Текст книги "Горячее солнце, холодный песок"

Жена

Он принадлежит ей. Навсегда.

Она жила безоблачной, прекрасной жизнью, похожей на счастливый сон. Муж ее обожал, она купалась в лучах его славы, посвятив свою жизнь ему и его гению. Они жили в полном достатке, у нее было все, что только она могла пожелать. К ней относились с уважением – ведь она была любимой женой ученого с мировым именем. Они объездили «весь свет» и, наверное, в мире не было «такого чуда», которого бы она не увидела.

Детей у них не получалось. Она даже радовалась этому: детей она не любила, в юности у нее был один тяжелый эпизод, она его пережила и теперь старалась о нем не вспоминать. Сейчас ей хотелось насладиться жизнью «жены гения» по полной программе. А это требовало ее постоянного участия. Вы думаете, быть женой гения легко? Нет, это заблуждение.

Чтобы его гениальный мозг работал с полной отдачей, принося пользу всему человечеству, ему должны быть созданы все условия, а это требует не только денег, которые он зарабатывал в избытке, но и внимания, времени, заботы.

Ей было в радость следить за его распорядком дня, здоровьем, исполнять его желания, создавать максимально комфортные условия для работы и повседневной жизни. Она сопровождала его во всех поездках, следя за тем, чтобы ему не докучали, чтобы он вовремя поел и отдохнул, чтобы у него всегда были под рукой любимые вещи, нужная литература.

Она занималась обустройством их жилья, и ее стараниями из большой, но обычной холостяцкой квартиры оно превратилось в личный этаж элитного дома в центре города, со звукоизоляцией, тренажерным залом, просторной библиотекой.

Со временем она купила и обустроила для них загородный дом. Это была не просто дача, это был именно двухэтажный загородный дом, стоящий в тихом уголке березовой рощицы с видом на рукотворное озеро, с просторным участком, роскошной крытой верандой, где они любили по вечерам пить чай с липовым медом. Они были счастливы. Они были счастливы вдвоем.

Но когда она огляделась вокруг, оценила то, что сделала, и то, сколько уже прошло времени, ей показалось, что теперь ей необходима «страховка», чтобы это ее счастье не досталось какой-нибудь молодой, но ранней и прыткой красотке. Муж не давал ей никаких поводов так думать, она была уверена в его любви. Но случайности… И разве можно допустить, чтобы все ее труды пропали даром? Нет, нет и нет. А ведь она не молодеет. Ей уже почти тридцать.

Еще не хватало, чтобы ей какая-нибудь «красивая и смелая дорогу перешла». Неужели она обречена жить в постоянном страхе потери? Потери мужа, потери высокого положения, благосостояния, дома, денег, уверенности в завтрашнем – послезавтрашнем – любом будущем дне. Нет, она никому своего не уступит.

Длинными днями она размышляла, что ей предпринять. Днями было легче – кроме размышлений она была еще чем-то занята.

Невыносимо бесконечными, мучительными ночами она лежала в постели с открытыми глазами, и мысли о том, что крах всех ее усилий может наступить в любой момент, не давали ей заснуть.

Она была твердо настроена удержать все, что ей принадлежало. И способ, который мог ей гарантировать победу, был только один – пусть и не очень удобный, но зато железобетонный. Она еще раз все обдумала и приняла решение.

Исподволь, намеками, она стала «прививать» мужу мысль, что для «полного» счастья им нужен ребенок, что оставить мир без наследника такого великого ума было бы… неправильно. Она знала, что даже намека на ее желание будет достаточно – оно будет им исполнено.

Муж ее услышал. С этого момента они стали всерьез отслеживать процессы, происходящие в ее женском организме: как оказалось, организм работал точнее швейцарских часов, но ребенок упорно не хотел в нем образовываться.

Время шло, и она во всей полноте прочувствовала, что такое ирония Судьбы. Ее муж был выдающимся ученым-генетиком, а они не могли зачать ребенка. Она видела, что ему от этого не по себе, он стал часто задумываться, сидел по вечерам с отрешенным видом – и ее это стало беспокоить.

