Текст книги "Дело ясное, что дело тёмное"

Глава 6

– Не-е-е-знаю! – рыдала я на плече у Тита. – Очнулась здесь. В своей комнате. В усадьбе. Одна. Я вам уже говорила.

Дом был заполнен людьми и магами в полицейской униформе до отказа. Они что-то осматривали, проверяли, упаковывали, тихо переговаривались. Забрав очередную безделушку или чиркнув что-то на листе бумаги, прикреплённому к папке-планшету, служители закона растворялись в воздухе или тихо прошмыгивали мимо моей комнаты – я видела их в приоткрытую дверь.

Странно, что я всё это замечала, ведь мне не до этого сейчас. Я едва не кидалась на стену от произошедшего накануне, но, тем не менее, в памяти оставались лица всех, кто попадался мне на глаза. Дело во второй сущности – моей другой ипостаси. Кошка рвалась наружу, и я едва сдерживала её. Хорошо, что Тит рядом – при старших и без их разрешения оборота не свершится. А полицейский оборот не разрешит – как пить дать не разрешит.

– Да-да, вы говорили, – кивнул инспектор, сидящий в кресле, и сделал пометку в протоколе, который мне предстояло подписывать после опроса, – но, поймите, в том и состоит моя работа: задавать вопросы.

Я жалобно всхлипнула и заревела с новой силой. Тит обнял меня и прижал к себе. На его белоснежной водолазке красовались огромные мокрые пятна от моих слёз, но любимый братик, словно не замечал их, продолжая утешать меня.

Эх, если бы ещё что-то ласковое сказал, совсем как в детстве, я бы успокоилась. Но… не то нынче положение, чтобы проявлять ласку к младшим сёстрам – необходимо прояснить обстоятельства случившегося происшествия и понять, что же делать дальше.

– Давайте ещё раз пробежимся по вопросам, – канцелярским тоном заявил инспектор полиции, которого звали Пупков Соломон Янович.

Я икнула – последствия затухающей истерики. Инспектор из-под очков спокойно глянул на меня, и я кивнула в знак согласия. Тяжело выдохнув, села на кровати удобнее, чтобы видеть полицейского. Тит продолжал обнимать меня за плечи, выражая тем самым братскую поддержку. Его сине-фиолетовые, огромные глаза со смоляными ресницами смотрели на меня ласково, подбадривающе.

Непроизвольно шмыгнув носом, я промокнула платочком глаза. Тит улыбнулся и подмигнул мне, а я скорчила скорбную физиономию в ответ, выпрашивая сочувствие к себе. Ну, не дать – не взять: словно мне не двадцать лет, а три годика, и я забралась на коленки к одному из старших и клянчу любовь и ласку, показывая разбитую во дворе коленку.

Увы, кроме цвета глаз и белизны кожи нас с Титом, Мартином и Эмилем ничто в облике не роднило. У братьев были чёрные волосы, прямые носы, тонкие губы, но красавцем с таким набором черт уродился только Эмиль.

Тройняшки, – Олаф, Макс и Андрей, – как и я, носили рыжую шевелюру, но в остальном походили на старших братьев. Это я одна появиться на свет курносой, низкорослой, с пухлыми губами и ямочкой на подбородке. В детстве мне казалось, что именно эта впадина уродует моё лицо и делает некрасивой. «Вот бы она появлялась на щеке, как у Эмиля, когда он улыбается, – думала я, – так ведь нет же: на самом видном месте вскочила!»

– Прошу вас ещё раз ответить на вопрос… – сделал паузу полицейский, и его взгляд пробежался по записям, а мне лишь оставалось ждать, и тихо ронять слёзы на подол платья, пока он выдаст следующую фразу.

Неожиданно воздух в комнате уплотнился. В углу у двери возникла маленькая сверкающая точка. Она быстро увеличивалась, превращаясь в глянцевую кляксу, – будто кто-то брызнул краской, но она повисла в воздухе, противореча всем законам гравитации.

По мере того, как клякса разрасталась, она становилась не такой яркой, лоснящейся, переливающейся, как в первое мгновение. Вскоре мерцающее пятно приобрело очертания эллипса и разверзлось – Сумеречный портал открылся.

