Текст книги "Доброе слово"

Дмитрий Ермаков
Чемпион

© Ермаков Д. А., 2023

© Издательство «Родники», 2023

© Оформление. Издательство «Родники», 2023

Чемпион
Повесть

1

– Мороженое, мороженое, мороженое берём… – Пальцы застыли от холода, но Колька крепко держит большую картонную коробку, деловито идёт по вагонам электрички, ловко, не выпуская коробку, сдвигает двери…

– Пацан, сколько?

– Двадцать.

Правой держит коробку, прижав к груди, левой принимает деньги, ссыпает в карман куртки и подаёт мороженое.

Пройдя последний вагон, Колька как раз продал всё, спрыгнул на перрон, бросил пустую картонку под поезд на шпалы, хлопнул по карману и в ответ звякнуло.

И тут увидел двух мальчишек, один из них нёс точно такую же коробку. Шли они к сто тридцать четвёртому поезду, он только что прибыл и будет стоять пятнадцать минут.

Парней этих Колька не знал.

– Э! Орлы! – развязным хриплым голосом окликнул он их.

Они остановились. Один из них был ростом и комплекцией примерно с Кольку (он и нёс коробку), второй чуть крупнее. Ну, и возраст, примерно, такой же – лет четырнадцать.

– Кто такие? – Колька спросил. Так, будто он имел право командовать тут.

Колька – коренаст, на голове небрежная, торчащая вихрами светлая шевелюра, глаза серые, иногда, как вот сейчас – холодные, колющие. Тонкая джинсовая курточка, джинсы, изрядно поношенные кроссовки. Смотрит на парней зло, вызывающе, ждёт ответа.

– А тебе-то чего?

В голосе ответившего, того, что крупнее, чувствовалась неуверенность, хоть он и старался держаться независимо. А второй, вообще, явно боялся, уже оглядывался – куда бы драпануть. И Колька попёр буром.

– А ну живо отсюда! – он шагнул к ним вплотную. – Ща свистну – только коробка от вас и останется. – И он выхватил коробку с мороженым и поставил на асфальт. – Живо слиняли отсюда! – Колька сделал жест, будто хотел ударить старшего. Тот отпрыгнул в сторону и побежал, второй сперва даже присел от страха, а потом тоже сиганул с перрона.

– Лихо ты, – сказал Кольке стоявший неподалёку знакомый грузчик.

– А-а… – Колька пренебрежительно махнул рукой, подхватил отнятую коробку и побежал к сто тридцать четвёртому.

Он был рад – целая коробка! И всё, что заработает на ней – его, не надо делиться с Зубой.

Коробки эти берёт Колька и другие мальчишки (все друг друга знают и каждый в «своих» поездах работает) прямо из подъезжающей хладокомбинатовской машины, всё под контролем Зубы или кого-то из его «заместителей». Им же и заработанные деньги (большую часть) отдают…

Колька успел к сто тридцать четвёртому. Это была не электричка, проходящий поезд с купе и плацкартом. Идти по поезду не так удобно, как по электричке, но зато покупают лучше. Не пройдя и половины состава, Колька распродал и эту коробку, выпрыгнул на перрон, огляделся и торопливо пошёл к выходу с вокзала.

«Чего-то Зубы сегодня нет. Сразу бы с ним рассчитаться…» Только подумал…

– Коля-я-я! – навстречу Кольке шёл Борька Зубарев – Зуба, а с ним ещё двое. Все в потёртых джинсах, коротких куртках и футболках, с короткими стрижками. Сегодня их почему-то не было на выдаче у машины. Водитель один коробки выдавал.

– Как дела? – Зуба спросил, кривя губы в ухмылочку, с прищуром глядя.

– Нормально. Три коробки, – спокойно ответил Колька. «Не должны они знать про четвёртую коробку. Те пацаны – точняком – левые какие-то были», – про себя подумал.

– Ну? – Зуба требовательно сказал. Дружки его тоже ухмылочки кривят, презрительно щурятся – во всём Борьке подражают.

Колька достал из кармана деньги и подал Зубе, как всегда – большую часть из того, что заработал. И это было справедливо.

– Завтра как? – опять Зуба спросил.

– Приду к московскому поезду, – ответил Колька.

– Ну, давай, – и Зуба даже хлопнул его по плечу.

2

Дверь Кольке открыла мать. От неё опять пахло спиртным. Мятый халат запахнут небрежно…

– А-а, сынок… – она попыталась приобнять его, но Колька увернулся, оттолкнув её руку.

