Текст книги "Невеста Кащея"

Глава 4
О нерушимости клятв и о том, в какие передряги умеют попадать легкомысленные девушки

В короб не лезет, из короба нейдет и короба не отдает.

Пословица о глупости

В охотничий домик Михай вернулся под вечер. Насвистывая, вбежал по ступеням на верхний этаж, скинул плащ прямо на перила лестницы и веселым вихрем ворвался в столовую.

– Нагулялся, братец Волчек? – Голос Влада сочился ядом. – А мне чем прикажешь заниматься, пока ты девиц на природе соблазняешь?

Дракон был бледен, под глазами залегли глубокие тени, манжеты рубахи пестрели ржавыми пятнами подсохшей крови.

– Вызывал демона и не рассчитал силы? – решив оставить колкость без ответа, кивнул Михай на перевязанные запястья господаря. – И теперь без посторонней помощи не можешь поесть приготовить?

– Было бы из чего. Твоя протеже изрядно проредила наши запасы.

– Ой, не смеши, – махнул рукой Михай, присаживаясь к столу. – Много ли ей надо, такой малышке? Ползернышка в день?

– Она не просто девушка. – Синие глаза Влада были серьезны. – Она маг ветра, неопытный, неинициированный, но маг. Уж можешь мне поверить, после каждого призыва стихии на нее нападает такой жор, что… Кстати, как тебе понравилась сфера земли?

На столешницу с глухим звуком упала янтариновая подвеска.

– Побрякушка как побрякушка, ничего особенного. – Хозяйственный Михай, не удостоив сферу даже взглядом, поднялся из-за стола и отправился рыться в ящиках с провизией. – Ты мне когда-то рассказывал, для чего эти камешки нужны, но я уже не помню.

– Дуболом ты, братчик, – необидно обозвался Влад и продолжал монотонно, будто читал с листа: – Все сущее пронизывает своими силами стихийная первооснова нашего мира. Состоит она из четырех элементов: воды, воздуха, огня и земли. И несет вода перемены, земля – постоянство, огонь – безжалостно расправляется с прошлым, и связывает их всех ветер – шальной и непредсказуемый.

Боярин Димитру слушал своего господаря вполуха, очищая от соли добрый кус свиного сала. Рот боярина переполнялся слюной в предвкушении.

– Ну вот, а ты говорил, есть нечего. Вон и луковица отыскалась, и сухарей полно. Заканчивай вещать, сейчас я тебя накормлю.

Влад послушно умолк, наблюдая за ловкими движениями молочного брата. Михай покромсал луковицу, смахнув скупую мужскую слезу, аккуратными ломтиками нарезал полупрозрачное сало, поискал, куда сложить, и подхватил с дальнего конца стола большое серебряное блюдо.

– Оставь! – рявкнул Дракон. – На нем моя кровь!

Первертыш отскочил от волшебного предмета как ошпаренный.

– Не мог прибрать? – проворчал смущенно, вываливая сало прямо на стол. – И вообще, гадость какая – кровавые обряды проводить. Не можешь на какую-нибудь другую дань договориться? Вон у Лутони демон на яблочный сидр являлся.

Влад усмехнулся:

– Интересная она барышня, наша Лутоня. Или уже твоя?

Михай поставил на стол две чарки и бутыль вина.

– А тебе-то чего неймется? Ревнуешь?

Дракон помолчал, будто прислушиваясь к себе, и сменил тему:

– А сферами стихий, мой проницательный друг, издавна владеют четыре семьи элорийских магов, так называемые адепты первого круга.

– Ты хочешь сказать, что Лутоня как-то связана с тамошней аристократией?

– Я ничего не хочу сказать. – Влад резко ударил по дну бутыли, выбивая пробку. – Я хочу о многом ее расспросить, после того как верну ей память.

Михай подставил свою чарку:

– Ну тогда предлагаю выпить за раскрытие тайны!

