Текст книги "Прогулки по Мадриду"

Среди церковных построек Хуана Гомеса де Моры лучшая – церковь монастыря августинок Ла Энкарнасьон, основанного в 1616 году королевой Маргаритой Австрийской, – первое значительное церковное здание габсбургского времени в Мадриде и позже одна из сокровищниц испанского искусства. Церковь, расположенная недалеко от Королевского дворца, проста и гармонична. К входу ведет плоская пологая лестница. Фасад включает нижнюю арочную часть, три прямоугольных окна стройных пропорций, рельефы с королевскими гербами и в центре – сцену Благовещения в обрамлении гладких пилястр и небольшого округлого фронтона. После пожара в XVIII веке архитектор Вентура Родригес восстановил внутреннее убранство церкви во вкусе своего времени. Сам же Гомес де Мора в строгой и уравновешенной композиции здания использовал лишь некоторые приемы архитектуры барокко, которая расцвела в Испании только в XVIII веке.

На примере творчества этого талантливого зодчего можно судить о свободном и живом претворении им официально признанных в испанском обществе художественных норм, в то время как в «массовом» строительстве габсбургского Мадрида господствующие архитектурные приемы отличались обезличенностью и явным провинциализмом.

Хуан Гомес де Мора. Церковь монастыря Ла Энкарнасьон. Фасад

По сравнению с предшествующим столетием в XVII веке облик испанской столицы значительно изменился. Об этом можно судить по плану, составленному в 1656 году в Антверпене португальцем Педро Тешейрой и принадлежащему к числу совершенных картографических работ своего времени. Занятна панорама Мадрида на одной из картин итальянского художника Антонио Джоли. Она отличается характерным для старинных городских пейзажей преувеличением пространственной протяженности как в глубину, так и в ширину. Перед нами предстает несоразмерно обширная, но абсолютно прямая улица Аточа, обрамленная лесом тесно составленных зданий с торчащими к небу остроконечными колокольнями. Постройки невысоки, однотипны, массивны, шпили их башен, крытые шифером, повторяют уже известные образцы.

На графических и живописных изображениях Мадрида XVII века можно увидеть сравнительно мало крупных светских зданий. Исследователи обычно отмечают монастырский облик города. Богатство католической церкви и обилие монашеских орденов далеко опережают в это время возможности светского строительства. Дворцы и зажиточные дома из дешевых материалов, т.е. с преобладанием кирпича, дерева и стукко, небольшие и скромные, с парадным входным порталом и скульптурными изображениями феодальных гербов теряются в море монастырских и церковных сооружений. Многие постройки, особенно на окраинах, напоминают сельские усадьбы. Подчас непритязательный внешний вид здания резко контрастирует с его внутренней роскошью.

Речь идет не только об изысканности бытового уклада, которую кастильцы, к ней ранее не склонные, могли заимствовать из мавританского окружения. Начиная с XVI столетия мадридские дома и дворцы, не говоря уже о монастырях и церквах, становятся вместилищами, своего рода кладовыми художественных сокровищ: ковров, гобеленов, декоративной скульптуры и картин, изделий из золота и серебра, дорогой посуды, люстр, керамики, фарфора, разнообразной мебели из драгоценных заморских пород дерева, украшенной слоновой костью, инкрустацией, накладками из металла, эмали, перламутра.

Великолепный образец такого художественного собрания – монастырь Дескальсас Реалес (Королевских босоножек) на площади того же наименования. Это монастырское сооружение XVI столетия в буквальном смысле слова возникло на светском основании, на месте дворца Карла V, который император Священной Римской империи подарил своей младшей дочери Изабелле Австрийской, сестре Филиппа II и королеве Португалии. Дворец, где Изабелла родилась и провела детские годы, был преобразован в монастырь, основанный ею в 1559 году.

