Текст книги "Белые тапочки от Версаче"

Глава 3

Резкий щелчок кнопки в электрочайнике вывел Екатерину из задумчивости. Она встала сегодня очень рано, приняла душ и прихромала, как она сама выражалась, на кухню выпить чашку утреннего зеленого чая, который очень любила и никогда на нем не экономила, покупая дорогие, элитные сорта. Катю поразила погода на улице: десятое апреля, а зима словно делала второй виток и ни в какую не собиралась сдавать своих позиций. Сначала пошел дождь, плавно перешедший в дождь со снегом, а затем начался настоящий снегопад. Земля покрылась ледяной коркой. Голые, мокрые ветви деревьев и кустарников сиротливо торчали в этом белом снежном великолепии. Хорошо еще, что не успели распуститься нежные зеленые листочки…

«Ну надо же…» – удивилась Катя и заварила чай.

В этот день она облачилась в джинсы, в белую блузку и розовый плащ с теплой подстежкой. Работала Катя недалеко от дома, но все равно проезжала на троллейбусе три остановки, так как ей было тяжело ходить. По квартире Екатерина перемещалась без палки, прихрамывая и иногда опираясь о стены или мебель. Каждый вечер Кате приходилось заезжать в офис «Ангелов с поднебесья», чтобы представить отчет, то есть заключение о состоянии здоровья своего подопечного, сдать ампулы и шприцы в утиль. Общалась там Катя с директором «Ангелов с поднебесья», неприятной женщиной с фальшивой улыбкой.

Катя налила себе чашку чая и села у окна, задумавшись. Она не любила такие сюрпризы природы. В такую ненастную погоду люди часто переохлаждались, простужались, и работы у нее на участке становилось невпроворот.

«Наверное, и сегодня будет много вызовов», – подумала Катя и ощутила мурашки, пробежавшие у нее по спине. Катя чихнула и сразу же закрыла форточку.

«Не хватало мне еще простудиться…» – поморщилась она.

Она побросала все необходимые ей вещи в сумку, из которой потом было невозможно достать то, что требовалось, повесила ее через плечо и заспешила на выход. Удивительно, но Катя могла водить машину обычной комплектации, однако медкомиссией ей разрешалось ездить на автомобиле лишь с ручным управлением. Вот как раз этого Катя делать не умела, поэтому у нее никак не складывались хорошие отношения с ГАИ. Катя, раскатывая на старом «жигуленке»-девятке, постоянно рисковала правами, в которых было ясно сказано, что этим автомобилем она управлять не может. Она делала ставку на аккуратнейшую езду и свою обаятельную улыбку. Палку Катя засовывала глубоко под сиденье, чтобы никто не увидел, и вообще ездила крайне редко. По такой погоде Кате ходить пешком не хотелось, и она решила ехать на машине. Автомобиль свой она очень любила, так как это был подарок сына, купленный им на деньги, полученные за первое место в каком-то турнире, и ее подруги Кристины, которая добавила недостающую сумму.

– Вот будут тебе служить колеса! – торжественно вручили они ключ от машины Кате. Она была очень растрогана.

Катя включила зажигание и подождала, пока мотор немного прогрелся, затем потихоньку тронулась в путь. Нет, этот день явно был не Катин… На первом же повороте Катю остановил милиционер с красными оттопыренными ушами и подошел к ней. Сердце Кати готово было выскочить из груди, предчувствуя беду.

– Сержант Стрельников! – представился он, небрежно козырнув.

– Здравствуйте, – опустила она стекло. – А я Катя.

Ее большие голубые глаза наивно и преданно смотрели на блюстителя порядка на дорогах.

– И что? – спросил инспектор.

– Что? – оглянулась Катя. – А… фамилия? Моя фамилия Лаврентьева, а отчество Григорьевна. А у вас хорошая фамилия для милиционера, Стрельников, вам бы оперуполномоченным быть, хотя и инспектором дорожного движения тоже очень хорошо… – Катя осеклась под его недоуменным взглядом и отбила нервную дробь по обтянутому искусственной кожей рулю.

Взгляд сержанта Стрельникова «красноречиво говорил», что женщина за рулем – это беда… но не до такой же степени!..

