Текст книги "О Ване и пуТане"

Таня

Уже два месяца Таня путанила в гамбургском борделе «Золотой якорь» под псевдонимом Фишхен66
  Рыбка (нем.)


[Закрыть]. Мама с братом были уверены, что она ухаживает за старичками и были недалеки от истины. Клиенты девушки, и впрямь, молодостью не отличались. Завсегдатаями пуфа были, как правило, состоятельные дедули, являвшиеся в утренние часы только для того, чтобы посмотреть на молодое обнаженное тело да пощупать путанку.

Они давали новенькой неплохие чаевые и на прощание целовали ручку. Но бывали варианты и пожестче, например, агрессивные в своих необузданных фантазиях арабы или нетрезвые русские, стремящиеся покопаться в душе проститутки, выясняя вопрос, как же она дошла до такой жизни. Если местные проститутки отказывались от подозрительных клиентов, то нелегалке Рыбке подобные вольности не светили, как не светили и 36-часовая рабочая неделя, медицинская страховка и многое другое.

К своему ужасу, Таня выяснила, что не имеет права работать в Германии, нарушает законы и, попадись она в руки полиции, будет немедленно занесена в компьютерную базу и выслана из страны за счет своей работодательницы, хозяйки борделя Эрны.

При первой встрече шефиня сразу предупредила девушку, что очень рискует, предоставляя ей кров и работу. Что, в случае облавы, она будет вынуждена не только купить Тане билет на самолет, но и отстегнуть государству штраф в несколько десятков тысяч евро. Засим, платить Рыбке она будет по самому минимуму, а работать новенькая должна по максимуму. Если та не согласна, может сразу же возвращаться обратно.

Последнее было совершенно невозможным. Не было денег на билет, а самое главное – на Рыбке висел долг перед Алесем, который тот обязательно стребует, причем, с процентами. И деться от братка ей совершенно некуда – у того на руках все ее данные, включая домашний адрес родных. Одним словом, пришлось согласиться на предложенные условия.

К своему новому бытию Таня привыкла не сразу. Поначалу умывалась слезами, отправляясь с клиентом в постель. Тот жаловался Эрне на испорченное удовольствие, и хозяйка нещадно штрафовала новенькую. Со временем Танька пообвыклась. А что делать? Не можешь изменить обстоятельств, меняй свое отношение к ним. До нормы – десять человек в день – дотягивала редко, но когда удавалось раскрутить клиента на дорогущее шампанское, жить становилось легче: наскребался и месячный взнос для сутенера, и кое-что для отправки родным.

Раз в две недели Таня звонила матери и брату, стараясь не расплакаться в голос. Моральную поддержку девушка получала только от бывшей петербурженки Инки Гольдберг, считавшей себя «ветераном производства».

Раньше Рыбка считала земляками исключительно белорусов, но в «забугорье» оказалось, что все бывшие СССРовцы – соотечественники. К группе своих, хоть и «двоюродных», примыкали поляки, болгары и чехи. Вот что значит чужбина!

– Слушай сюда, страдалица, – сказала однажды Инка зареванной новенькой. – Работа наша, конечно, говно, но где ты в своем Ущербье…

– В Гомеле, – всхлипнула Танька.

– … заработаешь такие бабки? – невозмутимо продолжила Инка, затягиваясь сигаретным дымом. – Что касается моральной стороны процесса, то ответь старой (она была на восемь лет старше Тани) и мудрой прошмандовке: неужели лучше бесплатно отдаваться какому-то отечественному поцу, всю жизнь прозябать в нищете, жрать дерьмо, красивые шмотки видеть исключительно по телевизору, с детства мечтать выйти замуж за иностранца, чтобы свалить с горячо любимой родины?

Танька молчала. Инна протянула ей изящный серебряный портсигар, инкрустированный финифтью. Девушка замахала руками:

– Что ты, я не курю!

Гольдберг пожала плечами, взяла со стола недопитую клиентом бутылку бренди, налила в бокал золотистую жидкость:

– Тогда прими наркоз. Полегчает.

– Не пью я, – скривилась девушка.

– А, может, ты еще и не жрешь? – ехидно поинтересовалась Инка. – Может, ты у нас йог?

