Текст книги "О Ване и пуТане"

Вернувшись домой, Валька устроилась в небольшой бордельчик. Его и публичным-то домом назвать нельзя. Какой там дом! Обычная трехкомнатная квартира, арендуемая бандершей Раисой. Работают там всего три девушки: она, двадцатилетняя лимитчица Лика из Пятигорска и удравшая из дому дочь крупного гатчинского функционера – девятнадцатилетняя Настя. Зарабатывают они круто: ужинают в дорогих кабаках, ездят на курорты, у всех есть дубленки, шубы, золотые украшения. Скоро купят себе машины и квартиры на «Ваське»88
  Васильевский остров


[Закрыть].

Инка пыталась осуждать подобный способ заработка, но потом махнула рукой и, разревевшись, поделилась с Рябой своими неприятностями.

– Скажи, Валь: ты можешь отличить фальшивую сотку баксов от настоящей?

– Элементарно! – заржала путана. – Трешь пиджак президента до образования дырки. Если под ним рубашка, это – доллар. Если фуфайка – наш деревянный. Га-га-га…

Спустя пять секунд девушки дуэтом хохотали над Валькиным приколом, а еще через десять Инна снова рыдала на плече у приятельницы.

– Мало того, что работа собачья, а зарплата щенячья, так теперь я еще и должна этому хряку. Почти месяц буду бесплатно ишачить. А жить на что? А за хату чем платить? Ты посмотри, в чем я хожу!

Валька окинула взглядом Инкино подбитое ветром пальтишко, висевшее на спинке стула, затрапезную кофту на пуговицах, серые немодные брюки, страхолюдные полусапожки на микропорке и тяжело вздохнула.

– М-да… Лучший выход из российского кризиса – это, конечно, Пулково– 2. Ты этот вариант не пробивала?

Инка громко зарыдала.

– И ты туда же! Неужели я так похожа на еврейку? Ведь в детстве же симпатичной девочкой была, некоторые даже куколкой называли. А теперь, видишь, что получилось? Нос увеличился, глаза из орбит выкатились, волосы закурчавились. Фигня, короче. По документам я – русская, но бьют не по паспорту, а по морде. Утопиться бы в Неве, жаль не сезон.

Валька достала из сумки ароматные салфетки, стала вытирать ими зареванное Инкино лицо.

– Успокойся. Все поправимо, кроме смерти. Вот тебе на первое время, – протянула она девушке несколько стодолларовых банкнот. – Рассчитаешься завтра с шефом и сразу уволишься. Остальными заплатишь за хату и перекрутишься месяц. Вернешь, когда сможешь.

Гольдберг подняла на Гузик благодарный взгляд.

– Валь, я даже не знаю… Как только найду работу… Завтра же дам объявление в газету…

– Угу, «Девушка без образования ищет работу по специальности…».

Инка, растерянно, развела руками.

Курочка Ряба потрепала ее по волнистой копне волос, собранной на макушке в конский хвост.

– А знаешь что, айда к нам! Прибарахлишься, поднакопишь деньжат, а там решишь, что делать дальше.

Инка решительно замотала головой из стороны в сторону.

– Нет, Валюха, не мое это. Да я скорее сквозь землю провалюсь, чем…

– Ты меня недослушала, – перебила она Инну. – Я тебе не предлагаю спать с мужиками…

– А что тогда?

Налив в кофейную чашечку новую порцию ликера, Валька выпила ее одним махом.

– Чувствую, придется башлять гаишникам, будь они неладны, – потянулась она к сигаретам. – Так о чем мы толковали? Ах, да… Голос у тебя приятный. Райка наша ищет сейчас диспетчера. Будешь сидеть на телефоне, принимать заказы. Ну, может, еще побазаришь с импотентами, типа: «Я, шикарная большегрудая блондинка с пахнущей персиком кожей, снимаю с себя последний оплот добродетели – узенькие кружевные трусики с сердечком на лобке…», – и обе стали истерично хохотать.

– Решайся. Работа – не бей лежачего, а получать будешь вдвое больше, чем здесь. Правда, в конце смены придется еще убрать помещение, но это – полчаса, не больше.