– Ваши права, – сказал он, снова козырнув, словно у него выработался за годы службы такой профессиональный нервный тик.

– Очень холодно на улице, – Катя улыбнулась, – а вы здесь, наверное, еще с ночи стоите? Замерзли, да? Вид у вас, по крайней мере, замерзший, особенно уши. Я имею в виду, они очень красные, отмороженные такие…

– Вы пьяная? – решил все же уточнить сержант.

– Я? Ну что вы! С утра ни-ни! Я везу на работу целый термос теплого чая и с удовольствием дам вам выпить, чтобы согреться.

Стрельников задумался о сложностях в своей работе и обрадовался, вспомнив что-то.

– Зачем вы мне все это говорите? Сбить с толку? Я прошу ваши права! Что? Вы забыли их?

– Нет, они со мной, – вздохнула Катя.

– Ну так в чем дело? Давайте их мне! Или они не ваши?

– Мои, – снова вздохнула Катя и протянула ему документ.

– Так… Екатерина Григорьевна Лаврентьева… так… машина… так… Постой-ка! – воскликнул сержант, выпучив глаза.

«Началось», – пронеслось в голове у Кати.

– Здесь же сказано, что вы можете управлять машиной только с ручным управлением?

Сержант усиленно хлопал ресницами. Катя нервно включила и выключила дворники, словно проходила техосмотр.

– Я знаю, что там написано.

– Почему же у вас на машине нет опознавательных знаков, что она на ручном управлении? – спросил Стрельников, заглядывая к ней в кабину, и сам же ответил: – Потому что она у вас не на ручном управлении. Так, гражданочка, выйдите-ка из машины.

– Зачем?

– Выйдите-ка, выйдите, если вообще ходить умеете.

– Обижаешь, начальник! – Катя распахнула дверцу и вылезла наружу, прихрамывая и пытаясь принять непринужденную позу, прислонившись к капоту машины.

– А что хромаем? – спросил инспектор дорожного движения.

– Кто хромает, я? Абсурд! Я хожу, как вы, просто долго за рулем! Отсидела ногу.

– Вы опасный человек, вы это понимаете? – спросил сержант.

Катя испуганно сжалась:

– Я не опасная, честное слово! Отпустите меня, пожалуйста.

– Вы опасный человек на дороге, – повторил сержант, – очень опасный! Я не имею права отпустить вас, это наигрубейшее нарушение.

Катя поняла, что пропала, ей стало по-настоящему страшно.

– Товарищ милиционер, отпустите меня, пожалуйста. Давайте я заплачу штраф.

– Какой штраф?! Вы в своем уме? Вы не можете ездить на этой машине категорически! Вы не просто совершили легкое правонарушение, вы – потенциальная убийца! – бесновался милиционер.

– А может, мне это… ну это… – Катя начала делать какие-то странные движения головой, – дать вам пятьсот рублей, у меня больше нет… Я больше не буду…

– Единственное, что я для вас могу сделать, так это забыть о том, что вы мне сейчас сказали, – сухо ответил милиционер. – Я арестовываю вашу машину и забираю права. Пусть с вами разбирается мое начальство! Совсем бабы с ума посходили. Ноги еле ходят, а она в машине едет!

– Так поэтому и еду, раз ходить тяжело, а ходить по работе много приходится, – пожаловалась Катя, но пробить ей эту броню было не под силу.

– Сидите дома или ездите в инвалидной коляске! – рявкнул сержант и, включив рацию, потребовал прислать эвакуатор.

Затем он перевел взгляд на сжавшуюся Катю.

– Я даже не допущу, чтобы вы ехали на этой машине до штрафстоянки.

– Так я не нужна? – спросила она.

– Нет! Явитесь в ГАИ для разбирательства, когда вызовут!

– Я могу идти?

– Идите, вот адрес ГАИ и адрес, где будет стоять эта машина. Составите на кого-нибудь ходячего доверенность и чтобы права были и увезете ее, только заплатите за каждые сутки простоя много больше, чем пятьсот рублей!

«Что же он такой злой? – подумала Катя. – Работа тяжелая, но не я же в этом виновата?»

Она забрала из машины свою сумку, медицинский чемоданчик и трость, так как теперь терять ей уже было нечего, и пошла, тяжело опираясь на палку, по обледенелой дороге.

