Текст книги "Селфи с судьбой"

– Я всего хочу, Клавочка!

– Ой, прыткий!

Поэтесса наблюдала всю сцену от качелей, ближе не подходила. Илья мельком глянул на неё. Ему некогда было сейчас ею заниматься.

– Ладно, будет тебе пир! Уговорил.

По всей видимости, уговорить её было проще простого!

– А говорят, у вас в Скольничьем не только огурцы, но ещё и грибы вкусные.

Клавдия округлила накрашенный красной помадой рот:

– А ты грибник? Да грибы у нас такие, полведра в один присест можно уговорить! Маманя моя так солила, так солила, царствие ей небесное. А папаня до первого снега из лесу таскал по корзине, по две!..

– Говорят, вы тоже в лес часто ходите, и в тот день, когда женщину убили, как раз ходили.

Клавдия вздохнула, все её выпуклости дрогнули.

– Ты мне лучше не напоминай, парень, как звать-то тебя? – Он сказал как. – Я ж прям мимо протопала! Прям вот рядышком! Эх, знать бы, что там смертоубийство происходит! Я б не допустила! Я бы поганца этого, вон, башкой в окошко сунула, и дело с концом! Уж он у меня не дёрнулся бы!..

Она энергично затушила папиросу, шмыгнула крупным носом и посмотрела на Илью:

– А ты чего спрашиваешь? Так просто или дело какое?

– Ещё говорят, что женщина убитая обычно на машине приезжала, шофёр её привозил. А в тот день почему-то пешком пришла. Вы машину не видели?

– Видела, – сказала Клавдия как о чём-то само собой разумеющемся. – Как не видать!

– Так, хорошо. Где была машина?

– А с той стороны, где Заиконоспасская горка, знаешь? Прям, где с дороги сворот в рощу. Стояла машина ейная, шофёр спал. А может, и не спал, а музыку слушал, я не глядела.

– Так это неблизко, – протянул профессор Субботин так, как будто на самом деле имел представление, где «сворот» на Заиконоспасскую горку.

– А оно как поглядеть. Как поглядеть, Илюшенька!.. Если по шоссейке, так и не близко, а если через лес, так два шага. И дорожка там хорошая, ровная. Иди не хочу!

…Получается, что убитая Лилия Петровна, женщина курпулентная и почтенная, как о ней рассказывают, почему-то оставила машину и водителя возле какого-то поворота и пошла в Сокольничье пешком. Зачем? Почему?.. Она любила прогулки? Или с кем-то в этом лесу встречалась? С кем она могла встречаться?

…Плохо, что о ней ничего не известно. Каким человеком она была, что её связывало с Сокольничьим и его обитателями? Олег Павлович должен был внести ясность, но почему-то не пожелал. Почему он не пожелал?

– А как Петрович у Зои в магазине мог оказаться? – спросил Илья. – А, Клавочка? Он же к ней никогда не заходил! Говорят, он из-за неё запил и с завода уволился.

– Из-за вас, поганцев, все наши бабьи беды, – с сердцем отвечала Клавдия. – Хорошая баба, толковая, умная, всё книжки читает, а он кто? Никто без палочки!.. Ух, был бы он мой муж, я б ему показала!.. И не заходил он к ней, и не заглядывал никогда! Деньги она ему давала, это точно, сама видала! Он сколько раз орал, что к Зойке ни ногой, а в тот раз понесло его чего-то! До белой горячки, видать, допился.

– Не заходил и не заглядывал, – повторил Илья. – Понятно.

– Да чего тебе понятно, ничего тебе не понятно! Вот так был человек, и нету его!.. И не простой человек, а женщина богатая, серьёзная. Вон дочка ейная – пустое место, финтифлюшка. Всё сама себя сымает на телефон, а как сымет, так кавалеру показывает, а то он её не видал, кавалер-то! И хоть бы слезинку уронила по мамаше, хоть бы платочек чёрный поднадела. Нет, всё ей хорошо, весело. Олег-то Палыч, надо быть, думал, что ей утешение потребуется, а она довольная-счастливая! Как и не было у ней матери!

– Дочка первый раз приехала? Только сейчас?

– Сейчас и приехала. Какие-то то ли вещи, то ли деньги у Олег Палыча остались, он хотел передать и дочку покойной сюда вызвал. Она и приехала, отдыхает теперь, устала больно. Глаза б мои на неё не глядели…

Илья помедлил немного.