Инка посмотрела на Валькину лисью шубу, глубоко вздохнула и согласилась. Через день она уже сидела в вишневом велюровом кресле борделя и принимала заказы от мужиков, жаждущих плотских утех. Сначала ее коробили развязные клиенты и собственные сотрудники: шофер и охранники, отвозившие девочек на объект. Они так и норовили лапнуть ее за грудь или ущипнуть за задницу, но со временем девушка привыкла и перестала обращать внимание на их скабрезности.

Несмотря на более высокие, чем в ларьке, заработки, денег ей все равно не хватало. Нет, она не голодала и даже квартиру сняла на Ленинском проспекте, но купить дорогую шмотку все не получалось. О лисьей шубе за четыреста долларов она даже не помышляла, а вот о черном кроличьем полушубке за сотню мечтала денно и нощно. Тем временем девицы-путанки меняли свои наряды чуть ли не каждый день, ужинали в «Метрополе» и «Баку», делились планами приобретения недвижимости и поездок в экзотические страны.

Мало-помалу Инка начала пересматривать свое отношение к профессии путаны. Валька не раз ей говорила: «Стыдно не тому, у кого видно, а тому, кому показать нечего!». А показать Инне было что.

Вскоре обстоятельства сложились так, что она сделала свой первый шаг по небогоугодной стезе.

Молодые заезжие нувориши заказали в сауну всех трех путанок. За час до выезда выяснилось, что Настя чем-то отравилась. Ей было совсем до секса – началась тесная дружба с унитазом. Раиса кинулась к диспетчеру: «Инка, выручай! Поезжай с девками. Клиентам только трио нужно, двух они не берут. Откажутся, все влетим на бабки и ты в том числе».

Инна замахала руками.

– Что вы, Раиса Ахметовна! Даже не думайте, я совсем не по этому делу.

– Да не бойся ты. Им секс не нужен. Они уже натрахались на сто лет вперед. Эти извращенцы заказали стриптиз и лесбийские игры. Будешь задействована в массовке.

– Что они заказали? – не поняла Инка.

– О, господи! – хлопнула Раиса себя по ляжкам. – Лесбиянок. Ты хоть иногда видик смотришь? Это когда девки без мужиков между собой лижутся.

– Но я не умею этого делать. Совсем.

Раиса по-матерински погладила Инку по голове:

– Никогда не бойся делать то, чего не умеешь. Помни, Ноев ковчег сконструировал любитель. Профессионалы построили «Титаник».

***

Определить свои ощущения от дебюта было непросто. Инка настолько нервничала, что все события минувшего вечера смазались у нее в один сплошной видеоролик, в котором участвовала не она, а какая-то похожая на нее порнодива. Мозг девушки зафиксировал только богатый стол, накрытый прямо в бассейне, прозрачную ярко-синюю воду, татуированные, увешанные золотыми цепями тела качков, рвущийся из динамиков шансон. Самого главного – лесбийских игр, она не помнила. Сознание вернулось к ней уже в машине, которая везла девушек обратно. Оно включилось от истерического хохота Вальки с Ликой, которых телохранители веселили анекдотами.

– Я – представительница самой древней профессии – сплю за деньги, – хрипел Теймураз. – Я – сторожиха.

– А вот еще один в тему, – пробасил Артур. – Девочка-путаночка поехала летом на курорт, чтоб отдохнуть на море, сил набраться. Лежит, значит, на пляже, загорает. Подходит к ней такой Теймураз, – кивнул он головой на коллегу, – и говорит: «Дэвушка, а дэвушка, давай пазнакомымся. Сходым вечером в рэстаран, патанцуэм!». Она, не поворачивая к нему головы, спрашивает: «Молодой человек, вы где работаете?» – «На заводе»…

– Не заговаривайся, генацвали, – перебил его Теймураз. – Где ты видел грузина, работающего на заводе?

– Не перебивай, кацо! – отмахнулся от него Артур. – Так вот, «на заводе». А она ему и говорит: «Вот представьте себе: вы приехали на курорт, пришли на пляж, а вокруг вас – станки, станки, станки…».

