Текст книги "Дама сердца Железного Дровосека"

Татьяна Луганцева
Дама сердца Железного Дровосека

Глава 1

Алексей Александрович Ерохин был личностью знаменательной. Также личностями с большой буквы были его отец, дед и прадед. То есть у них это было фамильное. Всю свою жизнь они, начиная еще со временем царской России, посвящали науке, а именно математике. А их жены посвящали свою жизнь мужьям, почетно занимая вторые роли. Детей в сем научном роду никто не спрашивал, кем они видят себя в дальнейшем, чем хотят заниматься. В семье царила ее величество математика, и можно было посвятить себя только ей – или сгинуть в никуда. Например, Алексей Александрович не только являлся известным ученым, но еще и руководил кафедрой прикладной математики в одном из самых престижных вузов столицы, то есть подготавливал будущее науки.

Жена его Клавдия Васильевна, что называется, содержала дом и успевала все. Конечно, она готовила пищу, причем с полной самоотдачей. Каждый день в рационе семьи Ерохиных было первое, второе (обязательно с мясом или рыбой) и компот. Трехкомнатная квартира блистала чистотой, и все здесь находилось в идеальном порядке. Антиквариат, коего имелось очень много, протирался от пыли, столовое серебро полировалось, а хрустальная люстра, особая гордость, разбиралась и мылась раз в три месяца, чтобы и дальше блестеть и привлекать восторженные взгляды гостей. А к праздникам люстра, купленная главой семьи в Чехии во время туристической поездки от коммунистической партии Советского Союза на гонорар от Академии наук, мылась в обязательном порядке.

Младший сын Ерохиных Витольд часто вспоминал картинку из своего детства. Он заходит в просторную кухню-столовую, где на большом круглом столе, стоящем по центру, домработница семьи, молодая и веселая дивчина Вероника, моет в огромном тазу разобранную люстру – хрусталик за хрусталиком, подвесочку за подвесочкой. Пенный раствор блестит радужными пузырями, которые периодически отрываются от общей массы и красиво улетают в пространство, в раскрытое окно. А некоторые лопаются, и их брызги щекочут нос. Сами хрустальные детальки лежат везде – на полу, на полках кухонных шкафов, на подоконниках. Некоторые из них уже вымыты, другие еще нет, но все они переливаются, словно сказочные медузы, выловленные из фантастического моря. Солнечные лучи многократно отражаются в хрустальных подвесках и скачут солнечными зайчиками по стенам и потолку кухни, создавая ощущение еще большей нереальности происходящего. Столовая уже не была просто комнатой, где люди принимают пищу, превращалась в волшебную, радужную шкатулку. Витольд всегда появлялся в разгар захватывающего действа, садился на табуретку и мог наблюдать за ним часами.

Вероника улыбалась.

– Нравится?

– Очень!

– А вот твой брат никогда не восторгается. Наверное, ты очень тонко чувствуешь красоту.

– Это похоже на цирк, а я люблю цирк, – пояснял мальчик.

– Я тоже люблю цирк, – радовалась домработница.

Но жена академика прогоняла младшего сына тряпкой, прикрикивая:

– Хватит говорить всякую чушь! Слово «цирк» в нашем научном доме звучит как ругательство. Тебе, Витольд, пора бы уж заканчивать с созерцанием, самое время заняться математикой. А то я тебе устрою цирк! Бери пример со своего серьезного брата.

В семье Ерохиных росло два сына. Старший, Владислав, не доставлял родителям никаких проблем. Он был всегда собран и послушен, этакий отличник до мозга костей. Такой ребенок и должен расти в профессорской семье. Внешность у него тоже была соответствующая – худой, бледный, с длинными тонкими пальцами, нервным кончиком носа и в очках. Короче, «ботаник» по жизни, полностью ушедший в математику, как отец.

А вот Витольд, бывший на три года младше, вызывал у родителей серьезное беспокойство. Он с детства тянулся совершенно к другому. Его интересовали кино, театр, цирк, книги. Но самое страшное – Витольд был абсолютно равнодушен к математике. Ведь это просто катастрофа, что сын всемирно известного ученого не интересуется королевой наук! Как только не пытались заставить его увлечься математикой и привить любовь к данному предмету… Родители не хотели понимать, что в результате настоящая катастрофа творилась именно в душе самого ребенка, для которого решение задач было сродни средневековым пыткам. Чтобы вытянуть Витольда на «отлично», с ним каждый день занимался репетитор, вдалбливая ему в голову всякие цифры и уравнения.

