Текст книги "Эра зла"

Глава 3

Вполголоса выругавшись, Конрад наклонился и ощупал свою правую щиколотку. Вроде бы обошлось без травмы, даже растяжения нет, просто ушиб. Он тяжело оперся на плечо своего спутника, предоставляя кратковременный отдых пострадавшей ноге и мысленно проклиная всех злокозненных стригоев вместе с их изощренными выдумками. Нет, ну надо же чего удумали, твари поганые, – выбрали, называется, место! Хотя окажись он на их месте… Конрад обвел критическим взглядом расстилающиеся перед ним развалины, живописно припорошенные свежевыпавшим снегом, и одобрительно кивнул, отдавая должное извращенной фантазии проклятых кровопийц. И в самом деле, лучшего места не найдешь во всей Италии. Ну в смысле не самого красивого, а более подходящего для захоронения столь ценного груза! Груза? От неодушевленного названия «груз» его сердце в очередной раз окатила горячечная волна скорби и тоски. Груз, разве она – всего лишь груз? И тут вервольфу стало до жути горько и тошно, потому что это чудовищное открытие до сих пор не укладывалось у него в голове. Он банально отказывался поверить в то, что оным ценным грузом, заживо упрятанным в недра глухого каменного гроба, была она, девушка его мечты! Его Селестина!

Порой ничто так не усложняет нашу жизнь, как самые простые и избитые истины. Суть этой фразы Конрад фон Майер постиг не из книг, а опытным путем, попутно набив немало шишек и наставив кучу синяков. Причем ладно бы кому-то другому, так нет же – самому себе. А что тут поделаешь, если он, умный, сильный, красивый и независимый (ну в общем именно такой, каковыми мужчины кажутся сами себе), вдруг страстно влюбился в несносную воспитанницу католического монастыря, начисто проигнорировавшую его искреннее чувство. Он даже предложил ей свое сердце и лапу, тьфу ты – руку, конечно, но в ответ рыжая упрямица просто ушла из дома, демонстративно разбросав по квартире вещи оборотня и нахально запинав под шкаф его лучшую фотографию. Ушла, и как под воду канула… И вот уже долгих три года от Селестины не приходило никаких известий. Сначала Конрад бездельничал, обижался и выдерживал характер, исподволь ожидая, что она непременно позвонит завтра или, что еще вероятнее, рано поутру перешагнет порог квартиры и истомленно упадет в его широко распахнутые объятия. Но время шло, а Селестина не появлялась. Вервольф жутко исхудал по причине все возрастающего нервного напряжения и из-за хронического отсутствия аппетита. Его скулы заострились до такой степени, что того и гляди грозились прорвать бледную, холодную от анемии кожу. Бывший тамплиер стал задерганным и вспыльчивым, плохо спал, а шутки воспринимал и того хуже, а вернее вообще никак. Он сделался суеверным до неприличия, а вдобавок приобрел дурацкую привычку постоянно оглядываться через плечо, при этом сам отлично понимая, насколько смешон боец, вздрагивающий от любого шороха и сторонящийся собственной тени. А что тут поделаешь, если даже в вое ветра ему чудился ее мелодичный голос, ветки деревьев напоминали ее гибкие руки и в полумраке ночи ему постоянно являлось смутное очертание прекрасной девичьей фигуры.

Неужели он начинает сходить с ума? Но сильнее всего пугал Конрада ее потускневший серебряный крест, по забывчивости оставленный экзорцисткой в его спальне. Рыцарь фон Майер успел повидать в жизни всякое (в основном плохое) и посему никогда не верил в приметы, но… Ну не может же крест эрайи – воина Господнего и ангела смерти – потускнеть сам по себе, без повода, буквально ни с того ни с сего! Ведь его-то собственный крест сиял по-прежнему ярко! И не зная, что и думать, Конрад испуганно метался по городу, силясь обнаружить хотя бы один крохотный, малозначительный намек на присутствие Селестины. Он верил в возможность их новой встречи, хотя эта вера становилась все слабее, все призрачнее… Собрав воедино жалкие остатки надежды, подпитываемые страстной любовью, вервольф тщательно исследовал жалкие крупицы доступной ему информации, связанной с исчезновением Селестины. Любовь – бич для человеческой души. Наносимые ею раны никогда не затягиваются полностью, и даже если ты изо всех сил пытаешься забыть своего потерянного любимого, то никогда не сможешь этого сделать. Конрад выискивал хотя бы запах духов Селестины, отзвук голоса, след ее легкой ноги, отпечатавшийся на мостовой, но, к сожалению, все его усилия оказались тщетными, ибо такового следа никак не находилось.