В их совместной жизни раньше такого не было: они всегда были вместе, даже во время напряженных исследований, или в разгар бурной дискуссии, или на международном симпозиуме, где он выступал с докладом, она всегда чувствовала, что он рядом, что он помнит о ней и чувствует ее присутствие. Его глаза всегда находили ее в самом многолюдном месте: просторном зале во время приема, на шумной улице фешенебельных магазинов Милана, среди ярких красок восточного базара – где бы они ни находились, они всегда были вместе.

А теперь она чувствовала, что он отстраняется – и не могла понять: в чем дело? Почему он стал задумчивым и не так ласков с ней, как обычно?

Так продолжалось довольно долго. Для нее это было очень тяжело. Его безоговорочная, бесконечная любовь избаловала ее, и теперь, лишившись этого дара, она чувствовала себя несчастной. Конечно, она изо всех сил старалась этого не показать, не подавать вида, что страдает, – ей не хотелось, чтобы ситуация стала еще сложнее, она надеялась, что их прежняя идиллия может вернуться. И она снова будет счастлива.

Но – время шло, а муж все больше замыкался в себе. Нет, он не был груб с ней, он продолжал выказывать ей все знаки внимания, что и раньше, все ее желания выполнялись, как и прежде, – но ей казалось, что в них не было того чувства, что было раньше: неуловимого, обволакивающего ощущения нежности и тепла.

Что это могло означать? Он больше ее не любит? Нет, только не это! Она не может потерять его любовь! Перенести такое еще раз просто не в ее силах – она этого не переживет! Если ее сердце будет разбито еще раз – это уже навсегда. Навсегда… на веки вечные…

Она стала думать – что могло повлиять на его чувство? Что могло разрушить его любовь к ней? Что предпринять, чтобы его любовь вернулась и баловала ее, как прежде?

Она раздумывала над этим тайно и упорно, молча, не задавая вопросов, анализируя каждое его слово, взгляд, интонацию, жест. Ничего. И тут ее осенило.

Это все из-за ребенка! Вернее, из-за того, что она не может забеременеть!

Она уже не девочка. Иногда ей казалось, что она слышит, как тикают невидимые часы, отсчитывая ее время – время последней возможности зачать ребенка. Если раньше она не придавала особого значения их попыткам стать родителями – да, она вполне была согласна родить, – но сделать она хотела это ради сохранения достигнутого блага, чтобы он именно от нее получил все. Все – что только мог хотеть мужчина. Теперь же это желание стало не просто рациональным выбором, оно приобрело крайнюю форму – она страстно этого желала, жила этой мыслью, которая захватила все ее существо, чувства, мысли. Она не могла есть, пить, спокойно и счастливо жить – ее трясло как в лихорадке, она не находила себе места. Решение! Ей было нужно решение этой проблемы!

С каждым днем ей все труднее было сохранять безмятежный, счастливый вид, сияющие солнечным светом глаза и нежную улыбку. Ей хотелось рыдать, биться головой о стену, выть, бить посуду.

Но она не могла позволить, чтобы муж догадался о ее мучениях, не могла допустить, чтобы он заподозрил, что она догадывается о том, что его чувства к ней охладели. Он все чаще уходил в свою лабораторию, мотивируя тем, что работает над сложной и ответственной задачей, которая может помочь решить проблему, жизненно важную для всего человечества.

Да, она верила ему абсолютно. Она знала, что ее муж никогда не унизится до банальной лжи. Также она была уверена в том, что у него нет другой женщины. Пока. Но если он будет отдаляться от нее все больше – наверняка найдется молодая девушка, способная его увлечь. Он еще достаточно молод для сильного чувства. А она. Для нее это последний шанс – любить и быть любимой.

Она стала все чаще останавливаться перед тем портретом, с которого и началось их знакомство: девушка в струящемся платье, в маске с перьями, загадочно смотрящая на зрителя. Тогда ее мужу они показались очень похожими, словно в этой картине художник запечатлел ее душу – нежную и таинственную, до конца не раскрывающую свои секреты. Но кто может гарантировать, что ему не встретится еще одна, такая же таинственная и нежная душа в красивом и молодом теле?

Иногда она себя проклинала за то, что сама внушила ему мысль о ребенке. Зачем, зачем она это сделала? Ей-то зачем это нужно было? Все хотелось неэмблемой уверенности – во всем… Вот и дохотелось… Что же… надо собраться. Надо собраться и решить эту проблему!!!

