Текст книги "Шартрёз. Повесть"

IV

Андрей всё это время старался понять, что за связь французского ликёра с ним – человеком из русской провинции. Своеобразный ум его почти разгадал и подсказывал, что дело, для которого его пригласили, может быть самым невероятным. Но Андрей гнал эти мысли от себя, не зная, как ему даже принять такое предположение.

Ирина, пересела на соседнее кресло и спросила Андрея:

– Ты всё ещё не понял, зачем я хочу послать тебя во Францию?

– Украсть рецепт «Шартрёза», что ли? – спросил сходу Андрей и удивился тишине в ответ.

Оторвав взгляд от узоров на паркете, он наткнулся на очень внимательные глаза женщины.

– А ты смог бы? – так интимно спросила Ирина, что Андрей заволновался. Он ощутил тяжёлое, вкрадчивое очарование этой сумасбродной барыни, которое невозможно отринуть, чтобы не пропустить что-то важное в жизни.

Но пересилило чувство самосохранения. И здравый смысл.

– Нет, я не могу… Я никогда такими делами не занимался. Я… Я – пушкинист, я хочу создать музей…

– А ты один живёшь?

– Один, мать вышла замуж и уехала в Гатчину, пока я в армии был. Живут там с отчимом моим.

– Нравится работать завклубом?

– Я понимаю, под что вы подводите, Ирина… бедный завклубом размечтался создать музей… да ещё в 1995 году, когда денег на макароны нет у иных.

– Давайте ужинать, раз о макаронах вспомнили…

Она встала, пошла к двери в глубине зала и он невольно проводил её взглядом.

Она была среднего роста, гибкая, но не худая, с лёгкой походкой, тяжеловатыми руками, на которых тёмными кровавыми когтями пугали приклеенные ногти.

«Может ли эта красота спасти хоть её саму-то, не говоря уже о всём мире?» – усмехнулся сам себе Андрей, вставая вслед за ней.

Ужин

В зале, куда он последовал за ней, был уже накрыт стол на двоих. Горели свечи в тяжёлых подсвечниках. Хрустальные массивные бокалы, сверкающие приборы, тихая музыка, запах духов, красота хозяйки и её недоступность для него, сковали его неприятной плебейской робостью.

От этой робости он как будто и перепрыгнул в другое измерение. Разозлился на себя, на свою нищету и убогость, и принял эту игру: позволил себе пожить по-другому. Пусть на один вечер. Забыл о своей бедности, о своих рваных ботинках, о деревянном клубе в Суйде.

– Выпьете вина? – предложила Ирина.

– Да.

Она сама налила и подала ему бокал с тёмно-красным вином. Рука её была при этом слишком красиво выгнута.

Андрей, понимая все эти мещанские приёмы хозяйки, был помимо своей воли очарован ими. Так же, как очарован красивым столом, закусками, посудой, серебряными приборчиками на жёсткой льняной скатерти.

– Вам нравится это вино? – спросила Ирина.

– Хорошее.

– Урожай 1982 года, Бордо. Помните у Пушкина: «Но ты „Бордо“, мой верный друг…» Стихи и вино – вот окружение поэта.

– И женщины… – Андрей удивился сам себе.

Ирина не обратила внимания. Они оба с аппетитом принялись за горячее мясо.

– Представьте себе, – красиво отрезая кусок запечённого мяса, говорила Ирина, – что Александру Сергеевичу вдруг предложили бы такое опасное и интересное приключение, которое хочу предложить вам я. Поехать во Францию, в монастырь и подсмотреть там секреты знаменитого на весь мир ликёра. Согласился бы он?

– Нет, Пушкин был человеком чести. Подсматривать или воровать что-то было не в его натуре, – энергично жевал свой кусок чуть захмелевший Андрей.

– Но это не воровство! Подсмотреть рецепт – это приключение. В 21 год мужчина должен быть способен на безумные поступки. Иначе он чего-то никогда не поймёт и не увидит в самом себе. Может быть проморгает свою гениальность… Иногда какой-то случай открывает в натуре человека нечто забытое, закрытое за ненадобностью…

Андрей задумался.

– А что бы во мне мог открыть «Шартрёз»? Да ничего… Я уже всё про себя знаю…

– Чем больше я знаю, тем лучше понимаю, как мало я знаю, – Сократ что-то такое сказал.

Андрею стало смешно.

