Текст книги "Любовные тайны французских королей от Генриха IV до Карла X"

Еще Генрих был жив, но Диану де Пуатье к нему не допускали по приказу королевы. Екатерина прислала ей подробный список того, что требовала вернуть, как «принадлежащее короне» – украшения, подаренные королем, сервизы и золотые кубки. Когда Генрих умер (но не раньше), Диана прислала королеве все согласно списку, «приложив» еще и свой замок Шенонсо с прилегающими землями. Этот замок в свою очередь ее умолили принять в год восшествия на престол Генриха II, дабы она простила эпиграммы, написанные на нее в 1537 г. в угоду герцогине д’Этамп. Снова благородный жест. Но в этот раз и Екатерина решила быть благородной и не отступать от роли любящей жены и поэтому в присутствии свидетелей заявила:

– Я не могу позабыть (вот это правда! – Прим. авт.), что она была отрадой моего дорогого Генриха, мне стыдно принимать от нее что-нибудь даром, я дам ей взамен другое поместье и предлагаю ей Шомон-Сюр-Луар.

Обмен состоялся. Диана уехала в свои владения, которые не покидала до самой смерти. В последние годы жизни она основала несколько приютов и больниц, которые содержала на собственные средства. Екатерина ее не преследовала: она была политиком и понимала, что Пуатье более не опасна, а поддаваться же в политике эмоциям – непозволительная роскошь.

Диана де Пуатье скончалась 22 апреля 1566 г. Оставшиеся с ней друзья уверяли, что даже смерть не смогла лишить ее красоты, а аббат де Брантом, узнав о ее кончине, воскликнул: «Какая жалость, что земля поглощает столь прекрасные тела!»

Глава I
Генрих IV и его женщины

Его величество Король

Родоначальником династии, как уже говорилось выше, стал Генрих IV (13.XII.1553—14.V.1610) – первый французский король из династии Бурбонов (с 1594).

По отцовской линии Генрих приходился потомком Людовику IX Святому. Постоянными играми и упражнениями на воздухе он с детства закалил свое здоровье, развил в себе предприимчивость и смелость, получил хорошее образование и был воспитан в строгом кальвинистском духе.

Уже в пятнадцатилетнем возрасте под руководством адмирала Колиньи он принял участие в гражданской войне между католиками и протестантами. Свое боевое крещение он получил в 1569 г. в бою при Жарнаке и в том же году был избран вождем гугенотов. После неудачного боя при Монконтуре 5 октября 1569 г. Генрих отступил на юго-запад, где продолжал обороняться до заключения Сен-Жерменского мира 1570 г.

Год спустя Генрих, находясь при дворе короля Карла IX, женился на его дочери Маргарите Валуа и в 1572 г. наследовал Наваррский престол. Захваченный в Париже во время «Варфоломеевской ночи», Генрих под угрозой смерти вынужден был перейти в католичество. В течение трех лет вынужденно пребывая при дворе Карла IX, Генрих, благодаря нездоровой придворной атмосфере Парижа, развил в себе чувственные стороны своей натуры, но не мог окончательно примириться со своим положением и потому в 1576 г. бежал в Наварру, где вновь встал во главе протестантской партии, что вызвало новую гражданскую войну, разорявшую Францию до конца XVI столетия.

Обладая незаурядными военными способностями, Генрих лично руководил своими войсками, захватил у Католической лиги в 1580 г. крепость Кагор и удачно вел кампании в Гиенне, Сэнтонже и Пуату. Наконец, в 1587 г. он выиграл генеральное сражение при Кутра, наголову разбив одного из любимцев Генриха III Жуайеза, павшего в бою.

Затем в союзе с Генрихом III в сражении при Арке в Нормандии он наголову разбил тридцатитысячную армию герцога Майенского. В том же 1589 г. Генрих III был убит, и Генрих, как старший принц крови, объявил себя претендентом на французский престол, который ему пришлось завоевывать, сражаясь с католиками. Поскольку его не признавала католическая Северная Франция, Католическая лига выдвинула своим кандидатом на престол герцога Майенского. Кроме этого, в Париж был введен испанский гарнизон.

В 1590 г. в сражении при Иври Генрих вновь разбил герцога Майенского. Перед началом этого сражения он произнес слова, которые создали ему популярность и воодушевили солдат: «Не расстраивайте своих рядов: потеряв начальника-руководителя, устремляйтесь туда, где будет развеваться белый султан моей шляпы; он всегда будет вами найден на пути к славе и победе».