Человеческий мозг устроен весьма замысловато и является тем защитным барьером, который и охраняет нас от жестоких реалий внешнего мира. Если жизнь вдруг начинает давить на нас слишком сильно, то, призвав на помощь воображение, мозг способен создать свою, искусственную версию происходящего, подав реальность в более мягкой, фантазийной, вымышленной и даже полубредовой форме. Вера, надежда и любовь – вот те главнейшие ценности, которые помогают нам смириться с неприглядной серой реальностью, делая ее относительно пригодной для обитания человека. Вера, надежда и любовь – три путеводные звезды, указующие нам дорогу к нашей судьбе и призывно влекущие нас за собой. И страшно, если наша любовь умирает, вера иссякает, а надежда угасает. Ведь ради чего мы тогда продолжаем жить?

Еще никто и никогда в нашем мире не становился великим в одиночку. А если и становился, то в психиатрии это называется совсем по-другому и отлично вписывается в какой-нибудь серьезный диагноз. Памятуя об оном нехитром правиле, Конрад охотно принял участие в начавшейся войне со стригоями, которых ненавидел всем своим естеством, причем не только сознательно выступил на стороне людей, но и даже сумел создать собственный, весьма многочисленный отряд, названный им «Новые тамплиеры». Люди не догадывались об истинной сущности своего предводителя, и потому, будучи благосклонно принят папой Бонифацием, Конрад отважно ввязывался в самые опасные стычки, ища отнюдь не славы, а только информации. Он всерьез не верил в то, что, окажись Селестина живой, она уклонилась бы от участия в войне со стригоями, и в то же время, вопреки собственной логике и здравому смыслу, напрочь отказывался смириться с мыслью о ее гибели. И вот, мучимый тоской и любовью, он поставил перед собой цель непременно раскрыть загадку внезапного исчезновения своей возлюбленной, отныне ставшую единственным смыслом его существования. В процессе достижения своей цели Конрад огреб множество проблем, неприятностей и неудобств, лишь окончательно сформировавших основные качества его характера: упрямство, решительность и самоотверженность. А если принимать во внимание неудобства, то по-настоящему в нашей жизни неудобно лишь одно: выбитые зубы сломанными руками собирать. Но это же еще как исхитриться нужно, чтобы выбить зубы и сломать лапы такому сильному бойцу, как Конрад фон Майер, Господи его храни…

А ведь именно одно из таких вышеупомянутых неудобств, имеющее форму обледенелого комка глины, и подвернулось сейчас под ногу вервольфа, видимо вознамерившись затормозить его дальнейшее продвижение да пошатнуть и без того слабую веру в успех задуманной вылазки. Но Конрад только сердито скрипнул клыками и на пару минут воспользовался помощью первого из двух своих спутников, опершись на его плечо.

– Больно? – сочувственно спросил черноволосый юноша, ловкий и сильный, сумевший вовремя подхватить своего покачнувшегося командира.

– Ничего, идти смогу, – таким же шепотом ответил Конрад. – Спасибо, Кристиан.

Небо над руинами внезапно осветилось лучом прожектора, а воздух над самыми их головами вспорола длинная очередь трассирующих пуль.

– Ложись! – Конрад повалил друга на землю, прикрывая его своим телом.

– А ты не любишь надолго записываться в должники, Конрад, – насмешливо заметил второй спутник вервольфа. – Если бы не ты, то Крису бы точно уши подрезало. И стал бы он у нас эльфом!

