Текст книги "Готическая коллекция"

Глава 9
СЕЛЬСКАЯ САМОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Перед тем как увезти Чайкина в морг, Катюшин о чем-то разговаривал с Юлией Медовниковой. Они беседовали у стойки бара, и нарушить их трогательный междусобойчик Катя не решилась, хотя… Судя по быстрым взглядам, которые бросала Медовникова в окно на курившего возле мотоцикла Чайкина, разговор шел о нем. И это было странно, ведь Юлия явно видела его впервые, он был чужаком в поселке. А потом Катюшин со свидетелем уехали. Юлия сразу же заторопилась наверх убирать номера, и Катя от нечего делать решила прогуляться по поселку. На этот раз не бегом, а медленно и с праздным любопытством, как и положено приезжим отдыхающим. Но тут вернулись Кравченко и Мещерский, вроде бы на первый взгляд вполне удовлетворенные и морской прогулкой, и лодкой. Тут же возникли шум, гам, суета, суды-пересуды. Решено было ехать рыбачить прямо завтра на рассвете. Тут же потребовалось срочно проверять спиннинги, лески и прочие причудливые удочки. Катя с полчаса терпеливо присутствовала при всем этом рыбацком балагане, наблюдая за счастливыми, довольными и, как ей казалось, младенчески-трогательными лицами мужа и его закадычного товарища. Потом терпение ее лопнуло, она позаимствовала из холла гостиницы складной шезлонг и отправилась по берегу от места вчерашней трагедии. И отлично позагорала.

Честно признаться, сначала на пустынном пляже ей было как-то не по себе. Она то и дело смотрела по сторонам, вздрагивала и зорко вглядывалась в дюны – не крадется ли и к ней какой-нибудь здешний псих с кухонным ножом? Но солнце припекало все жарче и жарче, и на берег сползались отдыхающие. Их оказалось в Морском не так уж и мало, несмотря на жалобы Медовниковой на мертвый сезон. В соседстве с двумя степенными супружескими парами из Калининграда, мамашей с двумя детьми из Черняховска и стайкой местных подростков, копошившихся на солнце, точно шпроты, Катя в конце концов совершенно успокоилась. Время текло приятно и неторопливо, пока солнце не село в море и не наступил вечер, принеся с собой одну весьма странную историю.

Как понял Сергей Мещерский, бар «Пан Спортсмен» был в Морском главным и единственным местом, где можно было тихо, культурно и без особенного напряга скоротать вечер за кружкой пива. Местные подтягивались в бар к девяти, а уже в половине десятого тесный, отделанный некрашеной сосной зальчик был полнехонек. В такие часы Илье Базису приходилось даже бросать молоток в своем гараже и приходить в бар помогать жене обслуживать клиентов.

Мещерский занял столик на троих возле маленькой эстрады, обычно пустовавшей. Но сейчас на эстраду выставили колонки, а это значило, что в «Пане Спортсмене» намечались танцы с музыкой. Вечер был субботний, теплый, погожий, вполне пригодный для сельской дискотеки. Соседние сдвинутые столы оккупировала большая шумная мужская компания. Оказалось – таможенники, приехавшие из Калининграда в Морское порыбачить на выходные. Мещерский в ожидании Кравченко и Кати, которые после ужина для чего-то «на минутку» поднялись к себе, ревниво прислушивался к громогласным рыбачьим вракам таможни: кто какой улов поднял да кто какие соревнования в прошлом году выиграл. Как раз в тот момент, когда он краем уха ловил душераздирающую байку о том, как у одного из таможенников, похожего на толстого сытого кота, во время прошлогодней поездки внезапно сильно натянуло леску, блесна отцепилась и ударила, словно хлыстом, по ноге, пробив резиновый сапог, так что крючок-тройник, как акула, впился в тело на три, а то и на все пять сантиметров, в баре появился Иван Дергачев.

Днем Мещерский не видел спасенного, да, признаться, к встрече и не стремился. Сейчас он просто не знал, как себя вести с этим типом. Интересно, помнит он что-нибудь? Должен помнить, хотя пьян он, конечно, был вчера сильно…

– Привет, – Дергачев обернулся к нему от стойки, – чего будешь, пиво или, может, что покрепче?

