Текст книги "Сердце разбитой кометы"

Татьяна Луганцева
Сердце разбитой кометы

Глава 1

Интересно, существует ли степень градации женской глупости? Занимался ли кто-нибудь этим вопросом ради хотя бы спортивного интереса? Вычислял по градусам, по силе, времени и скорости и еще черт знает каким параметрам? Было ли хоть кем-то составлено уравнение, определяющее эту глупость? Например, чему равна сила притяжения к подонку (или форменному козлу), умноженная на время, впустую потраченное на него (чтобы понять, что этот подонок вовсе не рыцарь на белом коне, посланный тебе за все страдания и ожидания, а так, фуфло в фольге). И плюс еще включить в подсчеты экономическую составляющую – сколько денег ушло на килограммы губной помады, литры дорогих духов, штуки дорогого белья в кружевах. И получится единица глупости, включающая женскую доверчивость, несостоятельность, напрасные надежды, горькие слезы, учащенное сердцебиение, грезы и бессонные ночи, неожиданный глупый румянец и странное «порхающее» поведение (а ведь уже под сорок!). А с мужской стороны, то есть самца, сразу все уходит в «минусовку» – оценка физических возможностей партнерши, её «прыгучесть» в сексе (извините!), способность «сидеть на жердочке» как «попка-дурочка» и смотреть на любимого с непременным восторгом. И еще – не перечить, не вмешиваться в его личную жизнь, жалеть, ласкать, любить, принимать в любом состоянии и – самое главное – непрерывно восторгаться мужественностью и красотой избранника, его неповторимостью. Как назвать эту выведенную величину? «Один лох», или «один тролль», как сказала бы молодежь, или более традиционно – единица разочарования в степени краха личной жизни, причем полного. И кто эту проблему должен был исследовать – физиолог, физик, биолог, педагог или сексолог? Антонина Дмитриевна Белоярцева не знала. С таким уравнением даже известный математик – нобелевский лауреат вряд ли справится. Потому что все величины в нем будут непостоянные, и опереться при решении такого уравнения не на кого.

Бедное сердце сорокалетней Тони сейчас разрывалось от боли, разочарования и, самое главное, от стыда за свое поведение. Влипла она по полной…

Выговориться Антонина могла только своей близкой подруге Марине Громушкиной. Что она и делала – воя белугой и клацая зубами о край стакана с водой, который ей принесла подруга, предварительно накапав – да что там накапав! – просто вылив туда полфлакона валерьянки. Марина никогда не видела Тоню в таком состоянии. Она, как могла, успокаивала ее, искренне и с большой жалостью к ней.

Марина очень хорошо знала Тоню, они дружили всю жизнь, с детства. Марина росла девочкой активной и на всё происходящее смотрела с оптимизмом, не принимая ничего всерьез и надолго, что называется, без заморочек. И в отношениях с мальчиками вела себя весело и легко. Понятно, что с таким подходом к жизни Марина пользовалась у мужского пола огромным спросом, и, надо отметить, отвечала взаимностью. Парни у нее менялись с космической скоростью, и при этом она абсолютно не горевала при расставании, со многими оставаясь в дружеских отношениях. От жизни она старалась получать только удовольствие и заряд бодрости и позитива.

Антонина всегда завидовала таким людям и почему-то думала, что живется им намного легче и проще, чем ей. Сама Тоня была полной противоположностью подруги. Вдумчивая, ранимая, романтичная, все в жизни она воспринимала очень серьезно. Если любовь, так до гроба. На меньшее нечего и размениваться. Максимализм, возведенный в куб. Вот таких отношений – на разрыв – Антонина и ждала всю жизнь. Она была очень эффектной женщиной, все при ней – и стройная фигурка, и красивое лицо, и светлые волосы ниже плеч, спадающие волной… С такими данными Тоня вправе была ждать счастья и своего единственного мужчину.