– Что? Мать толкать?.. А!.. – она махнула рукой и ушла в комнату, плотно закрыв за собой дверь. Но Колька успел заметить лежавшего на диване мужика.

На столе в кухне громоздились грязные тарелки, стаканы, бутылки. Табачная вонь – по всей квартире… Всё это уже привычно – и всё равно противно.

Колька отрезал от буханки горбушку. Сжевал хлеб, запивая кипячёной водой прямо из чайника.

Из материной комнаты послышались невнятные голоса. Колька тихонько вышел в прихожую, натянул кроссовки, куртку, бесшумно открыл и закрыл за собой входную дверь. Щёлкнул замок. Колька торопливо сбежал по лестнице, вышел из подъезда во двор с кривым детским грибком, убогой песочницей и ломаными качелями на островке посреди асфальта и машин.

Мимо одинаковых серых кирпично-стеклянных домов, мимо машин, мусорных баков, и снова машин, и стаи бездомных собак, и собак на поводках равнодушных хозяев, шёл мальчишка… Ко всему равнодушный. Так сам думал. Хотел думать…

Колька шёл к бабушке Зине.

Она – мать отца. А отец уже четвёртый год в тюрьме. Сначала мать говорила, что отец уехал в командировку. Колька был маленьким и верил. А сейчас знает точно – отец в тюрьме. Вернее, в лагере. Ещё Колька знает, что когда отец вернётся, он прибьёт мать и всех её дружков. Поэтому, хотя он и ждёт отца, но и боится его возвращения.

А бабушка Зина, как про отца Колькиного, сына своего вспомнит – плачет. Обычно молчит, но однажды прорвалось у неё:

– Из-за этой стервы всё…

Колька съёжился, когда услышал такое о матери.

Никакой он, конечно, не равнодушный: ему жалко мать, жалко отца, жалко бабушку. И в то же время он злится на них всех… Потому что… Из-за них всё… Всё из-за них… Лучше бы и не рожали его…

Бабушка живёт в старом пятиэтажном доме – «хрущёвке». Двор дома оторочен мягкой кудрявой зеленью кустов, но тоже весь уставлен машинами…

Бабушка уже собиралась спать, когда Колька пришёл.

– Внучек! Проходи, милый, – обрадовалась она.

Колька подал ей деньги, оставив себе совсем немного. Бабушка поохала, но откуда деньги не спросила, знала, что он не скажет. («Отстань, баб, не ворую», – ответил ей Колька, когда впервые протянул деньги). Она положила деньги в сервант, в старинную железную коробочку из-под чая. Собрала на стол поесть.

– Как в школе-то дела? – поинтересовалась.

– Нормально.

– Что мать? – с неприязнью в голосе спросила.

– Пьёт, – небрежно ответил Колька.

Бабушка завздыхала слезливо. Колька отвернулся, включил телевизор – трескучий, чёрно-белый, из каких-то совсем давних времён, уплетая за обе щеки рожки с колбасой, стал смотреть фильм «про братву».

Как у них здорово всё получается – тоже сорванцы были, а потом разбогатели. Особенно этот, главный у них – крутой, всех на разборках мочит. А «обувают» они только козлов всяких, которым – так и надо. Классное кино!

И вдруг, главный герой фильма показался ему похожим на Зубу. Глазами пустыми, ухмылкой, притворной улыбкой…

Потом он лёг спать на диване. Накрылся одеялом с головой по совсем ещё детской своей привычке…

Первое, что он помнил о себе: он с головой под одеялом, а мама спрашивает:

– А кто это у нас в норке?

– Мышонок!

– А кто у мышонка мама?

– Мышка!

– Мышонок пустит маму? – и мама не ложится, просто садится на пол рядом с его кроваткой, и обнимает его под одеялом, и он прижимается к ней.

– А медведей принимаете?! – кричал папа и обнимал их обоих.

Ему уже четырнадцать лет – он никого не обнимает, его никто не обнимает…

Колька стал подсчитывать, сколько накопилось денег в чайной коробке (бабушке сказал, что копит на мобильник) – приличная сумма получалась.

Скоро он поедет к отцу. Взял бы и бабушку, да она сама как-то призналась: «Не могу туда ехать. Боюсь – сердце не выдержит».

