Текст книги "Светочи Тьмы"

Значит, и в самом деле читает мысли. Нежить, что с нее взять…

«Заботу о больных детках молодая графиня проявляла немалую, но вот беда: после очередного ее визита, заболевшему ребенку становилось все хуже и хуже. И месяца не проходило, как несчастный умирал. А графиня снова созывала детвору для игры в прятки. Здесь, Август Адамович, если позволите, мне хотелось бы поделиться с вами некоторыми своими рассуждениями. Не кажется ли вам, что графиня была носительницей некой заразной и смертельно опасной болезни, которую детский организм был не в состоянии побороть? Современная наука не отрицает подобный феномен. Оттого и эта череда странных смертей, которые местный люд за неимением разумного объяснения называл ничем иным, как проклятьем».

Август задумался. Та Агния Горисветова, которую он знал, виделась ему безнадежно больной. Но во взгляде ее черных глаз не было той усталости от жизни, которая выдает всякого, кто помечен черным крылом смерти. Он оторвал взгляд от письма, посмотрел на албасты.

– Что, старик? – спросила она с горькой усмешкой. – О чем задумался?

– Ты всегда была такой? – спросил он.

– Какой – такой? – Кажется, ему удалось ее удивить. От удивления она снова превратилась в юную девчонку. Почти человеческую, почти живую.

– Эти твои две ипостаси. – Август указал на нее пальцем. – То красна девица, то старуха. Так всегда было?

– Нет, – она покачала головой.

– А когда началось?

– Странные вопросы ты задаешь, старик. Я так давно не-живу, что уже и не припомню.

– А как тебе проще? – Ему хотелось докопаться до самой сути. Что-то свербело в мозгу, какая-то еще не сформировавшаяся до конца мысль. – Старухой или молодухой?

Пришло ее время задуматься. Пока думала, состарилась прямо у Августа на глазах. Не перекинулась в ведьму в мгновение ока, как раньше, а старела, словно бы жизнь вокруг нее ускорилась в сотни, если не тысячи раз.

– Старухой, – просипела албасты.

– Скажи, почему так? – не сдавался он. – Чего тебе не хватает, чтобы оставаться молодой и красивой?

– Плоти, – сказала албасты и осклабилась. В темноте сверкнули острые зубы, волосы снова заплелись в косы, а косы тут же превратились в змей. – Человеческой плоти мне не хватает, старик! – Одна из змей обвилась вокруг ноги Августа. – Поэтому берегись, не дразни меня глупыми вопросами.

На змею он не обратил никакого внимания, просто легонько дернул враз онемевшей ногой.

– Я не дразню, я пытаюсь уразуметь. Плоть – это ведь энергия. Не будет энергии, не будет жизни.

– Я не живу, – отозвалась албасты, а змея оставила ногу Августа в покое.

– Но ты есть, и ты сама только что подтвердила, что для сохранения твоего более приятного обличья тебе нужно… – Он сглотнул колючий ком.

– Мне нужно охотиться. – Албасты снова усмехнулась.

– Ей тоже! – Август вскочил с лавки, в возбуждении закружил по комнате, натыкаясь на мебель. – Она их тоже ест! Не так, как ты…

– Она их выпивает. – Албасты возникла прямо перед ним, прекратила его сумасшедший бег по кругу. Август отшатнулся и едва не упал. Упал бы непременно, если бы косы-змеи не обхватили его за талию, не давая рухнуть навзничь. – Я не знаю, какого рода ее проклятье. – Албасты говорила задумчиво. – Она не такая, как я.

– Не мертвая? – уточнил Август. Этот момент казался ему очень важным.

– Она живая. – Албасты кивнула. – Я думаю, живет она уже очень много лет.

– Этого не может быть. – Он помотал головой. – Это противоречит…

– Чему? – не дала она ему договорить. – Чему противоречит моя не-жизнь?

Он не нашелся, что ответить, просто молча попятился, опустился обратно на лавку, взял со стола письмо.

– Она красивая? – спросила албасты, и в голосе ее Августу вдруг почудилась самая обыкновенная бабья зависть.

