Текст книги "Приди в мои сны"

– Я когда тебя там, на озере, увидела, не признала, – заговорила Евдокия задумчиво. – Если бы Кайсы не сказал, что это ты, ни за что бы не поверила, что человек может так измениться. До неузнаваемости.

– Это хорошо, что до неузнаваемости. – Он улыбнулся и нож из земляного пола выдернул. – Надоело мне в лесу отсиживаться, пора в город выйти.

Евдокия ахнула, покачала головой и губы поджала неодобрительно.

– Нельзя тебе в город.

– Почему? Федор Шумилин мертв, о том и соответствующие документы имеются. Думаю, Злотникову уже доложили. Если, конечно, он моей скромной персоной интересовался.

– Интересовался, – кивнула женщина. – Этот пакостник ничего на самотек не пускает, знает, что нет тебя больше.

– А я вот он. Неузнаваемый, неопасный, жалкий…

– Не смей! Ты не жалкий! – вскинулась Евдокия и руку протянула, чтобы по голове погладить, как маленького.

Игнат перехватил ее руку, поцеловал в худое запястье, сказал:

– Пусть думают, что жалкий. Так даже лучше.

Она молчала, смотрела на свою руку изумленно и недоверчиво, словно он заклеймил ее поцелуем, а потом улыбнулась светло и радостно:

– Как я рада, что ты вернулся!

– Я давно вернулся.

Но они оба понимали, о каком возвращении идет речь. Вот только Игнат знал и еще кое-что: вернулся он совсем другим человеком. Если вообще человеком…

Вечером пришел с охоты Кайсы, глянул на Игната, молча кивнул и вышел из избушки, разделывать принесенную добычу. Игнат был благодарен ему за эту немногословность. Перед Кайсы можно было не прятать свою темную суть, потому что тому не было никакого дела до чужой черноты.

Август появился, когда начало смеркаться. Выглядел он смертельно уставшим, будто не спал сутками напролет. Первым делом бросился к Евдокии, разглядывал ее, ощупывал, расспрашивал, хорошо ли она себя чувствует, как ее сердце. А Евдокия смущалась и из-за этого смущения злилась, отмахивалась от заботы Августа, а потом не выдержала:

– Довольно, Август! Мой руки и садись к столу. У Игната есть к тебе разговор.

– Разговор? – Берг оглянулся, посмотрел испуганно и как-то жалко, а потом вдруг решительно сказал: – Конечно! Давай поговорим! Я ведь даже не поблагодарил тебя за то, что ты для Дуни… для нас обоих сделал.

– Вот сейчас и отблагодарите, мастер Берг. – Игнат уселся за стол напротив Августа, и тот в ответ лишь тяжело вздохнул.

Ужинали вчетвером, ели неспешно, в тишине.

– Ну? – вдруг сказал Кайсы, вытирая рукавом усы и бороду. Евдокия на этот его жест болезненно поморщилась, но промолчала. – Что удумал, Игнат? Вижу ведь, изменился, живее стал. Значит, со скорбью покончено?

Не покончено. Пока жива в нем память, пока чувствует он ласточкино присутствие в своих снах, не уйдет скорбь. А вот на что направить ярость, он знает. Только без помощи никак не обойтись.

– Я хочу попасть на остров, – сказал Федор, глядя прямо в блеклые глаза Августа.

– На остров? – Тот растерялся, но быстро взял себя в руки. – Не знаю, зачем тебе. Его охраняют люди Злотникова, но если хочешь, можем сплавать туда ночью. Попробовать, – добавил нерешительно.

– Я не о том. – Игнат покачал головой. – Мне нужен доступ на остров постоянно, в любое время дня и ночи.

– Это невозможно! – Август замотал головой, а Кайсы заинтересованно приподнял бровь.

– Возможно. Вам-то, мастер Берг, путь на остров открыт.

– Открыт. Я же архитектор. Мне нужно видеть все своими глазами, контролировать строителей.

– И помощник вам требуется, – сказал Игнат многозначительно. – Рабочий, чтобы таскать за вами разные инструменты и чертежи, убогий калека, которого вы взяли из жалости.

– Я не понимаю… – Август растерянно оглядел сидящих за столом.

– Мне нужно подобраться к Злотникову как можно ближе, а ближе всех к нему вы, мастер Берг.

