Текст книги "Русская душа и нерусская власть"

То, что этот литературный, а сегодня уже и кинематографический круг образов порочен и лжив, в настоящее время требуется уже доказывать, причем доказывать не столько внешнему миру, который пускай бы и тешился в иллюзиях своего мужественного превосходства, сколько это приходится доказывать самим русским людям, ныне как никогда разочарованных в себе. Эта горькая уже привычка – досадливо махнуть рукой на собственный народ, дескать, ни на что мы не годны, ничего не можем, только ныть да стонать, да болтать, как глупые бабы, – знакома каждому из нас. Но это всего лишь плоды навязанного русскому народу мифа, который, как всякий умно, упорно и надсадно распространяемый миф, рано или поздно оседает в людях, убежденных в том, что женственность русского характера есть «отражение реальной действительности».

Однако исторические судьбы русского народа на каждом шагу нашей истории опровергают миф о женственности русской натуры.

Русский героизм в бесконечной череде войн, которые вела Россия, крушит представление чужаков о нашей слабости. Самоотверженность, самопожертвование, ожесточенность русских в многочисленных восстаниях против угнетения, развеивают утверждения о нашей уступчивости и податливости.

Русский мужской склад ума, способный охватывать огромные пласты природы и социума, устанавливая для них закономерности, открывая физические законы, русская изобретательность, далеко продвинувшая человечество по пути технического прогресса, – все это напротив опровергает упреки русских в женоподобной нелогичности и неспособности мыслить.

Создание великой Российской Империи, а потом и Советской Империи, заставивших уважать себя все великие державы мира, камня на камне не оставляют от утверждения о русской бездейственной бабьей созерцательности.

Революции, восстания, потрясающие Россию в последние два века, вдребезги разбивают тезис о женственном долготерпении русских.

Наша любовь к этому миру и видение этого мира через призму любви взрастили совершенно иной русский характер в отличие от представляемого нам иностранцами да русскими писателями – решительный, последовательно идущий к цели, логически точный, сильный и напряженный, всегда добивающийся своего. Но русский жертвенно-мужественный характер совсем не похож на эгоистично-мужественный характер западного человека, оттого не способного понять нашу русскую жертвенную мужественность, свойственную в трудные минуты даже русским женщинам, ибо только в жертвенности проявляется любовь в годину испытаний.

Миф о русских угнетателях

То, что мифы о русском народе, усиленно и небезуспешно насаждаемые в наши головы извне, противоречат друг другу до взаимоисключения, творцов мифов – западных идеологов не смущает. Чтобы обезволить русский народ, внушить нам, что мы не способны к сопротивлению, и вечная участь наша влачить ярмо беспрекословного подчинения поставленным над нами властителям, нам навязывают миф о нашей женственной русской натуре – мягкой, податливой, вселюбящей, всепрощающей, легко внушаемой. Когда же нам, русским, пытаются навязать вину перед другими народами, якобы нами завоеванными, порабощенными и угнетенными, нас описывают кровожадным, безжалостным завоевателем – отсюда давно и настойчиво навязываемые нам разговоры о нетолерантности русского народа, о нашей природной агрессивности и враждебном отношении к инородцам. В нас развивают комплекс вины, настаивая на том, что русские, простираясь на огромные территории, всегда вели себя как завоеватели, подавляя, порабощая, ассимилируя народы. Вспомните, как воспитывали вражду к нам в балтийских этносах – литовцев, латышей, уверяли в агрессивных притязаниях русских на исконные земли балтов. Прибалты делали вид, что подзабыли судьбу пруссов – их балтийских соплеменников, которые оказались стерты с лица земли германскими племенами, и памятью о погибшем балтийском племени пруссов осталось лишь название немецкой провинции – Пруссии. Оккупантами стали называть нас с недавних пор и грузины, забыв, что накануне подписания Георгиевского трактата, приведшего Грузию под спасительную руку Российской Империи, в самой Грузии было практически исчерпано мужское население, все мужчины старше семи лет уводились в неволю либо беспощадно истреблялись. Геноцид грузинского народа остановили русские.