– Жру. Особенно мясо люблю, – вздохнула Рыбка. – Я его дома редко ела.

– Это, по-твоему, жизнь? По мне, так – полный отстой. ТАК жить просто нельзя.

– Ну жили же как-то … – развела Таня руками.

Инка скептически ухмыльнулась:

– Наше счастье на родине заключалось в том, что ничего забугорного мы толком не видели. Правду глаголят философы: «Ад вовсе не хуже рая, просто в нем нужно родиться».

Таня задумалась, остановив взгляд на бокале с янтарной жидкостью, которым поигрывала ее собеседница.

– Ахой, перделка! – рявкнул кто-то прямо в Рыбкино ухо.

Таня вздрогнула всем телом и опасливо повернулась к источнику шума. Кто-то оказался куклой Барби с пятым размером груди и пышной копной волос, заколотых черепаховым гребнем. Девушка сунула Тане свою узкую ладонь с длинными накладными ногтями.

– Хана! – произнесла она и, полюбовавшись новенькой, удалилась в глубь комнаты со словами «доконали тварь».

Рыбкины глаза снова налились слезами.

– За что она меня так? Что я ей сделала? Хана мне, значит? И почему это я – тварь и перделка?

Инна расхохоталась.

– Не хана, А Хана. Зовут ее так. Анька по-нашему. Ханка – чешка, ха-ха-ха, а перделка по-чешски – подружка. Ой не могу…

Рыбка недоверчиво воззрилась на хохотунью.

– А тварь, которую доконать надо?

Инка от смеха аж ногами задергала.

– Держите меня семеро! Она комплимент тебе отвесила: «доконали тварь» означает «совершенное творение». Вот что значит жить за «железным частоколом» и не общаться с иностранцами. Братья-славяне, между прочим…

Таня смущенно улыбнулась, мол, что взять с колхоза «Тридцать лет без урожая». Хана же приветливо подмигнула Рыбке, встряхнув своей потрясающей прической.

– Вот это волосы, – выдохнула новенькая восхищенно. – Действительно, совершенное творение…

Инка снова захохотала.

– Две с половиной тысячи евро и у тебя будут такие же.

Рыбка аж рот раскрыла от удивления.

– Серьезно, – понизила тон Гольдберг. – Когда мы с Ханкой познакомились, у нее на голове была сплошная печалька – аж темя просвечивало. А год назад ее паутину сбрили, намертво приклеив к башке чужие натуральные кудри. Они крепятся на тончайшей крепкой сеточке, не отстают от черепа. С ними можно купаться, их можно накручивать и красить, но… раз в два года паричок нужно менять на новый…

Рыбка обалдела.

– Да на эти деньги у нас в Гомеле можно бог знает что купить. А уж еды-то… Я бы, вместо этих волос, каждый день продуктовые деликатесы закупала, а то все время картошка да картошка: вареная, жареная, в мундирах, пюре, фри…

– Ну у вас там и жизнь, – покачала головой Инка. – Сплошной звездец.

От этих слов у Рыбки неприятно засосало под ложечкой. Ее внезапно обуяло чувство патриотизма.

– Никакой не звездец. Жить, в принципе, можно… Если скромно…

– Ага… Из свежих овощей к столу подаете лук, выращенный на кухонном подоконнике. Пьете Чай грузинский. Сорт второй». Сами делаете майонез, знаете, где недорого продается комбижир. Питаетесь «Килькой в томате», ливерной колбасой третьего сорта и плавлеными сырками «Дружба»… Так?

– Ну, в общем… Зато на Новый год мама готовит салат «Оливье», селедку «под шубой», грибки маринованные и торт «Наполеон».

– Раз в год чревоугодничаете? Круто! А во что ты одевалась?

– Мама сама шила и вязала…

– В самопалы, значит? А задницы, небось, подтирали порезанной на куски газетой?

– Нет, – расхохоталась Рыбка, – исписанными листками из тетрадок брата…

– Так это ж совсем другое дело, – протянула Гольдберг театрально. – Выходит, я имею дело с белой леди, которой не к лицу отираться в столь компрометирующем заведении.

И уже совсем серьезно добавила:

– Учись находить в плохом хорошее, иначе пропадешь.