– Хорошо придумал, – кивнул Кайсы одобрительно. – Народу сейчас в Чернокаменск понаехало много. На заводе, на шахтах рабочие руки нужны постоянно. Да и про стройку эту разговоры по всему Уралу уже идут, привлекают в город всякую шушеру. Так что чужаков в округе нынче стало много, затеряться среди них будет легко.

– А на острове? – спросила Евдокия веско. – Как он затеряется на острове?

– Ему и не нужно. Изменился он до неузнаваемости. Ты это и сама признаешь. Так чего ему бояться? Что Злотников признает в нем кровного врага? Так не признает.

– Ты его не знаешь. – Евдокия покачала головой. – У него чутье звериное на опасность.

– Может, и так, да только опасность теперь вокруг. Есть враги настоящие, а не мнимые. Слышал, с Глебом Сухоруковым он поссорился, должок карточный не захотел отдавать. А карточный долг – это святое, да и Сухоруков, говорят, человек злопамятный и лютый, из той же сволочной породы, что и сам Злотников. А еще эта тяжба его за Синестрельский рудник, который они с купцом Самохиным второй год поделить не могут. Сам-то Самохин, может, фигура и невидная, так… пешка. Да вот только дочка у него, говорят, красавица писаная. И к дочке этой посватался один из Демидовых. А Демидовы на Урале – это сила, не мне вам о том рассказывать. Так что хватает у Злотникова своих забот, не станет он присматриваться ко всяким там каликам.

– Кайсы! – зашипела Евдокия осуждающе. Наверное, обиделась, что Игната обозвали каликой. Зря, ему совсем не обидно.

– И это хорошо, что он так выглядит. – Отец Айви на Евдокию даже не глянул. – Люди так устроены, что убогих предпочитают не замечать, смотрят, а ничего толком не видят, кроме ущербности. Тебе, парень, это только на руку. – Он посмотрел на Игната. – Если сам на рожон не полезешь, никто тебя не признает: ни Злотников, ни мать родная.

– Мать бы признала, – заметила Евдокия уверенно. – Материнское сердце не обманешь.

– А сердце врага можно обмануть. Сначала обмануть, а потом и вырвать с мясом, – отрезал Кайсы.

– Ну, допустим, – заговорил молчавший все это время Август, – допустим, у нас все получится, проведу я тебя на остров, а зачем?

– Сдается мне, вот за этим? – Кайсы снял со стола свечу, поставил на пол, подсвечивая нарисованную Игнатом карту.

– Что это? – Берг сполз с табурета, встал перед картой на колени. – Нет, погоди, я сам!

Он долго всматривался в рисунок, водил пальцем по извилистым линиям.

– Это остров! – сказал наконец. – Остров в разрезе. Я ведь прав?

– Вы правы, – Игнат кивнул.

– А вот те линии?..

– Разломы и ходы в горной породе. Ведь по сути своей остров – это гора.

– А это… пещеры? – Глаза Августа загорелись лихорадочным огнем.

– Думаю, да.

– Но откуда? Где ты взял все это?

– Вот здесь. – Игнат постучал себя пальцем по виску. – Я видел это во сне. Или мне просто хочется думать, что это сон.

– Тебе оно снится? – спросил Август шепотом.

– Что?

– Все это… Озеро, остров, чертовщина… Тебе оно тоже снится?

– Мне оно всегда снится, мастер Берг. Только боюсь, моя чертовщина отличается от вашей.

– Твоя интереснее, – сказал Август со слабой улыбкой и вернулся за стол. Свеча так и осталась стоять на полу, поэтому лица их сейчас освещал лишь мутный свет заглядывающей в окно луны.

– Мне нужна эта карта, – архитектор устало потер глаза. – Нужно будет обязательно перенести ее на бумагу. Это очень важно. Придется кое-что переделать из-за этих пещер. Насколько я понимаю, перемены будут незначительные. Но нужно все пересчитать. Замок большой, одни только несущие стены в метр толщиной. Если порода не выдержит веса, если случится обвал… Завтра же, Игнат, я тебя очень прошу, перерисуй мне эту карту! – Он схватил его за забинтованное запястье, но тут же виновато отдернул руку.

– Перерисую, – пообещал Игнат. – А вы пообещайте мне, что поможете, когда придет время.