Ныне и малые народы в составе России частенько намекают на свое рабское состояние рядом с русскими, постоянно шантажируя нас нашей нетолерантностью, агрессивностью, экстремизмом. Зависть малых народов к большим вполне понятна, и попытка оправдать свою малость давлением со стороны сильного соседа вызывает сочувствие. Ну, не удалось кому-то вырасти в великий народ, оставить мощный след в истории, искусстве, культуре, вот и приходится им перед потомками объясняться, а виноватого легче всего найти на стороне. И пусть бы себе объяснялись друг перед другом, да только ныне народы, окружающие русских, живущие с нами в ближнем и дальнем соседстве, стремятся внушить и нам, русским, что мы исконные агрессоры, а Россия была и остается, по зловещему ленинскому определению, тюрьмой народов. Легко опровергнуть ложь фактами истории, но мы обратимся за аргументами к русскому языку, объективному свидетелю того, что мы никогда не порабощали другие народы.

Разные народы по-разному понимают рабство, и институт рабства отражен в их языках. Крупнейший французский лингвист Эмиль Бенвенист, привлекая языковой опыт индоевропейских и неиндоевропейских культур, установил, что «единого обозначения для понятия раба нет ни в одном индоевропейском языке». Раб поставлен вне общества, он всегда «чужой», так как большинство народов получали рабов из военнопленных: «раб обязательно чужестранец». В латинском раб – это servus, вероятно, из имени этрусков, которых завоевали римляне, у французов раб – esclave, что значит славянин, в англосаксонском раб – wealth, означающее кельт, а еще английский язык знает для понятия раб слово slave, также означающее славянина. Западные народы добывали рабов из завоеванных племен, из инородцев, из чужих, причем в большинстве своем этими инородцами были как раз славяне, населявшие Западную Европу и оставившие там немало славянских названий в именовании рек, озер, городов. Что такое Венеция – это город венедов – племени славянского, а Лейпциг – онемеченное звучание славянского города, нечто похожее на наш Липецк. Знаменитое озеро Балатон – вовсе не венгерское название. Это название славянское, и означает оно, что озеро окружено болотами. Но разве славянские народы живут в Венеции, Лейпциге или на Балатоне? Их давно уже нет, зато остались в языках европейских народов именования славян в значении рабы.

Именования инородцев в значении раб выступают в большинстве языков. Но на русских это правило не распространялось никогда. Мы, русские и другие славяне, не делали пленных чужеземцев рабами. Вот свидетельство греческого историка Маврикия Стратега: «Племена славян и антов сходны по своему образу жизни, по своим нравам, по своей любви к свободе. Их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране. Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу, недостаток в пище. К прибывающим к ним иноземцам они относятся ласково и, оказывая им знаки своего расположения, при переходе с одного места на другое охраняют их в случае надобности, так что если бы оказалось, что по нерадению того, кто принимает у себя иноземца, последний потерпел ущерб, принимавший его раньше начинает войну против виновного, считая долгом чести отомстить за чужеземца».

Русские, унаследовавшие этот обычай всех славян, действительно не использовали чужеземцев как рабов. И слова раб, отрок, холоп, обозначавшие в русском языке подневольное состояние, имеют исконное русское происхождение, а вовсе не означают представителей плененных народов. Все эти слова являются славянскими названиями детей, малолеток, подростков, то есть служат терминами родства.

Слово холоп (холпъ) находится в теснейшем родстве со словами холка и холостой, происходит от глагола холить, что исконно означало «стричь очень коротко». Обычай острижения волос у мальчика – это древний обряд посвящения подростка в юноши. И потому слово холоп было обозначением юноши – младшего члена рода, используемого в работниках.

Наилучшими работниками у славян были молодые – младшие в роду. Как известно из древних рукописных книг, русские люди делили свои возрасты по седмицам – семилетьям: «До семи лет – младенец, до двух седмиц лет (то есть до четырнадцати) – отроча, до трех седмиц лет (значит, до двадцати одного года) – отрок, до четырех седмиц лет (это до двадцативосьмилетия) – юноша, до восьми седмиц лет (до пятидесяти шести) – муж, и оттоле старец». Вот и выходит, что слово отрок обозначало подростка от четырнадцати лет до двадцати одного года, младшего в роду и семье, но которого уже можно было использовать для работы.