А мать все время кричала:

– Не смей позорить отца! Как ты можешь так легкомысленно относиться к делу его жизни?!

Витольду же было невдомек, чем он мог позорить отца, которого любил. О склонностях сына и о его способностях к языкам Клавдия Васильевна даже слышать не хотела, ведь установка в их семье была одна, причем не имевшая никакого отношения к литературе, истории, иностранным языкам.

Кроме того, по характеру Витольд был совсем не таким, как брат. Мальчик был упрям, дерзок, любил спорт, часто дрался, сбегал с уроков, за что попадал под «домашний арест». Да, да, его часто наказывали, но все это не приносило тех результатов, которых добивались родители.

Сам академик не занимался детьми, поскольку был слишком занят. Периодически, по праздникам, он просматривал дневники сыновей, и его взгляд задерживался на страницах младшего с длинными и животрепещущими замечаниями. После чего Алексей Александрович выразительно глядел на жену, которая под взором супруга как бы уменьшалась в размерах и бледнела, а затем молча уходил к себе в кабинет. Клавдия Васильевна понимала: муж свою работу выполнял, колеся по всему миру с лекциями и выступая на конференциях, и очень достойно содержал свою семью, а вот она, похоже, со своими обязанностями не справлялась. Все это легко читалось в глазах ученого и грозило тем, что женщина могла впасть в немилость у мужа и не видеть его аж несколько недель. (Кстати, спрашивать его по возвращении, где он был, было нельзя.) И Клавдия Васильевна с особым остервенением бралась за воспитание младшего сына. А тот не поддавался никакому воспитанию. И однажды чуть даже не произошла трагедия. Витольд был звездой школьного театрального кружка, но мать, зная, что это будет самым страшным наказанием для него, запретила ему туда ходить за «тройку» по математике. Тогда мальчик выбросился из окна. К счастью, падение закончилось всего парой переломов и нетяжелым сотрясением мозга. От отца факт такого протеста отпрыска скрыли, боясь реакции ученого. Честно говоря, скрыли и от всех прочих, потому что за доведение ребенка до такого поступка родителей могли «пожурить» в партии, а самого ребенка положить в психиатрическую клинику. Короче, было объявлено, что мальчик покалечился случайно. Зато после этого мама уже не рисковала запрещать ему посещать театральный кружок.

Уже в старших классах у Витольда появились подружки, просто обрывавшие телефон в квартире академика. Если брат Владислав, кроме цифр, не видел ничего, то Витольд очень даже интересовался женским полом. Да и девочки все поголовно влюблялись в него – он обладал каким-то особым магнетизмом. А внешние данные парню будто подарили боги с Олимпа. Ерохин-младший был высок, с потрясающим разворотом плеч, с густыми каштановыми, слегка волнистыми волосами и с красивым, словно выписанным рукой мастера-живописца, лицом – идеально правильные черты, потрясающая улыбка и глубокий, просто пронизывающий взгляд карих глаз. Кроме того, юноша обладал способностью расположить к себе любого собеседника. Одним словом, душа компании, заводила, да просто король школы.

Владислав первым окончил школу и сразу же поступил в институт ядерных технологий, где его отец читал лекции. Заведомо было понятно, что ему светит аспирантура, защита кандидатской диссертации, затем докторской. А потом – жена, семья и работа, работа, работа.

Через три года тот же институт и та же кафедра ждали Витольда. Но он посмел снова поступить дерзко. И одновременно подал документы в два самых известных театральных вуза. Родители этого не знали. А Витольд покорил обе приемные комиссии своим талантом – изумительно декламировал стихи, пластично двигался, прекрасно танцевал и играл на трех музыкальных инструментах, чудесно пел. И все это – на фоне потрясающей внешности. Молодой человек с легкостью поступил в оба вуза, оставалось только выбрать. Его мечта осуществилась, и Витольд наконец рассказал родителям о том, что сделал, светясь от счастья. Оба вуза были престижны, и парень наивно думал, что папа с мамой порадуются за него.

Вот тогда Алексей Александрович впервые принял участие в судьбе младшего сына. Он, вооружившись всеми своими регалиями, сходил к ректорам вузов и аннулировал результаты экзаменов, пригрозив имеющимися связями.

– Вы делаете ошибку! Ваш сын безумно талантлив! – пытались образумить известного ученого.

