Текст книги "Я уехала в кантон Ури. Дневник эмигрантки"
Автор книги: Татьяна Масс
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Думая, что теперь заснёт без помех, Анна закрыла глаза, вытянула ноги на тесноватом диванчике. (Мысль прийти спать в спальню, где спал Олег, ей даже не пришла в голову). Вот уже наступила предрассветная тишина, в которой засыпают даже те, кто страдает бессонницей. Анна уснуть не могла. Её сердце стучало, как сумасшедшее, но голова начала соображать ясно. И она поняла, что больше не сможет остаться в этом доме ни на мгновенье. У неё не хватит сил выйти утром на кухню как ни в чём ни бывало и приготовить себе и Олегу кофе. Сидеть с ним за столом и говорить о… О чём говорить с ним?
Если она останется, она обязательно по слабости своей захочет начать бесполезную унизительную борьбу за него, что лишь обесценит всё то, что было в их жизни. Что бы она не сделала, он уже не вернётся к ней, его чувства не возродятся. В его жизнь вошла другая женщина, и Олег, мучаясь виной, всё-таки не сможет расстаться с Ингой, спящей в его мастерской, как прекрасная принцесса в ожидании брачного пира. Всё это принадлежит уже ей – черноволосой даме червей: этот мужчина, его дом, его имущество, его мечты, его жизнь. Ей – Анне – по замыслу Инги нужно исчезнуть, чтобы не мешать двум любящим сердцам соединиться. Ради этого она и звонила сегодня в редакцию.
Анна почувствовала себя здесь, как в чуждом доме. Все вещи здесь были предателями… Заодно с Олегом. Она выискивала и покупала их с такой любовью, мечтая создать уютный мир для своей семьи. А они – эти вещи-предатели – с такой же качественной верностью служили, оказывается, в её отсутствие – Инге – любовнице мужа. Эти красивые чашки из художественного салона поили Ингу, тёплые ковры согревали её длинные ноги, цветы и картины услаждали её взоры. А спит в данный момент Инга на тончайшем батистовом белье, которое Анна выписала по каталогу!
Анна вскочила, села. Она жёстко сказала себе, что ей нужно исчезнуть из жизни Олега. Исчезнуть, чтобы не превратиться во всепонимающую пресную жену творческого мужа, изменяющего ей с каждой натурщицей. Если закончатся чувства с Ингой, начнётся роман с другой красивой юной моделью, а ей, Анне, навсегда, до конца дней, останется жалкая роль обманутой жены на глазах у всей Риги. И она будет посмешищем до конца дней своих для всех, даже для самой себя. Потому что, когда-то сама примирилась с таким положением вещей.
Она бы ни за что не призналась сейчас самой себе, что у неё была ещё одна, главная причина для побега. Она хотела во что бы то ни стало убежать от Олега, лишить его сына, семьи, чтоб он разобрался, почувствовал ценность её – жены и их сына в своей жизни. Эта причина была мстительной и манипулятивной. А ведь Анна всегда ненавидела такие вещи в других…
Она решительно разбудила Митю, одела его, приготовила ему горячего молока. Выпила крепкого кофе, покидала в чемодан свои вещи и быстро покинула дом, прихватив свои статьи и документы. Она замыслила уехать до пробуждения Олега.
Олег, проснувшись на рассвете, увидел через открытую дверь спальни, что Анна собирает вещи из шкафов в гардеробной. Он нахмурился, ничего не понимая со сна, потом вяло подумал, что Анна, кажется, собиралась уехать на дачу, и наконец, окончательно проснувшись, вспомнил о ночном разговоре с женой. Он понял причину резкости её нервных сборов и вначале захотел было пойти и удержать её, но, подавив это первое движение, попытался представить себе, что будет, если она действительно уедет к родителям. С ней и с сыном ничего плохого не случится, она устроится в Москве на работу в какую-нибудь редакцию, будет писать статейки про сирых и убогих, призывая народ русский к состраданию, Митя вначале будет дома под присмотром бабушки, затем пойдёт в какой-нибудь хороший платный детский сад – он, отец, оплатит это. И всё станет на свои места.