– Погоди! – Август подался вперед, лицо его стало похоже на гипсовую маску. – Ты ведь не хочешь, чтобы замок и моя башня обрушились?! Там есть люди, Игнат, ни в чем не повинные люди.

– Не волнуйтесь, мастер Берг. Я хочу наказать одного-единственного человека. И он точно виновен.

Следующие четыре дня прошли в разработке плана. Игнат хотел обойтись без всякого плана, но был вынужден послушаться доводов Августа, которого неожиданно поддержал Кайсы.

– Не спеши, – урезонивал он, освежевывая принесенного с охоты кабанчика. – Надо решить, кто ты, откуда ты, что с рожей твоей приключилось.

– Пожар с ним приключился, – сказала Евдокия. – На пожаре и глаз потерял, и руки сжег. А откуда он? Да хоть откуда! Хоть из Оренбурга. Главное, чтобы отсюда подальше.

– А что же он из Оренбурга сюда приперся? – спросил Кайсы, глядя исподлобья.

– Семья моя на пожаре погибла, – сказал Игнат тихо. – Вся моя семья. Вместе с домом… Вот и приперся, потому что больше меня там ничего не держало.

– А жить где станешь? У Евдокии с Августом нельзя, сам понимаешь.

– Никитична, соседка моя, ищет постояльца. – Евдокия бросила быстрый взгляд на Игната. – Она хорошая женщина, только старая и одинокая. Много с тебя денег не возьмет, но и ты уж ей помогай, не отказывай.

– Помогу, – он кивнул.

– А денег мы тебе дадим, – поддержал жeну Август.

– Не надо.

– Надо! На первое время, пока устроишься, а там вернешь, как заработаешь.

– Верну. – Игнат посмотрел на свои обезображенные рубцами руки, сжал и разжал пальцы. – Все верну.

– Одежду тебе подберем. – Евдокия тоже как завороженная смотрела на его пальцы. – Что-нибудь обыкновенное, чтобы в глаза не бросалось. У меня остались твои старые вещи, но лучше не рисковать. Вдруг кто-нибудь вспомнит. Но не в том главная забота, Игнат. Как тебе на остров попасть? Не Август должен тебя на остров привести.

И они втроем перевели взгляд на Августа.

– Я и не приведу, – сказал тот весело, даже с куражом в голосе. – Я уже который день фортеля выкидываю, что плохо мне без толкового помощника, что олухи, которых мне злотниковский приказчик присылает, никуда не годятся. Со мной уже и работать никто не хочет, такая вот я бездушная скотина. Приказчик меня ненавидит, его бы воля, давно бы в озере утопил, но боится. Злотников велел меня слушаться, по крайней мере, в вопросах, которые касаются строительства. Ты вот что, Игнат, ты завтра к приказчику сходи. Я тебе расскажу, где его найти. Скажешь, что тебе нужна работа, скажешь, что после пожара ты ни черта, ни дьявола не боишься и в строительном деле мало-мальски разбираешься. Не хватает на острове строителей. Работают по большей части пришлые, свои-то боятся, знают, чего от озера ожидать. Да и пришлые надолго не задерживаются: кто тонет, кто пропадает без вести, а кто поумнее, тот сам сбегает. Поэтому, думается мне, тебе не откажут, а уж когда ты окажешься на Стражевом Камне, я придумаю, как тебя к себе в помощники забрать. Только если буду на тебя при людях ругаться, ты уж не серчай. Слава обо мне идет такая, ты же понимаешь, – сказал и погладил карту, которую Игнат специально нарисовал для Берга.

– А может, рано тебе еще на остров? – осторожно поинтересовалась Евдокия.

– Поздно, тетушка, поздно. Но уж лучше так, чем никак.

…Разговор с приказчиком, мужиком сухощавым и мрачным, вышел коротким.

– С рожей что? – спросил приказчик, окидывая Игната взглядом с головы до ног. – И с руками?

– Пожар.

– А работать ты такими руками сможешь?

– Смогу. – Он пожал плечами.

– И разговоры тебя не пугают, те, что про остров в городе ходят?

– Я не большой охотник до разговоров и не из пугливых.

– Все так говорят. До полнолуния. Ну да ладно! – Приказчик махнул рукой. – Приходи завтра к берегу, мой человек тебя встретит и отвезет на остров.