Слово раб (по-древнерусски оно звучало как роб) показывает, что это термин для младшего члена семьи, используемого в работе. Слово ребенок, имеющее истоки в древнем понятии робя-робенок-ребенок, сохранило значение «очень маленький член рода и семьи».

Слова холоп, отрок, раб исконно означали своих, членов своего рода и своей семьи, используемых в работниках. Раб или по-древнерусски – роб был самый младший по возрасту работник, от него произошло слово ребенок; отрок – тоже семейный работник, только постарше, с четырнадцати лет до двадцати одного года, и, наконец, холоп – самый старший по возрасту работник в семье, но не достигший двадцати восьми лет.

Вот и выходит, что рабства в понимании других индоевропейских народов у славян и русских не было. Русские использовали труд младших членов рода, сначала это были младшие по возрасту, потом – по социальному статусу. Но в любом случае это были не пленные, не чужаки, не инородцы. Это были свои. Причем издеваться над рабами и холопами, обессиливать их неподъемным трудом так, как это делали в других землях и странах другие народы, русским не дозволяло как раз то, что это были свои.

Такой взгляд на подневольный труд и на работников сохранялся у русских на протяжении всей истории, он не меняется и по сию пору, потому что заложен в родном языке. На Руси никогда не было рабовладельческого строя, который пережили все иные цивилизации, лишь русские избежали эпохи рабовладения, что до сих пор вызывает изумление историков и подчас объясняется отсталостью развития русской государственности. Да и крепостное право никогда не было подлинным рабством в России. Крестьяне чаще всего оставались крепкими земле, но не лично помещику. Злоупотребления, такие как история с Салтычихой, жестко наказывались и вызывали бурю негодования в общественном сознании. Но если своих, русских, дозволялось использовать в подневольном труде, это коренилось в исконно заложенных правилах отношений в семье и роду, то эксплуатация инородцев как рабов была просто невозможна.

Со временем слово раб в русском языковом сознании приобрело новые оттенки – безволия, бессилия сдавшегося перед обстоятельствами жизни человека. Слово холоп стало обозначать полную внутреннюю несвободу. А слово отрок сегодня именует лишь юный возраст.

Языковая установка русского языка – не искать себе работников среди чужих – сказалась на нашем отношении к другим народам. На протяжении всей русской истории мы не рассматривали инородцев как объект завоевания, как источник рабской рабочей силы. Работников славяне, русские искали внутри своего рода, внутри своего племени. Чужие племена для этих целей нам никогда не были нужны. Зато ныне, когда русский народ ослабел и истощился, мы узнали, что такое рабство. Узнали на собственной шкуре. Другие народы, в языках которых раб означает иноплеменник, чужак, которого не жалко, показали русским, да и другим славянам все ужасы рабского состояния. Рабство в чеченском и дагестанском плену, подневольный труд на азербайджанских плантациях и фермах у нас же в России, продажа сотнями тысяч наших русских девушек в израильские бордели, вывоз детей на органы в Западную Европу и Америку, – это делается представителями тех народов, для которых раб – чужеродец и чужеземец, человек, с которым можно делать все, что хочешь, человек, которого не жалко.

Могут спросить: да разве сами русские не занимаются сейчас тем же, разве по примеру иных народов нет у нас русских хозяев борделей, русских плантаторов, русских коммерсантов, торгующих детьми? Есть, конечно. Но во все времена, и нынешнее время не исключение, они назывались выродками и извергами. Выродками – потому что вырождались, переставали принадлежать роду русскому, отказываясь от русских правил жизни. Извергами – потому что русские роды и семьи извергали подобную нежить из своей среды. И сейчас, несмотря на натиск чужих обычаев и иноплеменных правил жизни, мы, русские, никогда не примем их за новые законы русской жизни. Те же, кто предал правила русской жизни, навсегда останутся для нас выродками и извергами.