А в его мастерской спала сейчас его возлюбленная, прекрасная женщина с бархатным ласкающим взглядом под длинными ресницами. И сейчас – когда уедут Анна с сыном – он приведёт её сюда – в дом, в эту спальню – и ему уже не придётся больше прятаться и мучиться совестью, глядя в непонимающие глаза жены.
«Это, может быть, очень хорошо, что она уезжает», – решил Олег.
Когда Анна выводила Митю из дому, мальчик что-то оживлённо сказал и у Олега неожиданно сжалось сердце. Но он не встал и не выбежал за ними из дому.
– А папа едет с нами? – спросил Митя. Анна ничего не отвечала сыну.
– А папа едет с нами? – настойчиво спрашивал Митя. В машине он, почувствовав состояние матери, раскапризничался и начал повторять, что хочет к папе.
– Подрастёшь, приедешь, – сказал ему Анна. – А сейчас мы едем к бабушке!
В аэропорту она оставила машину на парковке, и купила билет до Москвы.
___________________________________
1 «Юрас Перле» (латыш. «Jūras pērle» – «Морская жемчужина») – известный ресторан в Юрмале, на берегу Рижского залива. Прекратил работу (сгорел) в 1994 г.
Декабрь 1999 года
Лион, Франция. Общежитие беженцев
Серый панельный дом в семь этажей. Два корпуса, соединённые в букву «Г». Снаружи на окнах – железные жалюзи. Дом тонкостенный и ужасно монотонный: ни балконов, ни украшений. Но для тех бездомных, кому выдали направление в этот серый дом, общежитие беженцев, – он кажется тёплым пристанищем в чужой стране. Анна, приближаясь к этому дому с Митей, почувствовала на мгновенье всю горькую бесприютность, густым облаком окружившую этот дом, но вдохнув её, сразу же внутренне примирилась с ней, чтобы не расплакаться.
Анна с Митей вошли робко в кухню. Все, кто там находились, посмотрели на них. Седой пожилой армянин, сидящий за накрытым столом, приветливо и громко поздоровался с ними:
– А, вот и дорогие соседи! Нам вчера ещё в бюро сказали, что придёт русская женщина с ребёнком. Ну, здравствуй, уважаемый, – старик протянул руку Мите. Митя робко подал свою.
– Садись со мной рядом, как мужчина с мужчиной. Будешь кушать? Асмик, подай тарелку нашему гостю. И вы тоже присаживайтесь к нашему столу, – обратился старый армянин к Анне.
Анна видела, что Митя весь сжимается от громкого голоса мужчины и сердитых, как ему казалось, интонаций. Мальчик уставился на седые пучки волос, видневшиеся на груди из под майки у старика, ему был страшен их вид.
Анна через силу улыбнулась и сказала:
– Нет спасибо, мы не будем вам мешать, мы только что пришли. У нас вещи ещё не разобраны… И кое-чего надо успеть закупить.
– Вы чего хотите купить? – приветливо вмешалась пожилая армянка, Асмик, жена старика. Кажется, она понимала состояние Анны.
– Посуду.
– Какую?
– Ну, тарелки, ложки-вилки, кастрюлю…
– Слушай, кастрюлю не покупай в магазине – там дорого, – женщина тепло коснулась руки Анны. – Там 40 франков маленькая кастрюля стоит. Я тебе покажу марше1 — рынок арабский, там дёшево всё купишь. А пока я тебе дам ложки-вилки и тарелки бумажные. Кастрюли у меня нет лишней, ну подожди субботы, когда рынок будет.
– Спасибо, – Анна благодарно улыбнулась ей в ответ.