От дворцового здания сохранился обрамленный гранитом вход, вестибюль, общий план парадной лестницы, внутренний двор с гранитными колоннами. Монастырская церковь с надгробием Изабеллы была сооружена первым строителем Эскориала Хуаном де Толедо. Даже на фоне старых Мадридских построек, по-провинциальному замкнутых и почти безлюдных маленьких площадей монастырь Дескальсас Реалес поражает своей архаичностью. Его фасад развертывается словно в одной вытянутой плоскости, кладка из грубого камня на растворе с вертикальными вставками из розово-красных кирпичных полос заимствована из архитектуры Толедо, но выглядит здесь по-сельски сурово и неприхотливо. Ничто не предвещает при взгляде на это здание, что оно заключает в себе одно из богатейших мадридских собраний произведений искусства. Впечатление неожиданной роскоши создает знаменитая парадная лестница, украшенная в XVII веке фресками, лепниной, росписями потолка, имитирующими архитектурные формы и открытые пространства. Все эти приемы, рассчитанные на высокий и просторный храмовый или дворцовый интерьер, в небольшом и довольно тесном, словно домашнем помещении не лишены наивной провинциальности. Особенно известна роспись, которая приписывается мадридскому живописцу второй половины XVII века Клаудио Коэльо. Она изображает Филиппа IV и его семью. Убранство монастырской лестницы проводилось под руководством итальянского художника Ф. Метелли. Однако испанские мастера, осваивая во многом чуждую им область творчества, внесли в давно и блестяще отработанные приемы европейской декоративной живописи непосредственность своих патриархальных вкусов. Покой этой тихой, обращенной в прошлое площади, увы, сегодня нарушен возведенным прямо напротив монастыря типовым, из стекла и бетона, зданием одного из отделений Мадридского банка и строительством в центре площади подземного гаража.

Монастырь Дескальсас Реалес. Фасад. Фрагмент

Монастырь Дескальсас Реалес. Фрагмент интерьера. ХУШ-ХУШ1 вв.

В XVII веке Мадрид приобрел те черты многоликости, которые станут отличать его вплоть до наших дней. С одной стороны, облик города, в ту пору сдержанный, небогатый и словно незавершенный, одновременно производил впечатление строгой официальности. В городе нельзя было отыскать знаменитые здания, как в других столицах Европы. Явление это закономерно для архитектуры Испании, не достигшей в XVII столетии столь высокого расцвета, которым отмечено испанское изобразительное искусство. Вместе с тем то, что позволяло называть Мадрид «большой деревней в Ла Манче», придавало ему особую патриархальную привлекательность.

На одной из гравюр XVII века запечатлен вид испанской столицы с правого берега Мансанареса. Похожий на крепость Алькасар громоздится на высоком левом берегу, склоны которого облепляют дома и домишки. Берег спускается к воде садами и прозаическими огородами. Мансанарес, неоднократно осмеиваемый в испанской литературе XVII века («подмастерье реки», «рекой назван для смеха», «речушка»), словно застыл в тишине и неподвижности. Его неторопливое русло с песчаными отмелями и узким деревянным мостом оживляют лишь редкие лодки рыбаков.

Мадридцы, жизнь которых проходила в тесном сельском окружении, неустанно обращались к миру природы. Горожане охотно покидали душные жилища и устремлялись за город, в примыкавшие к нему лесные массивы, например, в расположенный за Мансанаресом Каса дель Кампо и уже со времен Филиппа II частично превращенный в загородный аристократический парк для гуляний. По праздникам на лоне природы устраивались веселые пикники, на которые выезжали семьями, с детьми, дружескими компаниями. Утвердилась прочная традиция вечерних аристократических прогулок в центре города. Особую популярность приобрело Пасео дель Прадо. Пасео означало место для гуляний, а название Прадо свидетельствовало о том, что в недавнем прошлом здесь находился луг. Так появился бульвар, обсаженный аллеями тополей, с фонтанами и цветниками, где по вечерам играла музыка. На бульвар выходили окна и балконы строящихся дворцов и общественных зданий. Жителей бедных кварталов и предместий привлекали по праздникам многолюдные рынки, размещавшиеся на старых площадях, среди которых в так называемых нижних кварталах славилась площадь Себада.

Мадрид, расположенный далеко от моря, у несудоходной реки, тем не менее стал активным торговым городом, куда везли товары из всех испанских областей и других стран. В XVII веке в столице жило много иностранцев, что позволяло, хотя и сильно преувеличивая, называть Мадрид из-за смешения языков «новым Вавилоном». Мадридцы зарекомендовали себя радушными и гостеприимными хозяевами. Повсюду, и особенно у городских ворот, находилось множество гостиниц и постоялых дворов, харчевен и трактиров.