– Очень, – ответил он честно и тут же добавил: – Не такая красивая, как ты, но все же.

Албасты, теперь снова прекрасная дева, кивнула. Это не был победный жест, это было всего лишь признание очевидного.

– Значит, ей нужно много, – сказала она.

– Много чего?

– Много еды.

– Детей?

– Если она питается детьми.

– И как долго это продолжается? – Августу не верилось, что он всерьез обсуждает с албасты всю эту дичь. – Как долго она их… ест?

Ответом ему стала тишина. Албасты исчезла. Август вздохнул, потер глаза и принялся читать дальше.

«Слухи поползли после смерти третьего ребенка. А после того, как от неведомой хвори умер шестой, деревенские бабы наотрез отказались отпускать своих детей в усадьбу. Да и сама усадьба начала приходить в упадок. Граф Горисветов по-прежнему обожал свою ненаглядную Агнию, но потерял всякий интерес и к домашним делам, и к ведению бизнеса. Он днями просиживал в своем кабинете, не подпуская к себе никого, кроме супруги. Начал дичиться не только слуг, но и деловых партнеров. Дошло до того, что все дела перешли в руки Агнии. К тому времени Дмитрий Венедиктович совершенно сдал, из еще не старого, крепкого мужчины превратился в больную развалину. И в этой странной метаморфозе обитатели Горисветово тоже узрели дурной знак. К слову сказать, слуг в усадьбе оставалось все меньше и меньше. Так что умирал граф Горисветов почти в одиночестве. У его смертного одра была лишь юная супруга да верный глухонемой камердинер. Может быть оттого смерть эта осталась почти незамеченной.

К тому времени, как тело графа предали земле, Агния Горисветова уже держала все бразды правления усадьбой и бизнесом в своих маленьких, но хватких руках. Один из бывших деловых партнеров графа во время частной беседы за рюмочкой коньяку убеждал меня, что Агния Витольдовна святая женщина, беззаветно любящая своего супруга и искренне переживающая его уход. В качестве доказательства он приводил внезапный и тяжелый недуг, сваливший молодую вдову почти сразу после смерти графа. Агния слегла на несколько месяцев, а когда снова появилась в обществе, вид имела самый что ни на есть ужасный. Постарела и подурнела. Все эти метаморфозы списали на болезнь и душевные страдания, связанные с утратой опоры в жизни. За ее спиной шептались и злословили. Светское общество не любит и не прощает выскочек, особенно, когда выскочка теряет былую привлекательность. Наверное, Агния Витольдовна уловила эти незримые флюиды, потому что почти на целый год исчезла из светских хроник.

Ее затворничество прервалось так же внезапно, как и началось. Она появилась на балу, который традиционно устраивал пермский губернатор, и своим появлением произвела настоящий фурор. Говорят, на том балу графиня Агния Горисветова красотой, умом и изяществом затмила всех присутствовавших дам. Говорят, на том балу сразу несколько офицеров решили стреляться из-за прекрасной вдовы. И даже у самого губернатора случилось некоторое недопонимание с супругой. А еще говорят, что на том балу сама Агния заключила несколько весьма выгодных сделок и привлекла немалое внимание к своей новой затее.

Затея была благотворительного характера – создание приюта для одаренных сироток, коих Агния Витольдовна уже начала собирать по всей стране. Как ни странно, на ее страстный призыв помочь юным гениям откликнулись многие весьма влиятельные господа. Жилые комнаты и учебные классы в Горисветово обустроили в максимально короткие сроки. По всему видать, на это обустройство и ушла часть вырученных денег. Еще одна часть ушла на торжественное открытие приюта с благотворительным ужином и освещением этого знаменательного события в прессе. Можно было бы предположить, что затею графини ждет великое будущее. При ее уме, обаянии и деловой хватке «доить» щедрых жертвователей и радетелей за будущее России можно было годами, но сразу же после открытия приюта графиня Горисветова снова ушла в тень.

Что же касается вашего вопроса по поводу ее здоровья, спешу сообщить, что графиня Горисветова пребывает в здравии, к врачам за последние полгода не обращалась ни разу. Те же, кому довелось видеть ее лично, в один голос твердят, что она дьявольски красива».