– Спасибо, я… пиво в самый раз, спасибо, – Мещерский от неожиданности просто растерялся. Черт возьми, все он помнит. И если сейчас об этом заговорит, что ему отвечать? Как себя вести – сочувственно или как ни в чем не бывало?

Дергачев забрал со стойки две кружки пива, поданные Медовниковой, – Мещерский отметил, что он выбрал, не поскупившись, совсем не дешевый немецкий «Варштайнер», и присел к столу Мещерского.

– Будем знакомы, – сказал он, подвигая одну кружку Мещерскому, – Иван.

– Сергей, – ответил Мещерский, – очень приятно.

– Из Москвы сам?

– Да, отдохнуть приехал на пару недель с друзьями, порыбачить. В отпуск.

– Линк мне сказал, что это тебя я должен благодарить. Тебя, этого длинного твоего приятеля и его жену. Ну, что… сняли меня оттуда.

– Мы просто… Иван, может, не будем об этом, а? – взмолился Мещерский. – Все, точка. Тебе самому не надо это вспоминать, не надо об этом думать, зацикливаться на этом. Это ведь была слабость, правда? Глупость. Ты выпил, потерял контроль и… – Мещерский перехватил взгляд Дергачева. Тот смотрел мимо и, казалось, ничего уже не слушал. А в дверях «Пана Спортсмена» (а именно туда был устремлен враз изменившийся взгляд спасенного) стояла та самая блондинка по имени Марта – в белых изящных брючках в обтяжку и голубой кофточке, так соблазнительно и сексуально открывавшей ее загорелый живот. Блондиночка тряхнула волосами, поднялась на цыпочки и помахала Юлии, хлопотавшей за стойкой, словно говоря: а вот и я, оглядела зал, увидела Дергачева и… отвернулась.

Прошла к стойке, бочком пробираясь между столиками. Что-то тихо спросила у Юлии. На Дергачева, просто пожиравшего ее глазами, она не обращала внимания. Как на пустое место.

Дергачев отодвинул кружку с нетронутым «Варштайнером», намеренно сильно двинул стулом и встал. «Ну вот, – подумал Мещерский, – вот опять начинается. Базис-то что-то плел, вроде она чья-то там невеста…» И в этот момент в бар вошли Катя и Кравченко, увидели Мещерского и бодро взяли курс на его столик. Мещерский не знал, куда смотреть – на спасенного, на улыбающуюся Катю, на эту блондинку у стойки, на Юлию Медовникову, которая надела, наверное по случаю субботних танцев, чрезвычайно короткое и чрезвычайно эффектное красное платье.

Дергачев подошел к стойке. Они с Мартой стояли рядом, почти касаясь друг друга, но делали вид, что на тысячи километров вокруг них – пустыня и тундра. По крайней мере, такой вид был у Марты. Она по-прежнему продолжала о чем-то шептаться с Юлией. Дергачев кашлянул, потоптался, снова кашлянул и тоже громко сказал что-то Юлии. Мещерский завороженно следил за этой сценой. Медовникова тревожно посмотрела на Марту, потом с досадой на Дергачева и покачала головой, видимо, отказывая ему в чем-то. Но он настаивал. Марта по-прежнему холодно и упорно его игнорировала. А вот Юлия уступила, вышла из-за стойки и куда-то скрылась.

– Сережа, да что с тобой? Ты спишь или завтрашней рыбалкой грезишь?

Мещерский очнулся: Катя, оказывается, уже сидела напротив. И капризно требовала внимания. Кравченко пробирался к стойке за пивом.

– Катя, посмотри на ту парочку у стойки, – тихо сказал Мещерский.

– На нашего вчерашнего полоумного и девицу? А что? – живо отреагировала Катя.

– Так. Мне кажется, там происходит что-то занятное.

– Что? – насторожилась Катя. – Ты надеешься, он снова выпрыгнет из окна? Тут первый этаж.

