Текст книги "Болотница"

Я внимательно осмотрел эти следы. Все пальцы на них были на своем месте… Вы представляете себе строение волчьей или собачьей лапы? Всего четыре пальца, не так ли? Я сказал, что все пальцы были на своем месте, и не ошибся. Только вот на левой лапе было четыре пальца, как положено, как предусмотрено природой, а на правой лапе их было пять, пять пальцев, совсем как у человека…

Эксперт по вервольфам со смехотворным именем, в которое я даже не стала вчитываться, на полном серьезе с высоты своего положения попенял рассказчику, что тот ходил на охоту без серебряной пули. Так же надо было не пальцы считать и не всматриваться в зубы, а первым делом проверять колени существа. У оборотней они, в отличие от настоящих животных, повернуты вперед, как у всех людей. Если бы коленки были повернуты назад, то, скорее всего, на незадачливого охотника напал дрессированный зверь, сбежавший из ближайшего цирка. Иначе же это характерный случай ликантропии, и в таком случае надо было сразу узнать у оборотня его человеческое имя, чтобы обезвредить его. В общем, охотник все делал неправильно, и лишь чудо позволило ему встретить рассвет живым и невредимым. И остается с сожалением констатировать, что такие решающие для науки встречи происходят с простецами, не способными их ни оценить, ни как следует зафиксировать.

Мнение эксперта-коленками-назад меня развеселило, но почему-то над самим охотничьим рассказом я продолжала некоторое время раздумывать. Как бы поступила я, окажись на месте этого охотника? Как вообще можно успеть сообразить и все сделать по правилам, даже если их знаешь?

Глава 4

Я все страдала оттого, что тут такая дикая скучища, а мама будто ничего не замечала. Будто все нормально, как обычно. Взрослые иногда такие странные. Казалось, маму интересует исключительно, чтобы я была здорова и сыта, причем чтобы пища была «нормальная», то есть не одни бутерброды.

То, что я изнываю от скуки без общения с друзьями, это маме ничего, а как я хлебом перекусила, так она сразу заметила.

– Ты что, весь хлеб слопала? – Мама шарила по полкам на кухне.

– Не весь! – соврала я. – Горбушку тебе оставила.

– Ну тогда пойдем в цивилизацию, за продуктами. В центр, как говорят местные. – Мама радостно рассмеялась. – Центр мира!

– Но туда же чапать полчаса и обратно столько же. Итого целый час! – попыталась уклониться я.

Папа терпеть не мог ходить пешком, а мама могла идти без устали целый день. Я же пока не решила, что мне больше по душе, и всякий раз колебалась, принимая то одну сторону, то другую, в зависимости от ситуации.

– Минут сорок, не больше. В одну сторону. Семь верст не крюк для бешеной собаки, – отрезала она. – И папе позвоним заодно.

По правде сказать, я не сильно сопротивлялась. Погода стояла отличная, самое оно погулять. Хоть какое-то разнообразие.

На выезде из Анцыбаловки валялась знакомая псина. Мы с мамой попытались привлечь ее внимание свистом, но не добились никакой реакции. Даже хвостом не шевельнула.

Терпеть не могу таких собак, про которых не поймешь, что у них на уме. Вроде не трогает тебя, но где гарантия, что она просто равнодушная, а не ждет удобного случая, когда ты потеряешь бдительность? Эта рыжая псина, правда, даже глаз не открывала, но могла ведь слышать и чуять. К тому же она не какая-то мелкая шавка, а здоровенная собака.

Мы с мамой шли не спеша, наслаждаясь природой. Дорога извивалась, петляя между деревьями, то спускаясь в овраг, то пробиваясь через чащу, и быстро по ней идти все равно не получилось бы. Дорога была не сильно разбитая, скорее всего, папина машина была единственным автомобилем, проехавшим здесь за долгое время. Когда-то здесь водились и грузовики, и тракторы, но все это осталось в далеком прошлом.

Наконец деревья стали редеть, лес отступил, показалось засеянное поле, и на солнце засверкали крыши домов. Перед нами предстало Зеленово.

Это оказалось тоже, между прочим, не сильно оживленное место, но здесь все-таки лаяли собаки, у кого-то играло радио, под чьим-то забором валялся сравнительно новый трехколесный велосипед. И чем еще Зеленово значительно отличалось от Анцыбаловки – в деревне было целых две улицы и жилых домов значительно больше.