«Га-га-га» и «у-ха-ха!» сотрясало машину до самого пункта прибытия, и Инка наконец расслабилась. Ничего страшного не произошло. Коллеги веселятся после нелегкого рабочего дня, а в ее сумочке лежат деньги, которых хватит на приобретение ее розовой мечты. Может, и впрямь не стоит осложнять себе жизнь, ведь угрызения совести могут загрызть насмерть…

Последнее, что зафиксировало ее сознание, это – хриплый голос Теймураза:

– Ты поучаствуешь в групповом сексе?

– Не знаю… А кто там еще будет?

– Ты, я и твоя жена.

– Ну, нет!!!

– Тогда я тебя вычеркиваю. Ха-ха-ха!

Через три дня у Инки появился пушистый кроличий полушубок с капюшоном и джинсы фирмы «Ли», купленные не где-нибудь, а у Макаки. Прошла неделя, а она все не могла поверить, что является хозяйкой этого добра. Дома девушка часто доставала полушубок из шкафа, нюхала его, гладила вдоль шерсти и против нее, а однажды даже заснула на кроличьем меху. То, что за несколько часов ей удалось заработать солидную сумму, взбудоражило Инну, заронив в ее душу сомнение в правильности морали, которой она следовала доселе.

Она не раз вспоминала высказывание Иоанна Златоуста: «Страшен не грех, а бесстыдство после греха». Получается, она – бесстыдное существо, так как ни малейшего раскаяния от содеянного не испытывает. Инка пыталась разобраться: такой циничной она стала от нищеты или порочность заложена в ней генетически? Скорее всего, второе. Если прилично воспитанная девушка вдруг идет на панель, то дело вовсе не в обстоятельствах, толкнувших ее туда, а в том, что у нее нет психологического табу на торговлю собственным телом. Ну, и черт с ним!

C тех пор, как Инна освоила смежную профессию, дела ее пошли в гору. Нет, она не обслуживала мужиков, как ее приятельницы-многостаночницы. Она, по-прежнему, работала диспетчером, но когда приезжали приличные клиенты, ухоженные, симпатичные, круто упакованные, Инка не отказывалась подработать, тем более, что платили ей несколько больше, чем девчонкам. Раиса в такие моменты разыгрывала целый спектакль: «Что вы, ребята, Инночка у нас совсем по другому профилю. Она – оператор связи. К сексу питает стойкое отвращение, совершенно не искушена в этом деле. Оставьте девчонку в покое. Вот вам Настенька, Валюшка, Ликуся – чудо– мастерицы!».

Любители платной любви тут же начинали рваться с поводка, предлагая любые деньги за «неискушенное дитя». Оно и понятно: сладок лишь запретный плод. Это позволяло Инке «малой кровью» зарабатывать те же деньги, за которые ее товаркам приходилось изрядно попотеть. Очень скоро у нее появились джинсовые костюмы, белая дубленка, видик фирмы «Самсунг», а главное – вожделенная лисья шуба, выторгованная ею у Курочки Рябы.

Время от времени Инна появлялась в родительском доме с подарками и сумкой дефицитных харчей. После встречи с родными долго не могла избавиться от неприятного осадка: мать все время брызгала слюной, обзывая отца клиническим идиотом, ее, Инну – бессердечной отщепенкой, забывшей дорогу к родному очагу, Машку – бездельницей и тупицей. Отец, как и раньше, виновато лыбился. Машка в ответ открывала варежку, визгливо парируя каждую претензию матери. Когда они уставали орать друг на друга, переключались на отца и до полного изнеможения играли на его нервах в два смычка. Дольше двадцати минут выдержать эту какофонию Инка не могла. Она сворачивала свой визит и с облегчением покидала отчий дом. «Могла бы чаще баловать родных хорошими продуктами, – кричала мать вслед спускающейся по лестнице дочери. – И из одежки что-нибудь подбрасывать. Сама-то вон как прибарахлилась, не то что я, государственная служащая». Инка пробкой вылетала из подъезда, внутренне радуясь, что следующие выходные проведет не с родаками, а с Викой и ее мужем Артемом.