– Надоел ты мне со своим черным юмором, Димитрий! – глухо проворчал Кристиан, придавленный могучим торсом оборотня. В голосе юноши явственно слышалось недовольство. Ну еще бы, а он-то уж размечтался, как по возвращении в лагерь будет рассказывать, что оказал услугу их непобедимому командиру. Но нет, все опять вышло наоборот! Хотелось бы ему знать, откуда у Конрада такая неповторимая реакция, скорость и гибкость, совершенно не укладывающиеся в рамки нормального восприятия. В отряде поговаривают, будто ради своих сказочных способностей Конрад продал душу дьяволу, и даже якобы он и сам является не совсем человеком, а приходится дальней родней тем самым кровососам, с которыми и воюют «Новые тамплиеры». Но вот в такие несусветные глупости Кристиан напрочь отказывался верить, потому что однажды слышал, как истово молился их командир у себя в палатке, а его знаменитый серебряный крест, который Конрад носил не снимая, неоднократно видели все в отряде… Нет, никакой Конрад не вампир, а самый настоящий правоверный католик и наипреданнейший воин божий!

– Вроде все стихло, – заметил вервольф, выводя Кристиана из задумчивого состояния и откатываясь в сторону. – Идем дальше. Нет, лучше ползем…

Несколько минут вся троица молчала, по-пластунски пробираясь между огромными валунами и обломками каменных колонн. Чернота ночного неба траурно сливалась с закопченными развалинами, придавая окружающему ландшафту оттенок сюрреализма и делая его похожим на дорогостоящую декорацию к какой-нибудь модной театральной постановке. Конечно же носящей сугубо трагический характер.

– Командир, а ты точно уверен, что они закопали ее именно здесь? – осторожно спросил коренастый Димитрий, обладатель крепких нервов и оригинального чувства юмора. – А то мы еще ни разу не забирались так глубоко на территорию стригоев. Как бы с нами чего нехорошего не вышло, похлеще купирования ушей…

– Не уверен, – раздраженно огрызнулся Конрад, недовольный репликой товарища, вновь разбередившей его сердечную рану. – Совсем не уверен. Тот кровосос, который под пытками сболтнул, будто он участвовал в казни Селестины, был уже почти дохлым, когда наши разведчики притащили его ко мне… – Вервольф раздосадованно щелкнул пальцами. – Эх, перестарались наши парни!.. Поэтому его слова стоят не много, но другого выхода я не вижу. Я обязан найти это проклятое место! А там я либо удостоверюсь в том, что ее нет в гробу, либо… – тут он осекся, вздохнул и продолжил хриплым от сдерживаемых рыданий голосом, – найду ее останки и похороню их по-христиански…

– Ну, тогда с богом! – подытожил Димитрий, скребя локтями по плоской каменной плите. – Веди нас, командир, мы с тобой.

В древних летописях говорится, будто в 753 году до н. э. близнецы Ромул и Рем, решившие основать град-крепость на берегу реки Тибр, задали богам вопрос о том, кто же из них станет первым правителем молодого города. Рем поднялся на холм Авентин, а Ромул – на Палатин, и принялись они оба ждать знамения. Шесть грифов взлетели с холма Авентин, и двенадцать – с Палатина. И тогда братья принялись строить город, но едва они заложили первый камень, как завистливый Рем напал на Ромула, но сам погиб в той схватке, пав от руки брата. Так Ромул стал первым правителем будущей прекрасной столицы, названной в честь его погибшего брата. Во всяком случае, так гласит история. Возможно, все это и не совсем правда, но так или иначе, а первое римское поселение возникло на Палатине, у основания которого располагаются руины знаменитого Форума. А еще раньше, задолго до прихода Ромула и Рема, на месте Рима находилось мрачноватое, но величественное кладбище, возведенное загадочным народом, который одни исследователи именуют «этрусками», а другие – «тирреноями». Неважно, как на самом деле называли первых обитателей Италийской долины, но гораздо значимее то, что после себя этруски оставили великое множество огромных каменных саркофагов, глубоко вкопанных в недра Палатинского холма. А выражаясь яснее, они предоставили своим потомкам этакий готовый лабиринт, призванный надежно оберегать доверенный ему груз, ведь попробуй-ка найди одну беспомощную девушку, упрятанную под неподъемную крышку некоего конкретного гранитного гроба, внешне ничем не отличающегося от нескольких сотен еще таких же. И не обольщайся заранее, да учти: если ты не знаешь, в какой точно гроб была положена пленная экзорцистка, то можешь посвятить ее поискам всю свою жизнь, но и тогда навряд ли найдешь! И в самом деле, как ни крути, как ни проклинай теперь хитроумных стригоев, а лучшего места, чтобы навечно похоронить Селестину, хоть обыщись – не найдешь во всей Италии…