Миф о русских завоевателях

Мы уже устали слышать о том, что русские – «мертвый народ», как самоуверенно говорят о нас на востоке, что русские – «народ, утративший волю к жизни», как горделиво считают на Западе, что русские – «окончательно покоренный народ», так презрительно усмехаются в Израиле… А, может, так и есть? Может быть, мы действительно мертвый народ, ибо только у мертвого народа нет желания рождать детей. С 2001 по 2009 год, по данным Роскомстата, количество детей в России от нуля до 14 лет уменьшилось на семь миллионов душ. Может, мы и вправду утратили волю к жизни, ведь по числу самоубийств занимаем позорные первые строки в перечне других государств. И, наверное, Израиль правильно считает нас покоренным народом, поскольку, численно преобладая в собственной стране, составляя 85 процентов населения в собственной стране, созданной и укрепленной руками русского народа, мы уже боимся выговорить слово русский, а за книги, такие как «Иго иудейское», за фильмы, как, например, «Россия с ножом в спине», поднимающие русский вопрос, нас бросают в тюрьмы, сами же книги и фильмы запрещают при нашей безропотности?..

Способны ли еще русские хоть на что-нибудь, и, непонятно, как мы прежде воевали, а ведь победоносно воевали, триумфально побеждали, из века в век отвоевывали свободу, независимость, наказывали захватчиков и оккупантов. Так что же сейчас-то с нами творится, почему так много русских, готовых принять для себя и то, что они мертвы, и то, что они утратили волю к жизни, и что покорены окончательно?

Осознание войны – это когда русский человек в массе своей начинает понимать, что против него ведут войну. И вот такое осознание приходит не сразу и не вдруг.

Наше представление о войне в корне отличается от понятия войны в других языках. По-английски слово «война» war происходит от глагола ware, что значит «торговать», и английские войны велись и ведутся ради торговли и барышей, это войны ради прибылей. По-немецки слово война der Krieg происходит от глагола kriegen, означающего добывать, захватывать. Германские народы воевали ради захвата чужих территорий. А что значит война по-русски?

Слово война имеет тот же корень, что и слово вина. По-русски для того, чтобы вести войну, нужно понять, кто виноват в развязывании войны. Нужно найти виноватого. И только тогда, когда русские люди находят виноватого в войне, вот тогда – берегись! Русский мужик долго запрягает, да быстро ездит. Не про войну ли эта поговорка? Тем, кто сомневается в истинности этого утверждения, предлагаю вспомнить историю нашего Отечества.

Давали ли русские кому-либо молниеносный отпор? Нет, собирались долго, податливо отступали до самой столицы, как в 1812 году, а то и до Волги откатывались, как в 1941 году, а бывало, что и по триста лет терпели иго, как при монголо-татарах. Виноватого в каждой новой войне русскому человеку надо было не только увидеть, но и осознать его вину. Сделать это было не просто, ведь далеко не всегда враг открыто нападает и крушит. Таково свойство русского языкового сознания. Наш язык оставил нам завет наших предков – вести войны справедливые, оборонительные, поднимать оружие лишь против тех, кто действительно виноват перед нами. Зато вслушайтесь в звучание военных терминов по-русски – все они по смыслу своему нацелены на победу, на непременное поражение противника. Битва, это когда мы бьем врага, рать – это когда мы яростно устремляемся на врага (реть по-древнерусски – стремление), сражение – это когда врага разим, то есть убиваем насмерть. Таковы языковые смыслы военных слов, таков и русский на войне. Он весь устремлен к победе, потому что война для него всегда справедлива, на войне он наказывает виноватого в пришедшей на Русь беде. Потому и добивается победы! Ведь победа – это то, что приходит после беды, что перебарывает беду.

Если с этой точки зрения взглянуть на наш сегодняшний день, то становится ясно, почему русские опустошены безволием и бессилием. Русские не осознали пока, кто виноват в новой развязанной против них войне. Что ведется война – тихая, коварная, подлая, которая уносит жизней больше, что в дни боевых действий, – это ясно уже многим. А вот кто виноват – массового понимания нет. Это немцы, англичане, французы, монголы сразу обнаруживали свои намерения – захватывали территории, уводили в полон, убивали, пытали, продавали в рабство. Сегодня наша земля захватывается, но это называется мирным словом купля-продажа. Сегодня продают в рабство, но это именуют легальной проституцией. Сегодня берут в плен, но это, оказывается, трудоустройство. Ныне жестоко убивают даже малых детей, потроша их на донорские органы, но это прикрывают усыновлением. Войны как бы нет, виноватых в преступлениях против русских как бы ищут, и народ как бы живет мирно. И чтобы дольше русский человек не понял, кто виноват, чтобы он не определил для себя конкретную цель в этой войне, запрещают честную русскую мысль и правдивое русское слово.