– Ирина, простите меня, но вы вообще-то понимаете, что вы задумали какую-то фантасмагорию?! Украсть рецепт «Шартрёза»… Это просто своеволие богатой красивой женщины, которая не привыкла отказывать себе ни в чём. Играете в Настасью Филипповну.

Ирина усмехнулась:

– Как раз привыкла отказывать себе во всём – лучшие годы прожила в бедности. А скажите мне, пожалуйста, добрый человек: а что толку себе постоянно отказывать! Для чего тогда жить на этом свете? Как проявится моя жизнь для меня самой, если мои заветные мечты я буду прогонять прочь?

Она заметно пьянела: они начали уже вторую бутылку.

Кто открывал бутылки, кто менял блюда на столе, – Андрей не мог потом вспомнить. Ему казалось потом, что никого в комнате не было, кроме них – двоих.

– Почему «истина – в вине» знаешь? Я тебя сейчас не как владелица алкогольного бренда спрашиваю… Истина в вине, потому что только выпив вина, люди позволяют себе стать самими собой. Все самые сокровенные разговоры – под бокал вина или рюмку водки. Мир сегодня постепенно становится скучным, однообразным, из него уходит вера в чудо, поэтому мы – русские спиваемся постепенно. Нам претит мерная, трезвая рассудочность. Мы – нация детей. Мы открыты миру, а мир… А пошёл этот мир! Ты сказал: «фантасмагорический проект». А почему бы мне не позволить себе фантасмагорический проект? Я умирала от тоски, ходила по психоаналитикам, пока не придумала проект «Шартрёз»… Это сказка, я приглашаю тебя в ней участвовать… Хочешь?

– Хочу, – вдруг неожиданно для себя брякнул Андрей.

– Знаю, что хочешь. Сразу поняла. Боишься, – у Ирины покраснело лицо от «Бордо». Она помрачнела. – Все вы – ссыкуны. Смерти, блядь, боятся. А всё равно когда-то придётся…

Она была очень хороша в этот момент – искренняя, глуповатая даже. Андрей увидел, какие красивые у неё глаза: кошачьи, зелёного цвета. Из глубокого декольте видна была полная грудь.

– Я не смерти боюсь. Я бесчестия боюсь, понимаешь! – перешёл на ты, обидевшись, Андрей. – Поймают как вора, посадят в тюрьму, будут допрашивать…

– Никто тебя не посадит! – стукнула кулаком по столу Ирина. – Всё уже продумано до деталей. Тебя даже не могут заподозрить ни в чём – монахи туристам всё сами показывают. Только этим туристам нет дела до рецептов – они туда едут ликёра купить подешевле и хвастать потом, что посещали заводик Гранд-Шартрёз. А ты просто ходи и подсматривай. И это всё, что от тебя требуется!

Уже почти заинтересованный, Андрей спросил:

– Ирина, но неужели никто не пытался украсть рецепт? За шесть веков?

– Пытались. Но удалось только одному – поэту, бродяге, монаху, магистру Сорбонны и по совместительству предводителю воровской шайки Франсуа Вийону. Вийон узнал о таинственном манускрипте с рецептом ликёра долголетия во время турнира поэтов при дворе герцога Карла Орлеанского. Он одержал победу в этом турнире, а между делом раздобыл текст секретного рецепта. За это по приказу орлеанского епископа Франсуа Вийон был лишён сана и брошен в тюрьму города Мен-на-Луаре.

Уже на рассвете Андрей был доставлен на том же «Вольво» в свою избушку, где его, спавшего в пальто и ботинках на диване, нашла мать, привезшая сыну из Гатчины свежего горохового супа.

V

Мать: Я не привозила тебе горохового супа. Я привезла тогда котлет. Я хорошо помню тот день, потому что именно начиная с того дня ты стал каким-то чужим.

Сын, в сторону: И всё-таки она привезла гороховый суп, который я не смог есть. Матери: Может быть я забыл, что ты привезла, но помню что есть я всё равно не смог. Меня тошнило.

Мать: Ты был бледный как стена. Я испугалась, что ты попал в плохую компанию…

Сын: Я и попал в плохую компанию…

VI

Терпеливая женщина не стала ругать сына – она хорошо знала его натуру, уверенная, что алкоголизм вовсе не его скользкая дорожка. Но вот если он влюбится в непорядочную девицу – такой вариант его мать допустить могла… И боялась, что чистота его сына рано или поздно падёт перед кознями пустоголовой красотки. Его дед и отец были слабоваты к красивым и дерзким бабам.