К озеру Игнат вышел задолго до назначенного времени, когда остров еще тонул в рассветном тумане, сел на черный валун, закрыл глаза, прислушался к себе, но так ничего и не почувствовал: ни боли, ни ностальгии. Озеро казалось самым обычным, не звало и не отпугивало. Озеру, или тому, кто в озере прятался, не было до него никакого дела. Вот и хорошо.

Человеком приказчика оказался молодой парнишка, чем-то неуловимо похожий на Митяя. На Игната он посмотрел с некоторой опаской, но смущение его быстро прошло. Почти всю дорогу до острова парень болтал без умолку, и молчание Игната его нисколько не смущало.

– …А в прошлое полнолуние Ерошка Савельев утонул. Ну, как утонул – ушел на берег и не вернулся. Его до сих пор не нашли, хотя и не шибко-то и искали. А бабка моя говорит, что и не найдут, что озеро всех утопленников себе забирает, что их там, на дне, знаете сколько!

Игнат знал, видел своими глазами, но промолчал. Он наблюдал, как Стражевой Камень, будто огромный корабль, вспарывает туман, как медленно приближается его громада, словно остров сам спешит к ним навстречу.

– Бабка меня на озеро долго пускать не хотела, говорила, что там такими дураками, как я, все дно устлано. Но я не боюсь, потому что думаю, что все это суеверия.

– Суеверия, – согласился Игнат, не сводя взгляда с острова. Стройка на нем, несмотря на ранний час, уже кипела вовсю, слышались людские крики и скрип лебедок.

– Они здесь ночуют? – спросил он парнишку.

– Если не в полнолуние, то бывает, что и ночуют. А перед полнолунием с острова все уплывают. Хозяин и ругался, и наказывал их за самоуправство, только озера они больше наказания боятся. Особенно с тех пор, как двоих смельчаков после полнолуния на острове недосчитались. Приплыли – вещи на месте, угли в костре еще теплые, а людей и след простыл.

– Это тоже суеверия? – спросил Игнат, не глядя на парнишку.

– Не знаю, если бы они сами с острова уплыли, так и вещи забрали бы.

– А хозяин как же? Часто на остров приплывает? Не пугает его такая дурная слава?

– Не пугает. Сергей Демидович ничего не боится. – В голосе парнишки послышалась зависть, а потом он вдруг перешел на шепот: – Это его самого все боятся.

– Вот, значит, как. И отчего же?

Наверное, парнишка решил, что сболтнул незнакомцу лишнее, потому как вдруг побледнел.

– Он здесь всему хозяин, вот почему, – заявил мальчишка с вызовом. – Его волей, – он кивнул в сторону острова, – все это строится. Столько лет Стражевой Камень пустовал, а теперь вон какие хоромы! Маяк даже!

– Я слышал, что не пустовал, что раньше здесь жили люди.

– Люди… – Парнишка поморщился и брезгливо сплюнул в воду. – Сумасшедший старик с внучкой-ведьмой. Вот это история, я вам скажу, пострашнее иных будет. Старик отчего-то окончательно спятил, зарубил топором шесть человек, себе руку оттяпал, а потом свою же внучку утопил.

Захотелось ударить парня. Или сжать тонкую цыплячью шею и держать до последнего. И озерная волна понимающе подмигнула серебром, готовая принять еще одного утопленника. Но Игнат сдержался, лишь покрепче сжал кулаки. Мальчишка всего лишь пересказывает то, что услышал от других: и про сумасшедшего старика, и про его внучку-ведьму.

– А она ходит, – снова заговорил парнишка, уже шепотом.

– Кто? – спросил Игнат рассеянно.

– Ведьма. Многие из наших ее уже видели.

– Кого? – Сердце забилось в бешеном темпе, и биение его, казалось, было способно раскачать и опрокинуть лодку.

– Да утопленницу эту, которая старикова внучка. Раньше она по острову гуляла в полную луну. Видели на острове белую фигуру, говорили, что красива она дьявольской красотой. Ну как русалки. Эти ж твари, всем известно, красивые до жути. Вот и она – до жути. Волосы у нее седые, она их гребнем расчесывает, а глаза белым огнем горят. И плачет она, тихо, едва слышно, но так, что дышать забываешь.