Смахнув очередную порцию слёз со щёк, я снова икнула, тут же всхлипнула, наблюдая, как из глубин магического туннеля выходит Полин Щука со стаканом, наполовину заполненным прозрачной жидкостью, в руке. За ним следовал Эмиль с неизменной улыбкой на красивых губах.

Первое желание – бежать! Я даже дёрнулась, но Тит прижал меня сильнее.

Я влипла! Теперь точно!

– Никаких вопросов вы, инспектор, без моего ведома не зададите, – сунув мне в руку свою ношу, спокойным тоном заявил Щука. – Этот дом мой и любые действия, включая допросы, вы имеете права вести только с моего разрешения.

Я глотнула из стакана, слушая Полина Щуку и таращась на Эмиля. Но спастись от проблемы не смогла – продолжила икать и шумно вздыхать, разглядывая красавца-братика.

Осознание вины перед семьёй медленно заполняло меня, утягивая на самое дно самобичевания. Я хотела стать самостоятельной, решать собственную судьбу, поступать, как нашёптывали мне сердце и разум, а не подчиняться слову старшего, но всё вышло так же, как с Эмилем. Я опозорила всех – и вот расплата за мой гонор.

Эмиль не решился подойти близко к нам с Титом, а замер в паре шагов от кровати, на которой мы сидели. На брате была надета чёрная форма с эмблемой горностая на рукаве. В руках Эмиль держал куртку того же тона со множеством заклёпок. Но самым главным сюрпризом оказалась портупея, перехватывающая шикарный торс братца, и висевшая на ней кобура – явно не пустая.

Переведя взгляд на Тита, я изобразила удивление на лице, но мой «любимец» наморщил нос и помотал головой, давая мне понять: «Не сейчас, сестрица. Вопросы потом».

– Вот документы на дом, – продолжил увещевать Щука, развалившись на диване и забросив ногу на ногу. – Один из представителей девушки, её брат Тит, уже здесь, а со мной прибыл полицейский наблюдатель от оборотней – Эмиль Нагорный. К тому же, чтобы скорее уладить все формальности, которые возникнут в дальнейшем, я сразу хочу заявить, что девушка останется в доме, под мою ответственность… Я беру над ней опеку. Соответствующие документы подготовлены, заверены главой клана и старшим в её семье мужчиной. Прошу рассмотреть документы на покупку этого дома, заверенные специальными службами. Руническая вязь на них тоже уже проставлена.

О, могучая покровительница кошек! Мартин знает о случившемся – он меня съест. А я-то думала, что с Титом удастся договориться и он промолчит – значит, не соврёт, а просто не скажет. А тут: бумаги заверил сам Мартин. Караул! Готова бежать на все четыре стороны!

Но с другой стороны: чего мне бояться? Это не меня украли, а работодателя похитили. Я-то на месте, вся в слезах, с раскаянием в глазах и желанием помочь следствию.

Чтобы заручиться поддержкой Тита, а заодно и напомнить о себе, я громко шмыгнула носом, всхлипнула. Состроив печальную мину на лице, прикинулась сироткой, как часто бывало в детстве.

Тит моментально среагировал: крепче прижал меня к себе, а Эмиль дернулся в нашу сторону, но его остановил взгляд старшего брата, и лёгкое покачивание головой, что означало: «Пока не нужно – всё в порядке, справляюсь».

Я же в это момент наблюдала за реакцией Щуки из-под слегка опущенных ресниц. Этот, с позволения сказать, маг криво ухмыльнулся, и окинул меня с ног до головы высокомерным взором, да к тому же ещё и таким циничным, что мне едва ли не физически стало больно. Я так была поражена его чёрствости, что на самом деле всплакнула, спрятав лицо и пунцовые от гнева щёки, на груди Тита.

Вот ведь есть такие самодовольные люди! Как только их земля носит? Я тут бьюсь, как рыба об лёд, без документов, без работодателя, а этот…

Слов нет – одни эмоции!