Она разрыдалась и тут же задавила в себе рыдание, перешедшее в стон. Вытерла слезы и испуганно обернулась – не слышит ли ее муж? Ах да, она забыла– он снова у себя в лаборатории. Женщина устало и горько вздохнула, еще раз взглянула на картину: девушка все так же таинственно смотрела сквозь прорези маски – такая красивая, молодая, свежая и – опасная.

– Что же мне делать? – прошептала женщина еле слышно. – Душу продать и кровью расписаться? Да хоть сейчас…

В дверь позвонили. Она была в квартире одна, сама открыла, и – у нее перехватило дыхание. На пороге стоял высокий, темноволосый, кареглазый молодой мужчина. Юношей его назвать было сложно, несмотря на его видимую молодость, – его глаза и манера держаться говорили о внушительном жизненном опыте. Но не его красота, не его обаяние поразили ее так сильно. Перед ней стояла молодая копия ее мужа. Перед ней стояла ее первая любовь!

Она ахнула и тихо опустилась на пол – в обмороке. Ее привел в себя легкий ветерок – она поняла, что лежит на кровати, а окно в спальню раскрыто, открыла глаза, увидела над собой встревоженное лицо любимого мужа и нежно провела рукой по его щеке. И тут же отдернула руку – это ведь был не муж! Но как она любила этого человека! Когда-то…

На какое-то время, она не смогла осознать – это были секунды или часы – у нее все смешалось в голове: прошлое, настоящее – было, не было… Что было? Чего не было? Что происходит? Сейчас… Что происходит?!

Она вздрогнула всем телом и осознала происходящее. Она вжалась затылком в подушку, пытаясь отодвинуться, отстраниться от этого родного-чужого лица. Да, они были похожи почти как две капли воды – только одна капля упала раньше, а вторая – позже. Она таким помнила своего мужа – таким он был в день их знакомства. Нет, не таким… Глаза… Да, именно – глаза были другими! У ее мужа они теплые, он смотрит мягко, даже когда рассержен или отстранен. А глаза этого мужчины – жесткие, немного хищные. Он – хищник! Значит – она его жертва, добыча?

Мужчина смотрел на нее пристально, не отрываясь, прямым жестким взглядом – и, наверное, увидел то, что искал. Его взгляд смягчился, из гипнотического превратился в обаятельно-сексуальный, нежный, ласкающий. И она «поплыла», закрыла глаза – на нее накатила волна воспоминаний: первый взгляд, первое прикосновение, первый поцелуй, первая близость. Муж любил ее, она – мужа, их близкие отношения были не просто сексом – а именно любовью. Он ласкал ее так, что она растворялась в его ласках, словно погружалась в теплую реку.

Ей так не хватало этого уже долгое время! Он лишил ее своей нежности, отстранился от нее, оставил в одиночестве страдать от непонимания и отчаяния. Она так давно тосковала – по его нежности, ласкам, теплым рукам, губам, голосу, весу его тела.

И она наконец получила это: он поцеловал ее в губы длинным, нежным, страстным поцелуем. Этот поцелуй разжег в ее теле ответную страсть, и, когда он на мгновение отстранился, она сама притянула его к себе и стала его целовать. Она не замечала, как уверенными и спокойными движениями он снял с нее одежду, как разделся сам.

Для нее было важно, жизненно необходимо только одно: чтобы он был с ней, был в ней. И он снова словно услышал ее молчаливую мольбу – и накрыл ее своим телом. Она чувствовала его внутри, ей хотелось вобрать его всего, так, чтобы он остался в ней, с ней – навсегда. Ей было больно, но она прижималась к нему все теснее, целовала все более страстно… бесстыдно… животно…

Барьеры рухнули. Все.

Она не знала, сколько продолжалась эта скачка. Когда марево безумного затмения рассеялось, она ясно почувствовала, что получила то, что хотела. Она была счастлива. Теперь она привязала мужа к себе. Он принадлежит ей. Навсегда.

Солдат

Если что – я рядом. Всегда.