– Да что ж хорошего можно найти на нашем секс-конвейере? – вздохнула Рыбка. – Сплошное разрушение психики и здоровья.

– Не скажи, дорогая. Немецкие ученые утверждают, что регулярные занятия сексом, кроме общего положительного влияния на организм, благотворно влияют и на некоторые органы.

– Интересно, на какие? – поинтересовалась Таня.

Инка оскалилась, демонстрируя ровный ряд жемчужно-белых зубов.

– Доказано, что в спермоплазме содержатся цинк, кальций и другие минеральные вещества, замедляющие разрушение зубов. Полгода минета, и сможешь грызть титановую проволоку, ха-ха-ха…

Рыбка только рукой махнула на очередную «разводку» коллеги.

Дождь на улице лил, как из ведра. Фраерам в такую погоду было явно не до секса. Слоняясь по пуфу, злая, как фрекен Бок, Эрна зудела и зудела:

– Вот непруха! Мало мне, что из-за жары весь июнь отправился коту под хвост, теперь из-за ливней июль накрывается медным тазом, а в августе синоптики обещают новое пекло! Как выжить? Терплю фантастические убытки! Все, девки, уходите в отпуск за свой счет!

«Убытки у нее, – прошипела Гольдберг себе под нос. – Сто пятьдесят тысяч в месяц – это минимум. На фига нам отпуск в такую погоду? Мы за небесную канцелярию не в ответе.

– Капец, – продолжала ругаться хозяйка. – Работают, как зомби: ни азарта, ни… хрена. В «Ундину» вон в любую погоду ходят. Там – всегда аншлаг. Марта «свежатинку» привезла из Сингапура, а то девки уже не справляются с наплывом клиентов. На днях девятиметровый Кадиллак купила с кожаной обивкой, подсветкой пола, баром и телевизором. Будет сдавать его фраерам за пятьсот евро вместе с водителем и девочкой.

– И ты купи. Чего попусту завидовать? – скривилась Инка. – Клиенты рассказывают, что там бонусы ввели: тем, кто потратил на услуги девочек более трехсот евро, дарят пятидесятиевровый чек на бензин. Внедри у себя такое же, и к нам попрут, как рыба на нерест.

– С вами внедришь, работнички! Скоро последнюю колымагу продать придется и на самокат перейти, – лениво огрызнулась Эрна. – Ладно, раз у нас все равно простой, играйте в «Путанополию».

Вскоре из «игрового» угла послышался хохот и визг: «Твой ход!», «Двигай фишку!», «Не хитри, я все вижу! Тебя уже схавали!».

– Что там у них? – поинтересовалась Таня у осоловевшей от выпитого Инки.

– Забава новая, – пояснила та. – Итальянцы придумали. Участники игры являются проститутками, оказавшимися в рабстве у местной мафии. Задача играющих – максимально заработать, избежав полицейских рейдов, уличных разборок, серийных убийц. Начинаешь игру без копейки в кармане, связанная рабским контрактом, по которому девяносто процентов заработка отстегиваешь «сутенеру» и «мафиозной крыше». Постепенно раскручиваешься и приходишь к финишу с собственным домом, автомобилем и шикарным банковским счетом. Или… погибаешь от рук «мафии». Иди поиграй, это затягивает.

– Не хочу. Я в эту «Путанополию» в жизни играю. Такая же рабыня, как эти фигурки, передвигаемые из клетки в клетку.

Инна внимательно посмотрела на Рыбку.

– Ты всерьез считаешь, что мы находимся здесь по чужой воле?

– А то…

– Брось! Выбор мы сделали сами. Знали, на что идем. Только в Германии нас более пятнадцати тысяч толчется. И никто нас здесь не держит. Все мы, чтобы попасть в это «рабство», неплохо заплатили таким, как твой этот…

– Алесь.

– Так вот, у каждой из нас был собственный Алесь. Моего звали Виктором. Вандиного – Зденеком, Ханкиного – Леошем. Есть даже анекдот такой: «Большое разочарование пережила в ФРГ Маша К. из Ужопинска. Девушке, которой посредническая фирма пообещала работу в Германии в качестве уборщицы сортиров, на месте и впрямь дали в руки тряпку и щетку». Ха-ха-ха!