Еще раз подчеркну, это очень важно понять – почему запрещают мысль и слово, фильмы и песни, почему изымают из продажи книги и диски, почему лишают нас права знать: чтобы подольше мы с вами не поняли, кто виноват в современной войне против России. Надеются, что за это время русский народ окончательно истощится и не поднимется больше никогда.

Да только тщетны их надежды. Осознает уже русский народ, что у него смерть за плечами.

А как опомнится, о! какое тогда наступит чудесное время – время побед. В русском языке, а, следовательно, и в русском сознании заложен потрясающий героизм поведения. Это про нас говорят – Тонуть так в море, а не в поганой луже, это нашими предками заложено – Лучше умирать в поле, чем в бабьем подоле! Чем мы хуже наших героических предков? Разве они не говаривали «Эх, была – не была!», когда в трудный час решимости подводили итог своей жизни. Разве могла стереться в нашей генетической памяти отчаянность предков: «Либо пан, либо пропал!», «На всякую беду страха не напасешься!».

Русский человек, осознавший себя на войне, увидевший, кто виноват в войне, – такой русский неустрашим. Он говорит: «Иду вперед, лучше страх не берет». Он усмехается: «Нам все нипочем!». Он смеется в лицо врагу: «Увидим еще, чья возьмет!»

Энергия сражения сквозит в русских поговорках, рожденных в бою: «Мы, русские, – не робкого десятка», «Не говоря худого слова – да ворогу в рожу», «За виски да в тиски, за волоса да под небеса»… Нам, русским, хоть на кол – так сокол. Что еще вспомнить из нашей родной премудрости, чтобы закалить русские души святой уверенностью, что просто наше время еще не пришло, виноватого еще не все увидели, потому и война нами пока до конца не осознана. Мы еще застанем чудесное время русской истории. Увидим еще, чья возьмет!

Миф о русском всепрощении

Издавна в России считалось, что русский народ незлопамятен, что он легко прощает своим властителям преступления, чужеземцам – обиды. Это представление о русском характере так въелось во все политические сочинения и дискуссии, что говорить о мстительности или обидчивости русских кажется чем-то наивным. Дескать, Ваня-простак все стерпит, забудет самые изощренные издевательства над собой. Выходит, любому наглецу и агрессору дозволено над ним сколько угодно изгаляться. К примеру, без всякого наказания остались заявления Виктора Ерофеева из его опуса «Энциклопедия русской души»: «Русских надо бить палкой. Русских надо расстреливать. Русских надо размазывать по стене. Иначе они перестанут быть русскими. Русские – позорная нация. Национальная идея русских – никчемность. Русских надо пороть. Русские – самые настоящие паразиты. Нормальное состояние русского – пьяное. Русских скорее объединяют дурные качества – лень, зависть, апатия, опустошенность». Попробовал бы кто выпустить тот же самый текст, где вместо слова русский значилось бы еврей или чечен, армянин или татарин, мир тотчас услышал бы грозный протест оскорбленной нации, не миновал бы и кровавых последствий автор подобной дерзости. Да, впрочем, и не рискнул бы никакой Ерофеев даже икнуть в сторону любого из этих народов. Оскорблять же русских не только смеет, но и делает это с нескрываемым наслаждением.

Почему же русские так безответны? История наша показывает, что мы никогда не были скотски покорным народом, мы терпеливы, но до определенной черты. Только как определить ту черту, когда русские перестают сносить обиды?

Определить предел терпения, за которым неизбежно вздымается волна народного гнева, можно исходя из смыслов русского языка. Само слово гнев укоренилось в родственных словах гнет, угнетение, угнетать. Выходит, гнев – наша естественная реакция на угнетение, ответ на бесконечный гнет. Гнев свойствен русскому человеку, когда его волю подавляют, когда его свободу гнетут, а душу порабощают. Причем гнев – свойство не только отдельной личности. Весь народ может воспылать гневом, если гнет тотальный, бесконечный и беспощадный. Такой народный гнев именуют в истории народным восстанием.