– А остальные гости, Клавочка? Все в первый раз?

– Вроде да. Эту, твою-то, – и повариха кивнула в сторону детской площадки, где поэтесса Ангел сидела на карусели и, свесив дреды, ковырялась в песке, – я бы запомнила, больно видимость у ней выдающаяся. Николай Иваныч точно в первый раз заехал, его от министерства культуры путёвкой снабдили, он хвастался.

– От министерства культуры? – переспросил Илья.

Клавдия кивнула.

– Ну, дочка с хахалем раньше никогда не приезжали, а Катерину вроде я помню… Только не знаю, откуда. Может, в Ярославле видела. Она женщина тоже приметная.

– А Матвей?

– Полоумный-то? Не, он уж много раз бывал. Тоже стряпню мою нахваливал! Я, главное, говорю ему – чего ты хвалишь, разве не видишь, что пирог ни в коня, ни в Красную армию не удался! А он мне на это…

– Что значит – полоумный?

– Как что? Дурачок, значит, негораздок.

– Он… не в своём уме, что ли?

Клавдия махнула рукой:

– Чудно-ой!.. Взрослый же мужик, а как дитё малое. Навроде Витьки-душегуба, только в другую сторону. Сядет вон на берегу и сидит целый день, глядит, не шелохнётся. А летом купаться пойдёт, ну и бродит потом по берегу, не может вспомнить, куда одёжу положил. А один раз два супа заказал на обед – рыбный и похлёбку грибную. То из одной тарелки поест, то из другой, я уж с кухни-то поглядела. Блаженный, говорю же.

Тут Илья задал такой вопрос:

– А он пьющий? Вы не замечали?

– Так чтоб через край – получается, непьющий. Может, и попивает где, а у нас в Сокольничьем под кустами не валялся.

– Клава-а! – закричали из кухни. – Где ты там застряла? Перекипит бульон! Или чего, снимать?

– Я те сыму, я те сыму, – всколыхнулась Клавдия. – Уболтал ты меня совсем! Прыткий! Всё ему расскажи!

И она кокетливо погрозила Илье толстым красным пальцем, собираясь ринуться к бульону.

– Клава, вы когда в тот день мимо Зоиного магазина шли, никого на лавочке не видели? Не отдыхал никто?

– Да шут его упомнит!.. Не видала вроде.

– Клавочка!

Повариха и профессор разом оглянулись. По дорожке вдоль дома шел Николай Иванович. Солнце сияло на его благородных сединах и отражалось от великолепных башмаков.

– Батюшки-светы, – пробормотала Клавдия растерянно.

– Не мог не поблагодарить, – издалека на ходу начал Николай Иванович. – Вот зашёл специально. Через ресторан не смог, двери на замке. Ваши завтраки, Клавочка, а особенно обеды…

– Да будет вам, – пробормотала Клавдия и стала отступать в сторону двери. Щеки у неё покраснели и набрякли. – Чего там…

– Нет, позвольте мне выразить восхищение вашей гурьевской кашей. Классический рецепт чрезвычайно труден в приготовлении, это ещё мне моя матушка говаривала, а вы подаёте превосходную гурьевскую кашу!..

– Бульон, – вымолвила Клавдия. – Перекипит у меня бульон-то…

Она ринулась в сторону двери, откуда неожиданно выглянула чья-то любопытная физиономия. Выглянула и скрылась. Клавдия влетела в кухню, и оттуда сразу оглушительно загрохотало и послышались громкие голоса.

– Денёк сегодня какой, – бодро сказал Николай Иванович. – Прямо подарочный!.. Вы тоже за угощение благодарили, молодые люди?

Оказалось, что поэтесса перестала ковыряться в песке и телепается у Ильи за плечом.

– Я спрашивал про убийство, – сообщил Илья, и Николай Иванович немного дрогнул. – Я слышал, Клавдия оказалась почти свидетелем.

– Вот именно – почти, – Николай Иванович поднял палец. – А вы детективами интересуетесь?

– Детективами не очень, а убийствами – да, интересуюсь.

– Это в каком же аспекте?

– В аспекте разоблачения преступников, Николай Иванович.

– Виноват, вы из Следственного комитета?

Профессор Субботин поморщился. Он терпеть не мог линейного мышления! Ну что за ерунда – если человек интересуется преступлениями, значит, он непременно состоит на специальной службе!..