В самом центре деревни стоял дощатый домик, щедро выкрашенный синей краской, с большой вывеской «МАГАЗИН». Дверь была распахнута и подперта кирпичом. На прибитой прямо к стене доске жалко белели обрывки газеты, очевидно, районной, и пара от руки написанных объявлений.

Я достала телефон. Связь была слабенькая, но была. А вот с выходом в интернет вообще непонятно что: сигнал вроде бы устойчивый, но ровно до того момента, как я пыталась зайти хоть куда-нибудь, хоть в почту, хоть в поисковик, хоть в Вайбер, хоть в «ВКонтакте». Сообщения не отсылались. Ну что же за места здесь дурацкие!

Едва мы переступили порог магазина, где было чуточку прохладнее, чем на улице, и слегка сумрачно, мама тихонько пихнула меня локтем и показала глазами: «Вон девочка твоего возраста. А ты боялась, что здесь детей нет!»

– Очень мне это помогло, – пробурчала я. – А еще за сто километров отсюда у меня вообще была бы огромная компания!

– Ой, не придирайся, бука, – хмыкнула мама, не собираясь вступать со мной в спор.

Девочка была, но вовсе не моя ровесница, а чуть помладше, и какая-то неопрятная. Длинные волосы кое-как затянуты непонятного цвета резинкой, застиранный сарафан уже маловат, голые ноги все покрыты царапинами и разводами грязи. Мне она сразу не понравилась. И то, как она исподлобья смотрела, и то, как в ответ на мамину приветливую улыбку невежливо отвернулась. И то, как она расплатилась мятыми десятками, отошла от прилавка и встала за дверью магазина, чтобы исподтишка разглядывать нас, будто мы какая-то неведомая диковинка.

В этом деревенском магазине (сельпо, как сказала мама) продавалось все подряд: и хлеб, и мясо, и конфеты, и мыло, и лопаты, и дешевые китайские игрушки, и даже одежда. Мама запала на какой-то жуткий сарафан, похожий на крестьянский, в мелкий цветочек. Она немедленно его купила и пообещала мне, что будет ходить только в нем, как настоящая деревенская жительница. А когда я заметила, что на деревенскую она не похожа, а вот на безумную хиппи – как раз да, нарочно начала меня подкалывать, делая вид, что и мне собирается купить такой же страшный балахон, а все мои шорты и джинсы сожжет на большом костре.

Продавщица, сверкая золотым зубом, между тем расспрашивала маму, кто мы, откуда, где живем. И очень удивилась, когда услышала, что в Анцыбаловке.

– Это ж где там, у кого ж? А почему не здесь? Анцыбаловка, подумайте только! И не боитесь?

– А чего там может быть страшного? – сразу насторожилась мама, а я перестала следить за чумазой девочкой.

– Да ничего, ничего. – Вопреки своим словам, всем своим видом продавщица показывала, что очень даже «чего». Она только и ждала маминого вопроса, чтобы немедленно начать тараторить. – Просто, случись что, и не поможет никто. И…

– Ты давай пошевеливайся, языкастая! Нечего молоть тут языком, работай давай. Развела турусы на колесах.

Мы все аж вздрогнули от неожиданности, когда за нашими спинами раздался этот сиплый голос. Я с удивлением увидела старика из Анцыбаловки, того, у которого была рыжая собака. Сейчас, впрочем, он был один, в какой-то приплюснутой кепке с отломанным козырьком и в сером костюме с потертыми локтями. Мама вежливо поздоровалась с ним, но он только буркнул что-то неразборчивое в ответ, что можно было трактовать как угодно. Получается, он шел за нами следом и даже не окликнул. Не хотел разговаривать, что ли?

Продавщица тут же прекратила свою интересную болтовню, к нашему разочарованию, и быстро принялась пробивать наши покупки.

– А как вы сюда добираетесь, неужели пешком? – спросила у старика мама. Наверняка мысль о том, что этот дядька крался за нами следом, тоже пришла ей в голову.

– Не, я на велосипеде, – нехотя ответил он и угрюмо посмотрел на меня. – Ежели надо, обратно девчонку могу на багажник взять.

– Я лучше с тобой, – тут же отступила я за мамину спину.

Мне этот дядька совсем не нравился.