Слово восстание также не случайно оказывается связанным с понятием народного гнева. Ведь гнет разумеет под собой согбенность народа под чужим жестоким ярмом. Сгорбленная, будто сломанная спина – несомненный знак, символ покорности и рабства, потому что покоренный, порабощенный человек, с точки зрения славянина, – это человек подъяремный, ходящий под игом.

Язык наш хранит в себе противоядие от порабощения, от покорности – это исконное, видимое родство слов сгибаться и гибнуть. Малейшая согбенность в осанке человека – уже признак слабости, покорности обстоятельствам, подавления воли, преддверие гибели. Согбенность целого народа, попытка нагнуть русскую шею под чужое ярмо – знак всем нам, кто говорит по-русски, что русским грозит гибель.

Восстание же, по сути – выпрямление народа, выход его из согбенного, гибельного состояния – единственно возможный способ избежать гибели. Таковы законы национальной жизни, подсказанные нам родным языком.

Как последовательны были всегда русские в исполнении этих правил жизни, заложенных нашими предками в языковом наследстве. И как страшен был их гнев в пылу национального восстания! Приведу лишь один факт из истории восстания тамбовских крестьян в 20-х годах прошлого века. Тогда отряд китайцев во главе с картавым комиссаром внезапно нагрянул в село, созвав народ на общий сход. Комиссар стал убеждать мужиков, что новая власть предоставляет им самоуправление, да разве им самим будет лучше, если над ними поставят какого-нибудь чужака, разве не лучше в свой же организуемый Совет избрать своих, лучших, самых уважаемых односельчан. Убедил еврей. Мужики и выбрали с десяток лучших. По приказу комиссара китайцы тут же отвели их к стене церкви и расстреляли. Опешил сход, первыми опамятовались бабы, завопили страшно и с голыми руками кинулись на китайцев. А уж следом вскинулись и мужики, на ходу выламывая дрыны из заборов, замелькали невесть откуда тут же взявшиеся топоры, косы, вилы. Солдат-китайцев порубали на куски, а еврея-комиссара, взвалив на козлы, живьем перепилили двуручной пилой. Так свидетельствуют документы, опубликованные в журнале «Источник». Да, русский народ – добрый, терпеливый, но у его терпения есть грань, за которую лучше никому не переходить. Наше терпение можно назвать даже адским, потому что зачастую муки, переносимые народом, превосходят муки ада. Но за этой гранью русские отказывают обидчику в прощении.

Для того чтобы понять, за какую грань в отношении русских нельзя переступать никому, нужно знать, что исконно означает слово прощение.

Сегодня принято ошибочно считать, что прощение по-русски – забвение обид. Так, в русской христианской традиции принято просить Бога оставить, отпустить грехи (здесь отражен древнееврейский обычай отпускать в пустыню козла – козла отпущения, возложив на него все прегрешения еврейского народа за год – национально чуждое нам представление о том, что можно взвалить свою вину на другого, обвинив его во всех грехах, что натворили сами). Еще чисто по-русски у нас принято молить Господа простить грехи.

Само слово простить восходит к прилагательному простой, то есть прямой, правильный. В русском языке это значение сохранилось в выражении простой путь, значит – прямой, правильный.

В Евангелии сказано: Да будет око твое просто – призыв к тому, чтобы взгляд был прям, без кривизны, правдивый. На Литургии возглашают: Премудрость, прости. Услышим Святаго Евангелия чтение. Что означает: при слушании Премудрости будьте прямы, примите Св. Писание без искажений.

Все эти употребления слова простой возможны, потому что простить исконно означало выпрямить, исправить. Это подсознательно понимает каждый ребенок, который, провинившись, говорит матери: мама, прости, я больше не буду. Когда мы просим прощения у ближнего и взываем – прости, тем самым обещаем исправиться и обязаны исполнить обещание, ведь закон русской жизни – «сказано – сделано».

Русский народ понимал прощение грехов именно как исправление грешника, а прощение обид, как исправление обидчика. В этом, пожалуй, наша национальная особенность в отношении к собственным грехам и к нанесенным нам чужаками обидам. Там, где другие народы, каясь, оставляют свои грехи в стороне от себя или возлагают свои грехи на каких-нибудь козлов отпущения, мы, русские, клятвенно обещаем исправиться. В силу законов родного языка мы имеем также и волевое стремление прощать обиды другим, то есть исправлять их, искореняя зло на земле.