Дьявольски красива… Какое точное определение подобрал Свирид Петрович! Но Августа заинтересовало не это, а заверение сыщика в абсолютном здравии Агнии. С чего бы случиться такому удивительному исцелению?! Не с того ли, что прекрасная вдова снова начала хорошо питаться? К горлу подкатил колючий ком, Августа замутило.

Вот и складывается головоломка. Для такой, как она, сиротский приют – это прекраснейшая возможность отдаваться собственным порокам и… кормиться.

Август напряг память. Все гениальные детишки, которых он видел в Горисветово, вид имели бледный и малахольный. Тогда он не обратил особого внимания на эту малахольность, но сейчас начинал понимать, что на самом деле происходило в усадьбе. После кончины графа Агния потеряла не только опору, но и возможность потакать собственным порокам. Детей в усадьбе не осталось, а взрослыми, надо думать, питаться не получалось. Или получалось, но не так хорошо. Август вспомнил холод, что веял от Агнии, и собственное инстинктивное желание от нее отстраниться. Возможно, общение с албасты сделало его чуть более чувствительным, чем обычные люди, но и обычные люди, наверняка, тоже чувствовали темные флюиды, исходящие от графини Горисветовой. Чувствовали и старались держаться на расстоянии. А дети… А детям, бедным сироткам, просто некуда было деваться!

Опять же, нужно признать, что Агния обладала притягательным обаянием хищного зверя. Собственно, она и была своего рода хищницей, только очень умной и изощренной. Вот откуда эта затея с приютом. Детей много, все сироты, никто искать и убиваться не станет. Вот так все удачно!

Август рассуждал, а лоб его покрывался холодным потом. Он оставил Леонида в лапах чудовища, отвернулся, когда мальчишка буквально молил о помощи. Да что там отвернулся! Ему было проще умереть, чем сделать что-то хорошее другому человеку. Права албасты. Нежить не только читает его мысли, но и видит его насквозь.

Август снова вскочил на ноги, снова закружил по комнате. Ему было нужно подумать, разложить все по полочкам, разобраться в том, что происходит. Одно он знал наверняка: важную роль в происходящем играет Свечная башня. Он сам вложил в руки Агнии смертельно опасный инструмент, пусть до сих пор и не понял, как этот инструмент работает.

Он вернулся к столу, взял в руки недочитанное письмо.

«Касаемо еще одного вашего поручения, Август Адамович, хочу сообщить, что я связался со своим приятелем, сделавшим какую-никакую карьеру по дипломатической части. В Дюссельдорфской академии художеств нет ученика с указанными вами именем и фамилией. Мой приятель в этом абсолютно уверен, и у меня нет оснований ему не доверять. Куда бы ни отправился означенный юноша, в Дюссельдорф он так и не прибыл. Я продолжу свои изыскания и как только обнаружу что-то по-настоящему важное, непременно вам сообщу. Искренне ваш, С.П. Самохин».

Август уже и думать забыл, что просил Свирида Петровича разузнать, как сложилась судьба воспитанников, которые, по словам Леонида, покинули стены приюта после инициации. А вот Свирид Петрович ничего не забывал и выяснил то, о чем Август уже и сам начал догадываться. Воспитанники Агнии Горисветовой не покидали пределы усадьбы, они просто исчезали, словно их никогда не существовало. Они исчезали, и никому не было до этого дела. Наивного Леонида можно было накормить байками про светлое будущее и исполнение заветной мечты, но Август уже давно перестал считать себя наивным.

Порывшись в ящиках рабочего стола, он вытащил бумагу и письменные приборы. Пришло наконец время написать Леониду!

* * *

Август был взволнован до такой степени, что не пил до тех пор, пока на маяке не появился мальчишка-посыльный. Он сунул мальчишке конверт и мелочь, потребовал, чтобы тот без промедления отправлялся на почту. Мальчишка, привыкший к его чудачествам и обрадованный щедрым вознаграждением, тут же прыгнул обратно в лодку и погреб к берегу с таким усердием, словно за ним гналась албасты. А Август откупорил привезенную бутыль с самогоном и принялся ждать.