Подругу, предоставившую ей когда-то кров, Инна не забывала, раз в две недели подбрасывала ей с мужем «сухпаек», состоявший из балыка, сырокопченой колбаски, бананов с лимонами, баночки красной икорки, коробки любимых Викиных конфет «Стрела» и бутылочки шампанского. Молодые жили в семейном общежитии, выделенном им заводом торгового оборудования, на котором Артем слесарил. С родителями Вика практически не общалась. Они объявили ей бойкот, когда узнали, что их единственное чадо, «студентка, спортсменка, отличница и просто красавица» вышла замуж «за беспородного слесаря из общаги», начхав на их кандидатуру – сына немецких коллег, владельца двухэтажного дома, «Мерседеса» и успешной фирмы по изготовлению такелажного оборудования.

Отец назвал выбор дочери позором семьи и порчей их генеалогического древа. Показал молодым на дверь, запретив бабуле вести «ренегатскую политику», то бишь, привечать парочку на своей территории. Денег на свадьбу тоже не дал, надеясь, что она не состоится. Но та состоялась, причем, шикарная: с гулянием в ресторане, разряженными пупсами на машинах, видеосъемкой, потрясающим платьем невесты и свадебным путешествием в Болгарию на Золотые Пески.

Обо всем этом молодожены даже не мечтали, намечались скромные посиделки в студенческой столовой с Викиными однокурсниками и Артемкиными сотрудниками, но Инка внесла в сценарий свои коррективы. За месяц до регистрации она принесла Вике две тысячи рублей и сказала: «Очень тебя прошу: не задавай лишних вопросов. Эти бабки я заработала и хочу, чтобы свадьба, на которой я буду свидетельницей, запомнилась вам на всю жизнь». Вика, расплакавшись, обняла подругу: «Ин, ты это…».

– Все, – утерла она глаза невесте, – никаких вопросов. У каждого в жизни – своя тропа.

После свадьбы Инка продолжала подкармливать молодую семью, и делала это до тех пор, пока не произошла трагедия…

***

Как-то в «офис» приехал лощеный «бизнесмен» в прикиде явно не отечественного производства и заказал двойку девочек для исполнения «лесбо». Поведал Раисе, что к нему из Ферганы в гости приехал любимый дядя, возжелавший «хлеба и зрелищ», вот он и решил сделать сюрприз престарелому родственнику. Выбрал он Лику и Инну, внеся щедрый аванс. На объект девочки отправились вместе с телохранителями. Дом оказался малозаселенной новостройкой на окраине спального района. Ребята осмотрели квартиру. Не обнаружив там ничего подозрительного, деликатно удалились. А спустя десять минут, вместо дядьки из Ферганы, в хату ввалились семь братков. Вместе с хозяином получалось восемь. Бандюки сообщили, что «лесбо» отменяется. Вместо него будет «жарилово в извращенной форме». В какой уточнять не стали, велев девушкам раздеваться, но не быстро, а медленно, пританцовывая под музыку.

– Ребята, вы же – существа разумные.. – пыталась тянуть время Лика.

– Мы то? – загоготал амбал с круглой, как тыква, башкой, откликавшийся на погоняло Привет. – Мы – раз – умные, а раз – нет.

Братва поддержала его дружным ржанием.

– Сегодня, биксы, не ваш день. Лучше не дразните дядьку, а то мне уже скоpо негде будет тpупы прятать. Раз-де-вайсь!

– Погодите, чуваки, – не унималась Лика. – Этот, – кивнула она на «хозяина» квартиры, – заказал лесбо. За него и заплатил. Мы не будем выполнять никаких услуг, кроме оговоренной.

Ходячий центнер оскалил желтые от никотина зубы.

– Куды ж ты денисси, когда разденисси? – и двинул кулаком девушке в лицо. Лика отлетела к

стене и затихла.

– Ну вот, стоит захотеть, и любая прынцеза будет лежать у ваших ног, – хохотнул Привет. —

Главное – точно попасть в челюсть. – И тут же врубил на всю громкость «Шансонетку».

Звать на помощь охранников, ожидавших девиц в машине, было бесполезно – баритон Александра Новикова заполнил собой не только квартиру, но и весь двор:

 
Ах, какая!.. Ух, какая! —
Языки защелкали.
В яркий свет себя макая,
И глазенки — щелками.
 

«Да, так нельзя обдолбаться, – с ужасом думала Инка, наблюдая за тем, как звенит золотыми ошейниками танцующая братва. – Такими можно только родиться».