– Мне кажется, они…

За стойку вернулась Юлия. Левой рукой она взяла у ожидавшего ее Кравченко деньги за пиво, правой протянула, точнее сказать – сунула, Дергачеву гитару. Мещерский разочаровался жестоко и сразу. Ну что за ерунда? При чем здесь какой-то музыкальный инструмент? Что он, серенаду, что ли, намерен затянуть этой гордячке? Юлия, что-то щебеча и улыбаясь, налила Кравченко три кружки пива, а потом снова обратилась к Марте и пододвинула ей телефон. Та что-то сказала, и Юлия сама взялась за трубку. А Дергачев с гитарой в руках легко, точно мартовский кот через забор, запрыгнул на эстраду. Посетители бара тут же оживились, обрадовались. Видно, наступил час местной самодеятельности. Послышались свистки, хлопки, и чей-то довольный бас из угла громко поощрил: «Иван, давай!»

И в этот момент в бар зашел еще один посетитель, которого Мещерский узнал не сразу, а вспомнил лишь тогда, когда этот крепкий высокий и осанистый мужчина протолкался к стойке и по-хозяйски положил на плечо Марте руку. Марта вздрогнула, оглянулась и сразу же нежно, радостно заулыбалась. Мужчина наклонился и поцеловал ее в щеку. Юлия сразу же приветливо и даже немножко заискивающе закивала гостю и одновременно что-то тихо и быстро затараторила в трубку, то и дело поглядывая на Марту и ее спутника.

Мещерский тут же вспомнил, что это и есть жених, которого Базис именовал Григорием Петровичем, а еще, почтительно и подобострастно, хозяином.

Дергачев на эстраде тренькал струнами, настраивая гитару, а сам мрачно и неотрывно созерцал пару за стойкой. Вид его Мещерскому крайне не нравился. С таким лицом обычно готовят себя если не к суициду, то уж к крупной потасовке с битьем окон и швырянием стульев непременно. Однако пока Дергачев ограничился тем, что взял на гитаре несколько минорных аккордов, пробуя басы. Снова послышался одобрительный свист и хлопки. Юлия в это время протянула телефонную трубку Марте. И тут Мещерский не выдержал. Пулей выскочил из-за стола и под удивленным взглядом Кати устремился к стойке подслушивать, едва не сбив с ног Кравченко, идущего с пивом в руках.

– Куда это он? – спросил тот у Кати, усаживаясь. Та пожала плечами, невозмутимо заметив что-то про броуновское движение. Позже Мещерский сам себе не мог объяснить, что именно заставило его сорваться с места. Было ли то простое любопытство: о чем говорят молодые красивые женщины и кому звонят вечером из бара? Или это было что-то еще, смутно-инстинктивное, подспудное?

– Клим, я же тебе говорю: она приехала одна. Вот и Гриша тебе подтвердит, – услышал он голос Марты, – а номер просила заказать на двоих. Она потому и ехала сюда, что их здесь никто не знает. Они собирались пробыть здесь все выходные.

– Песня о любви, – громко объявил Дергачев с эстрады, взял новый минорный аккорд и запел-захрипел под Высоцкого. Мещерский разом оглох. Марта что-то продолжала говорить по телефону, закрыв ухо ладонью. Ее жених наклонился к ней, потягивал из высокого бокала тоже совсем не дешевый нефильтрованный «Эрдингер» и слушал. Юлия Медовникова, точно породистая гончая, так вся и подалась вперед, стараясь не пропустить ни слова из того, что говорила ее приятельница. А с эстрады неслось: «Над колыбелькою склонясь, земная женщина поет: не знаю я, кто твой отец, в какой сторонке он живет. Вдруг встал в дверях на склоне дня страны неведомый жилец – не бойся, милая, меня. Я сына твоего отец».

Мещерский горько пожалел в душе, что спас этого типа, оказавшегося таким кошмарным, хрипатым и сентиментальным бардом. Только звезд сельской самодеятельности, перекладывающих на доморощенную музыку свои ночные вирши, тут не хватало! А Дергачев пел: «В погожий, ясный день я заберу его с собой. И научу в волнах нырять. И пенный побеждать прибой».

И вдруг Мещерский с удивлением понял – в баре воцарилась мертвая тишина. Большая часть посетителей смотрела на эстраду. «Ты ж выйдешь замуж за стрелка, и меткий будет он стрелок. От первой пули в тот же час погибну я и мой сынок», – спел Дергачев, повернувшись в сторону стойки. Ударил по струнам, словно ставя точку, спрыгнул с эстрады, поставил гитару, прислонив ее к ближайшему столику. Раздались жидкие хлопки. Хлопали, как понял Мещерский, только приезжие (в том числе и сердобольная Катя, решившая поощрить местную звезду). Остальные молчали. Дергачев прошествовал через зал и покинул бар. После его ухода все вроде бы вошло в обычное русло, однако…

– Илья, что такое? – тихо спросил Мещерский Базиса, когда тот подошел к их столику. – Чего это все вдруг воды в рот набрали и уставились на него, когда он пел? Песня, что ли, не по вкусу пришлась или исполнение? Песня ничего, вроде баллады… Правда, голос у него жуткий, пропитой.