После этой победы Генрих осадил Париж, который после четырехмесячной осады был готов уже сдаться, но внезапно прибывший на помощь к Лиге из Бельгии герцог Пармский Александр Фармезе с испанскими войсками заставил Генриха отступить.

Война затянулась и окончилась лишь тогда, когда Генрих вновь торжественно перешел 25 июля 1593 г. в католичество («Париж стоит мессы»).

Частью подкупом, частью благодаря личному влиянию Генрих добился перехода на свою сторону влиятельных членов Лиги. 22 марта 1594 г. он вступил в Париж и в том же году короновался в Шартре под именем короля Генриха IV. Ему оказал сопротивление лишь один герцог Майенский, но, разбив его в 1595 г. при Фонтэн-Франсэзе, Генрих IV окончательно утвердился на престоле.

Война с Испанией окончилась Вервинским миром 1598 г., по которому Филипп II признал Генриха IV королем Франции и отказался от Пикардии.

Призвав на должность первого министра талантливого Сюлли де-Рони, Генрих IV занялся упорядочением государственных дел, проведя в том числе и военную реформу. Обратив внимание на разнотипность и во многом отсталость артиллерии, Генрих IV приказал выработать и усовершенствовать виды крепостной и полевой артиллерии. Тогда же стал возрождаться французский флот и было совершено несколько экспедиций и дальних плаваний с целью образования французских колоний (в 1605 г. путешествие Шамплэна в Канаду и основание Квебека).

Бурбонам досталось от Валуа неплохое наследство. Стараниями предыдущей династии из дома Капетов Франция имела все предпосылки для мощного рывка вперед – разумеется, при устранении ряда причин и обстоятельств, характерных для того времени практически для большинства стран Европы. Но у Франции был козырь, которого не хватало многим европейским державам той эпохи, – абсолютизм. Абсолютизмом называется форма правления, при которой власть принадлежит только монарху.

Основы ее были заложены при Карле VIII, Людовике XII и Франциске I. Государственное устройство в этот период было таково, что Генеральные штаты в это время не созывались, их заменили немногочисленные собрания назначенных королем лиц (нотабли). В распоряжении короля находились развитый бюрократический аппарат, с помощью которого собирались налоги, и большая армия. Существовал и королевский совет, который осуществлял все управление, но наиболее важные проблемы решал сам король и его близкие советники.

В крупных городах Франции существовали парламенты, которые несколько стесняли власть короля. Особенно этим отличался парламент Парижа, в обязанности которого входило регистрировать королевские указы и высказывать о них свое мнение.

Внутренняя и внешняя политика во Франции при абсолютизме была грабительской, так как содержание большой армии и аппарата и раздача пенсий дворянам требовали больших средств. В стране повышались налоги, что способствовало ограблению населения, а военные столкновения с соседними странами тоже превращались в грабеж.

Короли также стремились подчинить себе церковь и с ее помощью укреплять свою власть. В частности, Франциск I заключил в 1516 г. с папой Болонский конкордат, согласно которому король получал право назначать кандидатов на высшие церковные должности. Он также имел право жаловать церковные земли своим приближенным. При абсолютизме епископами и аббатами часто назначались дворяне, которых больше интересовали доходы, нежели обязанности. Церковь стала государственным учреждением.

Значение абсолютизма для культурного развития Франции заключается в том, что в XVI веке здесь получили развитие идеи гуманизма. Связано это было с военными походами в Италию. Во время этих походов французы познакомились с итальянской культурой.

Генрих IV царствовал 16 лет, и все это время абсолютизм укреплялся. Он прожил недолгую жизнь, но многое испытал. Он был умным, дальновидным, настойчивым человеком и знал, какие трудные задачи перед ним стоят. Поэтому Генрих в первую очередь искал средства для укрепления королевской власти.

Генрих IV был бывшим гугенотом, принявшим католичество, поэтому он не обращал особого внимания на вопросы религии. Тем не менее, он нашел решение, могущее восстановить мир в стране. Для этого им были подобраны талантливые помощники, одним из которых был герцог Сюлли, не раз помогавший королю решать важные государственные и даже житейские проблемы. Поэтому Генрих за довольно короткое время сумел добиться хороших результатов по установлению мира в стране. Для успокоения враждующих сторон король активно применял политику подкупа, а также задабривал людей высокими должностями.