Неожиданно Лика рванула в соседнюю комнату и закрылась там на ключ. Инка же, присев на корточки, сжала руками виски. Животный нутряной страх заполнил все ее существо. Предметы и фигуры, попадавшие в поле зрения девушки, дрожали и расплывались.

Все, что происходило дальше, она воспринимала, как в замедленной киносъемке: перед глазами плавно мелькали перекошенные от злобы рожи и стеклянные от наркоты глаза. Кто-то тряс ее за плечо, о чем-то спрашивая. Кто-то, матерясь, бил ногой в закрытую дверь. Кто-то отдавал присутствующим отрывистые команды. Через минуту, показавшуюся Инке вечностью, дверь в Ликино убежище была распахнута, и все стадо высыпало на балкон. Братки тыкали пальцами куда-то вниз, в темноту, совсем забыв об Инке. Вместо того, чтобы метнуться к входной двери, девушка, медленно, как сомнамбула, вышла на балкон, раздвинула руками стену из сгрудившихся у перил бандюков и с высоты шестого этажа уставилась на распластавшееся под окнами белое пятно. Пятно оказалось… Ликой. На балконных перилах висела, оборванная у основания бельевая веревка, не выдержавшая ее веса.

Инна не закричала, не заплакала, она просто лишилась чувств.

***

В себя она пришла уже в борделе, на «рабочей» кровати Лики. Открыв глаза, увидела перепуганную хозяйку и незнакомую толстуху, от которой разило смесью нашатыря и камфары.

– … и будете давать ей вот эти капельки, – инструктировала она Раису, засовывая зеленую банкноту в нагрудный карман пиджака. – Если что, звоните мне по этому номеру…

– «Если что» это что? – испуганно прошептала хозяйка борделя.

– Ну, если заметите, что у вашей племянницы сдвинулась точка сборки. У дурочек с низкой самооценкой такое часто случается.

И, уже обращаясь к Инне, добавила:

– Не ты, девка, первая, не ты последняя. Не фиг из-за козла так убиваться. На этих животных никакой нашей «убивалки» не хватит.

Толстуха поправила сбившийся на затылок парик и, мурлыча под нос: «Не обещайте деве юууной любови вечной на земле», поплыла к выходу.

Как только входная дверь хлопнула, Раиса ухватила Инку за руку.

– Девочка, слушай меня внимательно: ты ничего не видела и ничего не слышала. Весь вечер была у себя дома, так как приболела. Если что, Ольга Валериановна подтвердит – ей хорошо заплачено.

– А Лика где?

– Лику домой повезли, в Пятигорск. Там тоже врачи неплохие, – тараторила Раиса. – Денег ей дали достаточно, с учетом морального и физического ущерба. Их ей хватит на безбедную жизнь, ты только не волнуйся.

– У вас есть ее домашний адрес?

На лбу у бандерши выступила испарина, руки мелко задрожали.

– Ин, прекрати! Христом-богом тебя заклинаю. Ты даже не представляешь, как тебе повезло! Ты родилась в рубашке! Тебе еще жить и жить…

– По-нят-но… – просипела Инка, смахивая набежавшие слезы.

Раисины глаза тоже повлажнели.

– Запомни, дочка: Лика заработала денег и вернулась домой. С тобой и со мной попрощалась еще вчера. Девчонкам приветы передала через нас. Сегодня ты ее не видела. Ты поняла меня?

Инна утвердительно кивнула.

– Вот и умница. Тебе вызвать такси или здесь заночуешь?

– Домой поеду. Мне надо одной побыть.

В эту ночь Инна напилась в лежку. Зажгла все имеющиеся в доме свечи, налила в рюмку водки, положила на нее кусочек хлеба. Затем залезла в постель, прислонилась спиной к стене, натянула на себя одеяло и стала хлебать водку прямо из бутылки. Неотрывно глядя на колеблющееся пламя свечи, она то плакала, то повторяла единственную известную ей молитву, то сипло пела врезавшееся в память:

 
Шансонетка! Заведенная юла.
Шансонетка. Не до углей, не дотла —
Выгорает до окурочка.
Дурочка!
 

Песня прерывалась истерическими всхлипами с короткими паузами, во время которых Инна лихо опорожняла стеклянную емкость.