– Сумасшедшая, – прошептал ей вслед сержант, – дай только волю, так скоро слепые начнут садиться за руль!

«Купи себе медаль! Бдительный ты наш! – мысленно огрызнулась Катя и попыталась взять себя в руки. – Катя, успокойся! По сути, он прав! Как ему объяснить, что я не хочу ездить с инвалидным значком?»

До поликлиники Катя добралась благополучно, даже не опоздав, только сильно замерзла и ужаснулась очереди в коридоре перед ее кабинетом.

Ее медсестра, женщина немолодая, наотрез отказываясь ходить по участку делать инъекции, уже сидела в кабинете с заготовкой бесплатных рецептов. Она работала на полставки, только на приеме в поликлинике. Катя и так на нее молилась, потому что Галина Степановна здорово ей помогала, заполняя статистические талоны, вызывая больных и выписывая рецепты.

– Ну и погодка! – поприветствовала она Катю. – Вы хоть на машине?

– Ой, не сыпь мне соль на рану, – махнула рукой Катя и, сняв плащ, надела белый халат и сменную обувь. – Столько народу… за три часа не уложимся.

– С вами-то точно не уложимся, – согласилась Галина Степановна, – все слушаете каждого, давление меряете, по душам разговариваете, а им только этого надо. Вон Инесса Филипповна со второго участка – молодец! С ней не забалуешь! Давление? У всех давление! Кашель? Очень хорошо! Пейте отхаркивающее, и все! Следующий! – смешно передразнила Инессу Филипповну Галина. – Ой, не знаю, за что таким врачам, как Инесса, такую зарплату сделали! Вот вам, Екатерина Григорьевна, при жизни памятник нужно ставить.

– Так уж и памятник? – улыбнулась Катя.

– А то вы не знаете, что вы у нас лучший доктор, мы вас все любим. Наши-то сотрудники только к вам бегают, безотказная вы, да и бабки все эти к вам на прием, как на праздник.

– Не перехвали, – ответила Катя и посмотрела на свои худые руки со светлыми волосками, которые поднялись дыбом.

– Галина, дай мне градусник, что-то меня знобит, – попросила Катя.

– Ну, вот еще, что удумали! Не хватало только, чтобы вы заболели! Кто работать-то будет? – Галина Степановна засуетилась и принесла градусник для своего любимого врача.

Катя своей подмышкой ощутила его холод. Выждав пять минут, она достала градусник, чувствуя заложенность в носу и неприятное жжение в горле.

– Тридцать семь и восемь, – сказала она вслух. – Вот черт! Все-таки заболела. С утра мне как-то нехорошо, не надо было приходить.

– Что же делать-то? – растерялась Галина.

– Куда же я народ дену? Дай мне маску и вызывай первого…

Дальше для Кати начался долгий и утомительный прием. Череда лиц сливалась в один общий фон. Все шли со своими болячками, недугами и проблемами.

– Куда вы все к врачу-то лезете? – возмущалась Галина Степановна. – Вам же просто таблетки выписать, так? Вот и садитесь ко мне, я выпишу.

– А мне все равно надо к Екатерине Григорьевне, – оскорбилась полная бабулька, – она мне и давление смерит и, может, еще что посоветует. Последнее лекарство, Екатериночка Григорьевна, мне очень хорошо помогает.

– Давление держится в установленных границах? – спросила Катя.

– Вообще не поднимается, – заверила ее полная старушка.

– Давайте снизим дозу, я убираю полтаблетки с вечернего приема, посмотрим… – сказала Катя.

– Как скажете, Екатерина Григорьевна.

– И приходите на контроль давления, если дома аппарата нет, – сказала Катя.

– Можно без талончика? А то уж больно тяжело их достать.

– Ну и хитрая же вы, Петрова, – не выдержала медсестра. – К Екатерине Григорьевне и так всегда самая большая запись, вот таких, как вы, принимает, никому отказать не может!

– Приходите, – улыбнулась сквозь маску Катя, – зови следующего.

Галина Степановна продефилировала к двери, покачивая необъятными бедрами и постукивая высоченными каблуками, подчеркивающими ее значимость.

– Следующий!