Но при ангельской внешности характер у Антонины был, прямо скажем, очень тяжелым. Она была несговорчива с людьми, замкнута, мнительна и порой неоправданно обидчива. К тому же постоянно занималась самоедством и была необоснованно требовательна к себе и окружающим. От мужчин Тонечка ждала всего того, о чем пишут в слащавых женских романах. Чтоб не пил, не курил, чтоб цветы всегда дарил, тещу мамой называл, чтобы был умный, добрый, мужественный, красивый, чтобы мог сразу взлететь на коня, схватив тяжелый карающий меч… То есть если бы Тоня заполняла анкету в брачном агентстве, ей бы ответили, что она ищет человека с таким характером, которого в природе в принципе не существует. Такого вот снежного человека, которого никто не видел, но что-то о нем слышали.

Маринка-то сразу же смекнула, что с такими взглядами на жизнь и на любовь ее лучшая подруга точно останется одна-одинешенька, и пыталась как-то переделать мировоззрение Антонины, внушая, что мужчины тоже люди и могут иметь недостатки. Что их надо принимать и любить такими, какие они есть. Необходимо снизить планку требований, нельзя жить фантазиями и так далее… Марина хотела, чтобы подруга рассталась со своими выдумками и посмотрела на очевидные вещи более трезво.

– Ты ведь тоже далеко не идеальна. Чего же ты хочешь от мужчин? Они примитивнее женщин, следовательно, и ошибок совершают больше. С тобой тоже тяжело ужиться! Ты должна стать более покладистой, и тогда цены тебе не будет, – говорила Марина.

Но Антонина искренне верила, что ее минует участь одинокой женщины, что если она будет ждать чуда, то непременно его дождется.

По молодости Тоня, фыркая носом, растеряла всех парней, что были рядом, и те благополучно женились. К тридцати годам вокруг Антонины увивались уже женатые ловеласы, набивавшиеся ей в любовники. Понятно, что с ее ненормальной принципиальностью такая ситуация сводила Тоню с ума. Она ненавидела неверных супругов, ненавидела себя за то, что ей такое смеют предлагать, и опять всем отказывала, постепенно разочаровываясь в браке.

– Чтобы я спала с женатым?! Да ни за что на свете! Вылезет из постели своей жены и ко мне? Фу! Какая грязь! Какой кошмар! Даже страшно об этом думать! Ну и зачем мне это надо? Пошло и противно! – кипятилась Антонина.

– Никогда не говори «никогда», – задумчиво отвечала ей Марина, у которой были и муж, и любовники, что называется, всяко-разные, и женатые в том числе.

– Ни-ког-да! Я до такого не опущусь! Лучше быть одной! – упрямо твердила Антонина, и ее нежные щеки покрывались красными пятнами негодования.

– Неизвестно, что лучше… – туманно отвечала подруга.

Антонине понадобилось еще долгих десять лет, чтобы усомниться в своих взглядах. А вышло все очень просто, как и должно было выйти. Но судьба сыграла с ней злую шутку.

Тоня встретила мужчину и влюбилась в него без памяти, вот так банально. Он был красив, высок, великолепно сложен, ухожен, с проницательным взглядом темно-серых глаз и обаятельной улыбкой. К тому же умен и с потрясающим чувством юмора. Константин Михайлович Боровицкий красиво ухаживал, одаривал Тоню знаками внимания и приятными сюрпризами, то есть занимался запудриванием мозгов, постепенно и аккуратно, а не нахрапом, рискуя сразу же получить отказ. В общем, вел себя так, как с ней и надо было. Словно знал Антонину всю жизнь. На ее день ангела Константин Михайлович подарил Антонине роскошный букет и пригласил по-дружески в ресторан, где, по сути, замутил ей голову разговорами, а потом пустил в ход умелые комплименты и нежные прикосновения – дотронулся невзначай до коленочки, чуть коснулся плеча, провел по руке… И сердце Антонины дрогнуло, а вместе с ним поплыло и сознание, доселе твердое. То есть к сорока годам, как говорится, «девочка созрела».

Вулкан страсти накрыл Антонину с головой. Она засыпала с мыслями об этом мужчине и просыпалась с мыслями о нем. И между просыпанием и засыпанием она тоже думала о Боровицком. Самым страшным для Антонины оказалось то, что Константин был женат, но даже это она проглотила, потому что влюбилась серьезно и навсегда, как тогда решила. Закрыв на былые принципы глаза, утихомирив кровоточащую от ревности к жене рану на сердце, Тоня согласилась отдаться любимому и душой, и телом!