Синие глаза господаря хитро блеснули:

– Давай лучше за любовь!

В мгновение, когда моих дрожащих рук коснулись скрюченные пальцы старухи, я охнула. Золотистые нити судьбы оплетали меня, как виноград – стены беседки, пробираясь, казалось, под кожу, лишая своей воли и привязывая к чужой – злой и мрачной.

– Теперь ты моя, девка, – удовлетворенно бормотала Щура, завершая обряд ведьминой клятвы. – Моя до самой смерти.

Когда я соглашалась на такую расплату, мне казалось, что из двух зол я выбрала меньшее.

– Жалеешь, что мое первое предложение не приняла? – спросила старуха.

– Пить человеческую кровь, чтобы стать упырем? – Я старалась говорить твердо. – Нет уж, лучше клятва.

– И правильно. – Ведьма наконец отпустила мои ладони. – В упыря тебя превратить я всегда успею, даже и супротив твоего желания.

Я протерла запястья. Ощущение, что я вымазалась в чем-то липком и грязном, меня не покидало.

– И что теперь?

– При мне будешь. А там посмотрим, к какому делу тебя лучше приспособить.

– А чем вообще бабы в разбойничьей компании занимаются?

– Ну это твоя подруженька лучше расскажет. Стеша, подь сюды! – гаркнула старуха.

– Ты же дверь изнутри заперла. Или запамятовала? – Мои губы сами собой сложились в брезгливую усмешку. – Говорят, с возрастом память слабеет.

Она наотмашь хлестанула меня по лицу:

– За дерзость будешь наказана! Ты теперь никто, меньше чем никто. Ты вещь – бесправная, безгласная, и очень легко можешь стать… поломанной. Отвори!

Связка ключей звякнула, ударившись сначала о мою грудь, а потом о земляной пол горницы. Я вздернула подбородок. Врешь, не возьмешь! И тут же вскрикнула от боли – мои внутренности будто накручивались на колодезный ворот. Перехватило дыхание, потемнело в глазах, я упала на колени и стала шарить руками перед собой. И только когда мне удалось нащупать ключи, боль отпустила. Пошатываясь, я поднялась и отправилась исполнять приказ хозяйки.

Щелкнул замок, я потянула дверь на себя. На пороге, перепуганная и бледная до синевы, стояла давешняя рутенка.

– Госпожа, Фейн поймал мальчика, – обратилась она к ведьме, мельком взглянув на меня.

– Хорошо, – кивнула старуха, оправляя складки черного платья. – Значит, от стражников бегать не придется. Вы тут пошепчитесь пока, девки…

Щура отправилась восвояси, бросив мне напоследок:

– Попробуешь призвать ветер – умрешь.

Как будто я могу об этом позабыть! Если от простого непослушания меня так скрутило, то что может произойти при прямой попытке нарушить договор? Лучше даже не представлять.

Я проводила взглядом спину старухи и обернулась к товарке:

– Я вообще-то с тобой поговорить пришла.

Сташа взгромоздилась на ложе, заставив рассохшуюся раму жалобно скрипнуть:

– И чего?

Я растерялась. А чего я вообще ожидала от нашей беседы? Надеялась, что купчиха мне всю мою подноготную на блюдечке выложит и жизнь сразу окажется простой и понятной?

– Мы долго с тобой дружили? – осторожно начала я. – Ну в Рутении.

– А чего это я должна тебе отвечать? – Толстуха грузно перекатилась на бок, явив миру крутой изгиб бедра, прикрытого ветхим атласным лоскутом. – Ты мне, что ли, хозяйка?

У меня с глаз будто пелена упала. На купчиху и мужнину жену Стеша ну никак не тянула – слишком поношена была ее одежда, слишком аляповаты украшения. А чего стоили войлочные чуни, выглядывающие из-под подола, которые рутенка не озаботилась снять, заваливаясь в постель.