Мама посмотрела на меня насмешливо, но промолчала. Я и без того смутилась. В самом деле, будто мне шесть лет. Понятно же, что никто из нас – ни мы, ни старик – всерьез его предложение не принимаем.

– Приперлись из нечистого места, – прошипела девчонка, когда мы выходили из магазинчика.

– Что? – возмущенно переспросила я.

Мне так и хотелось поставить эту наглую неряху на место, но мама торопила, не собираясь задерживаться здесь ни на минуту. Не знаю, расслышала ли она этот неприятельский шепот. Тут и продавщица прикрикнула: «Ну-ка, Галка, брысь отсюдова!»

Противная Галка зло сверкнула в мою сторону глазами и, прижимая к груди обеими руками свои покупки, помчалась прочь по улице.

Мама, казалось, совершенно не обратила на эту сцену никакого внимания. Она уже нашла местечко, где прилично ловилась Сеть, и болтала с папой, уверяя его, что все просто замечательно.

К своему великому облегчению, из их разговора я поняла, что дачу сняли всего на месяц, пока у папы не начался отпуск, зато потом можно поехать на море и вообще куда хотим.

– Но нам здесь так нравится, что наверняка и не поедем больше никуда! – вдруг выдала мама в трубку.

Я аж рот раскрыла от удивления. Но тут же поняла, что она меня просто дразнит: увидела мою реакцию и хулигански показала язык. Мама с недавних пор ужасно полюбила меня подкалывать, поскольку видела, что я ведусь на ее шуточки. Я пыталась не злиться и даже отвечать ей тем же, но получалось не всегда.

Всю дорогу обратно я прислушивалась, не едет ли следом соседский старик. Но он, очевидно, решил с нами лишний раз не связываться и остался в Зелено-во. Очень неприятно. Будто мы с мамой чем-то заслужили эту изоляцию.

Глава 5

Мама, стоя на коленях, что-то пропалывала в малиннике. Я поспешила помочь ей, радуясь возможности разбавить скучное безделье, но, сделав пару шагов, удивленно затормозила. Вовсе и не полола она, а что-то делала с деревянной крышкой тухлого колодца.

– Ты открыть его хочешь? Зачем?

Мама резко обернулась и тут же вскочила с виноватым видом, отряхивая колени:

– Просто мне показалось, что крышка сдвинулась. То есть не сдвинулась, а испортилась… Я хотела просто проверить…

– Принести тебе лом?

– Что ты! Не надо ни в коем случае! Пойдем лучше отсюда. Погуляем в лесу. Помнишь, хозяин говорил про прогулки по дремучему лесу? Да, в лес!

Мне мамино поведение показалось странноватым. Она будто хотела отвлечь мое внимание от собственного интереса к этому дурацкому колодцу. Вообще непонятно, чего это он ее так притягивает. Вонючая яма с тухлой водой, и все.

Но прогулка в лес была заманчива, и уже через десять минут мы щедро поливали друг друга средствами от клещей и комаров.

Стояла такая жарища, что мы совершенно пренебрегли мерами безопасности в виде закрытой одежды и так и отправились: мама в своем хипповом деревенском сарафане, а я – в шортах и футболке, разве что шляпы надели. По привычке сунули в карман телефоны, но Сеть среди деревьев ловилась так же отвратительно, как и в деревне.

Лес оказался удивительно диким, совсем не как в кино, где герои бодро шагают через непролазную чащу по удобной тропинке. Это, скорее, был дремучий лес из народных сказок. По тропинке, ведущей от задней калитки, явно давно никто не ходил. Она сильно заросла, но все-таки четко просматривалась и вилась между кустами, огибая разлапистые ели и толстые старые березы. Было много поваленных деревьев, уже облепленных мхом, паутиной и древесными грибами. Обычных грибов совсем не было, да мы с мамой в них и не разбираемся. А вот черники, брусники, земляники и малиновых кустов было столько, будто их специально выращивали.

– Да тут жить можно на одном только варенье и подножном корму! – смеялась мама, перемазанная ягодным соком.

И еще лес был поразительно чистым. Скорее всего, немногочисленные пожилые жители Анцыбаловки совсем не ходили сюда. Он казался нетронутым, каким-то заброшенным, если можно так сказать. Ни одной бумажки, ни одного пакетика из-под чипсов, ни одной пустой бутылки. Никогда в жизни мне не встречалось настолько не загаженное людьми место. И это прямо рядом с деревней! Невероятно!