Даже Марина не стала смеяться на подругой и подкалывать по поводу ее непогрешимости. «Пусть Тоня станет любовницей этого негодяя. Он очень давно в браке, какие у него отношения с женой, никто не знает. Может, уже подустали друг от друга? Никто никого осуждать не будет… Все может быть… Пусть и Тоня получит свою порцию женского счастья. Он так красиво, достойно ухаживал, что вряд ли она нужна ему на один раз. Это убьет Тоню. Но я искренне хочу, чтоб у Тони получился красивый роман и она почувствовала бы себя женщиной. В конце концов, перестала бы строить воздушные замки и занялась своим семейным благоустройством! И кто знает, может, у нее еще все и сложится? Лучше поздно, чем никогда!» – думала Марина о вымученных и поздних любовных отношениях подруги. Конечно, она желала ей счастья и очень переживала за нее, иначе не была бы подругой.

А вот Антонина с того самого дня вступила на очень скользкую и опасную для себя дорожку. Но, конечно, она даже не догадывалась об этом и не знала еще, куда ее вывезет кривая, пребывая в состоянии непрерывной любовной эйфории.

Секс с Константином поразил Тоню новизной ощущений, но и разочаровал. Ей все представлялось совсем не так. Она думала, что будет пребывать в неге и купаться в нежности и поцелуях. Константин же был очень груб, отстранен и холоден. Почему-то не было «жарких поцелуев» и «пылких объятий», о которых она читала в любовных романах, взглядов «глаза в глаза» и пламенных речей. Не было ничего того, что она себе напридумывала. Когда Антонина робко намекнула Константину, что хочет, чтобы он ее поцеловал, мужчина фыркнул:

– Я целую только жену! Чужих женщин не целую. Я в жизни частенько оказывался в постели с профессионалками, они меня этому и научили! Ни доли привязанности к женщине на стороне не может быть. Поцелуи исключены, – ответил он Тоне, ввергая ее в шоковое состояние.

«Может, так и надо? Я же знала, что он женат, и не могу на него обижаться… Константин мне ничего не обещал», – успокаивала себя Антонина, продолжая любить его всем сердцем и душой, да и телом тоже. При этом Боровицкий позволял себе нелицеприятно отзываться о ее способностях именно в постельном плане.

– Ты не очень активно себя ведешь, – говорил он ей тоном учителя физкультуры, который заметил бессильно повисшего на турнике ученика.

– Что мне делать? – терялась Тоня.

– В твоем возрасте уже надо понимать, что делать. Опыт должен быть, – отчитывал он ее как школьницу, и в его голосе сквозили раздражение и разочарование.

– Ты же знал мою историю, – робко пищала она, чуть не плача. – Я неопытная, я не обманывала…

– Знал, – задумчиво соглашался Константин, – но не думал, что настолько все запущено. Я раньше все по молодым девкам гулял, там хоть тело было…

Антонина лишь нервно дергала плечиком.

– Ты меня должна слушать и подчиняться, – продолжал он с каменным выражением лица.

Слово «подчиняться» для Тони прозвучало просто каким-то средневековым приговором, но она и это ему прощала в своей любовной слепоте. Занятия любовью с Константином напоминали занятия фитнесом, которым Антонина занималась примерно месяц и бросила из-за природной лености. Тоню не покидало чувство, что ее тело используют как тренажер и еще прикрикивают, чтобы «снаряд» не уклонялся от заданной позиции и держал «стойку», то есть «штатив», в напряжении. Физически эти сексуальные упражнения для Антонины не были неприятны, но были сложны и требовали предельной концентрации внимания от «гимнастки», а следовательно, не могли принести полного расслабления и удовольствия. Да и «физрук» оказался строг. Со свиданий с Константином Антонина приходила разбитая, уставшая и опустошенная. Опытная подруга Марина, видя состояние Тони, недоумевала, что с ней происходит?