Длинный стон раздался совсем рядом с ним. Снова. Снова. Снова… Он не мог больше этого выносить. Человеческие силы имеют предел. Стоны лейтенанта переворачивали ему душу. За что? За что он так наказан? Лучше бы он сам сейчас лежал там, на открытой полосе под прицелом снайпера, и умирал. Он не мог простить себе, что не смог вытащить своего командира, своего друга. Всего каких-то десять метров. Разве это расстояние? Он мог бы его преодолеть за несколько секунд. Если бы не жажда, ранение и снайпер.

Рядом с ним в природном «окопчике» лежало еще три человека. Его товарищи, однополчане, просто раненые парни. Их было пятеро – тех, кто ушел в сумерках в разведку. Как так получилось, что тропа, которую они считали практически безопасной, чуть не стала их братской могилой? Или уже стала, а он еще этого не знает? Когда же это случится? Через пять минут, через полчаса или душным вечером?

Он обернулся и внимательно осмотрел своих раненых друзей. Когда они шли по тропе, он думал о том, что скоро вернется к своей любимой и они заживут счастливо в любви и радости. Он вспоминал ее – какая она красивая, какая милая, приветливая и верная. К этому времени они вышли на небольшую площадку и немного на ней замешкались – их телам хотелось отдохнуть, а мысли у всех были далеко – пятеро друзей скоро возвращались домой. Когда раздалось несколько сухих быстрых выстрелов, он был настолько глубоко погружен в любовные грезы, что не сразу понял, что стреляли в них.

А когда понял – четыре неподвижных тела лежали на открытой местности, а снайпер продолжал стрелять. Он среагировал относительно быстро – ведь только он остался невредимым. Он отполз на тропу и осмотрел место – недалеко он увидел естественное углубление, напоминающее неглубокий, но вполне широкий и защищенный окоп, достаточный, чтобы принять пятерых человек. Оставался простой вопрос – как перетащить туда четверых.

Он осмотрелся еще раз. Сравнительно давно, в первую военную кампанию, тут шли бои. Метрах в пятидесяти он увидел покореженный взрывом уазик. Его двери могли бы послужить хотя бы минимальной, но защитой. Он постарался вычислить, где может находиться снайпер, и пополз так, чтобы не попадать под его огонь. Ему казалось, что он чувствует у себя на затылке взгляд врага, нацеленный через прицел, словно пуля, ждущая только легкого движения пальца на спусковом крючке.

Ему удалось добраться до раздолбанной машины. Одна ее дверь просто висела на честном слове, и он легко ее снял. Он осмотрел машину внутри – за годы, что она здесь пролежала, все было растаскано случайными «прохожими» и убито жарой. Главное – остались двери.

Он взял дверь машины и пополз обратно, к своим. Ситуация практически не изменилась: они лежали там, в пыли, в одуряющей жаре и истекали кровью. Только еле заметное дыхание говорило о том, что они еще живы.

Он прикрылся дверью машины как щитом и пополз к тому, кто был ближе. Снайпер молчал. Уйти он не мог – он знал, что остался еще один живой, и ни один из профи не покинул бы место, не убедившись в том, что все мертвы. Значит – он здесь. Но почему он молчит? Ладно, сейчас это не так важно. Главное – вытащить и укрыть своих. Почему-то в этот момент ему в голову пришла мысль, что если бы он не мечтал о своей любимой, а внимательно наблюдал за обстановкой, то их бы не застали врасплох.

От этой мысли ему стало так больно, так горько, что на мгновение у него остановилось сердце, и он не смог ползти дальше и замер на тропе. Он возненавидел себя и свою любимую – ведь это мысли о ней отвлекли его от реальной жизни. Он ужаснулся этой ненависти. За что он ее ненавидел? В том, что произошло, виноват только он. Он несколько раз судорожно вздохнул и привалился спиной к склону. Он должен успокоиться и вытащить друзей. Ненависть ушла, горечь осталась.

Он осмотрелся – ни ветерка, ни намека на движение. Но он знал – враг здесь. Ну что же, это – война. Враг – это нормально. И мы еще посмотрим…

Солдат отдышался и пополз дальше. Несколько метров показались ему бесконечными, когда он поравнялся с ближайшим раненым, у него было впечатление, что он прополз несколько километров. Солдат лег рядом с товарищем, повернулся на бок, обхватил друга свободной рукой, взвалил к себе на спину и стал медленно «пятиться» назад, к укрытию, одой рукой придерживая товарища, а другой – прикрывая их обоих дверью машины.