Андрей спал до позднего обеда, встал всклокоченный и невесёлый. Всё ему было тошно. И суп, и лицо матери, в котором он читал укор.

– Мам, ну не сердись, – выдавил он из себя. У них была семейная привычка не продлевать размолвок.

– Да, я разве сержусь? У кого хоть так напился-то? Сейчас столько народу травится от китайского спирта – они туда для объёму льют что-то смертельное. Осторожнее… Если с тобой что случится, я не переживу, сын, ты знаешь…

– Мам, я наоборот пил лекарство – «Шартрёз» – ликёр французский, который помогает от 130 болезней…

– Это как шведский бальзам этот, «Биттнер», что так сильно рекламируют сейчас?

– Вроде того… – согласился Андрей.

Когда мать ушла, Андрей пошёл открывать клуб, и пока молодёжь топталась под громкую музыку, он сидел сбоку от сцены и размышлял о предложении Ирины. Дело это было некрасивое, подлое. Оно могло закончиться тюрьмой или даже смертью. Но какая-то часть его существа обрадовалась даже такому вороватому делу, потому что, оказывается, столько в нём – Андрее – накопилось отчаяния и бессилия от насмешек людей богатых, просаживающих за ночь в ресторане денег побольше, чем нужно было на музей Пушкина в Суйде. Незнакомое ему самому чувство отчаянной решимости вдруг заговорило с такой силой, что он уже был готов ехать в монастырь в далёкой Франции, воровать и подсматривать и уже почти боялся, что Ирина передумает и подыщет себе кого-то другого.

Прошло два дня, но Ирина не объявлялась. Андрей начал работать над статьёй для журнала «Музеи России» и всё происшедшее той ночью – и ужин со своенравной женщиной и разговоры о «Шартрёзе», казались фантастическим сном, который прошёл – и слава Богу.

VII

Мать: Стучат или мне показалось?

Сын подходит к двери, открывает небольшое окошечко, принимает оттуда металлические судки, пакеты с хлебом, с фруктами, ещё свёрток с полотенцами и простынями. Объясняет матери:

– Это нам братья приносят еду и вообще всё, что ни попросишь – свежее бельё, свечи, мыло, одежду.

Мать: Ты им заранее говоришь, что тебе нужно?

Сын: Мы здесь не говорим между собой. Я им пишу записку. В прошлый раз я написал, чтобы мне дали еду и для тебя.

Мать: Ждал меня, Андрюша!

Сын: Давай кушать. Ты наверное уже проголодалась.

Мать: Давай поедим. Что там принесли?

VIII

Через два дня, возвращаясь поздним вечером после закрытия клуба, возле своего дома Андрей увидел автомобиль, возле которого прохаживался Сергей – знакомый ему охранник Ирины. Сердце Андрея застучало от волнения. Приблизившись к машине, Андрей увидел Ирину – она была в салоне автомобиля, красивое лицо её наполовину скрыто меховым воротником, что вызывало ассоциации со светской дамой, приехавшей на тайное свидание к своему возлюбленному.

Андрей встал, как вкопанный, не зная, что сказать или как себя повести.

Ирина открыла дверь салона.

– Ну, теперь твоя очередь пригласить меня в гости.

Он открыл калитку и пригласил войти, сознательно не застыдившись своей лачуги («сама же приехала!»).

Ирина вошла одна, знаком оставив охранника на улице. Тот уселся в машину, включил радио и усилил отопление.

Ирина, войдя в дом, подошла к картине висевшей на стене в зале: «Это же Кипренский?»

Орест Кипренский. «Портрет А. С. Пушкина». 1827

– Да, эскиз к портрету Пушкина.

– Оригинал?

– Да, конечно, это оригинал: на копиях музей не создашь.

Чувствуя её искренний интерес, он стал показывать ей другие работы, картины, альбомы уездных барышень, вышитое полотенце няни Пушкина – экспонаты для будущего музея. Достал даже свою драгоценность – посуду, из которой няня Арина Родионовна кормила маленького Пушкина.

– А это знаменитый ганнибаловский сундук, – увлёкшись Андрей вытащил из кладовки серый, обитый металлическими гвоздями дорожный сундук.

– Чем же он так знаменит? – Ирина скептически рассматривала потёртый ящик.