Мадрид превращался в город несметных богатств, придворных утех и празднеств. Вместе с тем это был город нищих трущоб, запутанных улочек и тупиков, опасный для ночных прохожих. Опасный не только из-за грабежей, но и потому, что, согласно указу 1639 года, после одиннадцати часов вечера летом и после десяти зимой разрешалось выливать помои на улицу.

Испанская столица, словно таившая в себе неистребимую внутреннюю энергию, продолжала разрастаться, население ее стремительно увеличивалось. Заметный период в истории Мадрида связан с правлением Филиппа IV (1621-1665).

После смерти Филиппа III, которого называли «тряпкой в руках пройдох», на наследника испанского престола возлагались большие надежды. Поначалу король, коронованный в шестнадцатилетнем возрасте, был полон благих намерений вывести страну из упадка и нищеты. Филипп IV не был ни крупным государственным деятелем, ни яркой личностью. Он увлекался театром, музыкой, живописью, обладал несомненным художественным вкусом, став благодаря общению с Веласкесом, своим придворным живописцем, самым известным коллекционером среди монархов Европы. Современники восхваляли его как ловкого охотника, первоклассного мастера верховой езды, галантного кавалера, любителя развлечений и празднеств, иронически называя «королем для церемонии». Беда состояла в том, что, будучи слабовольным и беспечным человеком, Филипп IV не интересовался делами государства, целиком передоверив управление ими всесильному временщику графу-герцогу Оливаресу. Своей гибельной политикой, которая вовлекла Испанию в бесконечные войны, вызвала ряд восстаний, привела к отделению Португалии, Оливарес поставил страну на грань катастрофы. В 1643 году Филипп IV отстранил графа-герцога от государственных дел. Вскоре Оливарес умер. Однако ничто не предвещало будущей опалы, когда самоуверенный временщик, находясь в зените своего могущества, презентовал в 1631 году Филиппу IV загородную резиденцию Буэн Ретиро.

Создание дворцово-паркового ансамбля на землях, принадлежащих монастырю Сан Херонимо, среди пастбищ и оливковых рощ, сильно изменило восточное предместье Мадрида. Быстрое сооружение ансамбля потребовало не только больших строительных работ, но и выравнивания природного рельефа, налаживания систем водоснабжения, планировки парка на месте дикого лесного массива. Созданный обширный парк окружил дворцовый комплекс со всех сторон, за исключением той, что с запада была обращена к городу. Здесь дворец примыкал к монастырю Сан Херонимо, церковь которого, восходившая к XVI веку (перестроенная в XIX веке в готическом стиле) играла значительную роль в истории испанской монархии, будучи традиционным местом королевских коронаций. Буэн Ретиро (букв. «Прекрасное уединение») предназначался для отдыха и развлечений королевской семьи и придворной знати. Вместе с тем ансамбль в целом, система его убранства были призваны прославить испанскую монархию, ее богатство, военные успехи, как бы сам стиль жизни, проходившей в бесчисленных торжествах и пышных зрелищах. Кажется, не было в Испании той поры ни одного сочинения, в котором не восхвалялись бы дворец Буэн Ретиро, его роскошный парк, театр и происходившие здесь празднества. Это великолепие почти целиком погибло в начале XIX века во время нашествия войск Наполеона. От дворца дошли лишь некоторые части; вырубленный и разоренный парк, впоследствии сильно измененный и открытый для широкой публики в 1876 году, превратился в излюбленное место отдыха мадридцев, известное как просто Ретиро.