Обратный путь показался ему еще длиннее. Когда он спустил друга в укрытие и, насколько это вообще было возможно, поудобнее его устроил, на какое-то время он потерял сознание – напряжение было так велико. Солдат открыл глаза – ему показалось, что на него кто-то смотрит в упор. Так и было. Его раненый товарищ сидел неподвижно и смотрел на него: он не мог двигаться, не мог говорить, но он улыбался, и этой улыбкой он сказал ему больше, чем огромным количеством слов.

Солдат улыбнулся в ответ – все будет хорошо. Достал флягу и дал другу немного воды, а потом разрезал гимнастерку и, как смог, перевязал рану. Рана была очень болезненная, снайпер словно специально выстрелил именно в это место – и человек остался в живых, и боевая единица вышла из строя.

Он собрался с силами, выглянул из укрытия и оценил расстояние до следующего раненого. А потом он пополз, прикрываясь дверью машины как щитом, дополз до товарища, перетащил его к себе на спину и пополз обратно. Снайпер молчал. Солдат дополз до укрытия, опустил в него раненого, сполз сам, дал ему воды и перевязал рану. Она была на том же месте, что и у первого.

То же самое он проделал и в третий раз. Снайпер молчал. Время шло. У солдата силы давно иссякли. Ему казалось, что его тело исчезло – он его не чувствовал. До его слуха долетел стон. Солдат дернулся – его словно ударило током. Стонал его друг, его командир. Стоны становились все тяжелее, все мучительнее. Он собрал остатки воли и пополз. Выстрел. Выстрел. Выстрел.

Снайпер проявил себя – он точно никуда не ушел, все это время он наблюдал за тем, что делает солдат. И теперь, когда остался последний рывок, снайпер начал обстрел. Он забавлялся. Он почувствовал себя богом и дал это понять солдату. Он не только дал ему понять, что не позволит вытащить последнего раненого друга, но и царапнул его последним выстрелом.

Солдат опустился в укрытие и перевязал рану. Отчаяние душило его, он не мог оставить своего друга и не мог ему помочь – если снайпер его убьет, погибнут все. Солдат заплакал – он не хотел, чтобы его друзья погибли, он не хотел умирать. Он поднял глаза к чужому небу – блекло-голубая, словно выцветшая пустыня. Совсем не то, что наш синий русский простор, с пушистыми белыми, словно крылья ангелов, облаками.

Когда-то давно, когда он был мальчишкой, родители привозили его на лето к бабушке в карельскую деревню, на свежие, натуральные продукты и вкусный воздух. По воскресеньям бабушка ходила в церковь и брала его с собой. Он с интересом рассматривал иконы и убранство церкви, ему нравилась служба и музыка. Он был ребенком, и вопросы религии его совсем не интересовали, но красота маленькой деревенской церквушечки тронула его душу. Чем – он не знал и не задумывался об этом.

Когда его призвали и стало понятно, куда его отправляют, провожать его собралась вся семья. Приехала и бабушка. Она стала совсем маленькой – или это он вырос?

Бабушка надела ему на шею образок. Он засмеялся – молодость самонадеянна. В этом счастливом возрасте кажется, что одной левой, как Илья-Муромец, ты положишь армию врагов, что море перейдешь вброд, и уж точно, пуля пролетит мимо тебя.

– Милый, не смейся, это Михаил-Архангел, победитель темных сил, великий воин, защитник. Он защитит тебя в бою, – бабушка погладила его по голове, как маленького, и ушла утирать слезы в другую комнату.

Он носил образок не снимая – сначала не хотел обидеть бабулю, а потом просто о нем забыл. Действительность оказалась совсем не такой, как представляли они – молодые, веселые парни. Парни, которых любили и ждали. Была война – он стал Солдатом.

Длинный стон раздался совсем рядом с ним. Снова. Снова. Снова… Он не мог больше этого выносить. Человеческие силы имеют предел. Стоны лейтенанта переворачивали ему душу. За что? За что он так наказан? Лучше бы он сам сейчас лежал там, на открытой полосе под прицелом снайпера, и умирал. Он не мог простить себе, что не смог вытащить своего командира, своего друга. Всего каких-то десять метров. Разве это расстояние? Он мог бы его преодолеть за несколько секунд. Если бы не жажда, ранение и снайпер. Помощь, ему нужна помощь.