– Прочти нам с Николаем Ивановичем свои стихи, – велел он поэтессе и сделал особенное поэтическое лицо. – Погода располагает к поэзии.

– Не буду я ничего читать, – пробормотала поэтесса. Опять он пристал и напугал её, и она бросилась в атаку. – А что ты детективов не любишь, это опять враньё. Почему люди всё время врут?! Ты же не читаешь детективов, верно?

Илья придержал перед ней и Николаем Ивановичем калитку.

– А если ты их не читаешь, откуда ты знаешь, хороши они или плохи? Вот, допустим, ты никогда не ел…

– Ухи, – подсказал Илья. Он думал о Матвее, который из двух тарелок ел грибную похлёбку и уху – по очереди.

– Да, вот ухи, например! Откуда ты можешь знать, любишь ты её или не любишь?!

– Теоретически, – подсказал Николай Иванович. – На основании некоего частного случая можно сделать вывод о явлении в целом, милая Ангел. Чисто теоретически!..

И он улыбнулся, словно извиняясь, что вслух произнёс глупейшее имя.

– Э, не скажите, Николай Иванович, – вступил Илья. – Теории теориями, но и факты хорошо бы знать, тут наша Ангел права.

– Я не милая и не ваша, – грозно сказала Ангел и поддала ногой в суровом ботинке гору листьев. Листья разлетелись – красиво.

– Например, – продолжал профессор Субботин, как ни в чём не бывало. – Известно, что на китайского императора смотреть нельзя, за это голова с плеч. Но нужно установить размер носа китайского императора. Как это сделать? Можно провести теоретическое исследование – опросить миллиард китайцев и задать вопрос, как они себе представляют нос императора. Потом полученные данные обработать и усреднить. Мы получим некую довольно точную величину. Но, видите ли, в чём дело, эта величина – довольно и даже весьма точная, прошу заметить – никакого отношения к реальному носу императора иметь не будет. Этот пример в своё время придумал Дик Фейнман.

– Мы о детективах говорили, – напомнила она.

– Что вы хотите сказать? – подумав, спросил Николай Иванович.

– Ничего особенного. Только то, что, опросив сто человек, вы получите некое представление о событии или явлении, и оно будет совершенно определённым, но очень далёким от реальности. Сто человек скажут вам, что детективы плохи, вы поверите, а потом случайно прочитаете один, и он окажется хорош. Примерно так.

– Ты читаешь детективы?!

– Или пятьдесят человек скажут вам, что алкоголик Петрович не мог убить некую даму, а ещё пятьдесят скажут, что именно он и убил. И что тогда делать? Где искать истину?

Николай Иванович вышагивал рядом и щурился на пруд, сверкавший нестерпимым холодным блеском.

– Видимо, – выговорил он неторопливо, – придётся опросить ещё двести или пятьсот человек, чтобы установить истину.

– Секундочку, – перебил профессор Субботин. – Надо не просто опросить, а добраться до того конкретного, который видел или помнит то, чего не видели или не помнят другие. И вот тогда делать выводы! Иначе у нас получится нос китайского императора!

– Вы писатель? – вдруг спросил Николай Иванович. – Детективы сочиняете?

– Я пишу поэмы, – по привычке соврал Илья. – В прозе.

– Ты опять врёшь!

– Ты же никогда не читала моих поэм. – Илья повернулся и шёл теперь спиной вперёд, лицом к Ангелу. – Откуда ты знаешь, пишу я их или не пишу?

– А… мы далеко направляемся? – Николай Иванович огляделся по сторонам. – Сейчас откроют ресторан, самое обеденное время. Может, имеет смысл пообедать?

– Я хочу нагулять аппетит, – сказал Илья. – И направляюсь в магазин «Народный промысел». А вы меня провожаете.

– Я там ещё ни разу не был, хотя любопытство, конечно, адское. Место преступления как-никак! Но мне совестно тревожить Зою Семёновну…

– Какие старомодные слова вы говорите, – Илья покачал головой. – Совестно тревожить!.. Таких слов сейчас никто не знает и не употребляет.

– Скажи ещё про современную молодёжь, Интернет и бездуховность!.. – скривилась поэтесса.

– Ну, некоторых из нас Интернет совершенно не интересует, правда?

Она исподлобья посмотрела на него.

– А других интересует, – продолжал он как ни в чём не бывало и кивком показал куда-то. Николай Иванович посмотрел и засмеялся.