Кате даже иногда казалось, что Галина специально не дает починить в их кабинете кнопку вызова больного, совмещенную в коридоре с лампой над дверью, чтобы самой проплывать величественным кораблем и покрикивать на пациентов. Специально для этого предназначались и «лакированные» туфли из клеенки, купленные на вьетнамском рынке за триста рублей, но об этом знала только Катя.

– Можно к вам, Екатерина Григорьевна? – просунулся в дверную щель щуплый старикашка.

– Опять вы, Лосев? – всплеснула руками медсестра. – Ну сколько можно над нами издеваться? Вы же со второго участка! У Екатерины Григорьевны своих пациентов полно, и вы еще ходите!

– Дочка, да моя врач даже не смотрит на меня никогда, только кричит! Такая невнимательная, я только к вам могу, Екатерина Григорьевна. – Старик умоляюще смотрел на нее.

Галина Степановна рассерженно поправила прическу, зная, что Катя не сможет отказать старику.

– Проходите, – глухо сказала Катя, чувствуя, что у нее от жара пересохло во рту, – что, все живот болит?

– Болит, дочка, болит.

– Ложитесь на кушетку. Знаете, Петр Федорович, вам бы все-таки в больницу лечь на обследование. Гастроскопия язву не показала, а боли у вас уже второй месяц и не проходят.

– Ой, не проходят, – согласился старик.

– Надо бы в больницу, смотрю, похудели вы.

– Да, портки с меня сваливаются. Не могу я в больницу, дочка, участок у меня же с курями. Кому я их оставлю? – поднялся с кушетки Петр Федорович.

– Если с вами что-то случится, кто будет с вашими курами? Здоровье дороже, ляжете на обследование, и точка, – ответила Катя и кивнула Галине: – Пиши направление в гастроэнтерологию, подозрение на кишечную непроходимость, частичную, невыясненной этиологии. А за курами вашими попросите соседей по даче присмотреть.

– Ну хорошо, раз уж вы, наш свет в окошке, так решили, так тому и быть. – Петр Федорович вздохнул. – Даже не знаю, как вам и сказать, Екатерина Григорьевна… – Старик оглянулся. – Я ведь это… с жалобой.

– Вот дает! – гаркнула Галина. – Занимает чужое время, врач сама еле на ногах держится, а он еще и с жалобой.

– Да не на вас! Упаси бог! К вам я как на праздник. Очень вы чуткий и хороший человек, Екатерина Григорьевна, хотя вы для меня еще совсем девочка. Я, как вы верно подметили, не с вашего участка, и в моем подъезде двумя этажами выше живет одинокая женщина Камила Георгиевна Ксенофонтова. Мы с ней иногда общались, она – сердечница, у меня – желудок и суставы, и я тоже одинок. В общем, мы жаловались друг другу, иногда помогали по хозяйству. Тут я не видел ее несколько дней, заволновался и зашел к Камиле домой. Она долго не открывала мне, а потом открыла и сказала, что очень плохо себя чувствует, что вызвала врача на дом. Через два дня я ее, бледную и растерянную, встретил у подъезда и спросил, как у нее дела…

– Лосев, нам еще прием вести! – прервала его Галина Степановна.

– Да-да, конечно! Я быстро! Так вот, Камила мне ответила, что ей все так же плохо, что она каждый день вызывает участкового терапевта на дом, а та еще ни разу не пришла.

– Не может быть, здесь какая-то ошибка, – ответила Катя.

– Я не знаю, уважаемая Екатерина Григорьевна, правда это или нет, но не доверять Камиле у меня нет причин. Она действительно выглядела из ряда вон плохо. А потом было два раза такое и со мной. Я дважды вызывал Инессу Филипповну на дом, будучи с высокой температурой и не в состоянии дойти до поликлиники, но оба раза ее не дождался в течение всего дня, – сказал старик.

– И что? – угрожающе свела брови медсестра. – Вы хотите, чтобы Екатерина Григорьевна еще и по вашему участку ходила, к вашей Камиле?! Ну нет у людей совести! Лосев, хоть не хотела я этого говорить, но скажу. Вы разве не видите, что у Екатерины Григорьевны больные ноги, и она, сдерживая слезы, ходит по своему участку, а вы предлагаете ей еще и к вам наведываться за спасибо? А «спасибо» на хлеб не положишь!