Изображение Буэн Ретиро на плане Тешейры, на гравюрах и картинах, описания современников и исследования ученых помогли восстановить его утраченный облик⁵. Вопреки своей славе ансамбль, в создании которого участвовали флорентинец Косме Лотти, Хуан Гомес де Мора и Алонсо Карбонель, оказался не столь совершенным. Сам дворец представлял собой скопление вытянутых по горизонтали невысоких построек, не связанных единством замысла. Язык его архитектурных форм следовал габсбургской традиции. Обширные внутренние дворы и площади служили для празднеств и зрелищ, для коррид, сражений на тростниковых копьях и игр в пелоту (разновидность русской лапты). От дворца сохранились два строения. В одном, более крупном, находился длинный Зал королевств, украшенный на сводах фресками с изображением гротесков и гербов, а на продольных стенах – большими картинами, посвященными победам испанского оружия. К их исполнению были привлечены как придворные, так и приглашенные из других городов живописцы – В. Кардуччо, Э. Касес, Х.Б. Майно, Д. Веласкес, Ф. Сурбаран, А. Переда, X. Леонардо. Для этого же зала предназначались написанные Веласкесом конные портреты Филиппа IV, его родителей, супруги и сына, наследного принца. Над ложными окнами были размещены меньшие по размерам картины Ф. Сурбарана, изображавшие подвиги Геракла. В настоящее время перестроенное здание занято Военным музеем. Другая часть дворца с залом для танцев, называемая Касон, перешла к музею Прадо. Перед ней на площади стояла конная статуя Филиппа IV работы Пьетро Такка, перенесенная в XIX веке на вновь созданную Восточную площадь (Пласа де Орьенте). Искусно возделанный парк украшали водоемы, фонтаны, статуи, экзотические растения и вольеры с птицами. На острове в центре большого прямоугольного пруда (сохранившегося и поныне) устраивались красочные представления. В тени деревьев прятались так называемые эрмиты, павильоны для отдыха, уединения. В Испании они символизировали «скиты» для отшельников, посвященные католическим святым и их изображениям. Так, для одной из эрмит Веласкес написал картину «Святой Антоний Аббат и святой Павел Отшельник» (все его произведения, предназначенные для Буэн Ретиро, к счастью, сохранились и находятся в музее Прадо). Типичное для испанского общества смешение светского и религиозного начал, подчас сложное и противоречивое, проявлялось здесь в форме условной игры. Как сам дворец, так и большое пространство затейливого парка не выстраивались в целостную композицию. В отличие от совершенной гармонии французского паркового искусства, парк Буэн Ретиро с его монотонной организацией древесных посадок и цветников больше напоминал сельскую усадьбу.

Особой известностью пользовался бесследно исчезнувший театр. Называемый Колизеем, он был построен в традиции итальянских театральных зданий. Придворные спектакли отличались неистощимой выдумкой, яркими эффектами всевозможных сценических превращений и напоминали красочные феерии. К их оформлению привлекались опытные итальянские декораторы и инженеры. На подмостках Колизея ставились пьесы замечательных испанских драматургов, играли блистательные испанские актеры и актрисы. Спектакли в Буэн Ретиро переносят нас в атмосферу художественной жизни Мадрида XVII века, после того как гонения на светские представления при Филиппе II сменились эпохой расцвета великого испанского театра.

Трудно отыскать пример другой страны, где в короткий период истории театральное искусство достигло столь бурного расцвета. Народный по своей природе, испанский театр сформировался на основе бродячих актерских трупп и представлений, происходивших на площадях; театры можно было встретить повсюду, даже в маленьких местечках.

В XVI веке религиозные братства стали сдавать актерам определенные места для спектаклей. Это были так называемые коррали – дворы между домами, где зрители стояли, а также располагались на балконах и галереях. Иногда между домами натягивался огромный тент. В отличие от придворного театра, убранству сцены не уделялось особого внимания, долгое время не существовало декораций, но костюмы были богатыми. Один из мадридских корралей 1583 года превратился в XVII веке в театр Эль Принсипе; перестроенный после пожара, в 1849 году он стал называться Испанским театром (Театро Эспаньоль). Пережив ряд изменений и реставраций, старейший мадридский театр стоит на современной площади Святой Анны, украшенной памятником знаменитому драматургу Педро Кальдерону.

В начале XVII столетия полностью сложились характерные черты испанского светского театра. Спектакли захватывали зрителей напряженной борьбой страстей, ярко очерченными сильными характерами, мастерством построения интриги, высокой поэзией чувств, выразительностью живой речи.

Создатель испанской национальной драматургии Лопе де Вега Карпио (1562-1635), наделенный разносторонней одаренностью, оставил грандиозное драматургическое наследство. Творчество Лопе, разнообразное по жанрам и сюжетам, некоторые из которых черпались из отечественной истории и народной жизни, стало в истории испанской литературы одним из самых совершенных воплощений жизнеутверждающего гуманизма. Оно оказало огромное влияние на всех испанских драматургов XVII века.