Почти насмерть замученный разведчиками стригой, благополучно испустивший дух на руках Конрада, поведал ему слишком мало, указав лишь весьма приблизительные координаты того саркофага, в котором погребли опальную Дочь Господню. Одному только Господу известно, стоило ли вообще принимать на веру слова поганого кровососа, произнесенные под действием чудовищных пыток. Но тем не менее оное признание стало единственной крохотной зацепкой, найденной вервольфом за три года бесплодных поисков, и первым долгожданным лучиком надежды, забрезжившим в его исстрадавшемся сердце. Будучи предельно откровенным с самим собой, оборотень изрядно сомневался в искренности и честности покойного стригоя, а затеянная им вылазка стала бредом и авантюрой чистейшей воды, но ничего иного ему не оставалось… И вот как раз поэтому и полз сейчас Конрад по склону Палатинского холма, замерзая в снегу, обдирая колени о студеную землю и ежеминутно рискуя попасть в руки стригойского патруля. Фон Майер прекрасно понимал, что все самые сумасбродные приключения, все наиболее судьбоносные открытия и находки начинаются не со слов: «Я достигну, мне повезет!», а с фразы: «Ну и черт с тобой, давай попробуем…»

Старательно отсчитывая покосившиеся кресты и стараясь не сбиться, Конрад продвигался к центру древнего могильника, на котором в разные века хоронили и христиан, и язычников, и вообще невесть кого еще. А какая в сущности разница, где и кого закапывать, если перед смертью все равны!

«Краткость жизни – сестра таланта! – навязчиво вертелось в голове вервольфа. – Возможно, поэтому самые лучшие из нас и умирают молодыми, в расцвете лет. Взять хотя бы Моцарта, Есенина, Тутанхамона, Ван Гога…»

– Конрад, хорош из себя камикадзе строить! Торопятся только голые в термы[11]11
  Древнеримские бани.


[Закрыть]. – Сердитый шепот Димитрия отвлек вервольфа от философски-заупокойных размышлений, возвращая обратно на стылую кладбищенскую землю. – Притормози и глянь, что это за мираж тут появился, вон там впереди?..

Конрад приподнялся на одно колено и, прищурив для надежности глаза, старательно вгляделся в густое облако тумана, концентрирующееся в глубине погоста. Что за чертовщина? Оборотень был готов поклясться, что еще мгновение назад здесь не наблюдалось ничего подобного. Так откуда же взялся этот туман?

Сегодняшняя ночь выдалась на удивление ясной и звездной, а поэтому совершенно не подходящей для столь отчаянной вылазки. Бледная луна величественно выплыла из рваной паутины облаков, заливая весь некрополь своим голубоватым мрачно-торжественным светом. Отбрасываемые надгробиями тени, гротескно искаженные наростами из облепивших камень льда и снега, дробились на множество причудливых фигур, складывающихся то в абрис неведомого чудовища, а то в угловатый силуэт готического храма. Чутко улавливающему все мистическое, но притом не ведающему страха оборотню и то стало жутковато, а чего уж говорить о его насмерть перепуганных товарищах, дружной скороговоркой бубнящих отводящую нечисть молитву. Впрочем, последнее уж точно оказалось лишним, ибо, почувствовав необычную энергетику, разлившуюся сейчас над ночным кладбищем, стригойские патрули резко сменили свой привычный маршрут, интуитивно предпочтя обойти стороной оное неспокойное место. «От греха подальше!» – добавляют в таких случаях люди, предпочитая не лезть на рожон и не рисковать попусту. Сохрани Конрад способность мыслить объективно, он бы тоже немедленно ретировался из сего могильника, предпочтя не связываться с потусторонними силами и понапрасну не испытывать привередливую удачу. Да куда, спрашивается, прикажешь деваться влюбленному безумцу, ощущающему, что нынешние его поступки направляют не разум и сердце, а сама судьба – любительница проверить нашу отвагу и преданность любимым. Властно удерживаемый незримой силой, как магнитом притягивающей его к центру кладбища, Конрад все шагал и шагал вперед, решив довериться своей судьбе. А чего тут еще сделаешь? Видимо, придется ему просто молиться, всецело положившись на божью помощь! Другого не дано, ибо судьба не человек, с ней не поспоришь…