Ответ не пришел ни через несколько дней, ни через неделю. Расстояние до Горисветово по здешним меркам было небольшое, погода стояла чудесная, дорога была в хорошем состоянии. Это зимой расстояние в несколько миль может стать непреодолимым препятствием, но не в самый разгар лета! Тревога Августа с каждым днем делалась все сильнее и сильнее. Наконец он решился!

Ему не привыкать появляться незваным гостем. Ему нет дела до общественного мнения и прочих условностей. Сказать по правде, этот визит он должен был нанести гораздо раньше. Причиной всему его бездушие, почти такое же, как у албасты. Он бросил мальчишку в беде в логове голодного зверя, уговаривая себя, что поступает правильно. Уговоры закончились, пришло время действовать.

Соблазн напиться во время пути был велик, но Август давно научился управляться с собственными демонами, поэтому к тому моменту, как экипаж въехал в ворота Горисветовской усадьбы, он был трезв, как стекло. Трезв, встревожен и зол. В больше мере на себя самого.

Кажется, его приезд остался незамеченным. Август расплатился с извозчиком и, сунув под мышку потрепанный дорожный саквояж, пошагал по подъездной дорожке. С его предыдущего визита прошло чуть меньше года, но взгляд то и дело подмечал случившиеся в усадьбе перемены. Надо сказать, перемены эти были не к лучшему. Чувствовалось какое-то общее уныние и запустение. Начать с того, что никто не охранял ворота. Они даже не были закрыты. Тяжелые створки раскачивал туда-сюда ветер, и несмазанные петли пронзительно скрипели. Парк тоже выглядел заброшенным. Кусты давно не стрижены, трава не кошена, на некогда роскошных клумбах буйствовали сорняки.

Август прошел мимо фонтана, который прошлым летом работал вполне исправно, а нынче белая мраморная чаша покрылась паутиной трещин, а на дне ее лежали прошлогодние листья. Но больше всего его смущала тишина. В месте, где живут дети – много детей! – не должно быть такой гнетущей, такой напряженной тишины.

Он уже начал подумывать, что усадьба необитаема, когда в одном из окон первого этажа увидел худенький, очевидно детский силуэт. Кто-то следил за ним, слегка отодвинув в сторону занавеску.

Здесь, вблизи дома, присутствие людей сделалось чуть более заметным. На скамейке у оранжереи лежала кем-то забытая книга. Листы ее пожелтели и сморщились, из чего Август сделал вывод, что книга лежит так уже довольно давно. Через раскрытую дверь оранжереи были видны оставленные на дорожке садовые инструменты: воткнутая в землю лопата, грабли и ржавая лейка. Растения в оранжерее были почти такими же неухоженными, как и снаружи, но инструменты давали надежду на то, что оранжереей кто-то занимается. Тут же поблизости стоял мольберт. Его деревянные ножки утопали в густой траве. Август подошел к мольберту, посмотрел на то, что воодушевило невидимого художника. Взгляд уперся в глухую стену конюшни. Из конюшни тоже не доносилось ни привычных звуков, ни привычных запахов. Очевидно, это здание пустовало.

Август в раздумьях постоял перед мольбертом, зачем-то заглянул в оранжерею, проверил, есть ли вода в лейке. Вода была на самом донышке, мутная и тронутая зеленцой. На некогда белой дорожке тоже виднелся зеленый налет то ли плесени, то ли мха. Пахло сыростью и запустением. Словно бы он зашел не в оранжерею, а в склеп.

От возникшей вдруг ассоциации Августа прошиб холодный пот. Из оранжереи он почти выбежал. И тут же нос к носу столкнулся с Тихоном. Старик мазнул по нему равнодушным, лишенным узнавания взглядом и прошел мимо. Двигался он мелкими шажками, смешно и неуклюже размахивая длинными руками. Август хотел было его окликнуть, но тут же вспомнил, что старик глухой. Значит, придется являться пред ясные очи Агнии без доклада, по-простому.