– На счет «безумно» – верю, но никогда сын академика Ерохина не будет фигляром. Только через мой труп, – пояснил Алексей Александрович.

Витольд был отправлен в армию «для вправления мозгов». Но там у парня, имеющего звание мастера спорта по мотоспорту и вольной борьбе, никаких проблем не возникло. И вообще у него был очень сильный характер. А после армии Витольд взял да и уехал в Америку, попросив политического убежища.

Семья Ерохиных пребывала в глубоком шоке. Оно и понятно по тем временам. Родители официально отказались от сына как от предателя Родины и их глубокоуважаемой семьи. А вскоре «железный занавес» поднялся, началась перестройка, но было уже поздно. Мать изредка плакала в подушку, а домработница уволилась, не сумев простить хозяевам подобного отношения к Витольду, ее любимцу.

Вероника так и сказала:

– Вы не люди! У вас вместо сердца какое-нибудь арифметическое уравнение, причем с неправильным решением! Бедный ребенок с тончайшей душевной организацией фактически мальчишкой, в двадцать лет, без денег, без поддержки, оказался в чужой стране! И ведь именно вы довели его до такого выбора и такой жизни! А вам все равно, черствые и бессердечные люди!

– Это его выбор, – отрезал Алексей Александрович.

– А мне противно на вас работать, я ухожу.

– Вероника, одумайся! Ты работала у нас почти двадцать лет! – попыталась остановить ее Клавдия Васильевна.

– Да, работала и всегда видела ваше несправедливое отношение к Витольду. Я столько раз утешала его! А теперь мне здесь нечего делать, я выполняла миссию матери. А вы – не мать, вы – жена. Да! Как так можно? Отказаться от сына! Лишить его семьи и корней! Нашли «врага народа»… Мне противно вас видеть!

– Ну и ладно… Ты свободна, – поджала тонкие губы Клавдия Васильевна, отпуская самого преданного семье человека, помогавшего ей растить сыновей. Вероника потому и прикипела к мальчикам душой, как родной человек, что ей ведь не надо было бояться грозного мужа.

А сына Ерохина действительно вычеркнули из жизни и из своих сердец, чтобы сохранить статус семьи академика. Это тоже было своеобразное предательство.

Глава 2

Витольд же в чужой стране не пропал, несмотря на то, что не знал там ни единого человека. Он прекрасно говорил на английском, и это его спасло. Парень стал выживать. Именно выживать. Работал в тех местах, где предоставляли койку и хоть какую-то еду. Одно время вкалывал грузчиком в порту целый день до боли во всех мышцах и суставах, ночуя в помещении с гнилыми канатами и ящиками с мусором, питаясь рыбой, которой с ним бесплатно делились рыбаки, и моясь в океане.

Сильного и выносливого парня заметили во время очередной разборки и пригласили в портовый клуб – участвовать в боях без правил. Вечерами там собирались весьма впечатляющие личности с криминальным, так сказать, душком, в том числе гангстеры и наркодилеры. Играли, естественно, нелегально, в запрещенные игры, проматываясь до пули в лоб, делая ставки на все, на что только можно. На «человеческое мясо» в том числе.

Бойцы, парни, вынужденные выживать таким образом, разных национальностей, эмигрировавшие легально и не очень из стран Латинской Америки или Африки либо просто приехавшие из бедных районов, дрались не на жизнь, а на смерть. Сантименты и человечность надо было оставить за рингом. С первым сотрясением мозга, с первыми гематомами и переломами Витольд много чему научился. Дрался он отчаянно и фактически всегда одерживал победу. Под кличкой Русский Медведь он полгода существовал в этом кошмаре, зато смог купить себе крутой мотоцикл и снять дешевое жилье. По крайней мере, Витольда перестал мучить запах рыбы. И какое-то время он мог отдохнуть перед ночной «работой». Хотя зализывание ран трудно назвать отдыхом. К тому же всегда была опасность скатиться до чего-то совсем уж запретного, когда вокруг все заняты только этим. Казалось, ни одного светлого пятна впереди…

Но Витольд выделялся среди прочих своей харизматичностью, и ему предложили заняться реслингом, участвовать в шоу, пусть и весьма тяжелом, но все-таки выше уровнем портового клуба с откровенным мордобоем. А вскоре ему удалось устроиться охранником в дорогой известный стриптиз-клуб, и полгода Витольд провел там, работая. В его обязанности входило охранять абсолютно голых танцующих девушек от активного контакта с посетителями. Многие мужчины теряли голову от порнографической красоты, а некоторые, особо разгоряченные спиртным, льющимся здесь рекой, выскакивали на сцену. Иногда возникали жестокие драки среди зрителей.