У Тани на глаза навернулись слезы:

– Разве смешно… что у таких, как мы, есть выбор только между сортиром и борделем?

– А ты бы предпочла сортир?

Рыбка молчала.

– Тогда в чем дело? – повысила голос Инка. – Зачем объявления в газеты давала? Зачем Алесю этому звонила? Он что врал тебе? Место в Гамбургской опере обещал? Или в наручниках сюда привез с кляпом во рту? Нет! У тебя был выбор. Устроилась бы говночисткой в своем Муходоеве, за два-три зайчика в день, или что там у вас сейчас ходит, и смотрела бы сверху вниз на пахнущих Францией «падших» женщин в крутых шмотках и радовалась бы, что ты не такая и ждешь трамвая.

Рыбка задохнулась от возмущения, не зная, что ответить коллеге.

– Что ты молнии на меня мечешь? – усмехнулась Гольдберг. – Правда не нравится? Я вот в связи с этим вспомнила один прикол начала девяностых: супруга Ельцина и жена вашего тогдашнего батьки Шушкевича случайно забрели на улицу красных фонарей в Амстердаме. Увидев витрины с девушками, Наина воскликнула: «Боже мой, как же мне их жалко!». На что Шушкевичка ей ответила: «А мне кажется, что это им жалко нас».

– Ну, почему мы сразу не родились в Западной Европе? – запричитала Таня. – Не пришлось бы сейчас унижаться перед всякими уродами и похотливыми старцами.

Инка опрокинула в себя очередную порцию бренди.

– Прощайся, девочка, со своими комплексами. Большинству завсегдатаев «Якоря» из-за запущенного простатита секс на фиг не нужен. Они, в большинстве своем, ничего толком не могут. Ходят к нам, чтоб самолюбие свое потешить. Часть фраеров забегает сюда, как в общественный сортир, слить давящую на мозги сперму. Части требуется ощущение нашей покорности, готовности выполнить любую их прихоть. Вот и разыгрывай перед ними спектакль. Представляй себе, что ты… – Инка задумалась, – … Долли Бастер или Сильвия Кристель на съемках. И покатит. Их же, клиентов наших, жены дома шугают, как последних.

– Как шугают? – удивилась Рыбка.– За что?

– Знамо дело, за слабость половую. У немцев с этим делом ой как плохо. Дернутся два раза и финита ля комедия. И с анатомией арийцам не повезло.

– В каком смысле?

– В прямом. Почти у всех «орудие труда» короткое. Беда прямо. Евросоюз выпускает резинки семнадцать сэмэ в длину и пять с половиной в диаметре, а средний размер немецкого члена – четырнадцать с половиной на четыре в диаметре.

– Э-э-э… Это… А сколько надо? Ну, чтоб нормально было… – вытаращила глаза Рыбка.

– Нормально – это «растяжка» или «октава». Ну, расстояние между вытянутым указательным и большим пальцем пианиста. Именно такого размера должен быть член в «рабочем» состоянии.

Инка слила в бокал остатки спиртного, осушила его одним духом и продолжила «курсы молодого бойца»:

– Нормальные мужики по борделям не слоняются. Им бесплатно дают везде, где они поросят. Сюда шастают обделенные: инвалиды, старики, комплексанты, импотенты. Эти типы являются сюда не столько сексом заниматься, сколько выговориться. Твоя задача – выслушать любую ересь, прикинувшись рабыней, готовой выполнить любое их пожелание. В итоге, у тебя появятся постоянные клиенты и неплохие бабки. Ты скопишь сумму на фиктивный брак, распишешься с каким-нибудь местным хреном, получишь вид на жительство, уйдешь отсюда и будешь вкалывать, хоть на фрицев на заводском конвейере, хоть на себя – в горизонтальном бизнесе. Это, как говорится, дело вкуса. А пока осваивайся и не козли. Правила в нашей системе строго шахматные: взялся – ходи!