Заключенный в 1598 г. Нантский эдикт объявлял католичество официально государственной религией в королевстве; в то же время протестанты тоже были наделены определенными правами. Согласно некоторым секретным статьям эдикта, за гугенотами были закреплены даже некоторые города на юге Франции, такие, например, как Ла-Рошель, Монпелье и др. В этих городах гугеноты могли иметь свои вооруженные силы. Нантский эдикт был компромиссом: он не удовлетворял крайне настроенных людей в обоих лагерях, но для большинства был вполне приемлем. Он смягчал также и религиозные вопросы.

Генрих IV и его первый министр Сюлли в какой-то мере смогли ослабить налоговый гнет. Постепенно королевская власть приобрела характер верховной власти.

В 1598 г. был издан Нантский эдикт. Он регулировал религиозный вопрос и политические права гугенотов. Согласно данному документу, католичество было признано в стране господствующим. Протестанты наравне с католиками имели право занимать государственные должности. Кроме того, они могли созывать политические собрания, содержать при королевском дворе своих представителей.

Правление Генриха IV было периодом укрепления абсолютизма.

Но главный налогоплательщик – крестьянство – было разорено гражданскими войнами, и Генрих это понимал. Он несколько сократил государственные расходы, что освободило крестьян от уплаты недоимок, накопившихся за годы гражданских войн. Но одновременно были повышены косвенные налоги.

Генрих IV стремился прежде всего поддерживать промышленность и торговлю. Были созданы крупные казенные мануфактуры и поощрялось основание частных мануфактур.

В этот период впервые появилось большое количество привилегированных (королевских) мануфактур.

Правительство Генриха IV заключало с другими державами торговые договоры, повышало тарифы на ввозные изделия и боролось за лучшие условия экспорта французских изделий.

Во внутренней политике король стремился утвердить абсолютную монархию. Примером может служить тот факт, что за все время его правления ни разу не были созваны Генеральные штаты, а созывались нотабли. Усилились бюрократизм и централизация.

Во внешней политике Генрих стремился к ослаблению испанских и австрийских Габсбургов и поддерживал немецких князей-протестантов.

В последние годы царствования Генрих IV был занят заключением союза с германскими протестантскими князьями с целью ниспровержения гегемонии Габсбургов, однако этому помешала его смерть от кинжала Равальяка 14 мая 1610 г.

Франция увековечила память любимого короля конной статуей в Париже на Пон-Неф, исполненной д’Аржанвилем по модели Дюпре.

Будучи яркой личностью переломной эпохи, он неминуемо жил и расходился, дружил и противодействовал, заключал мир и разрывал его со многими не менее колоритными фигурами своего времени, о которых века и века спустя с удовольствием вспоминают романисты и их благодарные читатели. Эти люди стали яркими знаменами на том стержне-древке, которой была персона короля-основателя.

Женщины короля

Начнем, разумеется, как и все женатые мужчины начинают рассказ о своих женщинах – с тещи. Еще говорят: если хочешь понять, какой будет твоя жена с годами – посмотри на свою тещу. Генриху в этом плане повезло – на будущую тещу он нагляделся и наобщался еще до брака всласть…

В свое время один из лидеров Великой французской революции 1789 г. граф Мирабо, представитель родовитейшей знати, одним из первых же возвысивший голос на короля, что и стало прологом революции, приведшей монархию на эшафот – таким образом, так сказать, паршивая овца в своем стаде – циник, софист и любитель парадоксов, изрек: «В роду у меня был только один мезальянс – это Медичи». Изреченная фраза дышала антимонархизмом – ибо семейство Медичи давно и прочно переплелось с царствующим французским домом, эпатажем и неким все же, заметим и примиримся, тщеславием.

Но из песни слов не выкинешь, да и правда дорогу проторит. Не говоря уже о том, что слово – не воробей. Действительно, для Франции, где до конца XVIII века существовало четкое членение на три сословия – два благородных и алюрфно-презрительное «третье», где каждый старался вывести своих предков прямо из библейских времен, пословица «Когда Адам пахал, а Ева пряла – то кто тогда был дворянином?» служила слабым подспорьем и утешением для невезунчиков. И вот в такое куртуазно-корпоративное общество семейство Медичи в Средние века, в самый расцвет подобных умонастроений делает ряд блестящих прямо-таки прорывов – сразу на самый верх пирамиды. И это при том, что даже самые любезные и щедро награждаемые генеалоги не могли углубить семейное древо рода более чем на двести лет. Словом, на какой-то пустяк.