Агнию он нашел там, где и рассчитывал найти – в кабинете. Она сидела за огромным письменным столом, углубившись в чтение каких-то бумаг. Кабинет казался единственной по-настоящему жилой комнатой в этом полном уныния доме. Август заприметил даже букет каких-то неведомых цветов в хрустальной вазе. От цветов шел тяжелый горьковато-ладанный аромат, от которого у Августа тут же разболелась голова.

Сама же Агния была чудо как хороша! Прав был Свирид Петрович, когда заверял Августа в ее исключительном здравии. От недавней болезни не осталось и следа. Нет, пожалуй, о ней напоминала бледность. Но бледность эту запросто можно было списать на дань моде. И лихорадочный румянец мог быть вовсе не лихорадочным, а наведенным искусственно. И губы, слишком яркие, слишком сочные, на общем бледном фоне казались алыми, словно бы перепачканными в ягодном соке. Или крови…

Август отшатнулся в тот самый момент, как Агния подняла на него взгляд. Вот что не изменилось – ее глаза! Черные, как уголья, равнодушные. Если бы у албасты была сестра, Август бы поклялся, что это Агния. Дело за малым – за сплетающимися в живые косы волосами и саблезубой улыбке.

– Мастер Берг! – Агния улыбнулась. Зубы у нее оказались самые обычные – мелкие и белые. И уложенные в небрежную домашнюю прическу темные волосы не стремились ни к каким пугающим метаморфозам. – Я не слышала, как вы вошли! Чем обязана?

Она продолжала улыбаться Августу, но взгляд ее оставался настороженно-холодным.

– Да вот… – Он решил, что не станет стоять на пороге, как ничтожный проситель, поэтому вошел в кабинет и, не дожидаясь приглашения, уселся на неудобный стул с высокой резной спинкой. – Захотелось проведать своего протеже.

– Которого из них? – Черные глаза Агнии сузились, превратились в щели. Губы искривила недобрая улыбка. – Мне думалось, что все здешние дети – мои, а не ваши протеже, мастер Берг.

– Один все ж таки мой. – Август покачал головой. – Я говорю про Леонида. Леонида Ступина. Во время работы над башней мы сблизились с этим юношей.

– Сблизились настолько, что вы решили проведать его лишь спустя год?

– Мы вели переписку.

Это было вранье, но вряд ли Агния знает абсолютно все о жизни своих воспитанников.

– Если вы вели переписку, мастер Берг, то должны были знать, что Леонид покинул стены приюта. – Она смотрела на него одновременно снисходительно и насторожено.

– Когда? – Сердце екнуло и болезненно сжалось.

– Недавно, меньше месяца назад. Леонид отправился в Санкт-Петербург. Он мечтал и дальше учиться архитектуре, совершенствовать знания, полученные от вас. – В голосе Агнии звучала неприкрытая насмешка. – Вы не знали?

– Я знал, что Леонид собирается поступать в Институт гражданских инженеров. – Август кивнул. – Но, помимо этого, я знаю, что он не уехал бы из Горисветово, не попрощавшись со мной.

– А как он должен был с вами прощаться? – Агния больше не улыбалась, взгляд ее сделался цепким и злым. – Разве вы ответили хоть на одно из его писем? Разве подбодрили его, если не делом, то хотя бы добрым словом?

Она все знала. Знала, что мальчик ему писал. Знала, что письма его так и остались без ответа. Узнать это она могла лишь от самого Леонида. Значило ли это, что к ней Леонид был ближе, чем к нему? Август задумался. Это могло значить все что угодно. В конце концов, мальчик мог обидеться и потерять надежду. А к кому бежит обиженный ребенок? К матери! Или к той, кого хочет считать своей матерью. Тон последнего письма очень ясно об этом говорил. Не найдя понимания у учителя, Леонид попытался найти утешение у той, к которой испытывал искреннюю признательность.

– Каюсь, Агния Витольдовна! – Он опустил голову, потер глаза жестом смертельно уставшего человека. – Я виноват перед этим юношей.

– В чем же, Август Адамович? – Она подалась вперед. Сейчас лицо ее выражало искреннее удивление.

– Что вы знаете о пороках? – спросил он едва слышно.