В маленьких – 2 на 3 метра – комнатах стояло по кровати, маленький шкаф, у входа мойка и квадратное зеркало над ней. На окнах нет занавесок, стены покрашены жёлтой масляной краской. Пахнет хлоркой, которой наверное мыли комнаты предыдущие жильцы. Туалет и душ в конце коридора.
– Мам, это наш домик?
– Да, Митя.
Ребёнок, почувствовав её состояние, подошёл и обнял её тёплыми ручками.
______________________________
1 Марше (фр. le marché) – рынок, базар; supermarché – супермаркет.
Май 1999 года
Москва
Позвонив из Риги в Москву матери, Анна сказала ей, что она с Митей прилетает в 13:45 в Шереметьево1…
– Тебя встретить? – спросила мать деловито, как всегда не высказав ни радости, ни удивления.
– Нет, я возьму такси.
Добравшись через несколько пробок из Шереметьево на Преображенскую площадь, Анна только сейчас, рассматривая улицы из окна такси, поняла, что она уехала из Риги навсегда. Голос Шевчука2 хрипло пел из радио в такси:
«Еду я на родину! Родину – уродину!
Пусть и не красавица, но она нам нравицца!»
«А она нам нравится?» – подумала Анна, внимательно рассматривая улицы, людей. За окном проплывали молодая пара с коляской, группа подростков, толстая женщина с огромными сумками в руках коромыслом…
И московский район, где она ходила в школу с 4-го класса, когда её семья получила новую трёхкомнатную квартиру, при расселении таганской3 коммуналки, показался ей постаревшим, как родное лицо, в которое вдруг внимательно и по-новому всмотришься… Приезжая к родителям на последнее Рождество с Митей, Анна не обращала особого внимания на облупившиеся фасады блочных девятиэтажек – тогда она была здесь просто гостьей, приезжей, не дававшей себе труда заметить многое. А теперь всё казалось не таким… Другим… Её дом в Межа-парке в Риге отсюда мог показаться райской обителью. Но вспомнив о том, кто там сейчас поселился, Анна вздрогнула, как от ожога, и, вся подобравшись, навсегда запретила себе сравнивать обшарпанный девятиэтажный дом своего детства с рижским особняком в парке за крепким забором.
Митя заснул в такси, и Анна – с ребёнком на руках – попросила шофёра донести её три огромных чемодана до лифта, предупредив, что заплатит ему за эту услугу. Водитель – армянин, пожилой человек с седыми волосами, не взял никаких доплат за эту помощь, посмотрев на Анну с таким тяжёлым достоинством, что ей стало неудобно.
Позвонив в дверь родительской квартиры, Анна вернулась к лифту, успев поставить ногу в закрывающуюся дверь, чтобы чемоданы не уехали вниз.
Мать потом рассказывала соседке:
– Я выхожу, а она снуёт по площадке, бедная: ребёнок на руках, чемоданы в лифте: вот-вот уедут и поминай, как звали!
– Ой, что ж ты не позвонила из машины – я бы хоть к подъезду спустилась тебя встретить! – воскликнула мама, открывая дверь. – Ой, сколько ты вещей навезла! Куда так много-то? – всплеснула она руками.
– Тихо, мам – Митя спит! Мобильник разрядился, – шёпотом объясняла Анна, чувствуя себя полной дурой, – мобильник не разрядился, просто она забыла про его существование, как будто вернулась сюда не только как в пространство, но и в то самое время, когда она жила здесь, и у неё не было ещё никакого мобильника.
В квартире – под лучами более яркого, чем в Риге, московского солнца, высветилась застиранность занавесок на окнах, протоптанная тропа на старом ковре в гостиной – зале – как называла мама.
Митя проснулся, бабушка взяла его на руки, не обращая внимания на хныканье. Анна пошла в ванную помыть руки и там, вдохнув знакомого запаха дешёвого туалетного мыла на стеклянной полочке, заплакала.