И Танька пошла. Дни летели за днями. Месяцы за месяцами. Рыбка, в отличие от Инки, зарабатывала средне. К той обычно очередь стояла, вернее, сидела в холле на кожаных диванах, а Танька больше была на подмене. Если б не заступничество старшей подруги, имевшей на хозяйку большое влияние, ей из-за низкой рентабельности уже бы выдали «волчий билет». Однажды Рыбка поинтересовалась у приятельницы:

– Ин, а почему Эрна никогда на тебя не кричит и вообще…

– Ну, во-первых, я – секс-бомба, а ты и на секс-петарду пока не тянешь. Во-вторых, характер у меня еще тот: обидят – урою. В-третьих, я – «белая леди»: с немецким гражданством и лицензией на индивидуальную трудовую деятельность. К тому же, участвую в прибыли заведения, получая за каждого обслуженного фраера сороковник. Если Эрна оборзеет, я сделаю ей ручкой и подамся в «Ундину». Тамошняя хозяйка Марта, ко мне уже дважды послов засылала, но на фига метаться, если я скоро вообще буду принимать клиентов на дому или собственный бордель открою.

Рыбка с интересом слушала Инку, а когда та замолчала, вдруг спросила:

– А Эрна в молодости тоже путанила?

– Понятия не имею, – сдвинула Гольдберг плечами. – Там – история темная, как дупло. Говорят, она за фрица замуж выскочила, и тот вскоре дух испустил, оставив ей кучу бабок. Скоропостииижненько так… … Сечешь тему?

Танькины глаза расширились до размера блюдец.

– Укокошила? Ну дает! Кино и немцы!

Эрна

Замуж Эрна Лиепиня вышла поздновато – тридцатник уже разменяла. Но выжидала, как выяснилось, не зря. На зависть всем подружкам, посватался к ней не кто-нибудь, а настоящий иностранец: полунемец-полуавстриец, предприниматель из города Гамбурга. На ухаживания у забугорного гостя времени не было. Как раз заканчивалась его прибалтийская командировка. Обмывая это событие в уютном юрмальском ресторанчике «Юрас Перла», немецкий гость так назюзюкался, что поспорил с рижскими коллегами на свой новенький Мерседес: первой заговорившей с ним даме он сделает предложение руки и сердца. Если та не покрутит пальцем у виска и ответит ему по-немецки, то и, в самом деле, станет фрау Кениг, независимо от возраста и степени привлекательности. Сам Клаус недавно отметил 55-летие. Как говаривал любимец детворы Карлсон, – мужчина в полном расцвете сил! Оставалось надеяться, что возможная счастливица не будет годиться «жениху» в праматери.

То ли русская водка оказалась для арийца шибко крепкой, то ли он был так уверен в варианте с кручением пальцем у виска, но под хохот своей нетрезвой компании Клаус Кениг, и в самом деле, позвал замуж подошедшую к ним миловидную официанточку. У той все оказалось в порядке не только с чувством юмора, но и с немецким. Мило улыбаясь, Эрна ответила клиенту: «Разумеется, дорогой, мы поженимся. Давно мечтаю о таком муже».

Клаус мгновенно протрезвел. Коллеги перестали ржать, уставившись на растерявшегося немца. Эрна же, войдя в роль, «боязливо» уточнила:

– Ты не передумал, дорогой?

Кёниг обескуражено молчал.

– Ну, и ладненько. Побегу маме позвоню и подружек на кухне обрадую.

С тем и удалилась. Рижане тут же стали подначивать Клауса, намекая на неспособность великих ариев держать свое слово. А переводчик Валдис Барка, совсем спрыгнувший с мозгов после шестого «вздрогнем!», нагло залез в карман капиталиста, достал оттуда ключи от его Мерседеса и опустил их в свой бокал с шампанским:

– Обмоем же, друзья, поступившую в наши натруженные руки гуманитарную помощь! Я всегда знал, что Запад нам поможет!

Наутро протрезвевшая братия дружно забыла о вчерашнем приколе. А Клаус не забыл. Проспавшись, он тщательно побрился, надел представительский костюм с белоснежной рубашкой и шелковым галстуком, купил букет белых роз и отправился к месту вечерней гулянки. Дождавшись, прихода «невесты», подтвердил серьезность своих намерений. Отсмеявшись, Эрна вдруг ошарашила саму себя:

– А что? Я согласна. Давай цветы, жених!

Когда новость об их помолвке докатилась до застрельщиков «мероприятия», те просто дар речи потеряли: ну нет у немцев чувства юмора. Нет и все. Какие-то они юморолишенные!