– Ты же вроде влюблена. Должна летать, словно на крыльях… У тебя глаза должны светиться от счастья… – осторожно начала она разговор.

– Да? – удивленно спросила Антонина, нервно оборачиваясь, словно в поисках крыльев, которые у нее должны были вырасти, но так и зачахли в зачаточном состоянии.

– А как же! Сейчас самый романтичный конфетно-букетный период! Для тебя такие отношения в новинку. Ты должна быть, по крайней мере, радостной, воодушевленной! Потому что про понятие «счастье», крутя любовь с женатым мужчиной, сразу можно забыть. Но хотя бы приподнятое настроение у тебя должно быть. А ты ходишь с таким видом, словно играешь в фильме «Угрюм-река», причем эту самую Угрюм-реку во время паводка. Я тебя не узнаю! Я твоего Костика уже заочно ненавижу, он, негодяй, вытягивает из тебя всю жизненную энергию и ничего не дает взамен.

– Я не замечаю, – отводила глаза Антонина, понимая, что подруга в чем-то права.

– Все ты замечаешь! Глупой ты никогда не была! А глядя на твои припухшие веки, могу предположить, что ты еще и плачешь непрерывно, – продолжала Марина.

– Плачу, – согласилась Антонина. – Только вот сама не пойму, почему? Что-то накатывает периодами, и начинаю реветь как дура.

– А я тебе скажу почему! Потому что так не должно быть! Поверь мне, это не твой мужчина! – твердо заявила Марина.

– Я люблю его! – ответила Тоня, не желая признаваться самой себе, что так жестоко ошиблась в любовном вопросе.

– Нет, это точно не любовь! Ты просто ничего не понимаешь в этом деле. Доверься более опытному товарищу. Это не любовь! Это то, что ты принимаешь за это чувство! Возможно, порочная страсть! Или что угодно еще, только не любовь. Влюбленные люди так не выглядят. Любовь – чувство позитивное, а ты просто сохнешь на глазах. Скорее всего, ты подсознательно понимаешь, что ошиблась, но тебе страшно, и ты себе внушаешь, что это – взаимное чувство, – пыталась образумить ее Марина.

– Я не могу теперь без него, он словно приворожил меня…

– Ага, приворожил он тебя! И теперь пожирает! Разрушает и уничтожает! – не унималась Марина, но как-то действенно повлиять на подругу не могла.

Конечно, Марина понимала, что рано или поздно ее подруга избавится от этой напасти, «выйдет из сумрака», но она боялась за ее психику. Ведь Антонина была неопытна в любви, неопытна в расставаниях. А в сорок лет поди выдержи такое испытание! Когда понимаешь, что, может быть, это твой последний шанс…

А Марина почему-то считала, что они с подругой давно потеряли свой шанс на счастье, вышли в тираж… Марину умиляли телепередачи, в которых сорока-пятидесятилетних женщин модно одевали, красили или еще как-то приукрашивали, утверждая, что теперь все мужчины обратят на них внимание, теперь они точно найдут своего суженого… Какое «найдут»? Для чего? Почему ни одна из них не сделала этого раньше? Ждала до пятидесяти лет, когда вы ее причешете? И теперь у нее попрёт в личной жизни? А где они, свободные мужики, в ее-то возрасте? Те, что не спились и жаждут любви, извините, не с молодой и стройной, а с ней, красавицей далеко за…? В общем, какой-то бред, просто противно смотреть. И зачем внушать надежду на то, чего уже быть не может?

«Похоже, что я, как и Тоня, становлюсь отъявленной пессимисткой», – подумала Марина, понимая, что, ой, не зря переживает за подругу.

Глава 2

Резкий звонок телефона вывел Марину из невеселых раздумий.

– Мариночка, это тетя Люда, мама Антонины, – услышала она.

Людмила Петровна очень редко звонила Марине, поэтому Марина сразу же почуяла недоброе.

– Господи, тетя Люда! Что-то случилось?! – всполошилась она, понимая, что речь может идти только о ее подруге.