– Для начала прислужи мне, как полагается, помоги ко сну приготовиться – с мяукающими интонациями продолжала Стеша, приподнимая ногу.

За эту ногу я ее и дернула, стаскивая с кровати. Баба охнула, рухнув спиной на земляной пол. Я, наклонившись, резко ударила ее в солнечное сплетение, выбивая дух, и уселась верхом, намотав на руку длинные рыжие пряди.

– Я тебе не служка, – прошипела я в округлившиеся васильковые глаза. – И у тебя надо мной власти нет! Поняла, кошка драная? Поняла?!

Стеша завизжала, когда я потянула ее за волосы:

– Да, да! Отпусти! Больно!

Я еще с минуту буравила ее грозным взглядом. Молча. Как учила Дарина. Сейчас я сверху, я главная, я альфа. И пусть моя соперница запомнит этот момент во всех подробностях, чтоб семь раз в следующий раз подумала, перед тем как попытаться унизить.

Запах магии Дарина почуяла лиги за две и во все лопатки помчалась к дому. Она только успела вбежать во двор, когда воздух сгустился, закручиваясь на манер облачного рукава, уходящего широким раструбом в самые небеса, и из вязкой пелены навстречу волчице шагнул Дракон.

– Домна Мареш… – Влад изящно поклонился. – Какая приятная встреча.

Дарина вильнула хвостом и тут же, устыдившись собачьего жеста, обнажила клыки.

– Я не задержу вас надолго, – продолжал господарь деловым тоном. – Мне нужна ваша подопечная.

Волчица мысленно пожала плечами и направилась к дому. Для продолжения разговора надо перекинуться, и лучше это делать не на глазах изумленной публики и поближе к одежде.

– Дарина, у меня совсем нет времени – я должен успеть до восхода солнца.

Дверь избушки хлопнула за ее спиной, отсекая вопросы, на которые она все равно не могла ответить, по крайней мере, в этой ипостаси.

Превращение заняло не больше минуты, гораздо дольше пришлось искать раскиданную по горнице одежду. Влад, томящийся у окна, будто преданный воздыхатель, проявлял нетерпение:

– Где Ленута?

– Здесь ее нет! – прокричала домна Мареш, натягивая рубаху. – В Арад она отправилась, монаршей милости просить!

– Давно?

Протащив голову сквозь ворот, Дарина оказалась с Драконом лицом к лицу.

– Как давно ваша подопечная ушла в замок?

– Да уж седмицу как… У нас покража была, вот она и хотела вас попросить разобраться.

Выражение красивого лица Влада сложно было истолковать. Но на мгновение Дарине показалось, что все его напускное спокойствие, вся недвижимость черт – всего лишь маска. Чуткие ноздри волчицы уловили едва заметный запах волшбы, будто господарь сдерживает рвущие его на части чувства.

– Покража? – наконец равнодушно переспросил Дракон, присаживаясь боком к столу и вальяжно вытягивая ноги чуть не на середину горницы. – И что же у вас украли?

Стеша как-то уж очень быстро пришла в себя. Будто ее каждый день посторонние девицы уму-разуму учат. Кряхтя, поднялась с пола, отряхнулась, напомнив мне домашнюю курочку, только что оттоптанную петухом, и как ни в чем не бывало принялась за уборку.

Честно говоря, ее поведение меня настораживало даже больше, чем безвыходная ситуация, в которой я сама оказалась. Со мной-то все ясно: набедокурила – изволь ответ держать. Отработаешь должок – тогда уж можно и на свободу с чистой совестью. Только вот, если судить по отношению ко мне хозяйки, этот светлый миг настанет ох как нескоро. А Стеша… Многое в ней казалось мне неправильным, неестественным. Эти ее переходы от злости к дружелюбию, от простецких манер базарной торговки к воркующим интонациям жрицы любви. И все – с неменяющимся выражением глаз. То есть лицом она чувства выдавала исправно – кривила жалостливо рот, поднимала брови в удивлении, морщила нос. Но зрачки ее при этом были огромны и неподвижны.