Игнат тоже забывал дышать, слушал парнишку и, казалось, не слышал. Душа, да и здравый смысл отказывались принимать услышанное. Если только… Если только Айви не осталась жива, не прячется где-то на острове.

Это была дикая, утопическая надежда, но Игнат ее от себя не гнал. Вот и парнишка говорит, что видели девушку.

– А потом она с острова перелетела.

– Как перелетела?

– Обыкновенно, она же призрак. Хотя бабка моя говорит, что ее ласточки на крыльях перенесли с острова на берег. Ласточек на острове и вправду развелось много. Бывает, что взлетят все разом, так аж небо чернеет, будто ночью, от их крыльев. И молчаливые они. Обычно ж птицы чирикают, галдят, а эти в полной тишине в небе мечутся. Особенно перед полнолунием. Я однажды это видел, и, скажу я вам, это жуть. Это пострашнее Стража будет. Стража-то никто не видел, а ласточки – вот они.

– А как же девушка? С девушкой что?

– Видят ее в основном бабы. Есть у наших чернокаменских баб такая дурь, думают, что если перед полнолунием в озере голяком искупаются, так сразу превратятся в красавиц. – Он снова сплюнул, но на сей раз себе под ноги. – Правда, дуры? – спросил серьезно, как мужик мужика.

– Дуры, – Игнат кивнул. – А что же девушка?

– Вот ее бабы и видели во время своих купаний. Они же поодиночке на озеро не ходят, боятся. Поэтому собираются по восемь-девять человек и плещутся. А когда плещутся, вроде как и она с ними. Там же темно, видно плохо, кто рядом. Да только одна глазастая разглядела и признала в ней ведьму. Говорят, визг стоял такой, что в Чернокаменске было слышно. Бежали девки с озера в чем мать родила, так перепугались. – Парнишка покрылся нездоровым румянцем, наверное, представил все в подробностях. – Только им в тот раз никто не поверил. Бабы же…

Игнату снова захотелось его придушить, хоть и понимал, что все эти речи не с большого ума и не со зла, а по молодости и дурости.

– А что же девушка? – спросил он вместо этого.

– Ведьма, что ли? А ее потом многие видели, мужики даже. Да только не красавицей-раскрасавицей, как бабы рассказывали, а такой… страхолюдиной в перьях. – Он вдруг замолчал, раздумывая, рассказывать ли дальше, а потом все же снова заговорил: – Я тоже ее видел. Вы только не подумайте, что я того… что не в себе. Я глазам своим верю.

– Что ты видел? – Игнат подался вперед. – Где ты ее видел?

– Да вот тут, на озере. Где же еще? Я как раз с острова возвращался. Вечерело уже, но не так чтобы очень темно было – скорее сумрачно. Вот плыву я, значит, а она на берегу сидит на одном из валунов. Не молодая девушка в белом платье, как бабы рассказывали, а вся в черном, только волосы белые-белые. А лица я не разглядел, но не думается мне, что она красавицей была.

– Почему?

– Не знаю. Просто, как увидел ее, так сердце сразу и занялось, будто у старика. И сразу подумалось, что это не обычная женщина, а ведьма. Испугался я тогда так, что начал лодку от берега отворачивать, от греха подальше. Вы меня понимаете? – Он посмотрел испуганно и немного заискивающе, словно от ответа Игната зависело, будет ли он и дальше считать себя не мальчишкой, а взрослым мужчиной.

– Понимаю, – согласился Игнат. Чтобы услышать историю до конца, он был готов сказать что угодно.

– Хорошо, – выдохнул парнишка. – Потому что мне самому иногда кажется, что все это было не взаправду.

– Что было?

– Когда я стал разворачивать лодку, ведьма вскочила на ноги и побежала мне навстречу.

– По воде?

– Да, прямо по воде. – Парнишка вытер выступивший на лбу пот. – Но я тогда так испугался, что этому даже не удивился. И грести перестал. Сижу болван болваном и дышать не смею. А она все приближается в этом своем платье. И платье такое странное, вроде как живое, шевелится не от ветра, а само по себе. И лицо у нее то молодое-молодое, красивое такое, что аж дух захватывает, а то старое и страшное – ведьмино. Не выдержал я всего этого и заорал что было мочи.