Размазывая слезы по щекам, девушка поклялась себе, что с завтрашнего дня «завяжет» с этим опасным и неблагодарным ремеслом.

Вскоре она отнесла документы на немецкое отделение факультета иностранных языков только что открывшегося Университета имени Пушкина.

***

Училась она легко, без напряга. На первых порах накопленных денег на скромную жизнь хватало. На вторых хватать перестало. Пришлось продать шубу и сменить квартиру на комнатушку в коммуналке. Общежитие ей, имевшей местную прописку, не светило. На стипендию жить было невозможно. Пришлось подрабатывать гидом-переводчиком, что позволяло сводить концы с концами.

Во время одной из экскурсий по Финскому заливу она столкнулась на палубе с Валькой, сопровождавшей своего клиента. Пока немцы-экскурсанты, запихиваясь бутербродами с красной икрой, пялились на фольклорное представление, от своей бывшей коллеги Инна успела узнать все последние новости.

«После того, как вы с Ликой бессовестно слиняли, не обмыв с нами свое «увольнение на берег», – пеняла Инке Курочка Ряба, – Райка уволила всех, включая охранников. Потом передумала и взяла нас с Настькой обратно, так как тройка ее новеньких оказалась на редкость бестолковой. Но Настя удила закусила и, как только представилась возможность, упорхнула в Германию. Вкалывает сейчас в элитном борделе Мюнхена. Она – единственная из нас, кто прошел туда по зубному конкурсу.

– По какому конкурсу? – переспросила Гольдберг.

Валька достала из сумочки свои ментоловые, закурила и наигранно расхохоталась.

– Короче, явились к нам под личиной клиентов коммивояжеры из немецких борделей. Два русака со зверскими физиономиями. Поведали об условиях труда забугорного, подразнили тамошней зарплатой. Мы от восторга чуть не описались. Стали ждать, когда они контракт с нами подпишут. А эти черти и говорят, что отбор, мол, будут по зубам проводить. Тех, чьи клыки им подойдут, сфотографируют, и отправят снимки в Германию. Если глянемся их хозяевам, те сделают вызов и оформят все необходимые документы, включая страховку. Типа, немцы считают русских баб породистыми, но зубы у нас – чистый кошмар: у одних – кариесные, у других – с темными пломбами, у третьих – вообще некоторые зубы отсутствуют. От тех же, у кого золото или железо во рту, арийцы вообще шарахаются, как от чумных. У них там это считается не то признаком цыганщины, не то дурного тона, граничащего с наплевательским отношением к общественному мнению. Короче, стали нам всем в пасть заглядывать, как лошадям на ярмарке. И что ты думаешь – только Настькины зубы им и подошли. Вот они и забрали девку «на гастроли». Райка визжала, как недорезанная. Так ей отступные заплатили.

А недавно я получила от Настюхи письмо. Пишет, что довольна жизнью и ни за что не вернется обратно. Любой ценой будет цепляться за чужой фатерлянд, ибо впервые в жизни почувствовала себя белым человеком. Ты ей веришь?

Инна пожала плечами.

– А я не очень, – Валька выдохнула колечко ароматного дымка. – У меня там знакомая одна за фрицем пристроилась, стриптиз выдает в ночном клубе. Так платят ей двадцать евро в час. Разве это деньги? Стоило ради этого в Дойчландию пилить? Она собирается на кино переориентироваться. За съемку в порнушке там огребают в час сотни две-три. – Ряба горько вздохнула. – И чем, интересно, мои зубы им не подошли? Че в них не так? – оскалилась девушка, демонстрируя Инке хорошо подогнанные фарфоровые коронки. – Сумасшедшие же деньги отслюнявила. Ладно, рассказывай, как ты-то.

– Учусь я, Валюшка, в унике, на немецком отделении. Вон с фрицами, – кивнула она на поддатеньких туристов, – подрабатываю время от времени.

Глаза Курочки Рябы завистливо загорелись.

– Класс! Значит совмещаешь приятное с полезным? Молоток! И как они, не жмотятся при расчете? Может, подкинешь мне парочку-тройку?

– Брось, Валька, я с этим – в полной завязке.

Ряба недоверчиво посмотрела на бывшую коллегу.

– Ой ли? Не пожалела еще?

Инка тяжело вздохнула.