– Голос ни при чем. У нас просто не любят этих песен про Водяного, – ответил Базис и как-то странно потупил глаза, словно не хотел встречаться взглядами ни с Мещерским, ни с Кравченко, ни с Катей, – особенно к ночи.

– То есть? – спросил Мещерский. – Как это не любят? Про какого еще Водяного?

– Как-нибудь у Линка спроси, – ответил Базис. – Он у нас тут местный сказочник, Ганс Христиан Андерсен. А ты, кажется, по-немецки шпаришь.

Когда он отошел, Мещерский сердито буркнул:

– Ересь какая-то. Это он так прикалывается, не обращайте внимания. Или бензином в гараже надышался.

Катя посмотрела на Кравченко. За весь вечер он не проронил ни слова. И сейчас курил, невозмутимо смотря в сторону пустой эстрады.

Глава 10
БАЛТИЙСКАЯ НОЧЬ

А потом начались танцы. Из динамиков запела Земфира. А когда вечный, как египетские пирамиды, Том Джонс затянул про «секс-бомб», Катю галантно пригласил на танец участковый Катюшин. Когда, в какой момент он появился в баре, осталось загадкой. Между столиками «Пана Спортсмена» топтались обнявшиеся пары. Двери были распахнуты настежь – гостеприимно и призывно по причине духоты и сигаретного дыма. И праздный субботний народ – отдыхающие и местная молодежь – слетался на Тома Джонса и «секс-бомбу», как мотыльки на огонь.

В этот самый момент всеобщего праздника участковый Катюшин вырос возле их столика словно из-под земли. Сказал Кравченко и Мещерскому «добрый вечер» и потом церемонно и немного натянуто спросил: «Могу ли я пригласить вашу жену на танец?» Обращался он при этом к Кравченко, видимо, угадав именно в нем чутким инстинктом ревнивца своего счастливого соперника.

Кравченко кивнул, а потом лениво (Кате показалось, совершенно равнодушно) наблюдал, как они танцуют. Катя снова ощутила в душе досаду. Драгоценный В.А. вел себя уж как-то слишком тихо, чуть ли не наплевательски. Не спорил с ней, все ей разрешал, на все смотрел словно бы сквозь пальцы. Конечно, она терпеть не могла, когда ей противоречили, когда спорили с ней, запрещая поступать так, как ей хотелось здесь и сейчас. Но когда ей вот так равнодушно-великодушно давали полный карт-бланш на все, когда ни единым словом даже не возражали, это было… Это было ну просто ни в какие ворота!

– Я знал, что найду тебя здесь, – нежно шепнул Катюшин. По случаю сельской дискотеки был он не в форме, а в штатском – белой футболке и джинсах.

– У вас тут по вечерам вроде и делать больше нечего, кроме как в баре сидеть, серенады слушать про Водяного, – сухо ответила Катя, косясь в сторону Драгоценного В.А.

Катюшин посмотрел на нее. В такие моменты, когда он вот так красноречиво и вопросительно взирал на нее, Кате отчего-то так и хотелось погладить его по стриженым вихрам. Как второклассника.

– Ты в милиции не первый год? – спросил Катюшин.

Катя лишь пожала плечами – и что дальше? В душе она немного удивилась тому, что, кружа ее в танце под нескончаемую «секс-бомб» и весьма плотно прижимая при этом к себе, он спрашивает ее именно об этом – о работе, а не заводит речь снова про чувства.

– Классная ты, я таких еще не встречал. Честно. Думаю, и в этих делах смогу на тебя положиться, если что. Вот что, давай выйдем на воздух, есть кое-какие новости по нашему мутному делу, – шепнул Катюшин.

– От Чайкина новости? – спросила Катя.

– Не совсем. Просто я хочу тебя кое с кем познакомить.