Девушки для работы в элитном заведении отбирались по строжайшему кастингу. Они должны были быть супергибкими, чтобы своими пируэтами «завязывать мозги» мужчин в узел и «отжимать» их кошельки до последней монетки. А кроме того, быть артистичными, легкими, необычными и просто поражать женственностью и сексуальностью, обладать определенными физическими параметрами – длинными ногами, тонкими талиями, большой грудью.

– Здесь вам не эротика Мулен Ружа! – кричал балетмейстер и постановщик стриптиза. – Здесь нужен секс! А для этого нужны гипертрофированные формы в определенных частях тела!

Некоторые девушки обладали таким достоинством от природы, другим же приходилось прибегать к помощи пластических хирургов.

Танцовщицы были от Витольда без ума. Молодой парень с потрясающей внешностью и доброй душой в столь жестоком бизнесе привлекал их как магнит. Многие из них занимались проституцией. Кому-то сильно везло, если находился богатый покровитель, который брал девушку под свое крыло на правах любовницы и содержанки. С Витольдом же все спали просто так. С парой девушек у него возникли чувства, похожие на серьезную привязанность. Но молодой человек все равно не понимал, почему он должен ждать свою подружку из постели другого мужчины, даже если связь с тем для нее «ничего не значит», а «любит она только его», то есть Витольда. Парень понял одно: здесь все продается. Кроме того, он получил пару ножевых ранений в общих потасовках в борьбе за девушек, и его тело «украсилось» шрамами.

Через несколько месяцев Витольд ушел и из этого клуба – на приличный оклад, охранять жену одного богатого человека. Что-что, а уходить он уже умел, сжигая за собой все мосты. Жизнь научила его ничего не ценить, ни к кому не привязываться, ни от кого не зависеть. И вдруг его тогдашняя подружка, ведущая танцовщица в образе Мэрилин Монро, покончила жизнь самоубийством. Молодой человек так до конца и не понял ее поступка. Ведь она сама пропагандировала фривольный образ жизни и полную секс-свободу! Говорила ему:

– Я никогда не перестану этим заниматься. Красивое тело должно очень дорого продаваться, пока молодое и в форме, и нужно воспользоваться предоставившейся возможностью, но я хочу, чтобы ты знал, Русский Медведь: заниматься сексом мне приятно только с тобой.

А когда Витольд ушел от нее, девушка вот так поступила со своим красивым телом…

Находясь на службе у богатого человека (его звали Теодор, он был испанского происхождения), парень снова попал в неприятную ситуацию – его стала домогаться жена босса, Кларисса. Женщина буквально не давала ему прохода.

– Как ты смеешь, дерзкий мальчишка, отвергать меня? Ты должен радоваться, что я обратила на тебя внимание! – истерила она.

– Я нахожусь на службе у вашего мужа.

– Мой муж будет пить у меня с руки, если я захочу. А сейчас я хочу только тебя. Со мной никогда такого не было – я просто с ума схожу в твоем присутствии. Никогда не обращала внимания на охранников, водителей, а тут как с ума сошла. Ты снишься мне каждую ночь… как мы с тобой вместе… Я буду платить столько, сколько ты даже представить не можешь! – уговаривала его молодая привлекательная женщина.

Витольд понял, что перед ним открылся еще один путь – стать альфонсом. Вроде бы неплохое занятие – никто не будет его бить, пырять ножом, впереди только любовные утехи, дорогие подарки и деньги дамочек с холмов Голливуда. Но он на это не пошел. Уволившись от Теодора и таким образом сбежав от его сексапильной женушки, Витольд устроился на первую же попавшуюся работу – официантом в ресторан с видом на заветные буквы «Голливуд». Там он проработал три месяца, влюбив в себя девчонок-официанток и постоянно получая непристойные предложения от посетительниц. И вот однажды…