Прямо по курсу возле кирпичной стены – по виду старинной – молодой человек фотографировал девушку, предполагаемую дочку Лилии Петровны. Девушка откидывала волосы, так и сяк поводила головой, потом вытянула вверх руку, согнула в колене ногу, изогнулась и неторопливо повернула к нему сияющее лицо.

– Во-во-во, – говорил Ванечка, – ещё разок. Тянись, тянись!

– Слушай, а где наша палка для селфи? – спросила она.

Молодой человек огляделся, словно ища палку для селфи поблизости.

– В номере осталась.

– Надо было взять, – огорчилась девушка, – волосы бы развевались красиво!..

Перестав изгибаться, она немедленно достала из кармана телефон и уткнулась в него. Молодой человек тоже смотрел в мобильник.

– А от палки развеваются волосы? – спросил Николай Иванович у Ангела. – Вы не знаете?

– Развеваются, – мрачно сказала Ангел и тряхнула дредами. – Для этого к ней приделывают вентилятор.

– Я Фрэда репостнул, – сообщил молодой человек, не поднимая глаз от телефона. – Фотки с завтрака – пятнадцать лайков, прикинь?

– А с экскурсии?

– Пока семь всего.

Девушка скорчила смешную гримаску и тут только заметила надвигавшуюся группу тяжеловесов.

– Хэлло! – весело сказала она. – Давайте вместе сфоткаемся для инстаграмма. Ванечка, сфоткай нас!

– Омайгадабл! – завопил молодой человек. – Забыл совсем!

– Ты что?

– Я дедлайн профакапил! Мне в час нужно было с чуваком связаться, он в Бейрут летит! Помнишь, который мудборд своего дизайн-проекта представлял? Ну, когда мы на стрелку ездили в антикафе?

– В какое?

– Где брифовали насчет стартапа широкополосного стриминга! Ты что, забыла? Ты ещё сказала, что он тру, этот чувак!

– Помню, – просияла Лилечка. – А чего он в Бейрут летит? Живёт там?

– Никто не живёт в Бейруте, зая. Там все дела делают, и я тоже делаю.

– Сфоткай нас, Ванечка! А то как будто мы в этой дыре одни! А тут ещё люди, прикольные!

И она улыбнулась мрачной поэтессе, благостному Николаю Ивановичу и внимательному профессору.

– Давайте вот так вставайте! Ванечка, почему ты палку для селфи не взял?! Мы все вместе в кадр не лезем!

– Дай я сам!..

Они шутливо препирались, остальные ждали. Когда наконец с селфи было покончено, Ванечка водрузил на нос тёмные очки и сказал, что нужно ещё сфотографироваться возле колокольни.

– Для инстаграмма, – сказал он так, как говорят: это нужно для дела.

Они перешли дорогу и двинули к колокольне.

Лилечка смотрела в телефон и время от времени спотыкалась, Илья поддерживал её под локоть. Молодой человек рассказывал, что не может жить без тёмных очков – вот не может, и всё тут.

– У меня «рэйбенов» штук пятнадцать, и все разные, даже коллекционные есть, как из «Джеймса Бонда», там Шон Коннери в таких. Я когда их в инстаграмм выложил, лайков сто пятьдесят набрал! У меня много разных очков! «Бугатти», «шопарды». «Диоры» есть, Лилечка дарила, но «диоры» – это так, гламурненько, не очень тру.

– Что-о-о?! – не отрываясь от телефона, вскричала Лилечка. – «Диоры» не тру?

– Тру, тру, но они такие… для папиков больше. Я разбираюсь в очках.

– Он ещё в машинах разбирается, – поддакнула Лилечка, не поднимая глаз от телефона, споткнулась, и Субботин опять её поддержал. – У него их четыре, и одна совсем раритетная. Как она называется, я забыла, Ванечка?

– «Победа». Хотите покажу?

– У моего отца была «Победа», – сообщил Николай Иванович негромко. – Он после войны на «Опеле» трофейном ездил, а потом ему «Победу» дали.

– Любопытно, – сказал Илья. – «Опель» после войны – это не шутки.

– Да какие уж тут шутки. Лётчик, Герой Советского союза, наградили «Опелем».

– Вот, вот она! – Ванечка стал совать им телефон. В ярком свете дня на экране ничего не было видно, он загораживал его ладонями. Илья и Николай Иванович, сталкиваясь головами, совались поближе к экрану. Ангел, задрав голову, смотрела на крест колокольни.