Так, благодаря пьяной придури земляков, Эрна оказалась в Гамбурге в роли фрау Кениг77
  король


[Закрыть]. «Скромненько» и со вкусом. Жаль, что королевская фамилия вместе с городом проживания оказались единственным положительным моментом ее скоропалительного брака.

Кроме того, что Клаус годился Эрне в отцы, он оказался типом скучным, слабым в постели и очень жадным. Если с первыми двумя недостатками фрау Кениг еще могла смириться (весельчаков и ловеласов в их округе хватало), то со скупостью мужа она сражалась до самого конца. До его, Клауса, конца. А помер Хер Кениг, как называла Эрна супруга, именно от жадности, узнав что жена купила приехавшему в гости племяннику старенький «Фордик».

Клаус изрыгал ругательства, махал кулаками, бросался вещами, а в конце «разъяснительной беседы» брякнулся оземь, склеив ласты от апоплексического удара. Детей у него не было, завещания тоже. Таким образом, молодая вдова получила в полное владение двухэтажный дом, неплохую сумму «на старость» и все тот же выставленный на кон Мерседес. И хотя свою последнюю волю Хер Кениг не успел зафиксировать на бумаге, в устном виде не раз излагал пожелание быть похороненным у себя на родине, в австрийском горном селении Хальштат.

Как-то он поведал супруге, что в его родном городке, начиная с семнадцатого века, вместо надгробий на кладбищенских могилах устанавливают разрисованные художниками черепа покойников с указанием на них имен и дат жизни. Эрна не поверила услышанному, приняв все за пьяный бред, но вскоре, по воле мужа, попала на землю его предков. К своему ужасу, женщина убедилась в правоте слов супруга. Как выяснилось, Хальштат расположен на склоне горы, где для кладбища отведен мизерный участок. По этой причине через каждые двадцать лет из старых могил извлекают останки мертвецов, освобождая место для новых захоронений. В пещере-хранилище, куда Клаус буквально силком втянул трясущуюся от страха Эрну, на верхней полке, в секторе с трехзначным номером, действительно, покоились разрисованные художником черепа его родственников: с веночком из фиалок – бабушки Хельги, с причудливым узором, напоминающим терновый венец, – трагически погибшего брата Манфреда.

Впечатлений Эрне хватило года на три. Нет-нет и являлись ей во сне скелеты австрийцев, снимающие с шейных позвонков свои скалящиеся черепа и метающие их прямо в нее, Эрну.

Волю усопшего вдова не выполнила, кремировав его в Голландии, где это удовольствие обходится куда дешевле, чем в Германии. С тех пор она панически боялась, что покойник пополнит делегацию скелетов-метателей в ее ночных кошмарах. Но бог миловал.

Через год Эрна вышла замуж за своего любовника, давно и успешно замещавшего Хера Кенига в постели. Бывший сибиряк Алекс, которого она в шутку называла Гибридом, был полукровкой: полунемцем-полурусским. Профессией новоявленный супруг обзавестись не удосужился, считая себя свободным художником. Этот непризнанный гений малевал такое, что понять его мазню без галлюциногенных грибов не представлялось возможным. Куда там Малевичу с его «геометрией»!

Когда через год брака любовные страсти улеглись, Эрна стала пенять супругу на тунеядство, приводить в пример его земляков-переселенцев, работающих на заводах и фабриках. Гибрид огрызнулся, дескать, те – быки, на которых арийцы землю пашут, а он – не быдло, он – Творец. В финале монолога Алекс обиженно уходил в «мастерскую» лежать на кожаной тахте Хера Кенига, высматривая на потолке сюжеты своих будущих шедевров. Не дождавшись, заливал за воротник пузырь и приступал к «творческому» процессу. В результате получались чудовищные каляки-маляки, висевшие сейчас в дорогих рамах на стенах «Золотого якоря». Эрна всерьез считала, что сии «полотна» не только услаждают глаз, но и поднимают потенцию клиентов заведения до уровня ее второго супруга, который в любое время суток был «всегда готов».