– Это один из самых легендарных экспонатов моего будущего музея. Как гласит старинное предание, он когда-то принадлежал Абраму Петровичу Ганнибалу или его ближайшим потомкам. По преданию, именно в этом сундуке Ганнибал привёз в Суйду «чёртовы яблоки» – диковинный картофель и первым в Санкт-Петербургской губернии стал усердно разводить его в своём поместье. Его опыту последовали и другие местные помещики. Отвечая на анкету Вольного экономического общества по вопросам хозяйственной деятельности в 1765 году, А. П. Ганнибал сообщал: «До сего времени земляные яблоки не имелись и не были известны… А на мызе у меня показанные яблоки давно имеются и для домашнего расходу довольно родятся». Сундук этот – семейная реликвия, которая переходила из поколения в поколение по наследству. В. И. Горенков, подаривший мне сундук, утверждал, что его род ведёт свою родословную от «Арапа Петра Великого». Из архивных документов удалось установить, что родоначальником семьи Горенковых действительно является внебрачный сын Ивана Абрамовича Ганнибала, старшего сына арапа Петра Великого. Этот внебрачный внук арапа – крестьянин села Воскресенское, впоследствии сельский староста Данила Абрамов, который родился в 1778 году. Его сын Пётр Данилов в документальных источниках конца 30-х годов XIX века впервые упоминается под фамилией Горенков.

Ирина, задумчиво разглядывая все его сокровища, сказала:

– Ницше говорил, что есть натуры, которые только тем и занимаются в жизни, что прославляют предметы, считая, что только среди них человек может чувствовать себя великим… Ты, оказывается, настоящий музейщик… Страстный музейщик.

Она погладила деревянную тарелку, из которой Сашу Пушкина кормили кашей, затем сняла перчатку и таким же жестом погладила щеку парня. Он закаменел от смущения.

– Ты мне нравишься!

Андрей молчал. В комнате повисла пауза.

– Я Вам не верю, – отстранился он от Ирины.

Она, удивлённая таким приёмом, расхохоталась в ответ:

– И правильно делаешь. Я тебя соблазняю… Для поездки во Францию!

– Я и так поеду, – буркнул Андрей.

Ирина смеялась и не скрывала своего наслаждения от вида его глуповатого упрямого лица.

– Собери вещи к завтрашнему дню, тебя перевезут в Питер, поживёшь в моём особняке, чтоб не терять время на дорогу в эту глухомань.

– А что я там буду делать у вас?

– Как что? Готовиться к поездке в монастырь картезианцев.

IX

По плану Ирины Андрей должен был явиться в монастырь Гранд-Шартрёз как паломник из России, православный монах, которых братья из Гранд-Шартрёза принимали иногда на временное проживание («своим —католическим епископам отказывают, а наших православных берут; наверное, считают себя близкими к православию», – радовалась Ирина).

Уже было приготовлено для картезианцев письмо с просьбой приютить на три месяца (максимальный срок) Алексея – русского брата из маленького захудалого монастыря на краю России – и письмо то было подписано настоятелем монастыря, Иоанном Шишковым. Бедный иеромонах не подозревал, что его подпись под простым ответом на духовное письмо получена для копирования искусными копировальщиками в Питере. Так же был скопирован (и даже подправлен для красоты) искусной дорогостоящей рукой и герб монастыря – захудалого, но известного своей древней историей и святыми мощами в пещерах.

Ирина, обладая горячим творческим даром, вкладывала свои таланты в развитие бизнеса, не пренебрегая сомнительными жестами, и, наоборот, уголовный душок аферы высекал в её душе мириады искр творческого импульса. Если бы какой-нибудь глупец, которого не нашлось для неё в этом мире, спросил бы наивно и просто, что за интерес – посвятить всю себя зарабатыванию денег, которые нужно вкладывать в дальнейшее зарабатывание денег, она бы не задумываясь, припечатала дурака острым словом. Другого способа жить она просто не знала. Даже любовь, которую ищут по всему свету женщины, не остановила бы её. Да и могла бы она полюбить кого-нибудь?

X

Раздаются мерные звуки колокола.

Мать: У вас часто звонит?

Сын: Мы тут молчим, говорит только колокол.

Мать: Для чего так?

Сын: Как только ты начинаешь выполнять команды колокола бездумно, автоматически, твоя жизнь начинает течь только в настоящем. Не надо строить планы на два года, на 15 лет вперёд. А молчание позволяет переживать каждую минуту с невероятной силой. Так было всегда в этом монастыре с момента его основания.

XI

На следующий день за ним приехали.

– Ну, давай, неси свой чемодан, – приказал молодой парень Андрею.

– А это и есть мой чемодан, – сказал Андрей: все его вещи поместились в вытертый пакет из продуктового магазина «Копейка».