Основателем рода Медичи, вошедшим в историю как тираны Флоренции, запечатленные пером Николо Макиавелли, покровители искусства и любители использовать утонченные яды, явился Аверардо Медичи, ставший в 1314 г. гонфалоньером Флоренции. Гонфалоньером первоначально называли руководителя военных отрядов города, позднее это совместилось с должностью главы правительства. Вероятно, второе понятие в данном случае более справедливо, ибо Аверардо принадлежал к богатым городским купцам. Однако первое подлинно историческое лицо среди Медичи еще более позднего происхождения: Сальвестро Медичи стал гонфалоньером в 1378 г., демагогически-демонстративно поддержав восстание «чомпи» (буквально – валяльщиков шерсти) – мелких ремесленников и рабочих – против олигархии старших цехов. Популизм и в данном случае послужил хорошей ступенью к диктатуре. Наследовавший ему Джованни занялся учреждением банков и, умирая, оставил своим сыновьям гигантское состояние, с которым те пошли на окончательное завоевание политической власти. Ходили упорные слухи, что основу этого состояния, равно как и всего сказочного богатства всего рода Медичи, составили сокровища папы Иоанна XXIII. Этот папа, в миру пират Балтазар Косса, оставил Джованни все, что имел, нажитое грабежами, ростовщичеством, продажей индульгенций, когда уезжал на Констанский собор, коему надлежало определить судьбу католичества. Там папа был смещен с поста первосвященника и посажен в тюрьму. Когда много лет спустя он вырвался оттуда, и обрел свободу, выторговав себе за нее лишь кардинальскую шапку взамен утраченной папской тиары, и потребовал у Медичи отданное на сохранение, тот ответил:

– Я получил все это на хранение от папы Иоанна XXIII и обязался все вернуть по первому его требованию. Я и отдам все папе Иоанну XXIII, когда он вернется…

Его старший сын Козимо Старший, по-видимому, знавший об источниках родового богатства, поставил Коссе часовню.

Он же получает от флорентийцев титул «отца отечества», что говорит, естественно, не о его благодеяниях, а о его влиянии. Козимо управлял городом как бы со стороны – через раболепствующие перед ним органы самоуправления республики; еще одна новость по отношению к уходящему, но еще цепкому и крепкому феодализму, где власть громогласна, открыта, тщеславна. За Козимо власть наследует его сын Пьетро, но ненадолго, а затем внук – Лоренцо Великолепный, меценат с замашками деспота, эстет, намеренно способствовавший падению нравов во Флоренции. Его сын был низложен в 1494 г., жителями, возмущенными его трусостью и предательством, на которое он пошел, пообещав сдать крепости приближающимся французским войскам. Через восемнадцать лет власть Медичи во Флоренции была восстановлена. К этому времени во главе рода стоял папа Климент VII, который и пристроил внучку изгнанника, дочку герцога Урбино Лоренца II Екатерину, выдав ее за второго сына французского короля.

Лоренцо II был человек широких взглядов. Об этом свидетельствует то, что его сын, будущий узурпатор в своей семье и тиран, прославившийся во Флоренции разнузданным деспотизмом (за что и был убит), Алессандро был прижит им от невольницы-мавританки. И анекдот, ходивший о происшедшем якобы разговоре отца с дочерью Екатериной по вопросу о физическом недостатке ее жениха Генриха, будущего французского короля Генриха II, сына Франциска I:

– Умная девушка всегда сумеет стать матерью! – Хотя, признаем, часть цинизма здесь может быть списана на государственную мудрость.

На самом же деле отец не мог дать дочери подобного совета – и не потому, что он так не думал, а по более прозаической причине: ибо он умер 28 апреля 1519 г. – буквально через несколько дней после того, как его вторая жена Мадлена де Латур д’Овернь умерла родами дочки. Таким образом, Катерина с младенчества осталась круглой сиротой, ввергнутой в столь нежном возрасте в пучину кровавого противодействия флорентийцев владетельным поползновениям Медичи.