– Но такой вопрос ещё не стоял, господин Полин Щука, и не рассматривался. Процедуру перевода госпожи Нагорной в «Интерстуру» мы с её родственником не обсуждали, но… – затараторил Соломон Янович, – но если вы настаиваете, то…

От упоминания об «Интерстуре» – заведении для оборотней под следствием или свидетелей-оборотней, ждущих приговора суда, после чего будут выдворены из земель магов, – я быстро пришла в себя, перестала реветь и многозначительно посмотрела на Тита.

– Так вот, – продолжил Щука, – Эмиль Нагорный – представитель полицейского управления оборотней родной брат свидетеля Виолы Нагорной. Я беру на себя опекунство за девушку на всё время проведения расследования, в присутствии наблюдателя полиции и двух старших родственников.

Я отпила из стакана, не сводя взгляда с Эмиля, а тот, после слов Щуки лишь шире улыбнулся и развёл руками так, словно извинялся: «Уж не обессудь, сестричка, чем смог – тем помог».

Решалась моя судьба, а я могла думать только о том, почему на Эмиле форма полицейского.

Беда! Караул! Мои мысли всё время сносит дальше от проблемы, и я могу думать о чём угодно, кроме того, что произошло. Дело даже не в том, что мне придётся ответить на вопросы инспектора с самого начала, а что Эмиль, раз уж он при исполнении, всю душу из меня вынет, пока будет вникать в дело о пропаже Букова, оставшись здесь, в усадьбе.

О! Кто мог предположить, что Эмиль вдруг станет полицейским. За два года, что я отсутствовала дома, никто из братьев ни полнамёка не сделал. А тут на тебе – такие перемены! Когда он успел отучиться и стать служивым?

Стоп!

Вот ведь что значит, когда голова плохо варит. Недавно я звонила Эмилю в связи с высказыванием Полина Щуки о споре, а тут они вдруг появляются вместе из одного магического портала. Странно? Ещё как! Мысли о стакане воды я оставлю пока в стороне – они вторичны, совсем другое дело, когда братец, будучи полицейским, но при этом спорщиком, появляется с магом – своим оппонентом. Ну, ясно же, как белый день, что эти двое не просто так знакомы друг с другом и не разочек поспорили, а плотно общаются.

А опекунство? Ха! Ты ж поди его еще получи. Уж не это ли цена за некий будущий реванш от селебрити?

Ой, что-то сердце прихватило. Жизнь моя полетела в Тартарары, и никому до этого дела нет. О чём будет будущий спор, что плата за него авансом прошла сейчас?

А-а-а-а-а! Самое время начинать рвать на себе волосы.

Я снова горько заплакала, из-за чего лица всех мужчин в пятиметровой досягаемости перекосило, как от зубной боли. Даже Тит не стал исключением, но по-братски притянул к себе.

Впрочем, об этом я подумаю позже, а лучше – спрошу у братьев. Сейчас у меня другая проблема: шефа украли.

Эх, Валентин, Валентин… Что сейчас с тобой?

Воспоминание подбросило мне запах снега, ощущение лёгкого морозца, тёплые ладони Валентина, в которых он держал мои пальчики. Мы стояли лицом друг к другу, улыбались, обсуждали торжество и связанные с ним традиции.

– Печально, – вдруг сказал Буков, но его улыбка стала только шире.

– Что именно?

– Виносова ночь, братание кровью в соответствии с древними обычаями оборотней. Моя тяга к тебе… Мне кажется…

Помню, я затаила дыхание, глядя прямо в глаза хозяину и ожидая продолжения. На моё счастье пауза оказалась недолгой и Валентин, наконец, выдохнул:

– Ты приворожила меня, – и счастливо рассмеялся.

Его смех до сих пор раскатывался эхом в памяти – он был последний, что я помнила из того вечера.

Тем временем, Щука даже не позволил вмешаться Соломону Яновичу – так и болтал сам:

– Бумагу подготовьте, Соломон Янович. Вы меня знаете, за руной дело не станет. А раз Виола Нагорная под моей опекой, то задавать вопросы вы имеете право лишь в моём присутствии, а всё что происходило до текущего момента, является незаконным. Не переживайте, а поторопитесь, Соломон Янович, поторопитесь.

О чем они только что говорили? Ух, упустила суть сюжета – задумалась.

Было заметно, что Пупков стушевался после тирады парня и засуетился, давая распоряжения одному из служащих.