Они осторожно и быстро протолкались сквозь стену танцующих к дверям. Снаружи «Пан Спортсмен» окутывала чудесная, теплая звездная ночь. Такие ночи бывают лишь в Крыму или, возможно, где-нибудь на Босфоре, но никак не на севере. Однако Кате снова пришлось немало удивляться сюрпризам Балтики.

Воздух был напоен ароматом жасмина, буйно цветущего во всех палисадниках. А прямо над остроконечными крышами в небе ярко сиял ковш Большой Медведицы и еще какая-то крупная звезда, название которой Кате всегда было лень спросить у всезнайки Мещерского.

На летней веранде кафе за столиками, освещенными свечками в стеклянных колпачках, курили, смеялись, пили пиво, шептались, целовались парочки. А чуть поодаль, на углу гостиницы, стоял серебристо-серый «Мерседес». И Катюшин уверенно повел Катю прямо к нему.

– Клим, мы здесь, ждем тебя, – окликнул Катюшина из машины женский голосок – тихий и загадочный, как у заправского заговорщика в юбке. Из открытого окна «Мерседеса» выглянула Марта. Катя, в отличие от Мещерского и Кравченко имени блондинки не знала, однако предыдущее странное поведение Мещерского заставило ее присмотреться к блондинке повнимательнее. За рулем сидел спутник Марты, которого Катя в баре, опять же как некогда Мещерский, сначала приняла за ее отца. На заднем сиденье сидела Юлия Медовникова, курила сигарету.

– Клим, садись же, тут мы спокойно поговорим, – Марта кивнула на заднее сиденье. По ее тону можно было догадаться, что они с Катюшиным знают друг друга очень давно и дружат. И это Катю сразу заинтересовало. Потому что маленький участковый из Морского мало походил на бойфренда красивой, как топ-модель, девушки, разъезжавшей на дорогих иномарках с престарелым (как показалось в ту минуту Кате) кавалером.

– Вот познакомьтесь – это Екатерина, наша сотрудница из Москвы, оказывает мне помощь в расследовании. – Катюшин сказал это таким тоном, что осталось загадкой – шутит он или говорит правду. – А это Марта Линк и Григорий Петрович Сукновалов. Екатерина первой вместе со мной обнаружила Ирину Преториус там, на месте происшествия. Ну, да это вы уже знаете, – он покосился на Юлию. Та кивнула и подвинулась на белом кожаном сиденье «Мерседеса», давая им место в машине.

– Вот Григорий всему свидетель, он тебе каждое мое слово подтвердит. – Марта живо обернулась к ним, одновременно энергичным жестом заставляя обернуться и своего спутника. Катя, услышав фамилию Линк, тут же вспомнила, как другой Линк по имени Михель, упоминал о своей родственнице Марте, из-за отказа которой выйти замуж якобы и задумал свести счеты с жизнью Дергачев. Она с любопытством украдкой разглядывала блондинку, размышляя, могла ли та стать предметом столь роковой страсти. Еще сразу заинтересовало то, что в отличие от своего немецкого родственника эта немочка говорила по-русски без всякого акцента.

– Дело очень серьезное, – сказал спутник Марты. – Когда Юля сегодня утром нам позвонила, я сразу сказал Марте, что она должна все вам рассказать. Все, что ей известно. Чтобы не попасть потом в крайне неприятную историю.

– Так ты, значит, была знакома с Преториус? – спросил Катюшин с явным облегчением. – Ты мне сейчас по телефону что-то про клинику вашу говорила… Я не совсем только понял.

«Так вот кому они сейчас звонили из бара, – подумала Катя. – Это они с Юлией вызывали его сюда».

– Клим, она же несколько лет подряд лечилась у моего отца. А муж ее, Алексей Модестович, у профессора Плавского наблюдался с аденомой. А у Ирины были проблемы с гинекологией. Отец ее консультировал, наблюдал, потом оперировал. Диагноз был сложный, но операцию он сделал хорошо, чисто. Короче, все обошлось, – Марта вздохнула, – да мои родители эту семью лет, наверное, десять знают, еще когда сам Преториус директором горторга был.

– А сейчас он вроде большим бизнесменом стал? – осторожно закинул удочку Катюшин.