Когда Екатерине было девять лет, Медичи, незадолго до этого вновь изгнанные из Флоренции, осадили город. Республиканцы ответили комплексом самых разнообразных мер, включая и заточение дочери Лоренцо II в монастырь с лишением всего состояния. В монастыре по предложению лишь из-за этого вошедшего в историю Баттисты Чеи ее чуть было не поставили на стене между двумя зубцами под артиллерийский огонь. Вскоре последовало новое предложение, высказанное Бернарде Каастильоне: ни в коем случае нельзя отдавать Екатерину папе, как тот того требует, наоборот, ее должно отдать солдатам, чтобы те лишили ее чести, что покажет решимость защитников демократии и их силу. Такое вряд ли забудется впечатлительной сиротой, ежеминутно ждущей подвоха, но почти наверняка будет способствовать воспитанию определенных черт характера, не совсем приятных для окружающих в будущем.

После поражения республиканцев судьба Екатерины наружно изменяется на сто восемьдесят градусов – из подозреваемой в самом худшем пленницы она становится снова владетельной дамой. Папа берет ее к себе в Рим, в «палаццо Мадена», как называли дворец, в котором он ее поселил, позже. Но изменение это лишь наружное. И тогда, и сейчас она лишена естественной свободы детства, вынуждена следить за каждым своим словом и жестом: там за ней недоверчиво надзирали глаза опьяненных химерами популистов, здесь пытливо подглядывают подручные папы: Рим, несмотря на весь свой упадок – прямо-таки фатальный – нравов, продолжает хранить внешнее благочестие. Климент VII явно делал свою маленькую родственницу разменной монетой своей большой политики и пока колебался лишь в одном: не зная, кому ее продать, кто даст подороже. Именно в Риме начали выкристаллизовываться те черты характера Екатерины, которые в дальнейшем доминировали в ее политике: внешнее благочестие, соединенное с почти полным равнодушием к религиозным вопросам, неразборчивость в средствах, подчинение всей совокупности личности – даже если речь идет о самых близких тебе и дорогих людях – политическим коньюктурам.

Перед Екатериной начал проходить бесконечный парад женихов, изнывающих от любви к ее богатству, знатности и возможной будущей власти. Эрколе д’Эсте, сын феррарского герцога Альфонсо; молодой шотландский король Яков V (это предложение Климент VII отверг быстро, справедливо заметив, что «на одних курьеров придется мне употребить гораздо больше, чем сколько будет стоить ее приданое»); один из принцев Лотарингского дома граф Водемон; побочный сын английского короля Генриха VIII герцог Ричмонд; имперский принц Филиберт Оранжский, предводительствовавший войсками императора – союзника папы в войне с мятежной Флоренцией; герцог мантуанский Федериго Гонзаго; наследный принц Урбинский делла-Ровере; сын миланского герцога Франческо Мора. И, наконец, французский король начал искать руку Екатерины для своего второго сына – Генриха, герцога Орлеанского. Фактически среди женихов – весь цвет Европы, но Екатерина была равнодушна ко всем ним, ибо ее сердце занял один из ее родственников – двадцатилетний кардинал Ипполит Медичи, который был не прочь сложить сан, дабы посвятить себя светской карьере. Но папа, положению которого Екатерина была обязана частично жениховскому цветнику, был против соединения двух членов одной фамилии, ибо это ничего не давало его политическим амбициям возвышения и упрочения фамилии Медичи. Еще один живой росток, таким образом, был вытоптан в душе девочки – что же удивляться, что впоследствии душа ее, душа взрослой, много повидавшей женщины, была сравнима лишь с выжженной пустыней?

Папа предпочел все же кардиналу принца Орлеанского, хотя и не сразу: хитроумные переговоры о браке тянулись два года. К моменту их завершения Екатерине было уже тринадцать лет. Как отмечал в своих донесениях венецианский посланник в Риме Сориано, Екатерина – «девушка очень живых свойств, общительного характера и тонкого образования. Она не велика ростом и худощава; черты лица ее нельзя назвать тонкими; в наружности ее замечательны особенно выдающиеся глаза, как у большей части членов дома Медичи». И другие, видевшие Екатерину, также отмечали правильные, хоть и несколько грубоватые черты, высокий лоб, большие глаза навыкате, вообще красивое, хоть и не очень привлекательное лицо. Его выражению недоставало уже тогда женской нежности: в нем было больше ума, чем души. И уже в тринадцать лет – величавый, красивый вид, не лишенный приятности, прекрасная форма рук, которую она сохранит до старости. Как и белый цвет кожи.