В поэтическом творчестве Педро Кальдерона (1600-1681), величайшего после Лопе драматурга Испании, отразилась новая эпоха, связанная с эстетикой барокко. Испытывая воздействие ренессансного театра, вершиной которого было творчество Лопе де Веги, драматурги испанского барокко в условиях наступающей реакции насытили картину мира повышенной духовностью, чувством внутренней дисгармонии, смятенности человека перед тяжелыми испытаниями. Блистательный творческий путь Кальдерона заключал в себе глубокие противоречия. По словам И.С. Тургенева, в знаменитой трагической драме Кальдерона «Жизнь есть сон» проявилась «удивительная сила мысли рядом с фанатизмом непреклонного католика». Кальдерон обращался к разнообразным жанрам. Он продолжил традицию Лопе в жизнерадостных «комедиях плаща и шпаги», построенных на запутанной любовной интриге, углубил жанр религиозно-философской драмы и обратился к религиозному театру. Эти представления в Испании назывались «аутос сакраменталес» и получили распространение с конца XVII века в Мадриде, а затем в некоторых других испанских городах. Аутос – одноактные религиозные пьесы с библейским или аллегорическим сюжетом, которые разыгрывались в праздник Тела Господня на Пласа Майор и Пласа де ла Вилья, перед Алькасаром и внутри него, у городских ворот. Кальдерон совершенствовал этот чисто испанский жанр литургических представлений, насытил его философской глубиной и поэзией.

С первых шагов испанского театра значительное место в нем занимали музыка, пение и танец. Сложился обычай вставлять в драматические спектакли вокальные и танцевальные номера. В отличие от Италии, в Испании не получили развития первые представления оперного типа (например, пастораль Лопе «Лес без любви» 1629 года в театре Буэн Ретиро). Будущее здесь принадлежало национальному музыкально-драматическому жанру. Он возник на придворных празднествах, которые устраивал брат Филиппа IV кардинал-инфант Фердинанд в загородной резиденции Сарсуэла близ Мадрида, в окрестностях Эль Пардо. Спектакли назывались «празднествами сарсуэлы». Так родилась сарсуэла, одним из литературных отцов которой стал Кальдерон со спектаклем «Фалернский сад» (1648). Сарсуэла – двухактное представление, где музыка и пение перемежаются словесными диалогами, своего рода музыкальная комедия, горячо любимая широкой публикой. Оттесненная итальянской оперой во второй половине XVIII века, сарсуэла возродилась к концу XIX столетия и дожила до наших дней. Спектакли с большим успехом идут в мадридском театре Сарсуэла (здание возведено в 1856 году).

Национальная драматургия составила славу Золотого века испанской культуры, совпавшего по времени с растущим экономическим и политическим кризисом страны. Родоначальник новой испанской литературы Мигель Сервантес (1547-1616) с необычайной глубиной и мощью выявил заложенные в обществе высшие художественные силы эпохи. Сервантес был для Испании тем, чем Данте для Италии, Шекспир для Англии, Гете для Германии, Пушкин для России. Его бессмертный роман «Дон Кихот» – одна из самых великих, мудрых и человечных книг мировой литературы. Крупнейшие завоевания Золотого века принадлежат также испанской живописи. Достаточно одного имени – Веласкес, чтобы понять, каких вершин достигла молодая национальная школа в пору своего стремительного подъема.

В XVII столетии Мадрид стал зримым средоточием культуры Золотого века, ее главным центром. С испанской столицей были связаны полностью или частично жизнь и творчество великих испанцев Сервантеса, Лопе де Веги, Кеведо, Кальдерона, Тирсо де Молины, Велеса де Гевары, Аларкона и других выдающихся писателей и драматургов. В Мадриде Веласкес прожил около сорока лет, и здесь представлены его самые значительные произведения. В Мадриде также жили и работали другие художники младшего поколения, а в XVIII – начале XIX века Франсиско Гойя, который возродил испанский художественный гений.

Во многих городах Испании, и в первую очередь в Мадриде, именами тех, кто прославил национальную культуру, названы улицы и площади, события их жизни отмечены мемориальными досками, им воздвигнуты эффектные памятники. Однако в суматохе современной городской жизни представления о выдающихся деятелях прошлого, основанные подчас на достаточно приблизительных знаниях хрестоматийного характера и воплощенные в названиях и в парадных монументах, кажутся далекими, ушедшими от нас во тьму веков. Наметить (хотя бы отчасти) некую реальную связь между жизнью тех, кто составил национальную гордость страны, и почти утерянной средой того или иного старого города исключительно трудно. И все же даже в современном Мадриде, который подвергался стольким перестройкам, нередко безжалостным изменениям, сносу и пожарам зданий, сохранилось немало свидетельств этой среды: улиц, переулков, площадей, домов, церквей, интерьеров с их неисчезнувшим духом старины.