Когда Анна была подростком, она часто перед этим самым зеркалом пыталась красиво плакать, представляя себя голливудской актрисой, которой раздражённый режиссёр приказал немедленно расплакаться перед камерой. Но сейчас она плакала некрасиво, не глядя на себя в зеркало, чтоб не видеть унижения, сплющившего её лицо. Вытирала сопли, слёзы, душила всхлипы чтоб не услышала мама, переводила дыхание, когда рыдания выходили на крике.
Мама уже накрывала стол, когда Анна вышла из ванной, приняв душ. Красные глаза в таком случае могли сойти за последушевый синдром.
– Так, иди за стол – мы тебя уже ждём, Митя уже суп кушает.
– А где все?
– Отец на даче – клубнику стережёт, а то в прошлый раз всю пообрывал кто-то.
– А Антон?
– Антон на работе. После работы он поедет к Маше – он сейчас у них там живёт – Светлана Алексеевна уехала к матери в отпуск.
– Ну у них всё уже серьёзно?
Мать, расслышав равнодушие в её голосе при таком важном вопросе, немного раздражилась:
– Ну кто точно знает, серьёзно или нет? Наверное, уж серьёзно, раз живут вместе уже три месяца.
«А я жила вместе 7 лет и это оказалось несерьёзно», – подумала Анна.
– Ты надолго приехала-то?
– Нет, – соврала Анна, у неё не было сейчас никаких сил для разговоров. – Мам, можно я не буду есть, я просто засыпаю. Я сегодня всю ночь не спала.
– Да, я тоже перед аэропортом всегда не сплю, боюсь я самолётов, – согласилась мама. – Иди в свою комнату, там твоя кровать застелена, никто на ней не спал.
Вечером Анна была разбужена громким шёпотом мамы, просунувшей голову в спальню:
– Аня, просыпайся, на закате нельзя спать.
Анна, как пьяная пошатываясь со сна, покорно вышла на материн зов в гостиную и увидела, что все веши из её чемоданов аккуратной стопкой лежат на диване. Мама, стараясь оставаться спокойной, спросила тихим голосом:
– А ты что, насовсем приехала?
– Откуда ты взяла?
– А зачем ты шубу привезла?
– Продать…
– Ой, только не выкручивайся, – так энергично начала мать, что Анна согласилась:
– Да, да, мам, я вернулась насовсем. Только сейчас ни о чём меня не спрашивай, я очень устала, я не спала двое суток почти… Давай завтра обо всём поговорим… Я тебе всё расскажу завтра…
Мать смотрела на неё и кажется всё поняла:
– Олег?
– Мама, я пошла спать!
Она, убежала в спальню и на этот раз заснуть не могла. Притаившись, больше всего боясь, что кто-нибудь зайдёт сейчас в комнату и заговорит с ней, всё вспоминала последний разговор с Олегом, Ингу в мастерской. По лицу её беззвучно катились слёзы, пропадали в подушке. Теперь Анне стали понятны странные взгляды, которые она замечала у няньки и у домработницы. Они же всё уже и давно знали. Только она оказалась дурой, простушкой, женой, обманываемой в собственном доме.
Как невыносима мысль, что в её доме поселилась другая! Она, наверное, переделает весь дом, чтобы ничего не напоминало Олегу о его прежней семье. «Интересно, и что же она сделает из Митиной комнаты?» – эта мысль чуть не довела Анну до исступления, она вскочила, села на кровати, закрыв лицо руками и застонав от боли в сердце. Эта боль была нематериального свойства, но она ощущалась всем существом несчастной израненной женщины, плакавшей до самого рассвета в своей бывшей детской спаленке.
На следующий день Анна проснулась поздно утром. Мити в спальне не было – его голос слышался из-за открытой двери – он разговаривал с бабушкой, которая что-то односложно ему отвечала, просила не шуметь.