Я немного боялась заблудиться, но мама с гордостью продемонстрировала мне моток красной ленты, который, оказывается, купила в деревенском магазине. Мы отрезали заботливо припасенными мамой ножничками кусочки ленты и привязывали их на кусты и деревья так, чтобы можно было разглядеть со всех сторон.

– Когда будем возвращаться, надо обязательно эти ленточки отвязать, – предупредила мама. – Нечего лес, к тому же такой прекрасный, загрязнять лишний раз.

Мы как будто были первопроходцами в этом краю. Очень необычное и странное ощущение.

Я то и дело фотографировала наиболее зловещие с виду деревья, чтобы потом попугать подружек. Мама в своем сарафане прекрасно вписывалась в пейзаж, и я даже сделала пару снимков, на которых она напоминала какую-то потустороннюю личность, особенно там, где без широкополой шляпы. Но вообще мы держались рядом, даже когда ползали на карачках и жадно набивали рты ягодами.

Мы уже шли минут пятнадцать, когда я навела камеру телефона на очередную странную растительность и, глядя на экран, внезапно различила мужскую фигуру, стоящую за кустом. Человек был одет в какую-то неприметную серую одежду и молча смотрел на нас, особо не скрываясь, но и не делая попыток показать себя. На голове какая-то кепчонка, а лица с такого расстояния не разглядеть. Я непроизвольно щелкнула его и шепотом позвала маму.

– Добрый день! – приветливо крикнула человеку мама, похоже, совсем не испугавшись, не то что я. – Вы из Анцыбаловки?

Ответа не последовало.

– Похож на Василия Федоровича, – шепнула мама мне. – Отсюда точно не разглядеть.

Действительно, незнакомец был похож на неприветливого дядьку из нашей деревни, с которым мы постоянно сталкивались. Следит он, что ли, за нами?

Поколебавшись, но даже не сдвинувшись с места, мужчина каким-то скрипучим голосом прошамкал: «Дальше болото будет. Под ноги смотрите! Идите лучше обратно, нечего здесь делать!»

– Спасибо за предупреждение! – все так же приветливо откликнулась мама. – Будем осторожны. – И, повернувшись ко мне, нарочито громко сказала: – Вот и то самое болото, посмотрим – и назад.

Маму, видимо, вся эта ситуация забавляла. А у меня какой-то непонятный, но неприятный холодок по спине пробежал. Иногда мамино поведение, по моему мнению, совсем не подходило к текущим обстоятельствам, а когда я об этом ей говорила, она меня только высмеивала.

– Похоже, это все-таки не Василий Федорович, – опять шепнула мама. – Может, лесник.

Она хотела еще порасспрашивать этого странного дядьку, но он так же бесшумно, как появился, уже куда-то ушел.

– Надеюсь, это был не маньяк, – проворчала я.

– Ага, и еще надейся, что не леший! – насмешливо натянула мне шляпу на нос мама. – А лес-то не такой необитаемый, как нам казалось.

Я хотела пошутить про коленки назад, но почему-то не стала. Наверное, потому, что пересказывать историю про оборотня в этом подозрительном лесу было уже не так смешно.

Мы довольно бодро двинулись в ту сторону, где только что стоял странный лесник, но там были такие непролазные дебри, что вообще непонятно, как он через них пробрался, да еще так тихо.

– Практика! – уважительно решила мама. – Мне бы так!

Я не удержалась и фыркнула от смеха, представив, как мама в своем хипповом сарафане «тихо и незаметно» ломится сквозь кусты.

Потерпев неудачу с этой стороны, мы вернулись на нашу отмеченную ленточками тропинку и еще прошли немного вперед, но никакого болота не обнаружили. Правда, где-то вдалеке послышалось кваканье лягушек, и вроде бы стало немного прохладнее, но никаких признаков воды или топи не наблюдалось.

Мы прибавили шагу, но внезапно мама схватила меня за руку.

– Стой! Смотри вперед. Внимательно. Что видишь? Я удивилась и послушно стала приглядываться. Сомнений быть не могло: впереди сквозь листву и ветви виднелась крепко привязанная мамой красная ленточка.

– Похоже, мы случайно повернули обратно. Такое в лесу случается.