– А она?..

– А она разлетелась. – Мальчишка испуганно выпучил глаза.

– Как разлетелась?

– Ее платье оказалось ненастоящим. Ласточки это были. Много-много ласточек. Они разлетелись от моего крика, и ведьма исчезла.

Ласточки…

Сердце, которое до этого неслось галопом, перестало биться. Выходит, что Айви заблудилась, потерялась на границе миров. Все от нее отвернулись, остались только ласточки…

– Она хотела тебя обидеть? – спросил он, прислушиваясь к пустоте внутри.

– А что же еще? Повезло мне, что я таким голосистым уродился, спугнул дьявольское отродье.

Айви никогда не была отродьем, она просто заблудилась…

– И не я один ее видел. Василь Нефедов и Колян Потехин тоже с ней встретились, когда шли ночью к озеру… – Парень осекся и снова густо покраснел.

– Зачем шли? – спросил Игнат, хотя и сам уже знал ответ. – За купающимися девками подглядывать?

– Меня с ними не было! – Румянец сделался совсем уж бурачным. – Это они сами, по дурости…

– Ясное дело, по дурости. – Игнат покивал успокаивающе. Кто бы его сейчас успокоил… Но так уж вышло, что этот малахольный знает то, что ему жизненно необходимо. Значит, придется терпеть. – Скажи-ка лучше, как тебя зовут.

– Митяй я.

Надо же, тоже Митяй.

– Расскажи мне, Митяй, что твои дружки видели.

Наверное, вид у него был не самый располагающий, грозный вид, потому что парнишка нервно сглотнул, подышал открытым ртом и только потом заговорил:

– Вы только это… не рассказывайте никому, а то за такие дела Василя с Коляном по голове не погладят.

– Не расскажу, – пообещал Игнат. – Что случилось?

– Ну, девки купались. Темно было, они тех девок, считай, и не видели, только плеск слышали и голоса. Уже уходить хотели, а тут одна девка от остальных отделилась и на берег вышла.

– Тоже в черном платье?

– Нет, сначала вроде как в белом, а вот когда прямиком двинулась к тем кустам, где Василь с Коляном отсиживались, то начала меняться, потемнело платье.

– А как они поняли в темноте?

– Луна вышла, вот и стало видно, что не девка это, а ведьма. Только она до них тоже не добралась, разлетелась ласточками. Одна Коляну щеку расцарапала. Это он так сказал, а я думаю, что он морду об кусты ободрал, когда с озера драпал.

– Ее часто видят?

– Ведьму-то? Не знаю. – Митяй пожал плечами. – Может, часто, да только кому охота признаваться, что его баба напугала, пусть даже и ведьма?

Остров был уже совсем близко. Игнат теперь слышал не только голоса, но и тихий шелест волн, облизывающих прибрежные камни.

– А можно спросить? – Митяй застенчиво улыбнулся. – Откуда у вас эти раны?

Про отсутствующий глаз он деликатно промолчал.

– Горел, – сказал Игнат коротко и, не дожидаясь, когда лодка уткнется в берег, спрыгнул в воду, подошел к валуну, на котором обычно ожидала его Айви, положил ладони на его еще не нагретый солнцем бок, глубоко вздохнул. Как же ему ее не хватало! Как хотелось ее увидеть! Любую. Пусть даже призрачную, в платье из ласточек. Он бы не испугался, не побежал. Может, ему бы даже удалось ее обнять, погладить по мягким перьям.

– Вот он какой – Стражевой Камень, – послышался за его спиной голос Митяя. – Вы же не бывали здесь раньше?

– Не бывал, – сказал Игнат, не оборачиваясь, – но дорогу на стройку найду.

Его приняли без лишних разговоров. Народ на острове подобрался хмурый и немногословный. На лицах многих Игнат видел печать каторги, другие и вовсе были похожи на разбойников, так что ни вид, ни молчаливость нового работника никого не удивили. Только один невысокий, юркий, как угорь, и остроглазый татарин по имени Тайбек спросил с хитрой усмешкой:

– Надолго на остров?

– Надолго. – Игнат кивнул.

– Ничего не боишься? – Черные глаза Тайбека сощурились, как от яркого солнца, превратились в узкие щелочки.

– А по мне видно, что боюсь?