О пороках эта женщина знала куда больше, чем он сам, но вопрос ее заинтриговал. Вопрос или его раскаяние? Август уже достаточно пожил на этом свете, чтобы понимать, что с ничтожного, маленького человечка спрос куда меньший, чем с человека сильного и решительного. На людские пороки и слабости общество привыкло смотреть сквозь пальцы. Так уж повелось.

– О каких пороках вы ведете речь?

– О своих. Исключительно о своих собственных. – Он горестно вздохнул. – Я ничтожный пьянчужка, Агния Витольдовна. Глупо отрицать очевидное. У меня есть единственный верный друг. Это зеленый змий.

Ах, знала бы она, какие на самом деле у него водятся знакомцы! Но сейчас не об том нужно думать. Сейчас нужно сделать все возможное, чтобы она поверила в его никчемность, чтобы успокоилась и перестала видеть в нем врага.

– Все мы не без греха. – Агния кивнула, как ему показалось, одобрительно, поправила прическу, приготовилась слушать дальше.

– Я не дал себе труда прочесть эти письма. – Август снова вздохнул, сцепил пальцы на животе, нервно задергал ногой. – Хуже того, я растапливал ими печь.

Агния заинтересованно приподняла бровь.

– Я прочел лишь самое последнее письмо, то самое, в котором Леонид сообщал мне о своем намерении отправиться в Санкт-Петербург.

– Почему прочли?

– Кончился самогон, – сказал Август просто. – Самогон кончился, а мозг прояснился в достаточной мере для того, чтобы я прочел письмо перед тем, как бросить его в огонь.

– И что вы почувствовали, мастер Берг?

– Стыд. – Он почти и не соврал. Стыд было одним из множества чувств, что вызвало в нем послание Леонида. – Стыд, а еще острое желание попрощаться с мальчиком, исправить хоть что-нибудь. И вот я здесь.

– Вы опоздали. – Агния встала из-за стола, выбрала из букета огненно-алый цветок, понюхала, потом воткнула себе в волосы. – Я сделала для него то, что не сделали вы. Поверьте, Август Адамович, Леонид счастлив. Он получил то, к чему стремился.

– Но я, я несчастен! – сказал Август порывисто. – Агния Витольдовна, Христом богом молю, дайте мне возможность исправить свою ошибку!

– Каким образом? – спросила она, оборачиваясь через плечо. Во взгляде ее черных глаз Августу примерещились языки пламени.

– Я не прошу многого, дайте мне его адрес. Я напишу ему письмо. Покаюсь, попрошу прощения.

– И станете дальше гробить свою жизнь? – Она усмехнулась. – Я же вижу вас насквозь, мастер Берг! Все порывы вашей ничтожной душонки!

Август напрягся, сжал кулаки, сдерживая и скрывая нервную дрожь в пальцах. Эта женщина и в самом деле способна на многое. Раскусить его безыскусную хитрость она сможет запросто.

– Вы никчемный, никому не нужный человечек, – продолжала Агния. – Вы не нужны даже самому себе. Так зачем вам мальчик? Что вы можете ему предложить, кроме этого своего внезапного раскаяния?

– Деньги, – сказал он и украдкой вытер выступившую на лбу испарину. – Для учебы и жизни в столице нужны средства. У меня они есть.

– У меня тоже. – Агния раздраженно повела плечом. – Можете мне поверить, Леонид больше никогда не будет нуждаться. А теперь прошу меня оставить. – Она выразительно посмотрела на лежащие на столе документы. – У меня очень много дел.

– Быть может, кому-то из ваших воспитанников нужен наставник? – предпринял он последнюю попытку.

– Нет, – ответила она резко. – Среди моих воспитанников больше нет тех, кто нуждался бы в ваших наставлениях, мастер Берг. Поймите меня правильно. – Ее голос немного смягчился. – Я несу ответственность за этих детей и не могу позволить, чтобы их образованием занимался такой человек.

– Понимаю… – Август встал со стула, суетливо одернул измятый сюртук. – Прошу меня простить. Разрешите откланяться?