Мне показалось, что где-то далеко в лесу пролаяла собака. Я спросила, слышала ли мама, но она отрицательно мотнула головой.

Мы повернулись спиной к нашему ориентиру и снова принялись продвигаться вперед, на кваканье, хотя уже не так бодро, потому что тропинка сильно заросла и едва проглядывала.

Через пять минут я уже сама углядела нашу красную ленточку на том же месте, что и раньше. Кажется. Но точно сказать было нельзя, деревья выглядели одинаково, да и, полагаясь на наши метки, мы не особенно обращали внимание на окружающий ландшафт, и я даже перестала фотографировать.

Я посмотрела на маму. Она, похоже, напряглась.

– Мне это не нравится. Конечно, в незнакомом лесу легко заплутать, но мы не так далеко ушли.

– Может, этот дядька наши ленточки перевесил? – предположила я.

– Что он, идиот? Хотя, может, и идиот. Пойдем-ка, пожалуй, проверим.

Мы уже не так весело пробрались к красной ленточке. Похоже, это повязали все-таки мы сами. Немного пройдя, мы увидели следующий красный знак, а потом еще один. Все ленточки, мимо которых мы шли, мама, как и обещала, отвязывала и складывала в карман сарафана.

Несмотря на наши опасения, лесник не тронул наши метки, и мы благополучно вышли по ним к задней калитке своего участка.

Мама была озадачена, но не стала обсуждать со мной эти странности. Она всегда так поступала, когда пугалась и не понимала, как объяснить ситуацию, но не хотела пугать меня.

Я никогда не говорила ей, но на самом деле это мамино поведение пугало меня гораздо сильнее, даже если я не была до этого особенно испугана.

Дома на кухне мы приготовили легкий обед (из-за жары даже при хорошем аппетите особо не хотелось наедаться) и с удовольствием поели, просматривая в телефоне фотографии из леса. Даже попытались разглядеть странного лесника, но при приближении фигура его становилась еще более размытой, и мама так и не смогла точно определить, был ли это незнакомец или все же Василий Федорович.

Мама удивлялась, что в таком густом, мало посещаемом людьми лесу мы не встретили никаких диких зверей. Даже ежей и белок. Но радовалась, что клещей мы тоже не подцепили. У нее прямо какой-то бзик насчет насекомых.

Потом мы расположились под яблоней и позвонили папе. Он, к нашей радости, ответил с первого гудка, но голос у него был очень расстроенный. На работе случился какой-то аврал, и вместо предвкушаемой поездки к нам папа отправлялся в командировку в другой город аж на две недели, где должен был работать не покладая рук с раннего утра до позднего вечера, а поскольку предприятие режимное, то связаться с папой будет очень сложно. Папа долго извинялся и беспокоился, хотя был абсолютно ни при чем. Нам с мамой пришлось в два голоса успокаивать его и уверять, что мы не обижены, что с нами будет все в порядке, что мы будем ему звонить только в случае крайней необходимости или если невозможно соскучимся. И вообще будем все время дежурить у яблони, чтобы он мог с нами связаться в любое удобное для него время.

Глава 6

Когда в ванной я начищала зубы (все по правилам, не меньше минуты), внезапно начал мигать свет.

– О, главное, чтобы холодильник не потек! – озабоченно пробормотала мама, проходя на кухню.

Словно в ответ на ее слова, допотопный агрегат дрогнул и заурчал.

– В этом рычании есть что-то успокаивающее, не находишь? – Мама похлопала холодильник по боку, словно это был большой, неповоротливый зверь.

– Но ночью нам свет все равно не нужен. И рычание тоже, кстати!

– Это нам намекают, что спать пора. Особенно тебе. Чур, не сидеть в телефоне до полуночи! – предупреждающе нахмурилась было мама, но быстро спохватилась, вспомнив местную особенность. – Ах да… Прости-прости!

– Вот именно! – не преминула упрекнуть я. – Даже пообщаться с друзьями невозможно!

– Ничего страшного. В мое время…

– …Вообще никакого интернета не было! – закончила я за маму эту ненавистную и нисколько не успокаивающую присказку. Она рассмеялась, чмокнула меня в макушку и пошла спать.