– Даже не знаю, Мариночка… Но тебе лучше приехать! Я не ничего не понимаю… я растеряна… Вот нашла твой телефон… – Голос мамы Тони звучал тревожно, речь была сбивчивой.

– Да что случилось-то?! – почти закричала Марина, вдавливая ухо в телефонную трубку, потому что плохо слышала Людмилу Петровну.

– Я не знаю. Но вот с Тонечкой точно что-то нехорошо… Сердце матери чует беду…

– Что с ней? Говорите как есть, не томите! – Нервы Марины были уже на пределе.

– Закрылась в ванной и ревет, даже не ревет, а воет! Воет и стонет как белуга! Уже давно… Я и стучалась, чуть дверь не вынесла, и пыталась с ней поговорить, но все без толку. Может, она тебе откроет, вы же подруги? Приезжай, пожалуйста! Ты должна с ней поговорить, все выяснить и попытаться успокоить… – всхлипнула Людмила Петровна.

– Я все поняла. Уже выезжаю. Не волнуйтесь. Только не оставляйте ее одну! – ободряюще сказала Марина.

– Миленькая, скорее! Ведь она мне не открывает! – Людмила Петровна немного помолчала, после чего неожиданно выдохнула: – А может, она уже того…

– Да что вы такое говорите-то? Не думайте о плохом, говорите с ней о чем угодно, отвлекайте, не давайте ей сосредоточиться на своем горе. Она все еще плачет?

– Навзрыд прямо!

– Вот и хорошо, пусть рыдает! Только бы не молчала. Понимаете? – тараторила Марина.

– Понимаю, Мариночка, понимаю! Приезжай поскорее! Мне страшно, у самой сердце колотится и все плывет перед глазами.

Марина, держа телефонную трубку в одной руке, другой застегивала пуховик, пытаясь при этом натянуть угги.

– Людмила Петровна, вызывайте «скорую»! Бегите к соседям, и если понадобится, ломайте дверь. Мы не можем рисковать! – давала она последние наставления, пугая Людмилу Петровну еще больше.

Лучшая подруга Антонины, в отличие от матери Тони, догадывалась, в чем дело. Как только Антонина связалась с этим мужиком, Марина стала ждать нечто подобное – слез и горьких сетований было не миновать.

Машина Марины неслась по переполненным мостовым на предельной скорости. До дома Антонины было прилично, да еще пару раз она попала в пресловутые пробки. На сердце было совсем не спокойно, но она больше не звонила, чтобы не отвлекаться от дороги и не доводить уже не очень молодую женщину до истерики. Да и боялась Марина ей звонить.

«Господи, Тоня! Только бы до тебя долетели мои мысли! Что ты надумала, дуреха! – думала она. – Жизнь – самое ценное, что нам дано. Не смей! Подумай о матери и не лишай меня единственной подруги. Ты умная и красивая женщина! Неужели этот козел все-таки довел ее до ручки? Что, если тебя унизила его жена! Ты этого точно не переживешь. Господи, о чем это я? Помоги нам! Все будет хорошо. Тонька, держись! Я еду! И все у нас будет хорошо!» – думала Марина, напряженно глядя на дорогу. Внезапно она посмотрела вправо, на двигающийся параллельно с ней автомобиль, и заметила удивленное лицо шофера. «Чего ему надо»? – раздраженно подумала Марина, но потом заметила, что включила дворники, хотя с неба не упало ни капли. Зато из глаз самой Марины ручьями текли слезы.

А в довершение ко всему в одном из узких переулков, куда она завернула, чтобы срезать путь, дорогу ей преградил катафалк.

«Только не думать, что это знак! Только не думать об этом! Ой, как это нехорошо! Откуда он взялся на мою голову?!» – похолодела Марина. Она выскочила из машины и набросилась на опешившего водителя катафалка:

– Ну ты, козел! Куда прешь?! Я из-за тебя не могу проехать! Что, так трудно было пропустить?! – вопила она, наступая на беднягу грудью.

– Дамочка, вы сумасшедшая, что ли? Чего орете как ненормальная? Ну, проскочить хотел и не получилось… – Водитель катафалка был сам мистер Невозмутимость. – На пожар спешите, что ли?