Но тем не менее факт оставался фактом: в центре кладбища действительно возникло нечто странное, смахивающее то ли на пустынный мираж, то ли на облако белесого тумана. Привыкший доверять своему чутью, Конрад выпрямился и беззаботно пошел вперед, ведомый интуицией, четко подсказавшей: «В этом тумане не кроется ничего опасного, не дрейфь, вервольф, сеанс одновременной игры в ящик опять откладывается на неопределенное время».

Отлично развитый инстинкт не подвел оборотня и на сей раз. Облако, на первый взгляд кажущееся совершенно непроницаемым, вдруг легко расступилось под нажимом его тела, пропуская Конрада на маленькую площадку между надгробиями, освещенную пламенем уютного костерка. Вокруг огня вольготно расселись три мужские фигуры, закутанные в белые маскировочные плащи.

– Наши? – изумился наивный Кристиан. – Но как они сюда попали? В белых комбинезонах у нас только разведчики ходят… – Но в этот момент один из незнакомцев зевнул и заспанно потянулся, распахивая свой плащ, оказавшийся вовсе не одеждой, а парой мощных, щедро оперенных крыльев!

– Ик, – Кристиан судорожно дернул кадыком и сделал опасливый шаг назад. – Это кто еще такие?

– Архангелы! – со странной смесью неприязни и симпатии пояснил Конрад.

– Русские, – не поверил Кристиан, – из Архангельска?

– Да нет, настоящие слуги господни! Собственной персоной – так сказать, во плоти. Прошу любить и жаловать.

– Кто-о-о? – недоверчиво протянул совершенно обалдевший парень. – Ну и шуточки у тебя, командир…

– Я не шучу, – словно стараясь придать нужный вес своим парадоксальным словам, вервольф выразительно пошевелил бровями. – Они и в самом деле архангелы! Ну сам знаешь – вредные такие парни с крыльями, умеющие летать…

– Кусаются? – побледнел Кристиан.

– Нет, – густо хохотнул Димитрий, – они безвредные. Кровь пить, на это у нас, к счастью, лишь стригои и комары горазды.

– Хочу тебя разочаровать, ты сильно ошибаешься, а данная троица намного хуже любого выводка вампиров, – чуть слышно бормотнул вервольф. – Ибо они запросто способны устроить сдвиг по фазе кому угодно…

– Конрад, дружище, сколько лет, сколько зим! – радостно возопил один из архангелов, блондин в модной джинсе. – Жив еще, значит, волчара блохастый!

– Присаживайся к нашему костру, – любезно пригласил другой небожитель, вежливый, с каштановыми локонами до плеч. – И правда, давно мы не виделись. – Он жестом фокусника извлек из воздуха несколько банок пива «Бавария», весьма уважаемого вервольфом, и наделил жестяными, многообещающе булькающими емкостями всех гостей.

– Вау! – Кристиан недоверчиво вертел в пальцах доставшуюся ему банку, мысленно вспоминая вкус любимого напитка, ставшего сейчас чрезвычайной редкостью. – Настоящее?

– Дрянь не пьем! – высокомерно отрезал блондин.

– У каждого настоящего мужчины должны быть сухие ноги, горячее сердце и холодное пиво, – подмигнул каштановокудрый. – Хотя избыток… э-э-э… – архангел замялся, подбирая словечко поприличнее, – скажем так, мужественного пыла нашего друга Конрада привел к весьма печальным последствиям. И ладно бы лишь для него одного…

– Ну и натворил же он дел, жаль, что не сдох, паскудник! – откровенно бравируя своей беспардонностью, забористо добавил третий архангел, мрачный и черноволосый.