По инерции пошарив в телефоне и всего лишь пять раз погоняв по кругу плей-лист, я выключила так и не пропавший свет и уже стала засыпать, когда под окном завозилось что-то крупное, как и в прошлую ночь. К счастью, оно было закрыто. Я еще вчера обнаружила, что в доме гораздо прохладнее, чем на улице, и лишний жар к себе не запускала (тем более вместе с мошкарой).

Наверняка опять собака шастает по двору. Интересно, как она к нам пролезает? Забор, как я уже говорила, был на удивление крепким, без щелей, хотя калитки запирались чисто символически. Вероятно, опасались здесь не людей, а как раз всякого зверья.

Подумав про опасных зверей, я, успокоившая было себя, снова стала пялиться в темноту и вслушиваться. Память услужливо подкинула мне воспоминание об этой истории с оборотнем в дурацкой брошюрке. Он точно так же толкался в стекло, пытался пробраться внутрь, когда почуял, что в сторожке кто-то есть живой. Конечно, обыкновенная логика подсказывала мне, что никаких оборотней здесь нет. И вообще не существует никаких оборотней.

Под окном что-то продолжало расхаживать. Я даже услышала легкий скрип, будто кто-то толкал оконное стекло, но это, конечно, мне только мерещилось.

Зато в памяти всплыло бессмысленное лицо старушки-соседки. Вдруг это она сейчас бродит под нашими окнами и, прижав лицо к стеклу, пытается рассмотреть, что творится внутри дома? И если я сейчас встану и отдерну занавеску, то встречу этот пустой взгляд…

Сразу вспомнился мамин рассказ, как она в детстве боялась слов колыбельной из детской передачи «Спокойной ночи, малыши»: «Обязательно по дому в этот час тихо-тихо ходит дрема возле нас». Удивительно, что песня, которая должна успокаивать и убаюкивать, наоборот, навевала на маленькую маму пугающие видения.

Дрема…

«А Дрема уже ходит?» – спрашивала моя мама свою маму, когда та гасила на ночь свет.

«Да уж давно ходит!» – усмехалась моя бабушка и прикрывала за собой дверь в детскую.

Мама была уверена, что к ним домой Дрема не проберется, потому что дома родители, они обязательно прогонят ее и спасут свою дочку. Их комната сразу напротив детской, и засыпают они значительно позже, так что дома безопасно. Дрема давно ходит… Если не дома, тогда где? Да под окнами же! Шторы задернуты, ничего сквозь них не видно. Но мама знала: она там, притаилась и ждет. И абсолютно неважно, какой этаж, хотя жили они на первом, что страшнее. Если тихонько подняться, прокрасться к окну и чуть-чуть отодвинуть штору, то сразу увидишь ее, Дрему. Эту неопрятную, сгорбленную, серую, в оборванной одежде старуху с крючковатым носом и злыми, пронзительными глазами. Своим мерзким лицом она прижалась к стеклу и смотрит прямо на тебя! Близко-близко!

Но трогать шторы никогда нельзя! Ведь однажды может случиться, что окно будет открыто: лето, жара… Возможно, ветер раздует занавески, а ты не будешь спать и посмотришь… И Дрема будет уже не через стекло…

Мама очень живо описывала, как она, сжавшись в комочек, во все глаза вглядывалась в темноту, прислушивалась к шорохам и скрипам, чтобы не пропустить сгорбленную тень и вовремя спрятаться. Ведь старуха могла проникнуть в дом и утащить увидевшего ее малыша навсегда. Поэтому нельзя было сразу открывать в темноте глаза, чтобы не столкнуться с Дремой нос к носу.

Хорошо еще, что своими воспоминаниями мама поделилась со мной уже после того, как я перестала смотреть «Спокойной ночи, малыши». Правда, сейчас, пялясь в темноту, я подумала, что лучше бы мне вообще никогда не слышать этой истории…

Да нет, это, конечно, никакая не Дрема и не соседская бабка, а просто местная собака.

Потом псина удалилась. Во всяком случае, под моим окном ничего не толкалось. Еще минут пять я лежала и смотрела в потолок.

Тут мне показалось, что у мамы в комнате что-то упало, но, как я ни прислушивалась, больше никаких посторонних звуков не доносилось.

Сон отчего-то как рукой сняло. Я ворочалась с боку на бок, простыня казалась жаркой и вся в неудобных складках. Одеяло я ногами сбросила на пол. Огнедышащую подушку пару раз перевернула другой стороной. В конце концов пошла в туалет.