Слёзы на моих щеках высохли, но икоту победить так и не получалось. Вода в стакане плескалась уже на донышке, а я всё прикладывалась к прозрачному краю, отпивая маленькими глотками. Просить ещё одну порцию не собиралась – итак хотелось провалиться сквозь землю под перекрёстными взглядами старших братьев.

– Странно… – прошептала я и удивилась своему изменившемуся голосу – он слышался писклявым, с нотками истерики, дрожащим.

Тит прекрасно понял, что я имела в виду под словом: «Странно» и тут же тихо шепнул на ухо:

– Эмиль полгода уже служит. Мы не писали тебе – ни к чему было.

Злость сменила страдания и смятения в моей душе, и я гневно прошипела:

– Настолько «ни к чему», что родной сестре об этом знать не нужно – перебьётся?

– Потом, – одними губами прошептал Тит и покосился на Эмиля.

Пупков размял губы и спокойно заметил:

– Хорошо. Думаю, в процессе всё будет улажено, кудесник Щука. Давайте заново попробуем устроить допрос. Но в соответствии со статьёй тридцать восемь, дополнений к Кодексу королевства в части уголовно наказуемых деяний, указано, что госпожа Виола может отказаться от повторной дачи показаний, ведь совершала она их в присутствии одного из родственников.

– Я желаю послушать ответы на вопросы, – влез братец-полицейский и улыбнулся мне. – Позже ознакомлюсь с протоколом, как куратор данной ситуации, но сейчас, кратко и без лишних объяснений, хочу услышать описание общей картины происшествия.

Я стрельнула в Эмиля уничтожающим взглядом, но братца сие не проняло. Зато Соломон Янович, кивнул и задал первый вопрос:

– Расскажите, пожалуйста, откуда вы ехали, когда было совершено покушение?

– Мы покинули дом ликана Суховского. Новогодний бал устраивала диаспора оборотней – мне так сказал Валентин Игоревич. От него я узнала, что такое событие происходит каждый год в доме здешнего, официального посланца от министерства культуры Долины оборотней, Суховского.

– Сколько времени было, когда на вас совершили покушение? – задал следующий вопрос инспектор-маг, уже давно зная на него ответ. – Вы запомнили?

– Около двух часов ночи, – мой голос продолжал дрожать, но слёзы уже не лились ручьём.

– Почему вы так чётко об этом помните? – Пупков двигался по списку, и мне оставалось лишь подтверждать собственные слова, произнесённые ранее.

– Валентин Игоревич посмотрел на часы и сказал, что нам пора.

– Как он вам это сказал? – влез в разговор Щука. – На балу? Или позже, когда вы сами засобирались домой?

Вот есть же такие противные маги на свете, а?! Расселся тут с самодовольной улыбкой, руки домиком сложил так, что упирающиеся друг в друга пальцы побелели, а на чело легли безмятежность и покой, будто интересовался подробностями скучной вечеринки.

– Не поняла? – нехотя поинтересовалась я. – Почему вы спрашиваете? И какое имеет отношение к делу в какой момент мы ушли?

Полин Щука нарисовал непонятный знак в воздухе большим пальцем и произнёс:

– Я ваш законный представитель в землях магов. По Кодексу, я имею полное право спрашивать вас о чём угодно, контролировать ваши действия и много что ещё другое. Пока прошу ответить сущую безделицу: так, как он сообщил вам, что в разгар бала вам необходимо уйти? Суховский – гостеприимный хозяин и знающий толк в празднованиях оборотень. Его Виносовы ночи славятся на весь Магогест.

– Хозяин был озабочен чем-то.

– Какие у вас соображения: чем был озабочен Буков? – продолжал допрос Щука.

Я посмотрела на инспектора, затем перевела взгляд на Эмиля, но не нашла поддержки в отношении поведения дикого и невоспитанного кудесника Щуки ни у одного из мужчин.

– Ответь, Виола, – попросил Эмиль.

– Пока мы ехали, – начала я, – мне казалось, что…

Никак не могла подобрать слово, определяющее настроение мага земли. Казалось, он витал в облаках, а затем спускался к самому истоку ада. Его эмоции сменяли друг друга, точно калейдоскоп.