Она ничего не ответила, повернулась к нему спиной, потому и не заметила холодную решимость в его взгляде.

* * *

Август медленно брел по дорожке, всем своим видом изображая подавленность. Это было легко, потому что ум его был достаточно ясен, чтобы понять, что с Леонидом случилась беда. Его ум был достаточно ясен даже для того, чтобы принять и вину за случившееся, и боль. Августу было больно. Чувство вины тяжким грузом легло на его плечи, пришибая к земле, не позволяя дышать полной грудью. Но было еще одно чувство – та самая решимость, что родилась в кабинете Агнии. Он во что бы то ни стало доберется до сути! Он разберется с тем, что творится в этом насквозь пропитанном тьмой месте. Ему всего лишь нужно дождаться этой самой тьмы.

Август поравнялся с теми окнами, за которыми были комнаты воспитанников. За ним больше никто не следил. Может быть, только Агния из своего роскошного кабинета, но оборачиваться он не стал. Он медленно брел и прислушивался, пытаясь вычленить из окружающей тишины хоть какие-то звуки. Ничего не вышло. Усадьба казалась вымершей. Сказать по правде, она уже была почти мертвой. Август чувствовал это шкурой. Знакомство с албасты еще и не такому научит…

Выйдя из ворот, он какое-то время шел по широкой подъездной аллее, дошел почти до самого ее начала, а потом нырнул в густые заросли одичавшего орешника. Оказавшись в прохладной сени деревьев, он уперся ладонями в колени, восстанавливая сбившееся дыхание. Потом еще долго беззвучно плакал, прижавшись спиной к стволу старой липы, выгоняя из себя боль. Августу казалось, что если боль уйдет, то в душе останется больше места для расчетливой ярости. Наверное, так оно и было, потому что, когда кончились слезы, он не почувствовал облегчения, но почувствовал злую решимость.

Весь остаток дня он провел на берегу небольшой речушки, протекающей по дну оврага. Здесь тоже было тихо, но тишина эта была иного рода – успокаивающая, а не тревожная. Подумалось вдруг, что албасты понравилось бы это место. Это были странные мысли, словно бы он выбирал летнюю дачу для доброго друга. Но албасты никогда не была и никогда не станет ему другом. Она была его сокамерницей. Вот так Августу виделось их странное общение.

Обратно к усадьбе он вернулся, когда сгустившиеся на дне оврага сумерки сизой волной выплеснулись сначала в лес, а потом и в парк. Он крался, прячась в этих сумерках, просчитывая каждый шаг и каждое действие.

План был простой. За неимением четких задач, Август решил наблюдать за домом и башней столько, сколько потребуется. Ему хотелось собственным глазами увидеть загорающийся над Горисветово светоч, найти источник этого сияния. Он понимал, что, возможно, придется ждать не один и не два дня, но жизнь его нынче была такой серой и никчемной, что течение времени для него ровным счетом ничего не значило.

Ночь упала на усадьбу тяжелым и плотным пологом, в прорехах которого ярко светили звезды. Август занял позицию, с которой одинаково хорошо просматривался как дом, так и башня. Разумеется, для начала он попытался проникнуть в башню, но у него ничего не вышло. На двери висел тяжелый замок. Август обошел башню по периметру, вспоминая все архитектурные особенности и все скрытые возможности. Возможность была только одна. Если использовать вот этот выступающий из стены камень, как ступеньку, можно заглянуть вон в то похожее на узкую бойницу окошко.

Август заглянул. Получилось не с первой попытки. Мешал живот и неуемная дрожь в руках. Наконец он приноровился, научился сносно балансировать на узком выступе. Этого скромного навыка хватило на то, чтобы заглянуть внутрь башни.

Очень долго Август не мог разглядеть ровным счетом ничего. Глазам пришлось привыкать к еще большей темноте, чем та, что царила снаружи. Наконец он начал различать силуэты. Отчасти, причиной этому были хранящиеся в его голове знания о внутреннем устройстве башни. Август знал, куда смотреть, и понимал, что может там увидеть. Но большая ванна на грифоньих лапах все равно стала для него неожиданным открытием. Ванна, как и описывал ее в своем послании Леонид, стояла на высоком постаменте в самом центре помещения. Казалось, не может быть ничего более чуждого и более несуразного, чем эта конструкция, но вызывала она не недоумение и не усмешку, а леденящий душу холод. Точно такой же мертвенный холод исходил от Агнии. Точно таким же холодом пропиталась вся усадьба.