– Видимо, я и правда чем-то заслужил ваше пристальное внимание. – Конрад протянул к огню замерзшие пальцы и коротко представил архангелов своим друзьям. – Вон тот белокурый шалопай – Уриэль, добродушный философ рядом с ним – Гавриил, а старый ворчун – доходяга Самуил!

– Хам, причем беспросветный и неисправимый! – чуть повеселев, Самуил крепко пожал руку оборотня, благодаря его за столь оригинальную характеристику, похоже пришедшуюся ему по душе. – Связавшись с тобой, никогда не бываешь уверен точно: то ли нужно спасать твою злополучную задницу, то ли правильнее будет ее надрать…

– За что? – обиделся Кристиан, весьма трепетно относившийся к положительной репутации своего командира. – Да если бы вы только знали, какой он герой! Подвиги Конрада вошли в историю нашего мира!

Тут вервольф скептично усмехнулся, потому что лучше других понимал истинную подоплеку своих геройств, но предпочел помолчать. Он подозревал, что разговор с архангелами не ограничится одними лишь безобидными шуточками, а станет серьезным испытанием для его совести и чувства долга перед Селестиной. Ну ведь не пиво же пить заявились сюда крылатые божьи воины, на самом-то деле? А поэтому, заинтригованный донельзя, он решил изобразить из себя этакого застенчивого праведника, отлично зная, что именно скромность заставляет нас уважать других, внимательно их слушать и не перебивать, особенно в тот момент, когда они хвалят конкретно тебя…

Но, увы, пускать пыль в глаза проницательным архангелам оказалось отнюдь не легким занятием даже для столь опытного притворщика, как Конрад.

– Ага, герой – хрен горой! – с похабной издевкой в голосе уточнил Уриэль. – Да ты хоть сам-то осознаешь, что натворил?

– Бес попутал, – виновато пробубнил оборотень, отводя взгляд и смущенно пиная мерзлую землю носком своего тяжелого ботинка, – вот и вляпался я в историю!

– Надо же, он еще и мальчика-одуванчика из себя корчит! – возмущенно процедил Самуил. – Неслыханная наглость…

– Кто же виноват в том, что, кроме истории, вы ничего толком делать не умеете? – почти риторически вопросил уравновешенный Гавриил.

– Бог! – дерзко парировал находчивый Кристиан, мало что понимающий в оном загадочном разговоре, но твердо держащийся стороны своего командира.

Архангел скептично дернул плечом.

– Лазая по деревьям, обезьяны мечтали стать ангелами и парить в небе, – густо хохотнул чернявый Самуил, – но эволюция заставила их спуститься на землю и превратиться в людей! Хотя, видит бог, Конрад еще не самый гадкий образчик вашей греховной породы…

– Командир – мужик хороший, а что плохого можно найти в хорошем человеке? – несговорчиво нахохлился спорщик Кристиан.

– Хорошего человека не могут испортить ни власть, ни слава, ни деньги, – примирительно улыбнулся Гавриил. – Потому как если ты являешься по-настоящему хорошим человеком, то у тебя никогда не будет ни первого, ни второго, ни третьего! – Он заговорщицки подмигнул вервольфу. – И наш друг Конрад – отличный тому пример…

Но фон Майер лишь наплевательски отмахнулся рукой:

– Не критично! Деньги дело наживное, от власти одни проблемы, а слава и вовсе преходяща…

– Ну ладно, назови мне тогда хотя бы одну истинную ценность, еще не изжитую в вашем несчастном, залитом кровью мире? – заинтересованно прищурился Гавриил.

– Любовь! – весомо бросил Конрад, внимательно наблюдая за непредсказуемой реакцией архангела.

Кристиан протестующе поморщился, ибо, как и все прочие мальчишки его возраста, превыше всего на свете ценил именно эти, только что отвергнутые его командиром блага: богатство, славу и авторитет.

– Женщины… – протяжно вздохнул Самуил, умудрившись вложить в это короткое слово целую гамму противоречивых эмоций и чувств. – От них все наши беды! Женщина – это рай для глаз мужчины, ад для его ума и чистилище для карманов…

– Мудро сказано! – согласно кивнул Гавриил.