– Об Алексее Модестовиче и я слыхал, как же. Так это муж ее был? Надо же… – усмехнулся Сукновалов. – М-да, влиятельный человек. Большие дела делает, большими деньгами вертит. Надо же, Марта, – он посмотрел в сторону девушки и улыбнулся, – ты мне никогда не говорила, какие, оказывается, знакомства у твоих родителей.

– Господи, какие знакомства у врачей? Да у отца в клинике весь город лечился, даже военные, хотя у них собственный госпиталь. Мне и в голову не приходило говорить тебе. Ирина наблюдалась у отца довольно долго. Когда она легла на операцию, мы с ней и познакомились. Отец хотел, чтобы я, как лечащий врач, тоже ее понаблюдала, поучилась у него. Мы сблизились, как пациентка и дочь доктора. Ирина, конечно, старше меня, и нельзя сказать, что мы с ней стали близкими подругами, но она была такой человек… сильный, открытый, так мужественно болезнь свою переносила, а диагноз-то был плохой, мы все это знали. Короче, я прониклась к ней глубочайшим уважением. И в последующее время, хотя мы очень редко с ней встречались, я всегда была…

– Встречались вы редко, однако здесь у нас в Морском единственной ее знакомой еще по Калининграду была ты. И ехала она сюда с каким-то свои хахалем потому, что именно ты ее сюда так необдуманно пригласила, – оборвал ее недовольным тоном Сукновалов. – Марта, девочка моя, ты же уже не ребенок, ты должна понимать, насколько вся эта история серьезна. Ты должна рассказать товарищу милиционеру все и по существу.

– Да я их не приглашала в гости! – вспыхнула Марта. – Гриша, с чего ты взял, будто это я ее сюда позвала? Да мы бог знает сколько не общались, с того самого момента, наверное, как я сюда переехала. Клим, слушай, как все было. Я ничего не скрываю, – она обернулась к Катюшину. – Около недели назад Ирина совершенно неожиданно позвонила мне из Калининграда. То-се, я обрадовалась, конечно. Она спросила, как мои дела? Довольна ли я переменами в своей жизни, что сюда переехала, что клинику оставила, любимую работу? Я сказала, что счастлива, – Марта нежно и застенчиво взглянула на Сукновалова, – и пригласила ее на свадьбу. Но она засмеялась и сказала, что хочет меня повидать раньше. Спросила, много ли сейчас у нас отдыхающих? Я ответила, что почти никого нет. Она сразу оживилась, спросила, не могу ли я снять ей номер в каком-нибудь из здешних домов отдыха. Я хотела сразу же дать ей телефон вашей гостиницы, – Марта посмотрела на курившую Юлию, – но тут она как-то замялась и попросила сначала выслушать ее. Сказала мрачно, что у нее с Алексеем Модестовичем проблемы. Якобы они на грани развода, якобы она совершенно случайно узнала, что у него есть другая женщина. Мол, это был для нее удар, но потом она оправилась, взяла себя в руки. Мол, сейчас и в ее жизни появился мужчина. Но от мужа, хотя они давно уже друг другу чужие, она это скрывает, потому что боится и за себя, и за близкого человека. Мол, у Алексея Модестовича тяжелый, вспыльчивый характер, и в этой истории от него ждать можно всего. Поэтому ей и ее другу приходится всячески скрываться. Встречаться в городе очень трудно. Там все ее знают, знают мужа… Вот ей и пришла в голову мысль. Короче, она сказала мне так: мужу она скажет, что едет на машине ко мне в Морское повидаться перед моей свадьбой. У него не возникнет никаких подозрений, он, мол, глубоко уважает профессора Линка – моего покойного отца. А чтобы вообще не было никакого повода для пересудов и муж в случае чего не смог ничего узнать, она придумала следующее: она просит меня об услуге. Чтобы я заказала номер в гостинице на свое имя, предупредив, что поселюсь не я с кем-то, а… Гриша. – Марта посмотрела на Сукновалова, который в этот момент прикуривал сигарету. – Я все это так открыто говорю при всех для того, чтобы ты не подумал… – Марта запнулась и снова вспыхнула. – Чтобы в будущем между нами не возникало никаких недоразумений, чтобы ты не думал, что номер был нужен мне самой, а не… Вот, Юля подтвердит, что все так и было.