В ресторанчик вошел посетитель, Витольд двинулся к нему, чтобы принять заказ, и наткнулся на насмешливый взгляд пронзительно синих глаз. Перед ним сидел тот самый Теодор. Мужчина был всего лет на шесть старше его самого. Худощавый и невысокий, он носил широкие «гангстерские» брюки и просторные пиджаки, а также широкополые шляпы и курил сигары, причем несколько манерно, так, как надо, как принято в его кругах. Словно парень насмотрелся фильмов про гангстеров начала века. Темные волосы, синие глаза, суетливые движения и быстрая, но вполне внятная речь – вот, собственно, и весь портрет Теодора. Ну и еще, естественно, толстая цепь из чистого золота на шее и дорогие золотые же печатки с бриллиантами и другими драгоценными камнями на нервных, тонких пальцах. Лик молодого мужчины так и кричал о том, что тот богат и состоятелен и уже занял свою нишу в жизненной лестнице. Больше о нем Витольд не знал ничего.

– Здравствуй! – зацепился взглядом за его крепкую фигуру Теодор.

– Здравствуйте, – немного смутился Витольд и протянул меню.

– Присядь, – предложил посетитель.

– Я на работе, нам нельзя, – качнул головой Ерохин.

– Присядь, говорю! Со мной можно. Тебе никто ничего не скажет, уверяю, – настаивал Теодор.

Витольд подчинился, не понимая, чего от него хочет бывший хозяин, но открыто глядя тому в глаза. Ему не было стыдно перед ним. Он не стал спать с его женой, а предпочел уволиться с хорошей и денежной работы, чтобы остаться честным прежде всего перед самим собой, а заодно и перед человеком, который платил ему деньги.

– Недолго мы были знакомы. – Теодор закурил свою толстую сигару. – Недолго ты у меня проработал.

Витольд пожал плечами.

– Сколько я тебе платил? – продолжал Теодор.

– Двести долларов в неделю.

– А сколько ты получаешь здесь?

– Двести долларов в месяц.

– Ты идиот? – усмехнулся Теодор.

– Нет. – Витольд рассмеялся. – Надеюсь, что нет…

– Я тоже на это надеюсь. Неужели такого размера чаевые?

– Чаевые большого размера надо отрабатывать не тем органом, на который я по жизни сделал ставку, – спокойно ответил сын русского академика.

– Ради выживания все средства хороши. То есть если и не хороши, то идут.

– Все-таки не все, – не согласился Витольд. Он мог так говорить, жизнь уже помотала его в этой свободной стране.

Молодой человек чувствовал себя неуютно под пытливым взглядом Теодора. Они были почти ровесниками, но между ними лежала пропасть. Однако унижаться Витольд не хотел. Не чувствовал необходимости, скажем так. Не он же пришел к этому человеку, а тот к нему.

– Я ведь не заставлял тебя заниматься чем-то незаконным? – спросил вдруг Теодор.

– Нет.

– Почему тогда ты уволился?

– Я не хочу отвечать на этот вопрос. И не буду. Я сделал выбор. Ушел и ушел… Может, официантом захотел поработать. Многие актеры с этого начинали. Вы будете что-то заказывать?

– Не-а, не тот ресторан. Я покурю, если не возражаешь? – вальяжно развалился на стуле Теодор.

– Не возражаю. Но мне надо идти. – Витольд попытался встать, но Теодор схватил его за руку прохладной и цепкой ладонью, блеснув всеми своими печатками.

– Постой! Я хочу достучаться до тебя… Не нахожу нужных слов, не общался с такими честными парнями, как ты, в основном одни подонки вокруг, – вдруг совершенно честно высказался он.

– Я не понимаю…

– Ты мне нужен, Витольд. Очень нужен. – С лица Теодора как-то разом пропала вся спесь.

Витольд удивленно смотрел на одного из богатых и авторитетных людей этого города и не понимал, что тому потребовалось от него, простого парня, обычного официанта.

Теодор снял шляпу и вытер тыльной стороной ладони лоб. По всему его облику было видно, что ему тяжело собраться с мыслями, но что он действительно хочет сказать что-то важное. Витольд расслабился и сел обратно.

– Выпьем? – неожиданно предложил Теодор.

– Если ты уладишь и этот вопрос, – почему-то на «ты» ответил ему Витольд, этим полностью сняв какую-то напряженность, повисшую в воздухе.

– Считай, что у тебя отгул, – кивнул мужчина.

По его щелчку мгновенно появился метрдотель.

– Нам самое лучшее виски, что у вас есть в заведении, и содовую… И еще чего-нибудь накидайте там – сыров, фруктов… Этот парень составит мне компанию, а то одному скучно. Надеюсь, не возражаете?