– Галя! – одернула ее Катя.

– Да я все понимаю, просто не знаю, кому пожаловаться? Мы, старики, получается, самые незащищенные слои населения. Я бы и рад заплатить вам, Екатерина Григорьевна, но, к сожалению, у меня нет денег. Пенсии еле на еду хватает, без излишеств. Я также понимаю, что врачам незаслуженно мало платят, но нельзя же совсем из-за этого на вызов не приходить?

– Успокойтесь, Петр Федорович, я разберусь, обещаю вам, – сказала Катя, которая чувствовала себя с каждой минутой все хуже и хуже.

– Следующий! – вызвала медсестра, давая понять старику, что пора и честь знать.

За этот прием Екатерина приняла сорок шесть человек. Кате становилось все хуже и хуже, появилась острая боль в горле и окончательно заложило нос. Она мерила больным давление, хотя, кроме пульсации собственных сосудов, ничего не слышала, голова гудела так, что она не могла даже качественно прослушать легкие своих пациентов. Ее то трясло, то бросало в жар. Прием задержался на сорок пять минут, но Катя приняла всех желающих. Одна бабулька принесла две банки соленых огурцов в дар врачу и две сетки с яйцами с собственного подворья.

– Натуральный продукт, – заверила бабушка, – не возьму назад, специально для вас собирала, хоть чем-то отблагодарить.

Катя в конце приема подошла к раковине, находящейся у них в кабинете, чтобы умыть лицо и привести себя в чувство. Вместо этого ее вырвало, почти вывернуло наизнанку.

– Совсем плохо? – участливо поинтересовалась Галина, собиравшаяся пойти в регистратуру и отменить прием врача Лаврентьевой хоть на несколько дней, на бледную Катю даже смотреть было больно.

– Это от температуры и усталости, – ответила Катя, – все хорошо… сейчас будет легче.

Она намочила белое вафельное полотенце и протерла им лицо. Сняла халат и надела свои уличные туфли на низких каблуках.

– И по участку пойдешь? – ужаснулась Галина Степановна.

– Конечно, люди-то ждут, может быть, кому-то плохо, от хорошего самочувствия-то врача на дом не вызывают, – прогундосила Катя с полностью заложенным носом.

– Ага, а тебе, видимо, очень хорошо? – съязвила медсестра. – В общем, Екатерина, делайте что хотите, но я сейчас же отменю ваш прием на завтра и последующие три-четыре дня. Больничный выпишете себе сами. Вы – человек и имеете право заболеть, разве не так?

– Так… так… Галя. Я дня на два, не больше. Чуть-чуть отлежусь и выйду, не хочу никого напрягать, ведь кому-то придется ходить на два участка, – оправдывалась она.

– А сколько раз вы всех подменяли? А потом, что вы говорите своим пациентам?

– Что?

– Что в любой простуде страшна не она, а осложнения после нее, поэтому надо минимум неделю лежать дома и лечиться.

– К сожалению, такого роскошества я себе позволить не могу, – попрощалась с медсестрой Катя и, взяв в регистратуре список вызовов, отправилась по больным.

То, что он был длинным, этот список, Катю не удивляло, но сегодня ей было особенно тяжело. Все-таки весна одержала верх над выпавшим снегом и обледеневшим панцирем, сковавшим землю. Катя провалилась в воду сразу по щиколотку, как только спустилась со ступенек крыльца поликлиники. Поняв, что ничего хуже уже случиться не может, Катя втянула голову в плечи и зачавкала в тающем месиве по своему участку.

Особенностью участка в центре Москвы была плотная застройка. Дома прилегали друг к другу, что, с одной стороны, облегчало работу участкового терапевта, а с другой – маленькие, узкие и извилистые улочки, переулки и тупики требовали от врача хорошей ориентации, знания расположения домов на участке. Так как Катя работала уже восемь лет, она могла ориентироваться с закрытыми глазами. Но почти все дома были несовременной постройки, с высокими потолками и соответственно с большими лестничными пролетами.