Погиб Гибрид бессмысленно и глупо. Затаив на зудевшую жену горькую обидку, он в очередной раз накушался шнапса и поехал «развеяться» на Мерсе Хера Кенига. Прогулка закончилась печально: Алекс не вписался в поворот…

Эрна была безутешна. И зачем она гнала мужа на работу? Ведь он же – Художник, человек с тонкой душевной организацией. Ведь средств на жизнь, благодаря Клаусу, у них хватало… «Это Хер Кениг забрал его к себе, – осенило вдруг вдову. – Во-первых, из ревности, во-вторых, из жадности, в-третьих, из мести, за то, что она не похоронила его в Хальштате. Бедный Алекс…».

Эрна сидела в кладбищенской часовне и, умываясь слезами, слушала речь святого отца.

Неожиданно за ее спиной раздался громкий шепот по-русски. женщина прислушалась.

– Один дед из Мюнхена смастерил себе гроб, похожий на трейлер, – шептала какая-то незнакомая ей тетка. – Оборудовал его вентиляционной системой и сигнализацией, сделал в нем запасы еды.

– На фига? – отозвался мужской хриплый голос.

– Боится, что родня по недосмотру похоронит его живым. Однажды он попал в автокатастрофу и был признан мертвым. Когда очнулся, семейство уже готовило похороны. С тех пор панически боится рецидива…

«Господи, и зачем эти люди сюда явились? – раздраженно думала вдова. – Им же плевать на Алекса!».

– Когда бабок до фига, можно и почудить, – продолжал хрипеть мужик. – У богатых свои бзики. Я по телику недавно видел сюжет про одного голландского бизнесмена. Так он придумал для экстремалов аттракцион «Смешные похороны». Прикинь, любителя острых ощущений опускают в гробу на глубину полтора метра и накрывают яму бетонной плитой весом в пару тонн. Все удовольствие обходится клиенту в сто евро за час. Говорят, у «покойничков» идет такой выброс адреналина, что только держись.

– А если клиент подохнет со страху? – поцокала тетка языком.

– Там все продумано: обеспечен приток кислорода, есть тревожная кнопка на случай, если ему подурнеет. Да и родаки экстремала наблюдают за своим чудиком с помощью специальной камеры, подключенной к компьютеру.

– Во дают! Совсем зажрались, мать их… Им бы наши проблемы.

Тут Эрна не выдержала и разрыдалась в голос, прервав монотонную речь служителя культа. Внимавшие его речи «зрители» стали бросать на нее укоризненные взгляды, мол, не умеет гражданочка вести себя в божьем храме, заглушает воплями столь проникновенный текст. Эрне было на них плевать. Переводя мутный взгляд с обложенного венками закрытого гроба на канделябры со свечами, она пыталась убедить себя, что все происходящее – дурной сон. Сейчас она проснется, откроет глаза и увидит рядом похрапывающего Алекса… Но сон не развеивался.

Зазвенел церковный колокол, кто-то поднял Эрну со скамейки, крепко взял ее под руку и повел к выходу. Гроб уже выносили, направляясь к месту его вечного упокоения. Вдова медленно двинулась к разверзшейся пасти могилы, стенки которой были драпированы атласной тканью под цвет травы. За спиной не прекращался назойливый шепот зевак:

– Мне кум рассказывал, что где-то в Баварии открыли гостиницу в виде гробницы, где кровати постояльцев имеют форму гробов. Рядом – кладбище, чтоб, у клиентов было полное ощущение смерти.

– Мать родная, – ахнула тетка, – дык там же, в отели этой, тебя может и карачун хватить…

Эрну мелко трясло. Она не спускала глаз с полированной крышки гроба, пока та не исчезла в зеленой пасти могилы. Кто-то подвел ее к большому подносу с аккуратной горкой земли и вложил ей в руку лежавшую рядом лопаточку.

Вслед за землей Эрна и сама хотела броситься в могилу. Ей больше не хотелось жить. В этот день безутешная вдова поклялась себе, что мужчин в ее жизни больше не будет. Никогда…

Через полгода в доме Хера Кенига поселился новый персонаж. Сожителем Эрны стал чистокровный русак Олег Долгов, недавно расставшийся со своей немецкой супругой. Он уже получил постоянный вид на жительство и больше не видел смысла в разыгрывании комедии. Фамилия Олега полностью отвечала его сущности. Долгов у Олега было выше крыши. Он был на десять лет моложе своей пассии и паразитировал на ее страхе одиночества. Работа в жизненные планы Долгова не входила. «На немца» он не хотел ишачить из «патриотических» соображений. Язык не хотел изучать из «эстетических». Не нравился ему немецкий: груб, не милозвучен, резок, как рычание пса. Иное дело, французский или итальянский. Впрочем, последние Олег тоже изучать не собирался. Он вел образ жизни воробья: поклевал, полетал, погадил. Мужчина обладал единственным талантом – умел пудрить мозги.