Именно в исконном смысле слова прощать кроется ключ к той самой черте долготерпения русского народа. Мы сначала авансом прощаем обидчика, мы прощаем преступника, при этом подсознательно будучи убежденными, что в результате нашего прощения наш обидчик или преступник должен исправиться, должен восстановить справедливость по отношению к нам, должен загладить обиды и покаяться – делом покаяться в своих преступлениях перед нами.

Но если этого не происходит, если наглый обидчик не желает отступать и наглеет с каждым днем все больше, русские начинают исправлять его сами. Ведь он же непременно, с нашей языковой точки зрения, требует прощения. Если не хочет исправляться сам, его исправим мы и тогда с легким сердцем простим. Окончательно. Как тамбовские крестьяне.

Сколько таких частных актов русского прощения накопилось уже в наши дни! Кондопога, Харагун, Ставрополь, Сагра… Предупреждаем же каждый раз наших обидчиков в трагические эпохи русской истории: «Мы, русские, вас простим, но вам же будет лучше, если исправитесь сами».

Миф о русской смиренности

Среди русских добродетелей чуть ли не одной из главных считается самоуничижение, которое в быту именуют скромностью, а в религиозном плане – смирением. Особенно русские ценят и в себе, и в других скромность, и означает это слово наше национальное свойство оставаться «на кромке», с краю, в тени, хотя бы по делам и заслугам ты достоин быть в почестях и хвалах.

У нас, русских, не принято кичиться ни умом, ни здоровьем, ни достатком – ничем! Поэтому даже на обычный житейский вопрос – «Как дела?» у нас, как правило, отвечают – ничего, нормально значит. А ведь что такое ничего, это всего-навсего усеченная формула «ничего нового, ничего страшного», то есть все по-старому, своим чередом, и обсуждать нечего.

При этом русский человек словно боится спугнуть удачу, прогневить Бога излишней самонадеянностью, самоуверенностью, расчетом лишь на свои силы. Обратите внимание: ведь мы с вами таковы во всем. У русских не заведено хвастать детьми, их талантами и успехами, в самом слове хвастать содержится иронический смысл – «выставлять напоказ то, что ухватил».

Русская формула обладания, с точки зрения других народов, тоже очень странная – у меня есть. Не то, что в других языках: я имею, я достал, я получил, я схватил, я хапнул. Нет! По-русски у меня есть подразумевает, что любое достояние получено свыше, данность от Бога. И потому у нас существует подсознательная уверенность, что все, данное Богом, при нашей нерачительности и самонадеянности Бог может и отнять. Отсюда и поговорка, объясняющая всякую тяжкую потерю: Бог дал – Бог и взял!

У русских нет и самовозношения в делах. Упаси Боже нас гордиться своими трудами и подвигами. Не случайно так мало осталось воспоминаний наших русских солдат о былых сражениях, да и мы, потомки, мало что слышали от дедов и отцов о военных буднях Великой Отечественной. Не принято хвастаться, стыдно кичиться.

Этот тип национального поведения во многом запрограммирован тысячелетней традицией русских пословиц и поговорок, в которых смирение и скромность возводятся в достоинства человека, а гордыня и чванство высмеиваются. Традиция самоумаления возникла не на пустом месте. Русские – потрясающе талантливый народ, хваткий, умелый, творческий. При тех пассионарных задатках и дарованиях, что есть у русских, они пожрали бы друг друга, если не накладывать на творческие и пылкие их натуры заведомых моральных ограничений. И эти ограничения, выработанные тысячелетним опытом, подкрепленные православным христианством в формулах Священного Писания «Гордым Бог противится. Смиренным же дает благодать», – сохраняли русскую душу от соблазнов внутринациональных распрей, соперничества талантов и дарований.

Поговорки наши предостерегают от неизбежного падения высоко взлетевшего гордеца: Не смотри высоко: глаза запорошишь. Не подымай носу: спотыкнешься. Выше носа плюнешь – себя заплюешь. С высока полета вскружится голова. Не смейся, горох, не лучше бобов: размокнешь и сам лопнешь. Высок каблучок подломится на бочок.