Анна встала и побрела из спальни. В длинной ночной сорочке она была такой худой и бледной, что мать, которая на кухне месила тесто для пирожков, рассмеялась:
– Ну ты как привидение рижское! Такая исхудавшая! Давай, садись завтракать. Мы уже с Митей ели. Он сказал, что бАбуська так вкусненько готовит, – просюсюкала мама, изображая Митю, пытаясь рассмешить дочь.
Анна опустилась на стул, не улыбнувшись. Взяв бутерброд, она начала жевать его, не ощущая его вкуса. Ей вдруг опять страшно захотелось спать.
– Митя, иди мультики посмотри – я тебе включила видео, – выпроводила бабушка Митю из кухни. И наклонившись к Анне, мать сказала ей неожиданно жёстко:
– Ты с таким лицом не сиди. Ребёнок не должен видеть свою мать такой депрессивной. Ты меня часто такой видела, когда маленькой была? А у меня тоже были проблемы и с отцом, и со здоровьем. Но ты никогда ничего не знала и не ощущала. Я тебя берегла. Побереги и ты своего мальчика. Митя очень чуткий ребёнок.
– Я не депрессивная, мам, я просто не выспалась.
– Ну сколько можно спать? – но посмотрев на Анино осунувшееся лицо, она сбавила тон и сказала неуверенно: – Ну иди ещё спи, если хочешь. А мы с Митей пойдём погуляем, пока тесто подойдёт на пирожки. Потом дед с дачи приедет, клубники привезёт – я ему уже позвонила.
– Я не пойду спать, я кофе сейчас выпью и проснусь окончательно. Мне нужно дела делать. На работу устраиваться, прописываться и прочее.
Этот семейный мир, в котором всё переплетено невидимыми артериями, соединявшими память об ушедших и заботу о живущих – был устойчивым и почти неподвластным разным политическим бурям и непогоде за окном. Он – этот тёплый мир – был взлелеян матерью Анны, любившей своих детей и внука Митеньку больше своей жизни. Мать работала на созидание этого мира, начиная с самого первого дня своего замужества, раз и навсегда установив идеальную чистоту в доме и доверие в семье. Привычка к ограничениям послевоенного детства выработали в Валентине Фёдоровне незаурядную волю, мудрость и незацикленность на материальных вопросах. Её муж всю жизнь зарабатывал неплохо, но она никогда не гордилась этим и часто помогала своим бедным деревенским родственникам. Отец, выросший в семье с другими правилами, в другом регионе России, не сразу принял эти новые законы доверия и заботливости друг о друге. Они показались ему излишеством и сентиментальностью. И лишь сейчас, под пенсию, он, наконец, полностью пропитался атмосферой, неустанно создаваемой его женой все эти годы. И сегодня он даже стыдился своих былых мыслей о разводе, одолевавшими в течение года его после того, как он серьёзно влюбился в молодую сотрудницу Вику, придя к ней пару раз на тайное свидание. В третий раз Вика, почувствовав серьёзность его чувства, поставила своё условие развестись с женой. Алексей Дмитриевич начал выпивать, ссорился с женой, не вынося даже звуков её голоса в течение нескольких месяцев, пока метался в нём, то затухая, то разгораясь, медленный огонь его неудовлетворённой тайной страсти. Но даже подумывая в те времена о разводе, он всё-таки не мог представить свою жизнь без своих детей и без своей жены. Сегодня Вика вспоминалась ему с отвращением. Как и все случайные женщины, которые были в его жизни.
– Хорошо ещё, что в наши годы СПИДа не было, – сказал он однажды ни с того ни с сего сыну, который находясь тогда в юном цветущем состоянии, широко открыл глаза на такое замечание своего старого, как ему тогда казалось, отца.
В первые годы семейной жизни у отца и матери случались серьёзные конфликты другого плана, касавшиеся распределения семейных ролей. Об этих проблемах мать рассказала Анне и её брату, когда они выросли. Рассказала не от злопамятности и не от желания отомстить мужу, а от стремления научить своих детей жить в браке, передав свой удачный опыт. Иногда наука матери казалась допотопной, построенной на манипулятивных приёмах. А иногда Анна поражалась тонкости и доброте суждений матери о людях.