– Ой, – смешливо всплеснул ладонями Уриэль. – Братья, а вы помните, как появилась первая женщина? Адам жаловался Господу: «Отче, я же просил жену из серебра!» А Господь ему ответил: «Так се ребро и есмь!»

Архангелы дружно заржали, но Конрада весьма покоробили их фривольные байки, касающиеся женского пола. Да и кому, спрашивается, понравится, если некие не очень тактичные балагуры начинают сыпать соль тебе на раны и высмеивать твою самую сокровенную мечту?

– Уроды! – мрачно констатировал вервольф. – Женоненавистники хреновы.

– Зато мы душевно богаты! – Уриэль специально поддразнивал влюбленного оборотня, выводя того из себя. Впрочем, когда самому похвастаться нечем, то самое время начинать охаивать других…

– Уроды! – повторно припечатал не на шутку разозлившийся Конрад. – Духовно вы бедные, да к тому же еще и душевнобольные.

Архангелы рассерженно насупились.

– Ну и пожалуйста, сам тогда рви когти и спасай свою Селестину, если уж ты такой вредный! – склочно фыркнул вспыльчивый Уриэль. – Вы с ней сами на пару эту кашу заварили, сами ее и расхле… – но закончить он не успел, потому что, проникшись смыслом произнесенной архангелом фразы, фон Майер молнией взвился со своего места и требовательно схватил за грудки совершенно оторопевшего от подобной прыти блондинчика.

– Где она, что с ней, колись немедленно, канарейка-переросток, а иначе я тебе все перья повыдергиваю! – сиплым от волнения голосом потребовал Конрад, бесцеремонно тряся обомлевшего от неожиданности архангела, вялой тряпочкой болтающегося в мощных руках вервольфа. – Ну?.. – он угрожающе нахмурил брови.

– Эй, полегче на поворотах! – с негодованием крякнул дюжий Самуил, извлекая младшенького из цепких лап оборотня. – Охолони, брат!

– Да какой он нам брат?! – протестующе заголосил освобожденный Уриэль, сердито опускаясь на карачки, ползая по земле и подбирая испачканные грязью оторванные пуговицы, прежде украшавшие его щегольскую курточку. – В гробу я таких братьев видал…

– Не надо затевать свары, ибо все люди братья! – пафосно процитировал умник Гавриил.

– Это кто же такое придумал? – скептично прищурился оборотень, никогда полностью не доверявший крылатым воинам, честно говоря всегда бывшим себе на уме. – Один из вашей шайки-лейки, поди?

– Не-а, Каин и Авель, – злорадно хмыкнул Самуил. – Те еще оказались тихони…

Кристиан прикусил губу, силясь не рассмеяться, Димитрий придушенно кашлянул.

– Значит, так, все успокоились и быстренько заткнулись, – пресекая возникшую разборку, приказным тоном потребовал Гавриил. – Никакие мы не женоненавистники, просто нам особо не за что баб любить. Особенно грешных дев, глупо проморгавших Божью защиту. – Он выразительно пошевелил бровями, намекая на известно кого. – Но мы не какие-нибудь жестокосердные злодеи, а поэтому решили вам все-таки помочь, конечно же в меру своих скромных сил и возможностей… Для начала информацией.

– Не тяни! – умоляющим тоном попросил вервольф, ощущающий себя совершенно вымотанным как физически, так и морально. – Короче, умник…

– Короче так короче, – иронично пожал плечами архангел. – Только учти, если что – ты сам напросился… Я тебе не ребе[12]12
  Еврейский священник.


[Закрыть], отрежу это самое не по Торе[13]13
  Главная священная книга у евреев. В данном случае имеется намек на обряд обрезания крайней плоти у мужчин.


[Закрыть], а как сумею…

– Еще короче! – сквозь сжатые зубы властно рыкнул теряющий терпение оборотень.

– Ангелы, сопровождавшие Дочь Господню во время ее поездки в Венецию, находятся сейчас в плену у стригоев. А Селестина… – Гавриил мрачно свел на переносице свои красивые брови, – в общем, она там же, но…

– Она жива! – шумно выдохнул Конрад и уткнулся лицом в ладони. Его плечи подозрительно затряслись.