Во многих домах не было лифтов вовсе, а там, где они имелись, зачастую находились на ремонте. И это было настоящим адом для хромой Кати, тем более сейчас, когда у нее поднялась температура. Она даже плохо понимала, что делала, работая на автопилоте. Повсюду ее очень хорошо встречали, предлагали даже чай, но Катя отказывалась, ссылаясь на занятость. Было много температурящих и кашляющих людей, среди них – один студент, желавший откосить от учебы.

– У меня температура, – заявил он и надрывно кашлянул в сторону врача.

Катя послушала ему легкие, посмотрела горло и потрогала лоб, который, казалось, был ледяным по сравнению с ее горячей рукой.

– Ничем не могу помочь, Денис, не хотите ходить в институт, не ходите, но справку о заболевании я вам дать не могу.

– Почему?

– Потому что у вас нет этого самого заболевания, – засобиралась Катя.

– У меня температура!

– Ваша грелка под матрасом меня не впечатлила, – ответила Катя.

– Но у меня же кашель!

– Кашель курильщика, бросайте, пока молодой, – ответила Катя и, закрывая за собой дверь, услышала:

– Вот стерва!

Она усмехнулась и пошла на следующий вызов, но злость студента словно сглазила ее, и она поскользнулась на мокрых ступеньках в подъезде, палка поехала в сторону, и Катя растянулась на полу.

«Вот и все! Когда-нибудь я костей не соберу», – подумала она, поднимаясь на ноги. Голова кружилась, сильный озноб сменялся жаром. Катя с ужасом уставилась на свой упавший на пол чемоданчик. Она быстро открыла его, и самые худшие опасения подтвердились: расколотились ампулы для Ивана Федоровича Красенкова, которые она несла ему сегодня.

– Вот черт! Растяпа! Натворила дел! Старик будет ждать лекарства, он сердечник, он не может без них, а мне за это платят неплохие деньги, – сокрушалась Катя.

Она подняла свою трость и посмотрела на ее резиновый набалдашник, который стерся до дырки, поэтому она и поскользнулась.

«Ведь сколько раз хотела купить резину на трость в аптеке, да все некогда было, а сейчас вот сама себя и наказала», – подумала Катя и пошла по оставшимся адресам, только теперь еще и в грязи.

Ее ждал мужчина с приступом эпилепсии, который расшиб голову, но не хотел ехать в травмпункт из-за плохого там отношения врачей и из-за боязни нового приступа по дороге. Катя перевязала ему голову и оставила направление на рентген в поликлинику.

– Я настаиваю, – подчеркнула она.

– Сделаем, – заверил ее мужчина.

В другой квартире ее ждала перепуганная женщина, у которой стало плохо с матерью. Хоть у Кати и расплывались цифры перед глазами, но она успела разглядеть запредельные цифры артериального давления старой женщины.

– У нее гипертонический криз, – сказала Катя.

– Как скажете, – испуганно согласилась женщина.

– Да это не как я скажу, а несите телефон, я вызову «скорую помощь». И впредь поступайте только так, если не хотите осложнения в виде инсульта.

В следующей квартире Катю встретила заплаканная женщина в застиранном халате, к тому же застегнутом через пуговицу. Она так плохо выглядела, что даже нельзя было определить ее возраст. Женщина сжимала в руках окровавленное полотенце.

Катя на секунду замерла, она хорошо знала эту неблагополучную семью и даже один раз получила нагоняй от участкового милиционера за оказание помощи на дому от ножевого ранения и за сокрытие улик.

– Татьяна Игоревна, опять? – прислонилась она к косяку двери.

– Да нет, Екатерина Григорьевна, я просто порезалась на кухне ножом, совершенно случайно.

– Зачем вызвали?

– Там муж мой… Толик, он это… уже не опасен, он спит… его иногда рвет, и мне кажется, что ему плохо, – сбивчиво сказала Татьяна Игоревна.

– Татьяна! Дорогая моя, сколько раз я вам говорила, что вы обращаетесь не по адресу. Я не вывожу из запоя, это не моя миссия, понимаете? Я хожу по участку к людям, которые ждут меня в трезвом уме и твердой памяти, к тем, кому нужна моя помощь, – сказала Катя.

– А Толику нужна ваша помощь, хоть он и не в сознании, – сжала полотенце Татьяна Игоревна.