Наконец, вопрос о свадьбе окончательно решился, и она состоялась в 1533 г. Климент VII дал за девушкой богатейшее приданое: кроме наследственных имений своей матери Екатерина получила 130 тыс. золотых монет, множество жемчуга (о имениях же напомним: мать Екатерины – дочь графа Бульонского Жана и Екатерины Бурбонской. И муж, и жена – представители знатнейших и богатейших родов Франции). Были и другие драгоценные ювелирные украшения, стоимостью во многие тысячи золотых дукатов. Но все равно при вручении всего этого приданого среди французских придворных пополз злой шепоток. И тогда раздался голос кардинала Ипполита Медичи:

– Господа, вы плохо осведомлены, очевидно, о секретах вашего короля. Его Святейшество обещался передать Франции три жемчужины, помимо этих, жемчужины, которые не имеют цены: Геную, Милан и Неаполь.

Конечно, правда, существует разница между обещанием и выполнением, и слова эти не стали реальностью, но иногда и обещания могут иметь большую цену, ибо дающий их громогласно заявляет о поддержке одного лагеря в его борьбе с противником.

Незадолго до бракосочетания произошло одно незначительное событие, в дальнейшем, однако, имевшее серьезные последствия: брат Екатерины герцог Алессандро-Африканец познакомил Климента VII с графом Себастиано Монтекукулли, который незадолго до этого покинул службу императора Римской империи и испанского короля Карла V. Граф ранее изучал медицину, что также пригодилось. Возможно, о том, что происходило на этой встрече, знала и Екатерина Медичи.

Папа предоставил возможность графу прибыть ко двору, где в конце концов Монтекукулли стал кравчим старшего сына короля – Франциска, старшего брата мужа Екатерины.

Что до самой Катерины, то папа усиленно настаивал на том, чтобы они вместе с Генрихом стали фактическими мужем и женой в самый день торжества – ибо обоим было уже по четырнадцать лет, и родственницы Екатерины ручались Клименту VII, что она уже достигла половой зрелости. Папа, боясь возможных хитростей со стороны французов, надеялся иметь доказательства супружеской жизни молодых, но безуспешно. Тогда и была произнесена фраза, приписываемая отцу Екатерины, об умной девушке и возможностях материнства. Папа произнес ее, расспросив перед отъездом новобрачную.

Действительно, болезнь Генриха в течение десяти лет не позволяла иметь Екатерине детей, и лишь после того, как он решился на операцию, жена родила ему десятерых. Подобному счастливому разрешению столь щекотливого вопроса (только представим себе все те шутки, слухи, намеки, что как из рога изобилия сыпались на Екатерину в течение десяти лет – ибо лишь в 1544 г. она родила первенца – что ни в коей мере не улучшает характер, зато способствует возникновению чувства безмерной признательности) способствовала жена сына флорентийского банкира Альбера Гонди, сеньора дю Перрона, жившего в Лионе. Позднее она воспитывала в младенчестве детей Екатерины. Королева же всю жизнь протежировала ее семье (когда умер ее муж король Генрих II, то Гонди не имели на троих и двух тысяч дохода, в момент же смерти Карла IX – второго сына-короля Екатерины – Альбер был первым камергером, маршалом Франции, губернатором, получая по самым скромным подсчетам сто тысяч ливров дохода в земельных угодьях, а в деньгах и движимом имуществе – более восемнадцати тысяч; брат его, Пьер де Гонди, был епископом Парижским, имел еще тридцать-сорок тысяч ливров рентами и бенефициями, а в движимом имуществе – сумму более чем в шестьсот тысяч ливров. Младший из трех братьев – господин де Латур – ко времени своей смерти был капитаном полуроты жандармов, кавалером высшего французского ордена – ордена Святого духа, как и Альбер, и гардеробмейстером. Все трое были членами тайного Совета Короля).

Однако до столь безмерной щедрости было еще весьма и весьма далеко. Пока же Екатерине было суждено претерпеть множество треволнений, из которых она вышла с честью, доказав себе и позднейшим исследователям ее биографии, что она может и должна править странами и народами. Современникам же это еще было невдомек. Позднее, правда, самые проницательные это поняли. Во всяком случае, в анналы истории попала фраза Жака-Огюстена де Ту, историка и автора книги «История моего времени», воскликнувшего в ответ на сообщение о смерти Екатерины: «Нет, умерла не женщина, умерла королевская власть».