– Да всякое бывает. Когда финансы поют романсы, крамольные мыслишки меня, порой, посещают. Но держусь пока.

– Ну, держись. Вот тебе номер моего мобильного. Звони, если захочешь пообщаться.

На том и распрощались. Идея, подброшенная Валькой, упала на благодатную почву. Воспоминания о непродолжительном периоде безбедной жизни нет-нет и будоражили девушку. И, когда все ее запасы, включая неприкосновенный, исчерпались, она стала спать со своими туристами. Не со всеми, а только с теми, кто проявлял щедрость и был привлекателен внешне. «В конце концов, западные мужички не противны, – рассуждала девушка. – От них и пахнет хорошо, и манерам они обучены. Четко понимают рыночную систему отношений и ни с чем ее не путают. К тому же, никогда не устраивают демаршей по поводу использования презервативов, сами за этим следят».

За полгода совмещения «приятного с полезным» Инне удалось скопить неплохую сумму «на черный день». И этот день наступил.

Один из ее клиентов, бизнесмен из Австрии, отказался заплатить за полученную услугу, придравшись к недостаточному уровню внимания к его желаниям. После долгих препирательств разъяренная Инка пообещала сообщить его супруге о том, как ее благоверный проводит время в зарубежном туре. Австриец же возьми и напиши заявление в милицию. Мол, так и так: мало того, что секс был некачественным, так переводчица еще и украла из его портмоне три сотни и визитную карточку с целью осуществления гнусного шантажа.

Что тут началось! За решетку Инка, конечно, не попала, но из вуза вылетела пробкой, о чем деканат незамедлительно сообщил по месту ее прописки. Когда девушка пришла в родительский дом, мать ее и на порог не пустила. «Бл..ей даже в знакомых не держим, не то что в родственниках, – заорала она на весь подъезд. – Это и есть твоя „работа на крутой фирме“?! Вот тебе, дрянь, бог, а вот – порог». Отец-подкаблучник переминался с ноги на ногу и, как обычно, молчал. Машка же подленько хихикала, сидя на подаренном сестрой велосипеде в купленных ею же джинсах и кроссовках.

Так в одночасье девушка стала круглой сиротой. Проплакав полдня, она позвонила Рябе, и вместе с ней отправилась в «Метрополь» заливать «бабскую кручину». Там-то Гольдберг и познакомилась с русским немцем Виктором Клинге, приехавшим из Гамбурга по делам своей фирмы.

– Слышь, а Инна – настоящее имя или погоняло? – поинтересовался он, наполняя рюмку девушки коньяком «Наполеон».

– Что в имени тебе моем? Ты оцени груди объем! – процедила та неприветливо. – Терпеть ненавижу, когда лезут в душу без пардону.

Но, уже в постели, в стадии изрядного подпития, она сама стала выворачиваться наизнанку: пожаловалась клиенту на «бывших» родителей, на скотский деканат, на «сволочного австрийца», на жуткую безработицу и прочие «свинцовые мерзости» совкового бытия. Наутро командировочный не только щедро рассчитался за интимные услуги, но и сделал девушке предложение.

– Знаешь что, – сказал ей Виктор. – А выходи-ка ты за меня замуж.

От неожиданности Инка чуть челюсть не потеряла.

– Фиктивно. Я привык мыслить категориями бизнеса. В постели ты – ас. Работать в борделе сможешь без проблем. Я тебя вывожу в Германию, устраиваю в приличный пуф, а ты мне за это будешь отстегивать двадцать процентов от своего заработка.

– А можно я буду переводчиком работать?

Клинге расхохотался.

– Свежий анекдот: «Вы молоды и элегантны? Хотите работать за границей? В Монголии требуются укладчики асфальта».

– Не въехала…

Виктор прыгал на одной ноге, пытаясь другой попасть в штанину. Вскочив в серые твидовые брюки и застегнув ремень, он сочувственно посмотрел на свое «ночное приключение».

– Да кто ж тебя возьмет? В Германии и с немецким-то дипломом устроиться непросто, а без него – полный амбец. К тому же, дипломированные переводчики у нас за час зарабатывают раза в три меньше, чем проститутки. Мне, как твоему импресарио, небезразлично, какая сумма будет на выходе.