О жизни великих испанцев Золотого века, многие из которых были уроженцами Мадрида, известно с разной степенью полноты. С Мадридом связывались их творческие надежды, поиски счастья и признания, но одни пережили здесь славу и заслужили высокие почести, другие же подвергались преследованиям, познали нищету и горечь одиночества. В старых мадридских кварталах есть зона, расположенная между улицами Алькала и Аточа, площадью Пуэрта дель Соль и Пасео дель Прадо, где в течение четырех столетий была сосредоточена литературная и художественная жизнь страны. На тихих улицах вблизи от Испанского театра, ранее театра Принсипе, жили знаменитые драматурги, писатели и поэты, актеры, художники, располагались типографии, харчевни, ставшие позже артистическими кафе. На улице Аточа в 1612 году богатым меценатом Франсиско де Сильва-и-Мендоса в его особняке была учреждена Парнасская академия – одна из литературных академий в Мадриде. На ее бурных заседаниях присутствовали Сервантес и Лопе де Вега.

Сервантес, происходивший из обедневших дворян, бывший солдат и инвалид, пленник алжирских пиратов, по уготованной ему судьбе – скиталец, прожил на редкость тяжелую жизнь, полную суровых лишений. В начале января 1605 года в книжных лавках Мадрида появилась первая часть его романа «Дон Кихот», отпечатанная в типографии Хуана де ла Куэста на улице Аточа. В 1610-1616 годах Сервантес поселился в бедном и сумрачном доме на углу мадридских улиц Леона и Франкос. В той же типографии Куэсты печатались в 1613 году его «Назидательные новеллы», а в 1615 году вторая часть «Дон Кихота». Обретшие мировую славу произведения Сервантеса со времени их появления на свет пользовались безусловным признанием не только в Испании, но и в других европейских странах. Однако по-прежнему писатель до самой смерти 23 апреля 1616 года влачил полунищенское существование. С горестным гневом восклицает он в одной из своих «Назидательных новелл»: «О столица! Столица! Ты делаешь своими баловнями наглых попрошаек и губишь людей скромных и достойных...» Дом, в котором жил Сервантес, был полностью перестроен, его могила в расположенном рядом монастыре Тринитариев затерялась. Впрочем, по стечению обстоятельств, связанных с последующей реорганизаторской деятельностью и безответственностью городских властей, погребения других представителей Золотого века в Мадриде также не сохранились.

В соседних от дома Сервантеса кварталах жили гранды испанской литературы: Лопе де Вега, Франсиско Кеведо, Тирсо де Молина, Педро Кальдерон. По-разному складывались их судьбы. Лопе де Вега, «чудо природы», «Феникс талантов», «отец испанского театра», наделенный поразительной творческой энергией, ярким темпераментом и языческим складом натуры, прожил долгую и бурную жизнь, пользуясь безграничной популярностью у современников. Любимец мадридцев, Лопе де Вега превратился как бы в эталон всего совершенного. В 1634 году Кеведо писал: «Его имя стало пословицей: "все, что от Лопе, хорошо" – преимущество, которым до него никто не пользовался».

В 1596 году в силу ряда вынужденных обстоятельств Лопе де Вега вернулся в Мадрид из восьмилетней ссылки. Он занял значительное положение в обществе, а в 1614 году принял сан священника. Связь с церковью, однако, слабо отразилась на творчестве этого гениального жизнелюба.

В 1610-1635 годах, до своей смерти, Лопе жил в собственном доме на улице Франкос, ныне не слишком удачно переименованной в улицу Сервантеса. После того как была точно установлена принадлежность этого здания знаменитому драматургу, Королевская академия литературы его купила. Начатая с 300-летия со дня смерти Лопе реставрация продолжалась до I960 года. Двухэтажный небольшой кирпичный дом на каменном основании, образец жилой архитектуры начала XVII века, удалось восстановить почти полностью. По существу, это редкий в Мадриде пример памятника, связанного столь конкретно с Золотым веком. Помещения, которые занимали Лопе де Вега, его дочери и слуги – кабинет, спальни, часовня, коридор и кухня – невелики и скромны; многие предметы здесь подлинные. Маленький внутренний дворик служил уютным садом. Дом Лопе входит в число активно посещаемых мадридских музеев.