– Ну… – подначивал Щука.

– Мне показалось, что он обмозговывал какую-то личную проблему.

Меня бросило в жар, а щёки загорелись. Я, наконец, проговорилась, и стало ужасно стыдно от этого.

– Видя смену чувств, появлявшихся на лице Валентина я, решила, что он переживал из-за нашей поездки и того, что она выглядела как…

Замялась. Мне тут же стало неуютно в объятьях Тита и тошно от проникновенного взора Эмиля.

– Свидание, – закончил за меня мою же мысль Щука. – Вы подумали, что ваш работодатель переживает из-за близости, которая возникла между вами. Приглашение на бал выглядело свиданием? Так?

– Я… – кулаки сами собой сжались, но договаривать не стала – братья на меня смотрели во все глаза.

– Буков отлучался куда-нибудь во время бала? – спросил инспектор, не отрываясь от записывания строчек в блокнот.

Ну, хоть маг-полицейский не буравит меня взором, как братья – и то хорошо.

– Нет, – устало тряхнула я, головой погружаясь в прошедшие события. – Мы танцевали, пили шампанское, ели фрукты. Само наступление Виносовой полночи встретили в зимнем саду среди кустов роз, под пушистыми кронами деревьев. Звучала прекрасная, плавная музыка и Валентин Игоревич пригласил меня танцевать, прямо в оранжерее. Мы кружились в медленном вальсе, растворяясь в мелодии…

– И тут он вам сказал, что пора уходить? – влез в мои воспоминания Щука, и мне захотелось бросить в него чем-нибудь тяжёлым, например, пустым стаканом. – Сразу? Как вы думаете, сколько по времени вы кружили, как вы выразились, в танце? Ни о чём не разговаривали?

– Я… Не помню, – горько покачала я головой, стараясь выдрать из памяти хоть какой-то отрывок разговора. – Думаю, беседа была незначительной, раз не могу восстановить её.

– Незначительной, – повторил за мной, с огромной долей скепсиса, Щука.

– И что тут такого? – вспыхнула я.

– Пока ничего – одни предположения. Странно, что вы помните о розах, деревьях и мелодии, и совсем не помните беседу. Или не желаете при родственниках передавать влюблённый бред, который вам в ушко во время танца нёс Буков?

– О-о, – выдохнула я. – Вы… У-уху… Вы…

Короче – одни эмоции, не желающие облачаться в слова. Надо кинуть в него стаканом, надо.

– Полегче, – проявился, наконец, Эмиль. – Пол, прошу тебя, не забывайся.

Пол? Тебя? Впрочем, об этом потом. Пол бесит меня всё больше и больше – никакой деликатности! А ещё кудесник – образованный человек. Образование высшее имеет, небось, а корректности не научился и вести себя не умеет! Слов нет! Впрочем, одно найдётся – селебрити.

– Ладно, – пожал плечами Щука.

Эмиль попросил:

– Виола, вспомни, пожалуйста: о чём вы говорили. Важны любые мелочи.

– Ну не могу я припомнить, что такого? Вспомню – скажу.

– Что было дальше? – наконец, вернулся к своим обязательствам инспектор, чем перевёл семейный разговор в русло допроса.

– Мы ещё немного погуляли по зимнему саду, и шеф сказал, что нам необходимо отбыть и уже два часа ночи. Машина стояла за углом, на стоянке, и мы направились туда. Мы не сразу сели в автомобиль – немного постояли. Я услышала шорох за спиной, но обернуться не успела… Сильная боль в затылке настигла меня, а затем – темнота.

– Что происходило с вашим «шефом», как вы выразились, вы не видели? – снова влез в допрос Щука.

– Нет. Проваливаясь в обморок, я слышала только возню, глухое рычание и всё – провал.

Полицейский оторвался от записей и спросил, разглядывая меня:

– Как по вашему, Букову никто не угрожал? В каком состоянии или расположении духа он пребывал тот неполный месяц, что вы работали на него?

– Почта шла через меня, и угроз в ней не было. Про другие каналы связи мне ничего неизвестно.

– Странно, – продолжал болтать Щука. – Вы часто виделись с Буковым?