– А Фейн – он хороший, – щебетала рутенка, перетряхивая постель. – И не жадный нисколечко. Только не любит, когда бабы ему перечат. Я сперва, пока не подладилась, часто на орехи огребала.

– Это он, что ли, твой грозный муж?

Я изображала хозяйственную деятельность, перебирая побрякушки, наваленные в дальнем от двери углу. В оружие годился разве что серебряный подсвечник локтя в два длиной. Несмотря на обилие каменьев и прочих непонятных мне излишеств, он очень удобно ложился в руку. Кого я этой красотой огрею – рыжую товарку или смуглого атамана, я вовсе не думала. Там по ходу дела разберемся. Было б чем.

Я стряхнула пыльный отрез шелка с настенного зеркала и стала отрабатывать грозный замах, сосредоточившись не столько на точности удара, сколько на придумывании самого свирепого выражения лица.

– Хо-хо! Ты чего кривляешься?

Я резко развернулась. Стеша подавилась смешком.

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Мой муж меня продал…

По щекам молодки водопадом потекли слезы, и конечно же я бросилась ее утешать. Обняв Стешу за плечи и подав ей заместо носовичка одну из не очень свежих простыней, я внимательно слушала невеселую историю моей подруги. С одной стороны, мне было ее невероятно жалко, а с другой – в моей голове поселился какой-то спокойный и расчетливый голосок, который твердил: «Баба сейчас размякла, она тебе все выложит, ты только вопросы наводящие задавай да вздыхай участливо».

Расстались мы со Стешей не так чтоб очень хорошо. Как говаривали в нашей родной Мохнатовке, кошка меж нами пробежала. Да не просто кошка, а целый котище – благоверный подруженькин, купец Еремей. Он, мужик видный и властный, не мог допустить, чтоб его невеста с ведьмами дружбу водила.

– А песни какие поначалу заводил… – всхлипывала рутенка, громко сморкаясь. – За меня, говорит, пойдешь, как сыр в масле будешь кататься, озолочу… А как оженимся, сразу и уедем – дальние страны посмотришь, диковинки там разные…

Поженились они этой зимой, произнеся клятвы под золочеными сводами Трехликого храма и еще раз закрепив их на бумаге перед деревенским старостой. На последнем настоял Стешин отец – деревенский мельник, который давал за дочерью неплохое приданое.

– А я, значит, ведьмой у вас была? – осторожно поинтересовалась я.

– Я тогда тоже так думала, – невесело хохотнула Стеша. – Пока настоящую ведьму не повстречала – Щуру старую.

– И давно ты с ней знакома?

– Да нет, – мотнула головой собеседница. – Где-то в лютне она к ватаге прибилась, на исходе зимы. Фейн сказывал, она ему родичка какая-то – тетка, что ли… Я еще порадовалась, когда она появилась, думала, подспорье в хозяйстве будет, а она быстро все к рукам прибрала – и Фейна, и девок. И мужики все под ее дуду пляшут. Потому как ведьма.

– Погоди, – сосредоточенно считала я в уме. – Ты замуж выходила в начале зимы, а в конце уже с разбойниками бытовала?

– А недолго с Еремеем любились. Он меня в первом же большом городе сбыл – привез с обозом да Фейну в карты и проиграл. Я в ногах у него валялась, умоляла не отдавать меня, а у него глаза совсем оловянные стали. Говорит: «Не могу слова порушить, долг, он отдачи требует…» Вот так я среди лиходеев и оказалась, а чего – люди-то ко всему привыкают, вот и я свыклась. Мне еще повезло, что меня атаман к себе приблизил.

– Не по-людски это! – разозлилась я.

– Конечно, – согласно всхлипнула Стеша. – Я же к Еремею со всей душой, а он меня за долги продал.

– Ты что, корова? – почти орала я. – Ты не могла ему в рожу вцепиться и обратно домой уйти?