Ванечка сорвал свои «рэйбены» – видимо, в них он совсем уж ничего не видел – и так и сяк поворачивал телефон. Николай Иванович благожелательно мычал.

– Смотри, Лера с Никасом, – сказала подошедшая Лилечка и сунула Ване свой мобильный. – Только сейчас выложили. Я лайкнула.

– Молодец. А где они, я забыл?

– Я тоже забыла.

Она опять уставилась в телефон.

– Какова же высота этой колокольни, как вы думаете? – спросил Николай Иванович у Ильи.

– Можно прикинуть по длине тени.

– Мы будем фотографироваться или нет? – гневным голосом спросила мрачная Ангел. – Я замёрзла!

– Да, да, сейчас!

– А чем вы занимаетесь? – поинтересовался Илья, пока Ванечка молниеносно тыкал пальцами в экран, печатал какое-то сообщение.

– По жизни? – уточнил Ванечка, не поднимая головы. – Бизнесом. Хайтеком. У меня всякие стартапы… разные, в общем. Вот чувака профакапил, жалко!.. – Он всё печатал, стремительно. – У меня в Израиле бизнес… тоже… я там учился. А что? Почему вы спрашиваете?

– Из любопытства, – пояснил профессор Субботин. – Давайте правда сфотографируемся, если вы хотите, и мы пойдём в магазин народных промыслов.

Лилечка вдруг топнула ногой и почти завыла:

– А-а-а!.. Да что ж это такое?! Ваня! Я больше не могу! Я не хочу!

– Что такое? Что, Лилечка?! – не выпуская телефона, он бросился к ней. Глаза у неё налились слезами.

– На, читай! Опять! Я же всем, всем разослала!

И она обеими руками закрыла лицо.

– Я удалю, удалю! Уже удаляю, не плачь, зая! – Он одной рукой обнимал Лилечку, а другой производил манипуляции с телефоном. – Нет, ладно бы хейтеры поганые, и то свои родные френды!..

Мимо пробежала давешняя лошадь с тележкой. Теперь на соломе сидели двое – мужик в телогрейке и мальчишка в яркой куртке для сноуборда. Позади них тряслись и тяжеловесно стукались две высокие алюминиевые фляги, по всей видимости, с молоком.

Илья проводил их глазами. Лошадь повернула к плотинке и потрусила под горку.

– …Я специальный пост разместила, что у меня мама погибла, – горестным и немного горделивым тоном объясняла Лиля Николаю Ивановичу, который совал ей безупречный носовой платок в крупную клетку. – И попросила никаких соболезнований не выражать! Ну, мне тяжело, невозможно! Все у себя перепостили, все ок. Я думала, все меня услышали. И вдруг опять, – голос у неё поехал вверх, – дорогая Лиля, крепись, мы с тобой!.. Нет, ну попросила же по-человечески!..

– Я удалил, удалил! – утешал её Ванечка.

– Это нормальное человеческое желание, – сказала Ангел в сторону. – Выразить соболезнование. Хотя это тоже враньё!.. На самом деле всем наплевать.

– А мне не наплевать! – запальчиво воскликнула Лиля. – Меня это грузит! Мне нельзя об этом думать, мне так док сказал, знаменитый психотерапевт! Я не думаю, а мне все напоминают! Скоты, сволочи!

– Ваша мама часто приезжала в Сокольничье? – спросил Илья.

– Откуда я знаю! Ванечка, мне нужно чего-нибудь выпить. У неё своя жизнь, а у меня своя. Была. И вообще я в Нью-Йорке жила, пока она меня оттуда не дёрнула. Вдруг ей в голову ударило, что я должна жить на родине!.. Ну вот, теперь я живу на родине, а она умерла.

– Примите наши… – начал Николай Иванович, осёкся, но всё же договорил, – соболезнования.

Девушка не обратила на его слова никакого внимания.

– Я думала, тут попроще будет. В Москве вообще все свои, это ж большая деревня!.. А тут все чужие. И, главное, мужик этот пропал, который звонил, директор. Как будто мне делать больше нечего, сидеть тут и ждать его!

– А зачем вы его ждёте? – спросил Илья.

– Да ему мать деньги оставила на что-то, причём наличные! А договор они не подписали. Ну, он позвонил и говорит, заберите деньги, я их всё равно использовать на дело не могу, меня проверяющие органы за жопу возьмут.