Приехав из Риги, Анна больше всего боялась реакции матери, но мать сейчас редко говорила об Олеге, навсегда вычеркнув его из жизни семьи. Анна даже удивлялась, что сейчас мать вообще не критикует зятя, чего она – Анна – не могла добиться от неё в течение всех 7 лет семейной жизни с Олегом.
________________________________
1 Шереметьево – один из четырёх основных аэропортов Москвы.
2 Юрий Шевчук (род. 1957) – певец, лидер группы «ДДТ».
3 Таганка – историческое название местности в Москве между реками Москвой и Яузой, в окрестностях Таганской площади и Таганской улицы.
1 января 2000 года
Лион, Франция. Общежитие беженцев
В длинном коридоре как выстрел раздался стук резко захлопнутой двери.
– Вот и старый век попрощался, – подумала Анна, глядя в закрытое ставнями окно.
Из дневника Анны
«В ту ночь мне приснился сон, который, наверное, никогда не забуду. Приснилось, что в небе – или в том месте, где обычно расположено небо, крутится огромная непонятная компьютерная программа. Меняется цвет и форма деталей, ритм этих перемен всё убыстряется и я должна успеть угадать логику перемен и принять нужную форму для того, чтобы эта программа приняла её в себя. Я тороплюсь изо всех сил, стараюсь, хотя чувствую, что у меня нет больше сил справляться с этой скоростью, но остановиться – значит умереть. Я становлюсь то красным кружком, то зелёным квадратиком, при этом знаю, что ещё немного – и я уже не выдержу, потому что скорость всех этих перемен становится сумасшедшей…»
* * *
Полежав немного, успокаивая дыхание, которое после этого сна было прерывистым, как плач, Анна попыталась перевести мысли на что-то другое.
«Вот и 2000 год! Какая-то нелепость – встретить новое тысячелетие в общежитии для беженцев во Франции… Где мои университетские друзья? Где мои подруги?»
Никакой радости от встречи 2000 года у неё не было. Даже любимый праздник не смог избавить от постоянной тоски в сердце. Кто-то из беженцев недавно посоветовал Анне просто жить – то есть жить одним мгновением – радоваться, если оно хорошее или печалиться, если нужно, но не замирать от постоянного страха перед будущим.
При этом никто в этом общежитии, кроме маленьких детей, не мог бы до конца забыть своё положение, которое на официальном языке звучало «Проситель статуса политического беженца»1 и не мог бы радоваться от души, забыв про своё неудобное положение просителя в чужой стране.
Иногда в общежитии раздавался плач – и все уже знали, что эта семья получила отказ на свою просьбу о беженском статусе и значит в течение восьми дней им нужно будет покинуть своё жильё здесь. Куда пойдут эти люди – никто этого не знал. Даже они сами.
Кроме того, автоматически прекращалась выплата пособий и взрослые с детьми – семьи – получившие такую бумагу в официальном конверте с французскими гербами, плакали напролёт дни и ночи. Они выходили на кухню, ни на кого не глядя, с красными глазами и все соседи их сторонились, боясь из суеверия заразиться таким страшным невезением.
И в каждую комнату по ночам натоптанными тропами приходили ко всем обитателям этого общежития одни и те же душные мысли: «А если откажут? Что делать? Куда деваться?» В комнатах-шкафах как будто пульсировала сжатая энергия страха всех этих загнанных в угол людей.
Вот так встретили это новое тысячелетие несколько десятков семей семиэтажного общежития на окраине Лиона.
__________________________________
1 Статус политического беженца – во Франции статус беженца выдаётся, когда гражданину удаётся доказать, что его преследовали именно по политическим или религиозным мотивам и именно со стороны государственной власти. Имеют место также: статус вспомогательной защиты и статус апатрида.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?