Сейчас, Колька знает, бабушка молится перед иконой в своей комнатке. Она верующая. Поэтому и он, Колька, крещён ещё во младенчестве. И крестик, простой алюминиевый на прочной нитке – всегда при нём… А вот дед его, бабушкин муж, «не верил ни в Бога, ни в чёрта», как бабушка Зина говорила. «Но честный был и совестливый – не чета многим нынешним, что в церкви-то со свечкой стоят, а совести не имеют. Настоящий дед твой коммунист был. Жалко рано помер-то…», – говорила бабушка про деда Ивана, который ещё даже и воевал, но не с немцами, а с японцами… Колька видел деда только на фотографиях.

И подумалось вдруг, что будь дед Иван жив, то его отец, наверное, не попал бы ни в какой лагерь…

И опять Колька думал о том, как поедет к нему. О многом ему нужно поговорить с отцом, по-мужски…

С этими мыслями он и уснул.

3

На следующее утро в девять часов Колька был на вокзале – работа есть работа. В школу он уже неделю не ходит. И ещё не решил – пойдёт ли.

– Иди сюда, – грубо окликнул один из дружков Зубы, как из-под земли вырос из-за угла.

Колька даже не знает, как зовут его, но подчиняется, подходит, предчувствуя недоброе.

– Вчера продал лишнюю коробку? – сразу спросил парень.

– Да, – и не пытаясь скрывать (всё равно знает, раз спрашивает), ответил Колька.

– Деньги не отдал? – угрожающе ухмыляясь, продолжал уже ненужный допрос сподручный Зубы.

– Да, – сохраняя спокойствие и тоже кривя губы в презрительной усмешке, отвечает Колька.

Удар откинул его к стене здания вокзала. Колька стукнулся затылком, еле поднялся.

– Деньги с собой?

– Нет.

– Принесёшь деньги за ту коробку, все, сегодня. И больше ты здесь не работаешь.

Колька отёр кровь с разбитой губы, сплюнул под ноги и вдруг сказал:

– А пошёл ты! – И дал дёру. Никто его и не догонял, конечно.

…Так он лишился работы на вокзале.

День только начался. Что делать? Не в школу же идти. Нечего там делать.

И Колька пошёл к знакомым пацанам, обитавшим в подвале дома неподалёку от дома бабушки Зины.

Замок на двери в подвал, как всегда, сорван. Вся «братва» на месте. В дальнем углу подвала, у труб отопления – пустые ящики, старый диван, пластиковые бутылки из-под пива повсюду. Четверо валялись прямо на грязном подвальном полу, пятый на диване. Рядом пакет. Колька потянул воздух и понял – клей нюхали. Серёга, тот что на диване лежал, приподнял голову, глянул на Кольку ошалелыми глазами, икнул и проговорил:

– Нюхни, Колян.

– Не хочу.

Серёга, снова икнув, уронил голову на загаженный диван и застонал. Остальные четверо не подавали признаков жизни вообще…

И хотя Колька уже видел такое, и даже однажды сам нюхал (не понравилось) – сейчас ему стало страшно, он поспешил из вонючего подвала, а у выхода чуть не попался. Толстый дядька ухватил его за ворот джинсовки:

– Опять замок сорвали, пойдёшь в милицию, гадёныш…

Колька извернулся, толкнул дядьку головой в брюхо, тот от неожиданности сел и выпустил ворот. Колька побежал. Никто и не догонял его.

К бабушке он не пошёл, а двинул домой, надеясь, что мать ушла куда-нибудь. Купил в ларьке пачку сигарет.

С сигаретами повезло, не всегда ему продавали, бывало, отвечали, что мал ещё… Зажигалки не было, и денег на неё уже не хватало, спички покупать постеснялся («не круто») – решил, что дома найдёт.

Открыл дверь своим ключом. А мать уже встречает его:

– Почему в школу не ходишь? Учителка приходила…

Колька не стал дожидаться подзатыльника и выскользнул обратно за дверь, поскакал вниз по лестнице.

– Куда? – крикнула вдогонку мать.

– В школу!

Он брёл по улице, сунув руки в карманы, лениво приволакивая ноги, не сторонясь, не уступая дорогу, готовый огрызнуться и дать сдачи любому. И только так и нужно держаться, чтобы тебя уважали – он твёрдо знал это.

Хотелось курить, зажигалки не было.

– Огонька не найдётся? – спросил у очкастого мужика с кожаным портфелем в руке, стоявшего на автобусной остановке.