Что же до испытаний, о которых упоминалось выше, то их два. Первое – это начало многолетней добровольной кабалы ее мужа: Генрих увлекся двоюродной сестрой своей жены Дианой де Пуатье, женщиной старше Генриха почти на двадцать лет.

Диана родилась в одной из знатнейших семей королевства в 1499 г. Ее бабкой была Жанна де Латур де Булонь – тетка матери Екатерины. Она была замужем за Луи де Брезе, великим сенешалем Нормандии, но в 1531 г. уже овдовела и вскоре после брака Генриха Орлеанского пленила его на всю жизнь. Но, естественно, никто не мог подозревать, что эта связь будет длиться до самой смерти Генриха в 1559 г. (сама Диана умрет в 1566-м).

Таким образом, начало противостояния с Дианой, в котором пятнадцатилетняя девочка-женщина сумела раз и навсегда выбрать единственно правильную тактику, – это первое испытание Судьбы, любящей иногда – так, на всякий случай – перепроверить своих баловней и избранников: не ошиблась ли, мол, я.

Что до второго оселка, на котором выверялся характер Екатерины, то он в смерти дофина, старшего сына и наследника французского короля, старшего брата ее мужа – Франциска. Уже упоминаемый кравчий принца граф Монтекукулли в жаркий августовский вечер подал разгоряченному принцу стакан воды со льдом. Тот ее выпил и почти тотчас же умер. Не было сомнения в отравлении, возникал вопрос лишь – кто стоял за графом. На следствии Монтекукулли сказал, что выполнял волю императора Карла V. Бальзак, отдавший дань уважения Екатерине и смело отвергающий все, что ей инкриминировалось на протяжении столетий, считает, что это так и было, ибо «у Франциска I был план женить своего сына так, чтобы с женитьбой его территория Франции увеличилась». Но все же это, по-видимому, слишком сложная комбинация: для матримормальных планов существуют более простые ходы политического противодействия. Если же прибегнуть к бессмертному римскому посылу «кому выгодно?» и вспомнить переговоры графа с папой еще до свадьбы Екатерины, то, может быть, придется переменить точку зрения по этому вопросу.

Начиная с современников Екатерине Медичи приписывали хорошее знакомство с ядами, чему косвенное подтверждение смерть сыновей и неугодных лиц. Так что вполне вероятно, что смерть дофина – первый, пока опосредованный, опыт в этой нелегкой науке пасьянса живыми фигурками. Что до Бальзака, то его позицию объясняет легитимистская доминанта подхода к истории жизни Екатерины – французской королевы, волна же реабилитаций прошлого века и сегодняшних времен частично находит объяснение в этом же, частично в эпатаже, когда тщатся доказать все что угодно от противного – для привлечения хоть какого-нибудь внимания публики с своим умозрительным построением и к своей персоне (четко прослеживаемый дуализм: известность имеет материальное воплощение). Но не будем все же сбрасывать со счетов современников деяний Медичи – многое делалось на их глазах. Яды же Медичи славились веками, а ведь, как известно, дыма без огня не бывает.

Подобные мысли посещали некоторых лиц, среди которых была и Диана де Пуатье. Все понимали, что отравление приблизило царствование Генриха и Екатерины. Но на Генриха никто и не думал, Екатерина же вела себя безукоризненно, ибо к моменту смерти дофина она была всем известна как обожательница свекра-короля, старавшаяся всегда быть при нем – из-за сильной к нему привязанности и преклонения. Екатерина с достоинством вышла из этого испытания и с достоинством стала наследницей трона французских королей. Возможно, именно тогда она выбрала свой позднейший символ – радугу и слова «Приношу свет и спокойствие». Радуга – это весь спектр красок, в котором каждый волен выбирать себе цвет по вкусу, так же как каждый по-своему понимает, что есть свет и что значит спокойствие. Воистину мудрость, достойная властителей.

Подобное отношение к королю она сохранила и после того, как ее муж стал дофином: Франциск I был по-прежнему ее единственной надеждой, ибо Диана безраздельно царила в сердце Генриха и чувствовала себя там настолько уютно-привычно, что даже дерзала соперничать не только с Екатериной, которую она побивала по всем статьям, но даже и с самой герцогиней Анной д’Этамп, фавориткой Франциска I.