– Да-да, Григорий Петрович, все так и было, – как попугай поддакнула Медовникова, – мы с Мартой так и условились насчет номера. Фамилию моей клиентки она мне даже не сказала, они законспирировались вконец. – Юлия насмешливо фыркнула. – Мне, собственно, и фамилия-то была не нужна. Марта обещала, что она свою приятельницу с ее парнем встретит и сама привезет в гостиницу.

– Погоди, Юль, не тараторь, а то у меня голова просто кругом идет, – прервал ее Катюшин, – давайте все по порядку. Значит, номер в гостинице для Преториус и ее любовника заказала ты, Марта, на свое имя?

– Я, я. Не могла же я на ее просьбу ответить: нет, я не буду этого делать!

– Почему? – тихо спросил Марту Сукновалов. Катя (он сидел вполоборота) видела, как внезапно потемнело его лицо. – Ну почему ты не могла отказаться? – Но ведь в этом не было ничего дурного! Ну что ты так на меня осуждающе смотришь, Гриша?! – жалобно воскликнула Марта. – Что в этом было такого, раз об этом просит моя старая знакомая? Разве ты бы не поступил точно так же, если бы тебя попросил какой-нибудь твой приятель?

– Мужчина – это совсем другое дело, – сказал Сукновалов несколько мягче, словно тронутый ее переживаниями. – Когда изменяет муж – это грязь из дома, а когда блудит баба – это… Нет, если бы я толком знал обо всей этой вашей глупой интриге в тот момент, когда мы ее встретили, я бы точно…

– Подождите, не так быстро. Значит, ко всему прочему, вы еще с ней и виделись в тот день? – снова прервал их перепалку Катюшин. – Так она одна приехала или с Чайкиным?

– Она приехала одна, – вместо Марты ответил Сукновалов. – Марта утром мне сказала: «Ко мне в гости приезжает знакомая моих родителей с приятелем, надо их встретить и проводить до гостиницы». У меня все равно утро было свободным, и я согласился. Мы с Мартой на машине поехали в Зеленоградск встречать их. Откуда же я мог знать, что это какая-то водевильная карусель с рогатым мужем, любовником и номерами на чужое имя?

– Это не карусель, просто они… – пролепетала Марта.

– Самый обычный разврат за спиной мужа – уважаемого всеми, солидного делового человека, – сердито отрезал Сукновалов.

– Но Чайкина, когда она приехала к вам, с ней не было? – Катюшин железной рукой направил утлую лодку допроса в нужное русло.

– Она приехала одна, Клим. И это меня сразу удивило, – сказала Марта. – Мы еще по телефону условились встретиться на Взморье, там недурной рыбный ресторанчик недавно открылся. Я предложила посидеть, позавтракать. Мы с Гришей приехали первые, заказали столик наверху на веранде. Ирина приехала где-то в половине двенадцатого или чуть позже на машине. Я познакомила ее с Григорием. Но у нее было просто ужасное настроение. Я спросила, что случилось, где ее приятель. Она как-то нервно ответила, что с ним все кончено, мол, мальчишка – она так и сказала про него: мальчишка – мерзавец и подлец.

– Взбалмошная, неуравновешенная, эгоистичная особа. Я понимаю, что о покойниках ничего плохого не говорят, но именно такое впечатление она произвела на меня при нашем знакомстве там, в ресторане, – сказал Сукновалов, обращаясь к Катюшину.

– Я спросила, как же быть тогда с гостиницей? Отменить броню? – продолжала Марта. – Она на минуту зажмурилась, потом сказала: нет, она же приехала сюда отдыхать на все выходные. И попросила меня пойти позвонить в гостиницу, пока она выпьет кофе и выкурит сигарету, а там и поедем. Я пошла звонить – телефон в ресторане на первом этаже. А когда вернулась, представьте себе, Ирины за столиком уже не было. Гриша сказал, что она вдруг заторопилась и уехала.