Инна, озадаченно, молчала.

– В общем, так, – подвел итог Клинге, – еще неделю я буду околачиваться в Питере. Надумаешь – приходи.

***

В Гамбурге Инке понравилось. Неприветливым климатом, большим количеством мостов и арок, суетливой жизнью порта-мегаполиса он напоминал ей родной город. Первое время Гольдберг жила в доме своего фиктивного супруга, потом устроилась в портовый пуф «Гетера» и раз в месяц навещала Виктора, принося «в клюве» двадцать процентов своего заработка. Спустя три года, довольные друг другом, они тихо развелись. Фрау Клинге получила постоянный вид на жительство, а ее бывший супруг – поцелуй в лоб и последнюю тысячу в качестве прощального «данке шена».

Инна сняла двухкомнатную квартиру и ушла из пуфа, твердо решив начать новую жизнь. Она – молода, здорова, свободно владеет немецким, так неужели не сможет устроиться на приличную работу?

Очень скоро ей стала ясна суть поговорки: «Не имей мобильный, а имей рабочий». Мобильный у нее был, а с рабочим все никак не выплясывалось. То, что ей предлагали на бирже труда, энтузиазма не вызывало. Она не собиралась ни стоять на заводском конвейере, ни убирать автобановские туалеты, ни выносить дерьмо в домах престарелых, ни гладить в прачечной километры белья. Для начала девушка зацепилась на базис99
  работа на 2—3 часа в день, за которую платят максимум 400 евро


[Закрыть] выдавальщицей кассет в видеотеке. Горбатиться там не надо, сидишь, книжки почитываешь. Чем не работа? Но когда в конце месяца она получила триста двадцать пять евро, то здорово приуныла. Пришлось искать иные варианты заработка. Она сидела в зале игровых автоматов, продавала булочки в кафетерии, выгуливала двух собак и инвалида-колясочника, проводила социологические опросы по телефону. Все это едва позволяло свести концы с концами. Затем Инка устроилась официанткой в итальянский ресторан. Неделю, как Фигаро, моталась с подносом.

В конце дня у нее жутко рябило в глазах, а заработок все равно был жалким. Не раз ей приходилось слышать от подвыпивших посетителей сальные шуточки и сомнительные комплименты. Инкино терпение лопнуло, когда один турецкоподданный больно ущипнул ее за ягодицу. Недолго думая, девушка заехала в лоб хаму подносом с горячей пиццей. Тот дико визжал, грозясь подать на ресторан исковое заявление. Почему-то не подал, но Инку все равно выгнали. Следующим «этапом большого пути» стала «клоунада». Именно так называла она распространение рекламных листовок в костюмах различных сказочных персонажей. Удовольствие это было весьма сомнительным, особенно в разгар лета. Костюмчики-то все меховые, почти герметичные: на башке – огромная голова утенка или крокодила с небольшими прорезями для глаз и ноздрей. На руках – большущие перчатки. На ногах – стопудовые бутсы. Вот так и ходишь по пешеходной зоне, суешь прохожим в руки листовки с рекламой. Несколько раз Инну чуть не хватил тепловой удар. Струящийся под маской пот невозможно вытереть – в одной руке у «зверя» – подарочные шарики, в другой – корзина с рекламными листовками. Опять же, детишки со своими закидонами – то за хвост ее дернут, то за хобот потянут… Дома, в Питере, она бы заехала по уху одному-другому, а здесь за это можно и в кутузку загреметь.

После таких рабочих смен Гольдберг полдня приходила в себя, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. И все это – за восемь евро в час. Такие деньги в Германии получают уборщицы, напрягаясь куда меньше.

Поправ свои принципы, Инка отправилась убирать в гостинице. К тому времени она уже усвоила, что Германию вылизывают не местные пролетарии, а русскоязычные доктора наук. В день приходилось обслуживать по пятнадцать-двадцать комнат. Хозяин-индус платил не по часам, а по три евро за комнату. За день набегало больше полтинника. Вроде бы, неплохо, но спустя два месяца у Инны так болели руки, что она уже не могла поднять их вверх. Медики определили воспаление локтевых суставов. Спала девушка теперь только на спине, натянув на руки шерстяные гольфы. На этом с уборками было покончено.