– Психиатр-нарколог нужен вашему Толику! – ответила Катя, которую уже тоже утомила тупиковость этой ситуации.

– У меня трое детей, вы же знаете, Екатерина Григорьевна, что у меня нет денег на вывод из запоя. Все эти услуги давно стали коммерческими и стоят как минимум две тысячи рублей за вызов. Где мне взять такие деньги?

– Положите мужа в государственную наркологическую больницу.

– Лежал, и что толку? Если узнают у него на работе, выгонят сразу. Мы тогда и его небольшой зарплаты не увидим. Кому от этого будет лучше? Мне? Моим детям? Толик же очень хороший, когда трезвый, по дому все делает, с детьми играет, передо мной искренне извиняется.

– Ага, только это редко бывает! Я, как ни приду, вы всегда со следами побоев, с чего это? – усмехнулась Катя. – Я бы на вашем месте давно сдала его в тюрьму. Может, там бы и вылечился сразу!

– А вы заведите себе мужа и сдавайте его, а со своим мне самой решать, что делать, – рассердилась Татьяна Игоревна и тут же зажала рот рукой, – ой, что это я?! Екатерина Григорьевна, не обижайтесь, миленькая, не оставляйте меня в беде, помогите!

Слезы рекой полились из глаз женщины.

– Что я могу?

– Вы же выводили его несколько раз из этого состояния! Вы же гениальный врач и все умеете!

– Я не взяла для этого лекарств, – ответила Катя, чувствуя, что ее сейчас саму хватит удар.

– А я все купила, все по списку, что вы делали в прошлый раз, – засуетилась Татьяна Игоревна.

– Вот ведь подготовились, – усмехнулась Катя и прошла в комнату, где в старых тренировочных и застиранной желтоватой майке лежал Толик, цветом лица напоминая труп. Катя даже заложенным носом почувствовала тяжелый дух в этой комнате и посмотрела на одутловатое лицо Толика с недельной щетиной на щеках и подбородке.

«Он уже не человек, почему я должна ему помогать?» – мелькнула в голове мысль, которую Катя сразу же прогнала. Целых сорок пять минут она провела в квартире Сорокиных, пока Толик не начал розоветь и дергать веками.

– Оклемается, – сказала она Татьяне Игоревне, – но капельница пусть прокапает до конца.

– Премного вам благодарна! Что бы я делала, если бы наш район обслуживали не вы. Вот возьмите, пожалуйста, триста рублей, все, что есть, не обессудьте.

– Прекратите, Татьяна Игоревна! Я не возьму от вас никаких денег! Успокойтесь и прекратите мне их совать, иначе я больше к вам не приду! Все, я сказала!

– Нет, я не выпущу вас без оплаты! – закричала Татьяна Игоревна, распластавшись на входной двери в форме морской звезды. – Иначе я в следующий раз не смогу вас вызвать, мне не позволит совесть и… Толик!.. Толик умрет… – вдруг сказала Татьяна Игоревна и метнулась в кухню, – не берете деньгами, возьмите продуктами! Честное слово, от чистого сердца. Мне это досталось даром, я же работаю на мясокомбинате.

Екатерине ничего не оставалось делать, как взять пакет с какими-то продуктами. Мокрая, уставшая и валившаяся с ног от слабости, Катя брела по улице. Увидев перед собой зеленый крест аптеки, вошла внутрь и купила, потратив все свои деньги, лекарства для Ивана Федоровича вместо разбитых. Лекарства, как назло, оказались дорогостоящими, но Катя не могла поступить по-другому. Катя добралась до дома Ивана Федоровича, поднялась на второй этаж и остановилась у его двери, прислонившись к ней лбом. Сил, чтобы достать ключ, который старик вручил ей, и открыть дверь, у Кати не было, и поэтому она нажала кнопку звонка.

– Что такое? Катя, вы, что ли? Ну я же специально дал ключ! – прохрипел недовольный голос Ивана Федоровича. – Зачем старика тревожите?

Дверь открылась, Катя стояла с совершенно белым лицом и огромными невидящими глазами смотрела в проем квартиры.

– Что? Что с вами? – оторопел старик.

– Вот… Иван Федорович, я и пришла… – сказала она, едва разлепив губы, покрытые словно восковой пленкой, и повалилась на него ничком.