– Я смотрю, вы спешите больше других! – продолжала возмущаться Марина.

– Да, меня ждут… в морге, – ответил он, с интересом спокойно глядя на женщину с красным от гнева лицом и размазанной тушью под глазами, словно она приняла таблетку «озверина» из известного мультика советских времен.

– Вот как раз в морге-то вас могут подождать сколько угодно, им спешить уже некуда, а живой человек из-за вас пострадать может! – бесновалась Марина.

Неожиданно подоспела помощь в виде здоровенного мужика, волокущего трос, и катафалк наконец сдвинулся с места. Марина пулей бросилась к своему автомобилю, нажала на газ, и машина, проскрипев по асфальту колесами, с визгом рванулась с места. В зеркало заднего вида Марина успела заметить, как мужики ей вслед покрутили пальцем у виска. Она же думала только об упущенном времени.

На место она приехала только через полтора часа. Поставив машину на сигнализацию, Марина побежала к подъезду, перескакивая через сугробы. Видимо, дворники в этом дворе все разом ушли в зимний отпуск.

Она не успела нажать кнопку звонка, как дверь распахнулась. Похоже, Людмила Петровна дежурила у двери, припав к глазку.

– Мариночка… Как же долго… целая вечность… – тоскливо простонала Людмила Петровна. Она была очень бледна, глаза припухли от слез.

– Где Тоня? Как она? Что с ней?! – заметалась Марина по квартире.

– Так это… – зашаркала шапочками за ней Людмила Петровна.

– Что? Не тяните! – занервничала Марина.

– Я все сделала, как ты сказала. Побежала за соседями, они взломали дверь в ванную. Потом вызвала «скорую». В общем, увезли Тонечку в двадцать четвертую больницу… – теребя воланчик на халате, ответила мама Антонины, с трудом сдерживая рыдания.

Марина, между тем, заглянула в ванную и содрогнулась. На светлой кафельной плитке пола и стен повсюду виднелись следы крови.

– Что это?! – вскрикнула Марина, прикрыв рот от страха ладошкой. – Она все же это совершила? Я в больницу! Какое несчастье! Ну зачем она это сделала, дуреха! Вы только держитесь… будем надеяться…

И она пулей вылетела из квартиры.

– Ты там узнай, что ей надо! – крикнула вслед Людмила Петровна. – Бедная, бедная доченька моя! Все у тебя не как у людей… Все нескладно, все через пень-колоду…

Мотор в «Рено» еще не успел остыть, машина снова рванула в дорогу. Марина, не выпуская из рук руль, запросила в Интернете адрес больницы и ориентировалась на местности по навигатору. Слезы к тому времени уже высохли, расслабляться времени не было. К счастью, больница находилась не так уж и далеко от дома Антонины, но Марине эта дорога показалась вечностью.

Оставив машину на больничной парковке, она кинулась в приемное отделение. А дальше начались сплошные мытарства. Ни один человек в белом халате не мог ничего вразумительно объяснить. Посылали в разных направлениях. То на пост медицинской сестры, то к дежурному врачу, но везде она слышала один и тот же ответ: «Справок не даем». Так и металась Марина по длинным коридорам больницы, почему-то в полумраке, словно здесь жестко экономили электроэнергию. Или это у нее от переживаний в глазах потемнело? «Ничего себе попала», – совсем уж отчаялась Марина, но в это время пришло спасение в образе трудолюбивой женщины со шваброй и ведром в руках. Беготня Марины портила все ее старания по наведению чистоты.

– Девушка, что ты мечешься туда-сюда, как кошка угорелая? – грозно проворчала она, деловито возюкая по туфлям Марины грязной тряпкой, намотанной на швабру.

Марина объяснила, в чем дело, и женщина подобрела.

– А в какое отделение, говоришь, доставили твою подружку? Глянь-ка как ты побелела от волнения, аж зеленая стала. Давай, бери себя в руки, а не то, неровен час, сама загремишь на больничную койку. А у нас и так полна коробочка. Скоро на лестнице складывать больных будем, все койки заняты.