– Маловат ещё курить-то, – ответил тот незлобливо.

– Да пошёл ты! – огрызнулся Колька и вразвалочку двинул дальше.

Мужчина встрепенулся, но ничего не сказал, только воинственно поправил очки, глядя мальчишке вслед.

Колька прикурил от сигареты таксиста, ожидавшего, видимо, пассажиров на краю дороги, тут же и машина его, «девятка», стояла.

Таксист, молодой и улыбчивый, вдруг потрепал его по голове, когда Колька тянул в себя первый дымок:

– Оголец…

Колька недовольно тряхнул головой, буркнул: «Спасибо», – и пошёл дальше, сам не зная куда…

Он частенько проходил мимо этого здания с высокими зарешёченными окнами. Изнутри окна были закрашены. Но сейчас, случайно глянув на окно, Колька увидел, что в углу стекла у рамы краска облезла, и полюбопытствовал – что же там за высокими окнами…

И прилип к стеклу завороженно.

Там тренировались боксёры – мальчишки примерно, его, возраста.

В трусах и в майках, в высоких зашнурованных (каких-то, видимо, специальных) ботинках, с упругими круглыми перчатками на руках, они легко прыгали на носочках в боевых стойках. Один бил в голову, другой уворачивался и тоже бил… Двое молотили по большущим кожаным мешкам… Некоторые прыгали через скакалки…

А с одним парнишкой тренер занимался отдельно.

Тренер – невысокий крепкий мужчина в синем спортивном костюме, на руках у него не перчатки, а какие-то подушки. Парень бил по этим подушкам, которые подставлял ему тренер, и уклонялся, когда тренер тыкал «подушкой» ему в голову или в туловище…

Вдруг тренер обернулся к окну, и Кольке показалось, что подмигнул и даже махнул рукой с этой странной «подушкой».

Тренер не мог разглядеть его, точно… Но ведь подмигнул…

«Зайти, что ли?» – подумал. Через высокую металлическую калитку вошёл во двор здания. Потоптался ещё у входа. Решился всё же зайти.

Сначала его остановил вахтёр – строгий дедушка, сидевший за перегородкой у входа.

– Ты к кому?

– На бокс хочу записаться, – ответил Колька, стараясь держаться непринуждённо, но даже сам услышал, как у него почему-то дрогнул голос. К тому же, он был уверен, что ещё минуту назад, он и не думал записываться никуда. Ну, просто, интересно посмотреть…

– Подожди. Тренировка уже идёт, – сказал вахтёр и взглянул на большие круглые часы на стене. – Через полчаса кончится. Игорь Степанович с тобой поговорит.

Колька кивнул и стал рассматривать красивые спортивные кубки, грамоты в рамочках и фотографии на полках за стеклом вдоль стены. «Значит, этого, который вроде бы подмигнул, Игорь Степанович зовут», – подумал.

На одной из фотографий он узнал тренера. Только на фотографии он совсем молодой, в трусах, майке и на руках боксёрские перчатки. Он стоит в боевой стойке, подняв кулаки к подбородку. И подпись: «Мастер спорта Игорь Быстров».

Хлопнула дверь и оттуда, где шла тренировка, откуда доносились обрывки команд, звуки ударов, оттуда, из недоступного пока, почти волшебного мира, выскочил мальчишка в боксёрской форме, но без перчаток, только какие-то странные, «не больничные» бинты на его запястьях и ладонях намотаны. На Кольку глянул будто бы свысока, хотя сам ростика небольшого, обратился к вахтёру:

– Дядя Ваня, водички дай, пожалуйста.

– Нельзя. – Строго ответил дедок. – Игорь Степаныч запрещает вам. Ты в туалет отпросился, ну и дуй!

– Да я чуть-чуть, горло прополощу только, – заканючил парень.

– Ну, давай быстро, – смягчился старик. – Ишь, тебе под глаз-то сунули, будешь с фингалом ходить.

– Ничего, я тоже сунул, – ответил мальчишка, выпив полстакана кипячёной воды. – И в зал пошёл, имитируя при этом удары, краем глаза на Кольку поглядывая.