– И куда бы пошла? – взвизгнула страдалица. – Одна среди чужеземцев? Да и что бы я в деревне сказала? Помогите, люди добрые, меня муж бросил? Чтоб потешались надо мной всей деревней? К тому же он же не просто от злобы так поступил, а чтоб клятвопреступником не сделаться.

– Он тебе клялся, когда замуж брал. Заботиться обещал и любить до самого смертного часа. Так что клятвопреступник он и есть. – Я устало махнула рукой. – А твой отец пытался тебя от произвола защитить, потому на договоре и настоял. Потому что брачные законы везде чтут. Хочешь, с утра в приказ пойдем – управу на твоего мужа отыщем?

– Ты спасти, что ли, меня хочешь? Пожалеть сирую да убогую? – позабыв про слезы, вскочила рутенка. – Не нужна мне твоя жалость! Тебе все всегда просто так доставалось – никогда себя не ломала. Глянешь глазищами, улыбнешься, и все тебе на блюдечке подносят. Ну конечно, кто против Яги пойти-то решится? Умница-разумница, вишь, выискалась! Красота несказанная! Бабка как тебе рожу-то ни замазывала – все одно все парни по тебе вздыхали. А за что это тебе? За что?

Из всего словесного потока я вычленила лишь слова «бабка твоя». И именно эти два словечка перекатывались в моих мыслях на манер шерстяного клубка, наполняя сердце теплом. А Стеша меж тем не умолкала:

– Ну теперь-то мы на равных. Щура тебя в оборот крепко взяла. И на Фейна особо не рассчитывай – он мой. Тебя-то он попользует и бросит, а со мной у него серьезно.

– То есть ты знаешь, что твой сожитель собирается над другой девицей поругание учинить, и в этом ему препятствовать не будешь? – недоверчиво переспросила я.

– А чего уж, дело молодое. Мужик погулять завсегда может, потому как кобель по натуре. Только он потом ко мне вернется, а тебя дальше передаст. Вон, к примеру, Жох давно без бабы.

Меня аж замутило от открывающихся перспектив.

– Это тебе атаман обещал?

– Выше бери! – На многозначительно поднятом персте Стеши блестел перстенек. – Щура сказывала. Так что… Вернется…

Вот только уверенности в словах рутенки не было ни на грош. Боялась она – и ведьму старую, и полюбовника своего, и того, как дальше дело обернется. И этот ужас, проглядывающий за бравадой, вызывал во мне какую-то брезгливую жалость.

И разговаривать с ней мне не хотелось, и глаза бы мои на нее не смотрели. Поэтому когда наконец-то вернулся атаман, я встретила его чуть не с распростертыми объятиями.

– Заставил твой пацан за ним побегать, – устало проговорил Фейн, присаживаясь на постель и вытянув вперед ногу.

Смысл этого маневра стал мне понятен только после того, как Стеша опустилась на колени и стала стаскивать с атамана сапоги. Ага, то-то она меня на такой же героизм, только по отношению к себе, сподвигнуть собиралась. Видно у них, разбойников, принято так – с кого обувь снимают, тот и главный.

– Где он? – спросила я, с преувеличенной покорностью склонив голову.

– Щура над ним колдует, – равнодушно ответил Фейн, откидываясь на постели.

– С мальчиком все в порядке? – повисли в воздухе мои осторожные слова.

Стеша выпрямилась, прижимая к груди сапоги атамана, и залебезила:

– А я вот постельку перестелила, сокол мой ясный, чтоб тебе почивалось сладко. Может, принести чего? Винца подогретого или взвару? Так вон новенькая вмиг метнется – тебя порадовать.

«Угу! Просто вот стою и мечтаю», – подумала я, не двинувшись с места.

Атаман задумчиво смотрел в потолок:

– Ты, рыжуха, давай сама на кухню сгоняй, принеси нам с твоей подругой чего выпить, закусить. Беседа у нас с ней долгая намечается.