Август соскользнул с уступа, в кровь раздирая ладони. Прижался спиной к каменной кладке. Он знал, что камень долго хранит полученное днем тепло, но стена Свечной башни была пугающе холодной. Август оттолкнулся от нее, как от чего-то живого и смертельно опасного, задрал голову, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в черном небе. Не увидел ровным счетом ничего, кроме острого серпа луны, зато услышал…

Это были детские голоса. Не веселые и звонкие, а тихие, едва различимые. Голоса приближались, и Август поспешно отступил за ствол старой липы. Он стоял, затаив дыхание, и всматривался в темноту. Какое-то время ничего не было видно, а потом он увидел движущиеся огоньки. Понадобилось время, чтобы понять, что на самом деле огоньки – это свечки, которые несли в руках дети. Он насчитал семерых. Трех мальчиков и четырех девочек. Впереди процессии шла Агния. На ее плечи был накинут темный плащ, почти полностью скрывающий ее фигуру. У нее единственной в руках не было свечи. Она шла, иногда оборачиваясь на детей, и улыбалась. По крайней мере, со своего наблюдательного пункта Августу так казалось.

Они остановились у башни. Дети выстроились вокруг Агнии, осторожно поставили свечки на землю. Налетевший вдруг ветерок, качнул пламя, но ни одна из свечей не погасла. Агния снова улыбнулась. Теперь Август был абсолютно уверен, что это улыбка! Дети сделали шаг назад. Агния закрыла лицо руками, и в этот самый момент дети бросились врассыпную. Одинокая фигура в плаще какое-то время оставалась неподвижной, а потом резко обернулась и уставилась прямо на Августа. Ему так показалось. Видеть его Агния никак не могла, но страх заставил его отпрянуть и глупо, по-бабьи, зажать рот ладонью.

– …Кто не спрятался, я не виновата… – донес ветер обрывки слов.

Прятки! Вот что это было! Агния играла с детьми в прятки. Ночь не была для нее помехой, наоборот, ночь делала игру еще увлекательнее!

Август затаил дыхание, когда закутанная в плащ фигура медленно проплыла мимо него. В ноздри шибанул уже знакомый запах полыни и ладана. А еще, кажется, свечного воска. Август прижался затылком к стволу дерева, мысленно досчитал до десяти и, крадучись, двинулся вслед за Агнией.

Что заставило его обернуться, Август и сам не знал. Словно бы кто-то потянул его за сюртук, вынуждая сначала остановиться, а потом посмотреть на башню.

В огненном круге из свечей стояла девочка. Август готов был поклясться, что ее не было среди детей. Никто не играет в прятки босиком и в ночной сорочке…

Девочка тряхнула головой и свечи – все разом! – погасли. Словно бы их задуло налетевшим порывом ветра. Распущенные волосы девочки взметнулись вверх над головой, обнажая узкие плечи и худенькую шею. Вот только ветра не было. На дереве, под которым притаился Август, не шелохнулся ни один листочек.

Девочка медленно обернулась, помахала Августу рукой и, поддернув ночную сорочку, вышла из круга, очерченного погасшими свечами. Она шла к Августу, а у него не было сил даже шелохнуться. Он стоял, глядя на приближающуюся фигурку, и все отчетливее понимал, что девочка мертва. Или вернее сказать – не жива? От нее исходило едва различимое сизое свечение, а лицо было неестественно бледным, куда бледнее, чем у Агнии. И глаза… ее глаза тоже были неживыми. Таких глаз не может быть ни у ребенка, ни у любого другого живого существа. Таких глаз и такого взгляда. Несмотря на то, что Август все еще прятался в темноте, девочка знала, где он. А быть может, не знала, а видела. Она шла к нему неспешным, танцующим шагом и улыбалась, как старому знакомцу.