Последователем Лопе считал себя монах Габриэль Тельес, известный под литературных псевдонимом Тирсо де Молина. Яркая фигура этого драматурга, новеллиста и прозаика во многом загадочна, факты его жизни малоизвестны, начиная от точной даты рождения. Значительный период Тирсо прожил в Толедо, результатом чего стала его знаменитая книга «Толедские виллы» (1621), затем переехал в новую столицу и завязал тесные связи с ведущими писателями того времени. Преуспев в драматургии, он стал объектом преследования Комиссии по исправлению нравов, которая обвинила «монаха-мерсенария по имени Тельес, в миру Тирсо» в создании комедий, исполненных «светского духа, дурных побуждений и зловредных примеров». Однако дело было замято; Тирсо де Молина, живя в Мадриде, продолжал активно интересоваться театром. В начале 40-х годов XVII века наступил новый резкий поворот в судьбе выдающегося писателя. Он был сослан и закончил жизнь весной 1648 года в монастыре.

В оживленных спорах, которые велись на заседаниях Поэтической мадридской академии в доме Себастьяно Франсиско де Медрано и касались изощренного литературного стиля знаменитого поэта Луиса де Гонгоры, Тирсо де Молина занимал сторону его противников. В борьбе против так называемого гонгоризма, или культизма, провозглашавшего приоритет вычурной и изощренной литературной формы, перегруженной символикой, участвовали ведущие испанские писатели, начиная с Сервантеса и Лопе де Веги. Поэзия «культистов», касты кабинетных ученых, «культурных» литераторов, яростно высмеивалась Франсиско Кеведо, крупнейшим испанским сатириком XVII века. Уроженец Мадрида, аристократ, последовательный монархист и католик, Кеведо прошел сложный жизненный путь, в котором блестящая литературная деятельность сочеталась с активной общественной позицией. Писатель проявил подлинное бесстрашие, борясь против влияния иезуитов и резко критикуя политический курс временщика Оливареса. Ему пришлось расплачиваться преследованиями, ссылкой и даже тюремным заточением. Уже стариком Кеведо провел четыре года в подземной тюрьме в двойных кандалах и, выпущенный в 1643 году на волю, вскоре умер в Мадриде. Автор многих произведений, отмеченных философской глубиной, трагическим ощущением окружающего мира, подчас усложненной литературной формой, он стал особенно известен у испанского читателя плутовским романом «История жизни пройдохи по имени Пабло». Кеведо развил в нем традицию этого национального жанра испанской прозы, заложенную еще в XVI веке, насытив ее гораздо большей обличительной силой. Скрытая неприглядная изнанка жизни была увидена здесь глазами проходимца, бродяги и «плута», ловким обманом и изворотливостью идущего к наживе.

В отличие от Лопе и его учеников, но подобно Кеведо, Педро Кальдерон де ла Барка происходил из аристократического рода, он принадлежал к высшим светским кругам Мадрида. Получив серьезное университетское образование в области богословия и философии, Кальдерон участвовал в военных походах, не переставая заниматься театром. После смерти Лопе де Веги он стал придворным драматургом, был награжден рыцарским орденом Сантьяго. В 1651 году принял сан священника и позже назначен почетным капелланом короля. По своей натуре человек замкнутый и самоуглубленный, этот истинный гранд испанской драматургии вел в Мадриде уединенный образ жизни. Кальдерон писал в основном для придворных спектаклей и религиозных торжеств. Слава его была огромна.

Мадрид объединял лучшие умы, самые яркие таланты эпохи. В столицу устремлялись художники из других городов Испании и стран Европы. Мадрид дважды посещал великий фламандец Питер Пауль Рубенс. При дворе работали итальянские живописцы и декораторы.

Практика приглашения в Испанию иностранных мастеров основывалась на давней традиции. Создание Эскориала в XVI веке привлекло целую группу итальянцев, представителей романизма, течения, подражавшего произведениям римской школы. Обязательные нормы красоты, некий условный канон выдавались ими за наследие великих мастеров Возрождения. Поклонники Рафаэля и Микеланджело не могли, однако, достичь ни идеальной возвышенности, ни могучей жизненности образов, созданных их кумирами.