого глагола и его русских соответствий есть существенные различия, определяемые несовпадением двух небольших деталей национальных культур. Если в немецком языке schlucken регулярно используется для описания непроизвольных глотательных движений, совершаемых человеком в состоянии сильного душевного волнения, то соответствующая русская традиция иная: при описании сильного душевного волнения мы говорим он побледнел, тяжело вздохнул и так далее, но «не замечаем» рефлекторных глотательных движений. В переводе мы эту традицию учли. Прямой перевод глагола schlucken вызвал бы у читателя романа недоумение.

Теперь, однако, попытаемся представить себе, что речь идет не о художественном произведении, а о тексте, в котором описываются научные наблюдения за реакцией испытуемых на определенные стимулы. В этом случае мы уже не сможем позволить себе семантические трансформации, подобные вышеописанным. Здесь потребуется семантически точный перевод, например:

Она сделала непроизвольное глотательное движение. Эти и другие аналогичные наблюдения приводят нас к выводу, что степень точности передачи в переводе семантики исходного текста определяется его предназначением, степенью его фактологичности (тем, насколько он основывается на подлинных, а не на вымышленных писателем фактах). Очень высокий ранг семантическая точность имеет, в частности, при переводе юридических текстов. Она необходима для того, чтобы исключить возможность интерпретировать текст перевода иначе, чем текст оригинала. Так, в свое время между ГДР и ФРГ разгорелся скандал из-за вроде бы небольшой неточности в переводе на немецкий язык договора между СССР, США, Англией и Францией о статусе Западного Берлина, составленного на русском, английском и французском языках. Позже договор был переведен также на немецкий язык. При этом переводчики 1У1ИД ФРГ перевели словосочетание «коммуникации (англ. lines, фр. lignes) между Западным Берлином и ФРГ» как слово Bindungen zwischen Westberlin und der Bundesrepublik Deutschland, вместо Ver-

bindungen… В этом представители ГДР усмотрели злой умысел, так как Bindungen означает не столько связь, сколько привязанность (юр. зависимость, связи, отношения). Такая трактовка противоречила юридическому статусу Западного Берлина.

Итак, нахождение правильной (адекватной) меры переводческой трансформации определяется тремя принципами, каждый из которых выполняет определенную функцию:

3) принципом мотивированности переводческих трансформаций (функция недопущения чисел о произвольных трансформациях),

4) принципом минимальности переводческих трансформаций (функция недопущения мотивированных, но чрезмерных трансформаций),

5) принципом общей ограниченности меры переводческих трансформаций (функция недопущения трансформаций, имеющих определенный мотив, но выходящих за пределы допустимого в переводе).

Адекватная мера переводческих трансформаций обеспечивает не просто некоторое, а максимальное семантико-структурное подобие ИТ и ПТ в рамках, не противоречащих первому требованию к переводу – требованию равноценности регулятивного воздействия ИТ и ПТ. Адекватная мера переводческих трансформаций – признак, отличающий хороший перевод.

Контрольные вопросы

1. Что такое буквализм? Приведите примеры.

2. Что такое переводческая вольность? Приведите примеры.

3. Почему буквализмы и вольности недопустимы в переводе?

4. Что такое переводческие трансформации? Каково их назначение? Приведите примеры переводческих трансформаций.

5. Что такое адекватная мера переводческих трансформаций? Какими критериями она определяется?

6. Почему некоторые переводческие трансформации в переводе невозможны, даже если имеется определенный мотив для их осуществления? Что было бы, если б ограничений на трансформации не было?

7. Как влияет жанр переводимого текста на допустимую меру переводческих трансформаций?

8. Почему возникает проблема переводимости. С каких позиций следует ее рассматривать?

9. Какое качество перевода обеспечивает адекватная мера переводческих трансформаций?