Меня кинуло в жар, и вовсе не от гневного взгляда товарки.

– Вечно не могу запомнить, как этих девок зовут, – доверительно сообщил мне атаман, когда за Стешей закрылась дверь. – А как тебя величать?

– Все равно же забудешь. Буду у тебя «чернушкой» или «подь сюды», или…

Фейн весело заржал:

– Тебя-то, кареглазая, помнить буду.

Он протянул ладонь для рукопожатия.

– Лу… Ленута, – доверчиво поздоровалась я.

Его длинные смуглые пальцы плотно обхватили мою кисть. Резкий рывок. Я, потеряв равновесие, упала вперед, и он, перевернувшись, подмял меня, сжав коленями мои бедра.

Пахло от него неожиданно приятно – терпкой полынью, солью и разгоряченным телом. Я глубоко вздохнула.

– Времени у нас немного, – поделился атаман, деловито распутывая завязки моей рубахи. – Еще и поговорить серьезно надо. Ты когда беседовать предпочитаешь? До или после?

Я широко улыбнулась:

– Вместо!

Хорошо ответила, прочувствованно. Одновременно на выдохе заехав ему коленом в пах.

Дарина меня всегда предупреждала, что, несмотря на расхожее мнение, этот удар вовсе не панацея от мужских домогательств. Он скорее что-то вроде признания собственного бессилия. Потому что мужики такого не прощают. По уму сейчас надо было убегать со всех ног, в призрачной надежде, что соперник не перекинется в считаные мгновения и не вцепится тебе в горло. Да где уж тут, ёжкин кот?! От ведьминой клятвы не сильно побегаешь.

Фейн выпучил глаза и сказал:

– Аарх!

От прямого удара в челюсть я увернулась чудом, вытянув шею на манер заморского животного камелопарда. Оттолкнувшись пятками от кроватной рамы, я смогла выскочить из-под распластанного тела атамана. У того начиналась боевая трансформация – заострялись черты лица, съеживались ладони, выпуская наружу когти. Перебивая вонь дурман-травы, по горнице поплыл резкий звериный запах. Я бестолково металась, пытаясь отыскать хоть какое-то оружие. Подсвечник куда-то закатился, когда я утешала Стешу, а ничего столь же увесистого мне на глаза не попадалось. «Нож! – ярким всполохом мелькнула мысль. – У меня же нож за голенищем!» Раздумывать дальше времени не было. Я выхватила оружие и ринулась к кровати. Фейн оскалился, готовясь к прыжку, но я успела первой – подскочила к изножию и вонзила лезвие в ближайший кроватный столбик. По самую рукоять. Атаман исторг пронзительный вой и рухнул на постель.

– Что ты сделала, сука?

– Спокойно, спокойно… – Я осторожно пятилась от места побоища, не забывая демонстрировать сопернику пустые ладони. – Я тебя в человечьей ипостаси заперла, пока ты еще обратиться не успел. Теперь не перекинешься, пока клинок в дереве будет.

Темные глаза Фейна проследили направление моего жеста.

– Не трогай, – тихонько попросила я. – Подожди немного. Я же никуда не денусь. Наказать меня всегда успеешь.

Атаман уже вернулся в человеческое состояние.

– Ты что творишь, безумица? – спросил зло, но без огонька, видно, буря осталась позади. – Мужской силы меня лишить удумала?

– Я тебе жизнь спасла, – тоненько ответила я и громко, от души разревелась. – Как тебя еще было остановить?

Фейн скривился на мои слезы, спокойно встал и приблизился к ножу. Я не препятствовала. Освободив лезвие, вовкудлак провел по нему пальцем, проверяя качество заточки, восхищенно прищелкнул языком и спрятал оружие в свои поясные ножны. Все, кажись, я очередного имущества лишилась. Ну ничего, эту-то потерю я как-нибудь переживу.