– По тебе вообще ничего не видно. – Тайбек поцокал языком. – Ты словно его брат. – Он кивнул на один из ближайших валунов.

Что Игнат мог ответить на такое меткое сравнение? Ничего! И он просто отвернулся от не в меру наблюдательного собеседника.

Больше его никто не трогал, каждый был занят своей работой, помогать товарищу не спешил, но и не мешал. Игнат работал быстро и четко. Хотя разве можно назвать работой перетаскивание камней? Но и Сизифом он себя тоже не чувствовал, потому что видел свою цель, надеялся на искупление.

Обед наступил, когда солнце стояло высоко в зените. Кто-то ударил молотком по пустой железной трубе, и все, кто был на острове, разом отложили инструменты, поспешили с палящего солнцепека в спасительную тень строящегося дома. Игнат сел там же, где стоял, запрокинул лицо к выцветшему небу в надежде увидеть там ласточку, но увидел лишь наползающую от дома тень. Дом оказался громадным и чем-то в самом деле напоминал средневековый замок: темные стены, узкие стрельчатые окна, почти полностью выведенная угловая башня, которую, Игнат был уверен в этом, украсит шпиль. А на неприступных зубчатых стенах поселятся горгульи и прочие крылатые твари. В этой мрачной цитадели не найдется места ласточкам, она станет под стать своему хозяину, самим своим присутствием осквернит покой острова. Уже осквернила. Замок вырос на месте дома Айви, не оставил ничего от прежней жизни. Разве только колодец.

Захотелось пить, вспомнить вкус той особенной воды, такой холодной, что от нее сводило скулы. Рядом с колодцем, прямо на земле, стояло ведро, привязанное к длинной, намотанной на ворот цепи. А у Акима Петровича, помнится, была веревка. Она разматывалась с тихим шуршанием, а не с этим разрывающим барабанные перепонки лязганьем. Игнат склонился над колодцем, посмотрел вниз. Ничего. Не видно ни зги. И не догадаться, что там внизу, на дне колодца, пещера. Знала ли Айви? Видела ли она то же?

Ворот крутился тяжело, с натужным скрипом, цепь все укорачивалась и укорачивалась, пока наконец из недр колодца не показалось полное ведро. Вода была именно такой, какой запомнил ее Игнат, и он, кажется, на мгновение вернулся в прошлое, когда Айви со смехом плескала в него из ковшика, Евдокия хмурилась, а Аким Петрович улыбался в усы.

– Одной водой сыт не будешь, – послышалось за спиной, и воспоминания схлынули, оставляя после себя боль.

Игнат обернулся, пожалуй, чуть более резко, чем следовало, исподлобья посмотрел на Тайбека. Тот улыбался хитрой ухмылкой, щурился от солнца, но в тень к остальным не шел. В руке он держал узелок с обедом.

– Я не голоден. – Игнат аккуратно поставил ведро на прежнее место.

– Это тебе так только кажется. – Не дожидаясь приглашения, Тайбек уселся прямо на землю, прислонился спиной к колодезному боку и похлопал сухой, жилистой ладонью рядом с собой. – Садись, кунак, буду тебя угощать. – И так же, не дожидаясь ни возражений, ни благодарности, развязал узелок и принялся раскладывать на не слишком чистом платке свои нехитрые припасы. – Садись, садись, – сказал, ловко орудуя ножом, хотя еще мгновение назад никакого ножа не было и в помине. А рукоять у ножа не простая – костяная, с затейливой резьбой. Разглядеть бы. Да и к татарину этому приглядеться бы получше. Уж больно он добр к чужаку.

А есть вдруг и в самом деле захотелось очень сильно, и рот наполнился слюной от запаха вяленого мяса, который нарезал Тайбек. Никитична, новая Игнатова хозяйка, по всему видать, была женщиной доброй, но его, Игната, побаивалась, к столу не приглашала, а сам он готовить так и не научился, вот и остался не только без обеда, но и без завтрака.

– Ешь. – Тайбек протянул ему краюху хлеба с изрядным куском мяса. – Чтобы хорошо работать, надо хорошо кушать, – сказал и сам впился крепкими желтыми зубами в мясо.