И Колька, не то чтобы испугался, но подумал так, примерно: конечно, Быстров не звал его. Да и нужен ли он, Колька, этому Быстрову? Там вон и так полный зал. А если возьмёт его Быстров – побьют Кольку на первой же тренировке, он же ещё ничего не умеет, а там вон уже какие…

Он и сам не заметил, что уже не просто поглядеть хотел, а совершенно точно – хотел заниматься у этого Мастера спорта Игоря Быстрова, учиться боксу, быть своим в том, пока загадочном и закрытом для него мире. Ну, и пусть – побьют сначала! Не так-то это и просто его, Кольку Журавлёва, побить. Ещё посмотрим кто кого… И он уже представлял, что драться ему предстоит именно с тем парнем, что выходил из зала пить и так «борзо» смотрел на него…

– Хочешь боксом заниматься? – на плечо Кольке легла тяжёлая ладонь. Он обернулся и увидел Быстрова, опустил глаза и буркнул:

– Угу. Хочу.

В Быстрове Колька почувствовал силу. Но не пугающую, как у Зубы. И хоть он ещё совсем не знал этого человека, но знал уже, что Быстров, конечно, сильнее Зубы, хотя тот вроде бы тоже какой-то чемпион по каратэ.

Теперь Колька боялся лишь одного, что Быстров по какой-то причине не возьмёт его тренироваться.

Тренер взглянул на часы и спросил:

– Ты во вторую смену учишься?

– Ага, – не моргнув, соврал Колька.

– Значит, с утра будешь заниматься?

Колька замешкался с ответом, и тренер усмехнулся:

– Что-то ты, брат, темнишь.

– У нас на следующей неделе смена в школе меняется, – нашёлся Колька.

– Ясно. Тогда с семнадцати часов будешь тренироваться. Приходи в понедельник.

Под мышкой Быстров держал те «подушки». Они были толстые, плоские, обтянутые коричневой кожей, формой походили на след какого-то большого зверя.

– А это что? – набрался смелости Колька.

– Лапы, – ответил тренер и улыбнулся, – зовут-то тебя как?

– Колька.

– А меня Игорь Степанович.

– А я знаю!

– Хорошо, что знаешь, – Быстров усмехнулся. – Ну, будь здоров, Колька, жду в понедельник.

И уже отходя от мальчишки, обернулся:

– Да, справку от врача возьми обязательно. От участкового или хотя бы от школьного, что тебе можно заниматься боксом.

– Ладно, – ответил Колька.

Из раздевалки выходили переодевшиеся боксёры, и все они были чем-то похожи на своего тренера. И Колька, окрылённый тем, что Быстров взял его, позвал на тренировку, решил, что обязательно станет настоящим боксёром, может, даже Мастером спорта и смотрел на этих парней-боксёров смело и даже вызывающе…

4

В понедельник на тренировку! Легко сказать – была-то ещё пятница. А уже хотелось боксёром быть.

Колька поболтался ещё по городу, и когда уроки в школе закончились, пошёл к своему приятелю-однокласснику Олегу Окуневу.

Тот как раз только из школы пришёл. Родителей дома не было. Окунев не очень обрадовался приходу Кольки, но впустил в квартиру.

– Чего в школу-то не ходишь? – спросил Олежка, жуя булку и запивая молоком прямо из пакета.

– А! – Колька махнул рукой. – Я на бокс хожу.

– Ври давай, – отмахнулся Окунев.

– Чего? Смотри! – Колька прижал кулаки к подбородку и запрыгал с ноги на ногу, замахал руками. – Я правой сбоку – наповал бью!

– Да ладно, хватит тебе. Верю, – сказал Олег, но в голосе чувствовалось недоверие. – Хочешь молока?

– Давай!

Потом они слушали музыку, любимый их реп, смотрели телик, валяясь прямо на ковре. Олег показал журнал про культуристов с фотографиями накачанных красавцев, и сказал, что будет заниматься культуризмом, что отец пообещал купить ему разборные гантели.

– Боксёр любого культуриста отметелит, – гордо заявил Колька.

– Тебе бы только отметелить кого. Это от культурной ограниченности, – ввернул Окунев умную фразу.

– Сам-то понял, чего сказал? – Колька презрительно скривил рот.

– Чего-чего… Родичи скоро придут, вот чего, – ответил Олег. И Колька стал собираться уходить.

– В школу-то придёшь завтра? – Окунев спросил.

– Наверное, приду, – не очень уверенно ответил Колька.

А уже потом и действительно решил сходить в школу – к врачу зайти, взять справку, да и время до понедельника, до первой тренировки, глядишь, быстрее пролетит.

Хотелось курить, но Колька решил, что больше не будет. А то – что же это за спортсмен? Не стал курить. Дал себе команду: «Не хочу курить!» И хотя курить всё равно хотелось, безжалостно выбросил початую пачку сигарет в урну.