– Жива? – возмущенно хмыкнул Уриэль. – Ты еще сомневался, жива ли она?! Да в них с Оливией не из ружья стрелять нужно, их динамитом надо глушить, как акул, чтобы уж наверняка.

– Ури, заткнись, – тихонько посоветовал Гавриил, – хоть Оливию-то всуе не поминай.

– У тебя все нормально? – Самуил, обычно придерживающийся имиджа заматерелого, непоколебимого вояки, сочувственно опустил на плечо оборотня свою широкую, будто лопата, ладонь.

– Да, – Конрад поднял голову, его глаза сияли от счастья. – Господи, она – жива! Спасибо тебе, Господи!

– Ну, – задумчиво почесал переносицу Гавриил, – я бы на твоем месте не торопился радоваться сему весьма неоднозначному факту.

– Почему? – искренне удивился вервольф. – Ой, что-то ты темнишь…

– Это не я, – архангел растерянно развел руками, – это она…

– Селестина? – не понял Конрад. – Темнит?

Крылатая братва ответила ему синхронными, исчерпывающими в своей лаконичности кивками.

На бледном лице вервольфа отразилась высшая степень недоумения.

Кроме прочих архитектурных изысков, аристократичное палаццо Фарнезина, самовольно занятое Андреа дель-Васто, обладало глубокими и впечатляюще обширными подвалами, ныне удачно переоборудованными в казематы, предназначенные для содержания самых опасных и ценных пленников. И надобно упомянуть, что на сей раз стригоям действительно попались весьма специфические, совершенно неординарные узники, охранявшиеся ими с особой строгостью и бдительностью.

Слабая электрическая лампочка неровно освещала простой пластиковый стол, за которым сидели два стригоя. Их ничем не примечательные, невыразительные и какие-то помятые лица, а также несколько захватанных стаканов, обильно уляпанных потеками засохшей крови, красноречиво свидетельствовали о том, что вахта затянулась, а усталые караульные давно уже нуждаются в смене. Первый стригой, пожилой и полный, пессимистично почесал в затылке и, будто объявляя капитуляцию, с сожалением бросил на стол веер донельзя засаленных карт.

– Эхма, и не везет же мне сегодня! – обиженно проворчал он. – Третий раз подряд масть не идет.

– Так, чего у тебя набралось? – Второй охранник, курносый парень с типично деревенской внешностью, заинтересованно уставился в открытый расклад противника. – Шестерка, десятка, валет… Значит, выигрыш мой! – И он небрежным жестом сгреб со столешницы пачку долговых расписок. – Получается, друг мой Евстасио, что после следующей охоты ты должен отдать мне двух девиц и одного мальчишку! И учти – не тощего и не больного глистами!

– Так их ведь сначала еще поймать нужно… – печально протянул незадачливый Евстасио, похоже столь же неумелый охотник на людей, как и игрок в покер. Притом он не уточнил, о ком именно говорит: о глистах или потенциальных жертвах. – Ох, сдается мне, ты изрядно жульничал, Марко. Чтоб тебе на Санта-Скала[14]14
  «Святая лестница», по которой, согласно преданию, Иисус поднимался в дом Пилата.


[Закрыть] ноги переломать!

– Ничего, не надорвешься, – самодовольно усмехнулся Марко, – добудешь людей. Вот сменят нас и можно на передовую попроситься…

– Еще чего, – искренне возмутился проигравший вампир. – Я тебе не дурак, под освященные пули лезть, да и выспаться для начала не мешало бы…

– Это да, дельное предложение, – согласно поддакнул Марко. – Меня когда на тутошнее дежурство назначили, так я надеялся – может, здесь тишь и гладь царят, словно в родном гробу, а здесь эко что творится… – И он раздраженно мотнул патлатой головой, указывая в направлении темного коридора, начинающегося сразу же за столом караульных. Евстасио хмуро кивнул, и в тот же миг, наглядно иллюстрируя жалобы стригоев, со стороны охраняемого ими каземата послышался громкий, сочный, лишь чуть-чуть приглушаемый толстыми стенами мужской голос, напевающий что-то непростительно дерзкое.