– Эй, Солдат…

Он повернулся на голос. Рядом с ним сидел парень в военной форме. Род войск он определить не смог, но парень точно был нашим.

– Что делать будешь? – парень смотрел благожелательно и спокойно.

– Не знаю. Не пойму, где снайпер. Сил нет.

– Есть у тебя силы. И где снайпер, ты знаешь. Закрой глаза. Я помогу.

Солдат закрыл глаза. Он испытывал странное чувство – казалось, что его душа вылетела из тела и парит над этим проклятым местом. Вот его товарищи лежат в окопе, вот его тело привалилось к склону. Душа пролетела немного дальше – вот его командир стонет на открытом месте. А что это за точка? Что блеснуло сейчас в солнечном луче? Это прицел снайперской винтовки? Солдат открыл глаза и засмеялся. Так вот ты где залег, милашка, сейчас, подожди совсем немного…

Позиция снайпера была на удивление простой: ее плюсами были неожиданность и время залегания на позицию. Все – больше никаких плюсов.

– Полезем? – парень улыбнулся.

– Полезем.

Солдат немного выдвинул из укрытия дверь, которой он прикрывался, – чтобы хоть на несколько минут удержать на этом предмете внимание снайпера.

Сам он подполз к раненому товарищу и вытащил у него из-за пояса наградной револьвер его деда, воевавшего в Великую Отечественную. Другим оружием Солдат воспользоваться не мог, но товарищ держал этот револьвер в хорошем боевом состоянии и всегда носил его с собой как талисман.

Солдат отполз от укрытия и стал подниматься по склону вверх. Рядом с ним лез парень в военной форме. Склон был почти отвесный, с узкими, острыми скалистыми уступами. У Солдата кружилась голова, несколько раз он почти сорвался, но парень поддерживал его на отвесной стене, давая возможность уцепиться за выступ. Рана Солдата открылась и болела, кровотечение усиливалось с каждым шагом, с каждым перемещением руки. Солдат этого уже не чувствовал. Он думал только о сверкающей точке. И когда он увидел ее прямо перед собой – он выстрелил. Больше она не сверкала.

Дальше он почти ничего не помнил, как он спустился вниз – тоже, иногда ему казалось, что тот парень опустил его на своих плечах. Но это невозможно. Потом, когда он выздоравливал в госпитале, обрывками стали возвращаться воспоминания.

В госпитале он впервые задался вопросом – откуда взялся тот парень? Высокий, широкоплечий, красивый парень со странными, очень взрослыми глазами на юном красивом лице, в военной форме, род войск, к которым он принадлежал, Солдат определить так и не смог.

Он дождался вместе с ним подмогу, а потом… Куда он потом пропал? Солдат очень жалел, что не смог его поблагодарить за помощь. Он попросил командование, чтобы ему помогли отыскать того парня, но ему сказали, что с ним никого не было – только четыре раненых друга.

Это было очень странно. Он ясно помнил эти удивительные, большие и мудрые глаза на юном лице и непонятную, но явно военную форму.

Когда президент вручал Солдату Звезду Героя, он сказал много теплых слов о нем, его друзьях и всех тех, кто с честью выполнял свою боевую работу. После праздничного банкета Солдат вышел прогуляться – он испытывал столько чувств, что ему было необходимо побыть в тишине одному.

Солдат стоял на набережной, с наслаждением вдыхал свежий летний воздух – город был очень красив в свете огней. Рядом с Солдатом послышался легкий шорох. Он обернулся – тот парень стоял рядом с ним и улыбался.

– Ты молодец, – сказал он Солдату глубоким приятным голосом.

– Ты тоже. Спасибо тебе, – ответил ему Солдат.

– Ты позвал, и я пришел. Если что – я рядом. Всегда.

Солдат пришел в себя от легкого жжения под парадным мундиром. Он все так же стоял на набережной. Один. Неужели у него от перенапряжения начались галлюцинации? И что там жжется?

Он полез под гимнастерку и нащупал образок – он нагрелся и жег ему кожу. Солдат удивился и вытащил образок наружу. Он держал его на ладони и рассматривал словно в первый раз – с образка на него смотрели знакомые, удивительно взрослые глаза, сияющие на юном лице.