Он ел с таким удовольствием, причмокивая и закатывая глаза к небу, словно не было в его жизни занятия сладостнее, а на Игната больше не смотрел, не смущал. А мясо пахло упоительно, и хлеб был мягким, с хрустящей корочкой. Игнат и сам не заметил, как съел все, до последней крошки.

– Спасибо. – Он вытер пальцы о траву.

– Не гони коня кнутом, а гони овсом. Так мой отец говорил. – Тайбек свои пальцы не вытер, а облизал со всей тщательностью, платок же аккуратно сложил и сунул за пазуху. А нож с костяной рукоятью снова сам собою куда-то исчез.

– Тебя как зовут, кунак?

В кунаки Тайбек его зря записал, новые друзья ему не нужны, ему бы старых сберечь. Но ответить все равно нужно, коль уж хлеб с человеком преломил.

– Игнат Вишняков, – сказал и после секундной заминки протянул татарину руку.

Рукопожатие у того оказалось неожиданно сильное, несмотря на кажущуюся щуплость. И взгляд черных глаз задержался на браслете.

– Ожоги? – спросил он и покивал понимающе. Значит, не браслет его заинтересовал. Это хорошо. Хоть и говорил Аким Петрович, что браслет из полозовой крови не всякий может разглядеть, а привлекать внимание все равно не хотелось.

– Ожоги, – кивнул Игнат и одернул рукав рубахи. Просто так, на всякий случай.

– Вижу, совсем свежие еще. – Татарин продолжал ощупывать его взглядом, и взгляд этот Игнату очень не нравился. Съеденное мясо встало вдруг поперек горла.

А Тайбек к тому времени уже отвернулся, потянулся к ведру с водой. Пил он с тем же удовольствием, с каким до этого ел, а напившись, похлопал себя по тощему животу.

– Хорошо, – сказал, щурясь на яркое солнце. – Я темноту не люблю. Я люблю, когда ярко и жарко, а эти глупые люди, – он кивнул в сторону рабочих, – все в тени прячутся, холода ищут. Ты в Чернокаменске остановился? – спросил вдруг безо всякого перехода. – Вижу, ты не из местных.

– Да и вы сами, как я погляжу.

– Из-под Казани я. Скажешь, далеко старый Тайбек забрался, а я тебе отвечу, что дороги люблю, людей новых встречать люблю, их истории слушать.

– У меня нет историй.

– Не скажи, Игнат. – Тайбек поцокал языком. – Истории есть у всякого человека, вот только интересны они не для всех. А еще места бывают интересными. – Он покачал бритой наголо головой, осмотрелся. – Я такие места тоже люблю. Вот услышал, что в Чернокаменске стройку затевают удивительную, дай, думаю, посмотрю своими глазами. Ну, и деньжат подзаработаю, если получится. Хозяин хорошо платит, – он глянул искоса, – да только людишки с острова бегут.

– Я не побегу.

– По тебе и видно. Вот был у меня ишак. Упрется, бывало, копытами и ни вперед, ни назад. Такой упрямый, бей его, не бей… Вот некоторые люди мне того ишака напоминают: вцепятся во что-то и ни туда ни сюда. Глупые…

– И что с тем ишаком стало? – спросил Игнат с усмешкой.

– Прирезал я его, как замучился всякий раз палкой охаживать. – Тайбек потер ладонь о ладонь, по-свойски подмигнул, а потом добавил, понизив голос: – Вот и жизнь похожа на татарина с палкой – когда у нее терпение заканчивается, она берется за нож. И ишак понимает, что ничего бы с ним дурного не случилось, если бы он не артачился, а чуть-чуть уступил. Или не понимает. Ишак же – скотина безмозглая. Вот жеребец – совсем другое дело! Люблю лошадей. – Тайбек закатил глаза к небу, показывая, как сильно он любит лошадей.

А Игнату очень не понравился весь этот разговор, особенно та его часть, в которой палка превратилась в нож…

– За работу, песьи дети! – Зычный бас отвлек его и от невеселых мыслей, и от Тайбека.

Игнат встал с земли, татарин проворно поднялся следом, сказал, стряхивая со штанов пыль:

– Ай, не успел дорассказать. У меня еще есть поучительная история про демона Аждарху, что веками жил на дне озера, пока люди не решились его потревожить. – Черные глаза его сверкнули остро и хитро, словно доверил он Игнату что-то очень ценное.