Двери в свои комнаты мы с мамой по уговору не закрывали, и я, возвращаясь к себе, мимоходом заглянула в ее спальню. Глаза немного привыкли к темноте, и можно было различить лежащую посреди кровати на спине маму. В непонятном беспокойстве я немного постояла на пороге, прислушиваясь к ее равномерному дыханию. Окно было слегка приоткрыто, тюлевая занавеска едва колебалась от сквозняка. Я подумала о собаке снаружи и звуке падения, но в маминой спальне все было мирно и сонно.

– Никаких оборотней! – сказала я сама себе и усмехнулась.

В конце концов я пошла к себе, снова перевернула подушку прохладной стороной вверх и, уже засыпая, ухватила мелькнувшую мысль: мама всегда очень чутко спит, а сейчас даже не пошевелилась, хотя ее точно должен был разбудить шум спускаемой воды и вообще мои шаги. С другой стороны, успокоила я себя, проваливаясь в сон, может, она просто наконец-то расслабилась настолько, что перестала реагировать на разные звуки… Мы вон даже к проклятому холодильнику привыкли, уже не обращаем внимания на его гул.

Настойчивое желание снова посетить туалет заставило меня неохотно подняться и, не зажигая свет, почапать в коридор. Я старалась не шуметь, чтобы не разбудить маму. Дверь в ее спальню была все так же открыта, и включенный в ванной свет освещал призывно торчавшую из-под одеяла мамину голую ступню. Белеющая в темноте пятка словно просила пощекотать ее, и я не смогла удержаться, даже зная, что мама вряд ли будет рада проснуться среди ночи от щекотки. Прокравшись в спальню, я тихонько потянулась пальцем к беззащитной ступне, как внезапно из-под одеяла вынырнула рука и цепко ухватила меня за запястье. Я подавила смех и попыталась вырваться и сбежать, но пальцы на моем запястье сжались крепко, как наручники, и стали настойчиво тянуть под одеяло, больно натягивая кожу. Я кинула взгляд на маму, как обычно выстроившую из края одеяла щит перед лицом, только волосы торчали, и меня словно окатило кипятком, аж затылок закололо. Ни один человек, даже самый гибкий, если только он не Мистер Фантастик, не в состоянии достать до собственной пятки, не согнувшись при этом. Моя же мама спокойно спала на спине, накрывшись, по своему обыкновению, одеялом, потому что даже в самую жару во время сна ей необходимо чем-нибудь укрываться. Руки при этом она складывает на груди, как сложила и сейчас, судя по складкам одеяла. Мама спала и даже не подозревала о моем коварном намерении пощекотать ее. Я судорожно перевела взгляд на руку, продолжающую настойчиво тянуть меня. Чья это рука? Скрытая по запястье под одеялом, она словно бы не принадлежала никому, потому что никаких очертаний спрятанного тела заметно не было. Только сейчас я разглядела, что пальцы у руки длинные, узловатые, неестественно тонкие и заканчиваются острыми слоистыми даже не ногтями, а когтями, с бурой грязью под ними.

Будто сообразив, что я все поняла, рука еще сильнее сжала мое запястье, так что я невольно вскрикнула от боли, и резко дернула на себя, под одеяло, отчего я потеряла равновесие… И распахнула глаза…

Сердце колотилось, как бешеное, и мне пришлось дышать ртом, чтобы унять дрожь. Я лежала на своей кровати, повернувшись лицом к стене, и таращилась в темноту, из которой постепенно проступали очертания действительности. Одна моя рука покоилась у меня под головой, а другая, та, за которую меня чуть не утащили, была прижата кистью к стене практически вертикально. И затекла она не столько из-за неудобного положения, сколько из-за невероятного напряжения, с какой прижималась к стене. Вспомнив, как меня мама в детстве учила бороться с ночными кошмарами, я три раза пробормотала: «Дурной сон, в форточку вон! Куда ночь, туда и сон!», а потом еще три раза, потому что все привидевшееся мне казалось настолько реальным, что детского заклинания не сразу хватило, чтобы успокоиться.

Восстановив кровообращение в кисти, я спрятала обе руки под одеяло и зажала между коленями. Только так мне постепенно удалось расслабиться и все же снова заснуть без кошмаров и нервов.