– Так в том-то все и дело, что я не знаю, куда ее доставили. И у кого спросить, не знаю, я ничего не знаю… – Губы у Марины предательски задрожали.

– Да ты, главное, успокойся, голубушка! А хоть с чем подруга твоя поступила-то? Боли в сердце? Аппендицит, там? – расспрашивала сердобольная женщина.

– Она хотела покончить с собой, – понизила голос Марина и огляделась, словно боясь, что их могут услышать.

Она понимала, что в этих бесконечных больничных лабиринтах без посторонней помощи не отыщет подругу. Но пока доброе участие проявила только эта милая тетка со шваброй, и Марина этот шанс решила не терять.

– Суицид? – испуганно подняла подведенные черным карандашом брови женщина. – Да ты что, милая! Таких тут не кладут. Это же психиатрия чистой воды… Кто же положит такую больную в обычную палату? А если она повторит попытку? Пойдет вон и повесится в туалете? Такой скандал будет! Нет! Никто на себя такую ответственность не возьмет. Поэтому тут таких не кладут, это я тебе со всей ответственностью заявляю.

Марина совсем растерялась:

– А что же мне делать? Ее матери врачи «скорой помощи» сказали, что дочь отвезут сюда, правда, она была в шоковом состоянии, может, не так что поняла? Может, и не сюда?

– Ну, может, и повезли, пока не разобрались, что и почем. А уж тут их из приемного покоя завернули бы и направили бы туда, куда следует! У нас такого точно не допустят даже за взятку, – тоже понизила голос санитарка.

– И что делать? – снова спросила Марина, чувствуя, как волна тревоги поднимается с новой силой.

– Так в психушку, милая, ехать надо! Там все и выяснять! – уверенно заявила женщина и ловко перехватила швабру из левой руки в правую, обдав Марину запахом хлорки.

– Куда-а? – тормозила Марина, которая еще не могла свыкнуться с мыслью, что подругу ей придется искать в психиатрической лечебнице.

– В дурдом! – пояснила санитарка. – Ближайший к нам – номер четыре, на проспекте Мира, где-то в начале. У нас раз пациентка умерла одна, так ее муж тут такое устроил, впал просто в безумие какое-то, башкой стеклянный шкаф с лекарствами проломил. Так его быстро под белы рученьки, болезного, связали и туда…

– Спасибо вам большое! Прямо не знаю как вас и благодарить. Я найду! Я справлюсь! – кивала Марина, как китайский болванчик, готовая ехать хоть к черту на рога, лишь бы узнать, что с Тоней все в порядке.

– А извини, что интересуюсь… Из-за чего подруга-то твоя решила с жизнью поквитаться? – Санитарка аж рот приоткрыла от любопытства. – Несчастная любовь? Мужик бросил?

– Да не знаю я… Наверное, – глухо ответила Марина. – То есть она думала, что это – любовь. Ну, безответная… – Только сейчас Марина поняла, что поступок Тони выглядит действительно глупо.

– Дура набитая! – подтвердила ее мысли санитарка. – Вот бабе, прости господи, заняться нечем… Я, сколько живу, не знаю никакой любви… Детьми заниматься надо, а не маяться дурью!

– Так нет детей у нее, – вздохнула Марина.

– Плохо! Тогда другим надо чем-то заниматься! Пусть вот к нам в больницу приходит, полы мыть и за тяжелыми ухаживать, сразу дурь из головы выйдет! – Женщина была сурова. – Раньше это трудотерапией называлось и всем на пользу шло!

– Спасибо за предложение. Ну, я пойду? Мне не терпится узнать о судьбе подруги, какую бы глупость она ни совершила.

– Удачи тебе, горемычная, – покачала головой санитарка, глядя вслед убегающей женщине, и перекрестила ее.

Марина открыла тяжелые больничные двери, вышла на улицу и зябко поёжилась. Надо отправляться дальше на поиски несчастной подружки. Всё происходящее казалось ей кошмарным сном, в котором она все время за кем-то бежит, но догнать не может. Мучила неотвязная мысль, что время идет, а она до сих пор так и не узнала, где Тонька и что с ней…