– Чего ты там про спасение жизни вякала? – почти миролюбиво спросил разбойник. – Когда это ты мне ее спасла?

Я как по команде перестала плакать и серьезно взглянула на него:

– Я же стихийница. Щура тебе о том сказывала?

– Ну был разговор. А какое дело…

– А такое, – перебила я. – Неинициированный маг воздуха – это тебе не молодка деревенская. Твоя тетка меня ведьминой клятвой подчинила, да только силу запереть не смогла. Мне самой приходится ее сдерживать. Понимаешь? Если я магию применю – помру в одночасье.

– И что?

– А то, что, если ты меня снасильничать удумаешь, мой контроль рухнет и вся эта сила направится на тебя. Я-то, конечно, тоже не выдержу, но вот ты…

– А что я?

Нет, все-таки как сложно с эдаким простачком ученые разговоры вести. Я пару мгновений подумала, подбирая сравнение поярче.

– Вот ты в детстве лягушек через соломинку надувал?

Неожиданный вопрос атаману даже понравился. Он почесал в затылке и кивнул:

– Была у нас такая забава молодецкая! Веселая – страсть! Там еще выигрывал тот, у кого зверушка раньше лопалась.

Ну про веселье подобных извратов я могла бы и поспорить, только при других обстоятельствах. Поэтому просто пояснила:

– Вот и получился бы ты, друг ситный, на манер этой лягухи. Зашли бы твои соратники в эту горницу поутру, а тут я – вся такая мертвая и красивая в кучке кровавых тряпочек, которые были когда-то тобой.

Видно, мое сравнение пробрало разбойника до самых печенок. Он даже с лица как-то спал.

– А Щура про это знала?

– Ну она старуха ушлая, так что…

По всему выходило, что мне удалось пробить знатную брешь в отношениях внутри шайки. Фейн усиленно хмурил лоб, выражая тяжкую работу мысли. Я не встревала, чтоб к решению он пришел сам. Наконец атаман расслабился и взглянул на меня, казалось, его огромные зрачки пульсируют в такт биения моего сердца:

– А ты не проста, красавица.

Мне опять захотелось почесаться, я передернула плечами:

– Уж какая есть…

– Подойди, не бойся.

Разбойник выглядел неопасным, поэтому я послушно уселась рядом с ним на постель.

– О чем ты хотел со мной поговорить?

– Тебе этот волчонок родня?

Я думала недолго:

– Нет, просто случайный приятель.

– Вызволить его хочешь? – Длинные пальцы атамана поглаживали мою ладонь.

Ощущения были непривычными и скорее приятными. Я прикрыла глаза, погружаясь в сладкую истому. Да что ж это со мной творится, ёжкин кот? Неужели старуха была права и я в прошлой жизни в любовных делах задних не пасла? Да нет, быть того не может.

– Я тебе помогу.

– Что?! – Я выдернула руку. – Ты отпустишь мальчика? И какой тебе в том интерес?

Три вопроса кряду, и ни на один ответа так и не получила. Притихшая Стеша внесла в горницу обещанное угощение. На подносе стоял бокал темного стекла, доверху наполненный густым вином.

– Эх, с коричкой, с гвоздичкой, с лимонной корочкой, отведаем, что ли-с? – пробормотала она, подавая разбойнику напиток.

Я терпеливо ждала, пока атаман снимет пробу. Он не торопился, отпивая маленькими глотками, прикрывал от удовольствия глаза. Наконец бокал опустел, Стеша, не мешкая, подала льняную тряпицу – промокнуть уста.

– А ты иди, кареглазая, – кивнул мне Фейн равнодушно. – Щура тебе покажет, где переночевать можно. Утро вечера мудренее, завтра поговорим.

– И скажи там, чтоб не беспокоили! – взвизгнула рутенка. – Господину отдых требуется.

Я не умела читать мысли, но, пока шла к двери, в моей голове звучал довольный голосок Стеши: «Я же тебе говорила – он со мной останется…»