– Конечно, нет! Выполним любой ваш каприз! – засуетился метрдотель, взяв заказ под собственный контроль. Теодор был в ресторане на хорошем счету – он приходил сюда нечасто, но всегда оставлял щедрые чаевые. И всем сразу было ясно, что он человек авторитетный, а с такими ссориться не рекомендовалось.

– Я латинос, – начал разговор Теодор. – Надеюсь, ты понял уже, что такое быть в Америке латиносом. Это как низшая каста, которая если и может подняться, то только с помощью наркобизнеса да на поставке шлюх и оружия. На том все, занавес. Так вот дорого, но подло. Мне повезло: самому не пришлось марать руки в крови, за меня это сделал мой отец. Он был известным в нашей среде наркобароном и единолично воспитывал меня и брата. Нас с ним обоих, кстати, родили две проститутки, участвовавшие в оргиях с папашей. Брата убили в подростковом возрасте, и все миллионы родителя должны были достаться мне. Меня никто не спрашивал, чем лично я хочу заниматься. Нелегко иметь мечту при отце-наркобароне и матери-проститутке, но я ее имел. Это Америка и Голливуд. Может, глупо и не оригинально, но именно так. До дрожи в коленках и боли в сердце. Только рассказать об этом я никому не мог. Когда и отца убили, вся его империя рухнула на мои плечи, у меня не было возможности отступить с проложенных рельсов. На моем счету несколько неприглядных поступков, про которые не хочу вспоминать до скончания своих дней, но я сделал главное – соскочил с наркоторговли, всем своим нутром не принимая именно ее. Однако совсем уйти с криминального поприща не удалось, и тогда я развернул самый, на мой взгляд, адекватный бизнес. Сейчас являюсь владельцем нескольких крупных казино. Никаких девочек, никаких наркотиков! Хотя «запашок» от отцовских дел присутствует… – Теодор прервался, и они выпили.

– Расскажи о себе, – внезапно попросил Теодор.

Витольд откликнулся и поведал ему все о своей семье. Собеседник несколько минут молчал, выпуская причудливые клубы дыма. Затем протянул:

– Поразительно… Это судьба. Я выбрал человека со схожей судьбой, ты, как никто другой, поймешь меня. Но, конечно, я навел о тебе кое-какие справки. Короче, я зарабатывал свои миллионы, чтобы стать продюсером и наконец-то прикоснуться к большому кино. Однако я не артист, могу подойти к Голливуду только с коммерческой позиции. Правда, таких, как я, там не ждут. У каждой звезды уже свои продюсеры, зажечь новую – большая удача. Очень много однодневного мусора, можно потерять все сбережения. К тому же не каждый актер или режиссер доверит себя человеку с такой репутацией, как у меня. И вот я живу, присматриваюсь… Ведь со всего мира в Лос-Анджелес едут люди, одержимые мечтой покорить Голливуд. Ты не мог не привлечь моего внимания, и я нанял тебя, чтобы присмотреться. Фактурных парней и девиц здесь много, но в тебе что-то есть еще, кроме внешности. Уж сколько я всего знаю о кино! В общем, у меня развилась кое-какая интуиция, и я тебе говорю точно: ты станешь звездой. Я нужен тебе, ты нужен мне! Предлагаю стать моим протеже. Я сейчас был очень честен перед тобой, даже открыл то, чего никому никогда не рассказывал о том, откуда мои деньги и какой у меня на них взгляд. Если ты согласишься, мы вместе, абсолютно на равных, пойдем к своей мечте. Как оказалось, она у нас одна. У тебя фактически нет семьи, у меня ее номинально нет. То, что ты не предашь, мне уже известно. Я ведь расстался со своей женой-проституткой и очень ценю, что ты не принял ее предложение.

Витольд невольно усмехнулся, услышав последние слова.

– Ну а мою дружбу и верность ты тоже когда-нибудь оценишь. Я своих не сдаю, – как бы подвел черту Теодор. – Вот только имя твое, Витольд, тяжело для восприятия. Возьми себе американское имя, которое и будем раскручивать.

– Джон, – обронил Витольд.

– Что?

– Я беру имя Джон, – пояснил молодой человек.

– Значит, ты согласен? – Теодор протянул ему руку, и мужчины скрепили устный договор крепким рукопожатием.

Они как-то сразу поняли друг друга. Возможно, потому, что почувствовали схожесть своих судеб.