– Не часто.

– По пальцам пересчитать? – настаивал Щука. – Два раза?

– Можно и так сказать. Он очень занятой человек и его образ жизни предполагал, думаю, постоянное движение: переговоры, встречи. Он не родился, как вы с золотой ложкой во рту, но именно вы купили у Букова этот дом и земли, а не он у вас. В краях, откуда я родом, говорят, что под лежачий камень вода не течёт, и у нас с уважением относятся к тем, кто сам себя сделал.

– К вопросу об усадьбе, – вступил Соломон Янович. – Каким образом, кудесник Полин Щука, вы расплатились с Буковым?

– Часть средств я отдал наличными, другую часть перевёл на счёт в банке.

Пупков сделал запись в блокнот и снова задал вопрос чародею:

– Где произошла оплата наличными?

– В присутствии моего сводного брата, владельца сети магазинов, Иртова Дмитрия Игнатьевича, в Магогесте. Я положил деньги в ячейку, а через некоторое время посыльный Букова забрал конверт – мне брат сказал.

– Хорошо, – продолжал полицейский. – Виола, скажите, вы знали о продаже дома?

– Да. Я узнала об этом от повара Василия Рыжова. Он незадолго до отъезда в столицу уволился, и я провожала его до калитки. От него же я услышала, что скоро придётся ехать сюда… туда… в Магогест.

– Кто ещё работал в доме? – вёл допрос Соломон Янович, и я немного расслабилась, но стакан из рук не выпускала, словно он оружие и мог защитить меня.

– Анна Морс – экономка. Оборотень-лиса. Она уехала незадолго до появления в доме Полина Щуки. Больше я её не видела. Ещё у Валентина был личный водитель. Его зовут Крюков Евгений – он оборотень. Тигр. Со слов самого Жени он ещё и охранял хозяина. Помню на следующий день после посещения водоёма и под воздействием силы Огненной хризантемы у меня разболелась голова, а Евгений помог мне – вылечил. Животная магия – вынужденная мера. Цветок был под стеклянным колпаком на плоту посередине водоёма, но… Голова у меня болела. Очень.

– Огненная Хризантема? – удивился инспектор.

А Щука ему вторил:

– Редкий цветок в землях королевства. Кучу денег стоит. Он его продал кому-нибудь?

– Нет. Насколько я знаю, хозяин собирался получить разрешение на его разведения в землях людей – он считал, что так безопаснее. Вроде бы…

Пупков записывал мои показания очень тщательно, потому воцарилась пауза, во время которой я не знала, куда деть глаза от пристальных взоров братьев. Но ситуация сама собой разрешилась, когда инспектор попросил кого-то пойти проверить наличие цветка и плота, а потом снова спросил:

– Я так понимаю, что в тот день Крюкова с вами не было?

– Мы были вдвоём с Валентином.

– Как вы оказались здесь?

– Я очнулась здесь, за тысячу километров от столицы, – даже я услышала нотки безысходности в голосе, чего уж говорить про остальных, собравшихся в комнате, но удержаться не могла, ведь решалась моя судьба. – Голова болела. Я встала с постели, прошлась по дому, поискала Валентина, Евгения, Анну… Кого-нибудь. Не знаю, но я решила, что Морс могла вернуться. Дом оказался пуст. Я не сразу сообразила, но чуть позже проверив, я не обнаружила сумочки. А там лицензия на работу… Мне повезло: позвонила в отель по городскому телефону, где проживали мы втроём. Мне ответили хозяева гостиницы. Оказалось, что в номере нет моих вещей. Вещей хозяина тоже нет. Нет Евгения. Никого – понимаете? Я обратилась в Центр занятости – они связались с полицией, Титом…

– Хорошо. На сегодня пока это всё. Отдыхайте.

Отдыхайте? Так инспектор сказал? Ага! С братьями отдохнёшь, как же! Самое тяжёлое начинается.

Мне нужна передышка, очень. Что же делать?

Зареветь! Верный способ, проверенный и на братьев действует безоговорочно, после чего у меня появится около часа на обдумывание – сто процентов.

И я заревела. Громко. Протяжно. Со вкусом и чувством выполненного перед правосудием долга.