– Ну совершенно что-то странное. Да, Марта пошла по ее просьбе звонить, хотя зачем было звонить в гостиницу, если номер оставался забронированным – непонятно, – Сукновалов пожал плечами. – Она сидела со мной за столиком. Подошел официант, принес меню. Она курила сигарету. И вдруг сказала, что у нее срочное дело, что она приедет прямо в гостиницу, встала из-за стола, спустилась к машине и укатила. – Григорий недоуменно хмыкнул. – Я дара речи лишился, честное слово. Возможно, у нее и правда было что-то срочное, возможно, она о чем-то вдруг вспомнила, но все равно нельзя же так бесцеремонно, так невежливо обращаться с людьми, которые приехали ее встретить, оказали ей услугу… Не понимаю, нет, просто не понимаю такого поведения, пусть даже и женщин!

Катюшин внимательно его слушал.

– И больше в тот день вы ее не видели? – спросил он.

– Нет, – ответила Марта, – я совершенно была обескуражена. Честно говоря, сильно обиделась на нее. Ирина, мне тогда казалось, поступила просто по-свински. Поругалась с любовником? Разозлилась? Ну а мы-то с Григорием при чем, чтобы на нас свое дурное настроение срывать? Я решила больше не лезть в эту кашу. Думала, она мне позже позвонит, все объяснит, когда приедет в гостиницу. Но звонка не было. Я тогда решила, что она раздумала насчет отеля и вернулась в город к мужу. А сегодня утром мне вдруг позвонила Юля и стала спрашивать, как фамилия моей приятельницы, для которой заказан номер, не Преториус ли, а то явился какой-то парень и настойчиво про этот номер спрашивает.

– А когда ты узнала об убийстве? – спросил Катюшин.

– Мы только сегодня утром об этом узнали от Юли. Она сказала, что на берегу нашли женщину мертвую. Господи, какой ужас. – Марта всхлипнула. – Ну кто же знал, что такое может с ней случиться?

– А Преториус ничего об этом своем любовнике в ресторане больше не говорила? – спросил Катюшин.

– Нет, просто сквозь зубы бросила, что все кончено, что он мальчишка, мерзавец и подлец, – снова всхлипнула Марта. – Я потом ее даже спросить боялась. Она вообще была в каком-то диком состоянии. Словно в лихорадке. И все произошло так быстро, просто мгновенно. Я даже толком ничего не успела понять. Она попросила меня пойти позвонить в гостиницу. Я отсутствовала не больше пяти-семи минут, ну пока телефон нашла внизу. А за это время она уже уехала.

– А я вообще не знал, что ей сказать, кроме как насчет меню, – сокрушенно признался Сукновалов. – Да и не очень с разговорами лез, по правде сказать.

– А что вы делали после ресторана? – спросил Катюшин, обращаясь к Марте и ее спутнику.

– Домой поехали. Точнее, это я хотела домой, Гриша хотел еще посидеть, даже вина мне предложил бокал заказать, видя, как я расстроена. Но я хотела только домой. Переживала ужасно, что все так нелепо, неловко получилось. Звонка от нее ждала. Григорий довез меня до нашего дома, а сам поехал по делам. Он и так уже опаздывал.

– У меня инженеры и бригада монтажников приехали на консервный завод, – сообщил Сукновалов, – меня ждали. Там у нас реконструкция полным ходом идет.

– Я видел, Григорий Петрович, – сказал Катюшин. – И когда производство свое пустите?

– Ну, думаю, к осени приведем все там в божеский вид. И цех, и магазин при нем.

– Марта… я чего еще хотел спросить… – Катюшин задумался на секунду. – А брат тебе вчера не звонил?

– Миха? Нет. И не появлялся. Да у него работы в церкви полно. – Марта снова сокрушенно вздохнула. – Он какой-то просто ненормальный стал с этой церковью. Сейчас с алтарем вроде бы эпопея закончилась. Теперь началась эпопея с колоколом и органом. В Дрезден собирается осенью на фабрику музыкальных инструментов. Я его спрашиваю: «Михель, сердце мое, ну подумай сам, ну что ты понимаешь в органах? Тут нужен хороший специалист-мастер, музыкант, а ты кто?» А он свое. Нет, правильно мой отец еще при жизни говорил: родственники за границей – хорошая вещь, когда это хорошие родственники. А когда это люди с хорошим сдвигом по фазе в виде бывшего бас-гитариста рок-группы и одновременно студента-этнографа, неожиданно впавшего в религию и вообразившего себя новым миссионером-просветителем язычников, от этого… от этого, братцы, – Марта вздохнула, – становится просто неспокойно на душе.