Мать была дома. Трезвая и злая.

– Где шляешься-то? Из школы звонили опять… Пороть некому…

Колька не слушал её ругань, а сказал:

– Мам, а давай генеральную уборку сделаем, вымоем всё.

Он помнил, как раньше по выходным мать устраивала «генеральную уборку», а он ей помогал, и отец помогал, было интересно и весело.

Мать вдруг села на диван и заревела. Колька стоял и не знал, что делать. Было жалко её и обидно, что диван без покрывала и с прожженной утюгом спинкой. И мать в нечистом халате на этом диване…

До позднего вечера они скребли полы, протирали мебель, мыли посуду.

Пустые бутылки мать собрала в старую коробку из-под телевизора.

– Сдам.

– Нет, мама, давай я выкину…

И мать положила руку ему на голову, прижала к груди лицо его. Колька смутился, отклонился, повторил:

– Выкину бутылки.

– Выкидывай, конечно.

Колька уложил бутылки в два больших непрозрачных пакета, старался нести их так, чтобы не звенели… Аккуратно, без шума положил их в мусорный контейнер.

Два бомжа, будто ждали, тут же откуда-то появились. И когда Колька быстро шёл к подъезду, за спиной слышалось позвякивание бутылок.

– Ты давай, Колька, завтра в школу иди. А я с понедельника на работу выхожу, устроилась… – сказала мать, когда он, сняв в прихожей кроссовки, по непривычно уже чистому полу прошёл в комнату. – Да, – вспомнила она, – заходил парень какой-то, нагловатый такой, чернявый, лет восемнадцати, тебя спрашивал.

По спине Кольки холодок пробежал. «Зуба это. Точно. Узнал, где живу. Отдать деньги?.. Подожду пока, может, выкручусь…»

Потом они смотрели старые фотографии. Их было немного, они хранились в потрепанном альбоме без верхнего листа: мама со своими, уже умершими, родителями у деревенского дома; она же – учащаяся техникума; отец в солдатской форме; мама и отец с бокалами в руках, улыбаясь, смотрят друг на друга (фата с искусственными цветочками поверху до сих пор хранится в шкафу); а вот и Колька – крохотный и безволосый на руках отца… И не верится Кольке, что был он когда-то такой… А эта фотография… Он с матерью в деревне. Ему лет восемь, вихор торчит из-под белой матерчатой кепчонки, улыбка от уха до уха. У мамы на голове белая косынка, она тоже улыбается. У обоих в руках корзинки.

Колька вспомнил: ездили все вместе – отец, мама, он – в деревню. В тот дом, в котором выросла и жила, до того, как уехать в город, мама. Дом был пустой, большой, интересный. Колька лазал на чердак, на поветь, в погреб – везде было пусто и таинственно. Посреди единственной большой комнаты стояла печка. Её долго не могли растопить. Отец потом залезал на крышу, чистил трубу – только тогда растопили… А на следующее утро пошли в лес, за грибами. Отец и сфотографировал их с мамой. Какое это было счастье – первый гриб! А был потом и второй, и третий. По полной корзине набрали тогда. Не часто, но ездили в деревню и позже, но те поездки Колька почему-то забыл. Когда отца забрали, через год, кажется, мать продала тот дом…

Мать вдруг нахмурилась, захлопнула альбом, убрала.

– Давай спать, – сказала.

Колька пошёл спать. Умываясь в ванной, он смотрел на себя в зеркало, щупал бицепсы. Парень он, вообще-то, не хилый, но у тех парней, что в зале занимались, такие мускулы… Курить хотелось. И он яростно чистил зубы (остатки пасты выдавил из старого измятого тюбика), будто хотел разом вычистить из себя табачную гадость…

В комнате до изнеможения наотжимался от пола, а потом долго не мог уснуть. То представлял, какой он будет смешной и слабый на первой тренировке, а то видел себя уже великим чемпионом, победно вскидывал руки, стоя над поверженным противником. Ещё переживал – получится ли у него так ловко, легко и быстро прыгать через скакалку (кажется, с детского сада этим не занимался!).

Матери про бокс он пока не сказал.

«И что за бинты на руках у того парня?.. Наверное, и мне надо такие…» – уже во сне думал. «И перчатки надо… И ботинки эти…» И отцу говорил: «Папа, я на бокс записался!»