Ирина была в своём кабинете не одна. С высоким седым мужчиной лет 50-ти.

– Ну как, похож? – едва кивнув Андрею, спросила у седого.

Седой, чьё лицо напоминало Андрею одного московского театрального режиссёра, молча рассматривал Андрея, впившись в него глазами.

– Вот так, сделай мне из него абсолютного монаха, – приказала Ирина и вышла из кабинета. Андрей не успел сказать ей ничего, да и не мог бы при посторонних.

– Вы – Максимов? – спросил Андрей у седого.

– А-а-а, ты меня знаешь? – удивился режиссёр, чуть выше, чем нужно, подняв брови.

– Видел на премьере «Удачливого» в Москве.

– Да, это я, – с лёгкой иронией поклонился режиссёр.

– А что вы делаете у Ирины? – скосив глаза на дверь, спросил Андрей.

«Какой хороший взгляд по диагонали», – подумал режиссёр, профессионально запоминая заодно и поворот головы Андрея и его шёпот.

– А я тут работаю. Наняли меня. Как и тебя. Буду с тобой работать моно-спектакль под названием «Монах» («кстати, отличная идея», – подумал режиссёр, – «можно сделать моно-сцену в придурочном «Дон Жуане»).

С этого дня начались постоянные репетиции с Максимовым.

Им выдали несколько видео, снятых скрытой камерой в православном монастыре, туристические альбомы с описаниями местности Гранд-Шартрёз во Франции, книги о монастырских традициях и укладе картезианцев, историю ликёра. Всё это было выдаваемо им на руки в её офисе и как только их занятия заканчивались, забиралось молчаливым охранником, одетым в дорогой, как показалось Андрею, костюм.

– Этот манекен зарабатывает побольше, чем я, – сказал Максимов Андрею, когда охранник удалился. – Театр не нужен богатым… Как это сказала однажды Ахматова: «Кино – театр для бедняков». А я бы сказал сегодня иначе: «Театр – кино для бедняков».

– А что кино дороже?

– А вы давно не были?

– Не был.

– Да у вас и денег-то не хватит, – рассмеялся Максимов.

XII

Дом Ирины – четырёхэтажный особняк с белыми колоннами у входа мог показаться прохожему человеку, особенно приезжему, музеем или министерством. Раньше это было управление торговлей Ленинградской области – «УпрЛенОблТорг». Ирина купила для «УпрТорга» новое здание на Васильевском Острове, современное (стекло/бетон) с лифтом, и – что важно – просторной столовой на первом этаже. Работники «УпрТорга», измученные длинными очередями в бывшей крошечной столовой, продались за чечевичную похлёбку – и особняк на Мойке перешёл в руки новой русской заводчицы. Архитекторы по требованию Ирины сделали внутренний проект, не задевая экстерьера особняка, чтоб не дразнить защитников исторических зданий города. Получились офис и жильё – два в одном – как утверждал рекламный ролик того времени (что рекламировал тот ролик, забылось, но фраза выжила). Великолепно отреставрированный особняк своим ухоженным видом радовал глаза тех питерцев, которые радели за исторический облик родного города. А внутри были снесены все перегородки и даже некоторые несущие стены, для того чтобы выветрить затхлый чиновничий дух и сделать из этого особняка нечто а-ля Новая Русь: первый этаж – офис, где проводились встречи с деловыми людьми. Второй этаж – квартира хозяйки, и третий этаж – спальни для гостей, домашний кинотеатр. Четвёртый этаж занимала картинная галерея. На чердаке ещё не закончились работы: там-то и поселили Андрея на время подготовки его для французского вояжа. Он спал в огромном помещении – лофте, которое со временем должно было превратиться в библиотеку – уже были привезены широкие кожаные диваны (на одном из них и спал Андрей), вдоль стен установлены были стеллажи с книгами. Зеркальный бесшумный лифт сюда, на чердак, не поднимался, и Андрей подумал, что сюда, в эту роскошную библиотеку никто никогда не поднимется во веки вечные.

XIII

Мать: А мы с детства приучали тебя к чтению. Когда тебе было пять лет, дедушка подарил тебе «Сказки Пушкина». Прекрасная книга, замечательные иллюстрации.

Сын: И ты мне читала их каждый вечер перед сном. Мы жили тогда у дедушки втроём. Я никогда не спрашивал тебя, мама, почему ты ушла от отца.

Мать: Я не уходила, это он бросил нас. Ушёл к другой. Молодой и красивой…