Запудрил он их и сожительнице, напустив радужных пузырей в описание их светлого будущего. Зиждиться оно должно было на их совместном бизнесе, в котором Долгов отводил себе роль управляющего делами. Эрна же должна была выступить в роли инвестора, выдав ему все денежки, скопленные Хером Кенигом.

Олег долго держал в секрете профиль будущего предприятия, но в конце концов признался, что хочет организовать элитный публичный дом. А что? Дело это довольно прибыльное. Так зачем деньги в банке держать? Они должны работать. Девочек из России он высвищет на счет раз. Многие тверские знакомые уже давно телефон ему обрывают с просьбой пристроить их в приличный пуф. Вон какое письмо на днях получил он от своей бывшей соседки.

«Здравствуй, Олежик! – писала та. – Рада, что ты так неплохо устроился в сытой стране. Пусть хоть кому-то из наших будет хорошо. Ты этого заслуживаешь, так как всегда был умным, хитрым, предприимчивым. А у нас тут – сплошная задница. Вовка Хмелев начхал на свои майорские звездочки и устроился швейцаром в элитный ресторан к Крутикову, у которого почти весь персонал – преподаватели, владеющие двумя иностранными языками. Безработица сейчас жуткая. Сидим, сосем лапу. С понедельника страшно взвинтились цены. Хлеб подорожал в два раза!!! Следом вверх поползли цены на крупы и макароны. Как я ненавижу эту жизнь! Вокруг – чудовищные грязь, слякоть, тусклые серые лица. Такая безысходность, что выть хочется. Как стемнеет, выйти на улицу страшно. Прогулка ночью приравнивается к попытке суицида…

Олежик, миленький, может, там у вас есть хоть какая-то работа? Самая грязная, самая тяжелая. Мы бы с Лялькой могли и проститутками трудиться, и задницы старикам мыть. Месяц-другой унижений – и год можно нормально существовать. Если что, дай нам знать. Очень надеемся на тебя».

Эрна сдвинула плечами.

– А я тут причем?

– Дай денег, и мы закрутим бизнес. У нас же – куча свободных комнат. Поселим туда путанок. Пусть нам копейку колотят. Вчера по телеку рассказывали, что каждый третий немец жаждет эротических приключений с новой партнершей и мечтает изменить своей супруге. Так пусть изменяют на нашей территории за хорошие бабки.

От возмущения у Эрны аж в глазах потемнело. Вот же тварь! Хочет гарем под боком заиметь, превратив ее дом в притон! Раз осмелился озвучить такое, значит, испытывает к ней исключительно археологический интерес.

– Убирайся вон! – указала она сожителю на дверь.

И Долгов убрался, бросив на прощание:

– Да кому ты нужна, старуха!.

Старухой Эрна не была. В неполные сорок выглядела весьма презентабельно. Всегда была ухожена, подкрашена, со свежим маникюром, модной стрижкой и обязательно на высоких каблуках.

В одиночестве она мыкалась недолго. Свято место пусто не бывает. Вакансию занял Хамид, политический беженец из Ирана. Свою личную жизнь в Германии Эрна со смехом называла социальным регрессом: немец – русский немец – русский – иранец.

К жизни она вообще относилась легко, чтоб не сказать легкомысленно. На негативе не зацикливалась, дурного в голову не брала, как и тяжелого в руки. Любила повторять: «Все равно будет так, как будет, даже если будет наоборот».

«Наоборот» случилось через два года, когда выяснилось, что прожиты почти все деньги Хера Кёнига. Тогда-то Эрна и вспомнила о бредовой идее экс-супруга Долгова. Вспомнила и довела ее до ума. Так на карте Гамбурга появился еще один бордель под названием «Золотой якорь».