– Какой порядочный человек, – изумился Николай Иванович. – По идее, мог бы вас и не извещать. Оставил бы себе…

Лиля махнула рукой.

– Да мать деньги килограммами раздавала! Он небось от неё всласть покормился, а сейчас совесть проснулась, да и мать умерла, убили её. Алкоголик какой-то задушил…

Лиля уже смотрела в телефон, говорила деловито, как будто сюжет фильма пересказывала.

– Я дела тут… с наследством… порешаю… и всё равно… в Нью-Йорк… улечу. Да, Ванюш? Там жить по приколу. А здесь бардак и пробки, больше ничего.

– Почему же Лилия Петровна вас забрала в Москву, если вам было хорошо в Нью-Йорке?

Лиля пожала плечами. Большие пальцы рук у неё работали с невероятной скоростью.

– Она сказала… да ну её… что пора делом заниматься, а не по барам зависать… Каким ещё делом… Потом замуж… дети… Какие дети… Я ей говорю, это в вашем поколении всем нужно было замуж и рожать, а сейчас всё по-другому… Мы в другом мире живём… Не стану я никаких детей… рожать… И замуж… не выйду.

Тут Ванечка оторвался от своего гаджета, обнял её, прижал к себе и приподнял.

– И за меня не выйдешь, зая? Свадьба на Сардинии, гости, белые шары! Платье поедем выбирать!

Лилечка засмеялась.

– Вот он всегда так! – сообщила она остальным. – Знает, как меня развеселить! За тебя выйду, конечно!.. Только за тебя! Пошли, выпьем чего-нибудь.

– Смузи?

– Сам ты смузи!.. Коктейльчик попросим сварганить. Вы с нами?

И они пошли в сторону гостиницы. Ванечка обнимал Лилю за плечи, но при этом каждый из них смотрел в свой телефон.

Галки поднялись с дальней крыши и понеслись в сторону леса.

– Поколение Интернета, – заключил Николай Иванович, когда галки скрылись.

– Нонсенс, – отрезал профессор Субботин. – Интернет ни при чём. Я должен подумать.

Он зашагал было по траве, но потом остановился и обернулся.

– Вот тебе пример честности, – сказал он Ангелу серьёзно. – Люди не врут. Эта девочка не любила свою мать. Она честна! И не хочет делать вид, что у неё горе. Она уладит дела с наследством и отбудет в Нью-Йорк.

– Ну и что? – пробормотала Ангел. – Ну и правильно.

– А по-моему, это омерзительно, – высказался Николай Иванович. – И как раз нечестно. Погибшая наверняка достойна того, чтоб о ней погоревали хотя бы самые близкие.

– Какие старомодные слова вы говорите, – пробормотал Илья.

Длинная хищная машина неслышно вырулила из-за угла, неспешно прокатила по улице и затормозила у входа в гостиницу. Крышка багажника стала сама собой открываться, хлопнула дверь, и наружу выбрался человек. Выбравшись, он всем телом потянулся, посмотрел по сторонам и неторопливо полез в багажник.

– Утром я видел эту машину, – сообщил Илья.

– А она какая-то особенная? – спросила Ангел.

Он кивнул.

– Прошу меня извинить, – сказал Николай Иванович и потопал ногами, – вряд ли я составлю вам компанию. Холодает прямо ощутимо. Да и пообедать хотелось бы. Я смотрю, вам всё же удалось купить обувь! Ну и как? Удобно?

– Не очень.

– Обувь должна быть удобной.

– Ничего, – сказал Илья. – Я разношу. В крайнем случае, разносят мои внуки. Мне обещали, что внуки будут носить эти сапоги.

Николай Иванович неопределённо улыбнулся. Человек из машины, повесив на плечо баул, вошёл в гостиницу, хлопнула дверь.

…Эта машина тогда, утром, исчезла, как призрак, и в селе Сокольничьем её не было. Куда она делась и почему сейчас вернулась? Кто на ней приехал? Всё это следует выяснить – чем скорее, тем лучше.

Именно потому, что его очень тянуло догнать человека с баулом и дать ему по шее, Илья решил, что ничего выяснять сию минуту не станет. Он отправится туда, куда и собирался.

– Я тоже пойду обедать, – в спину ему сказала Ангел.

– Приятного аппетита, – на ходу ответил он, и она догнала его. Он скосил на неё глаза.

– У русского крестьянства было принято начинать приём пищи с благодарственной молитвы, а не с проклятий, – сказал он. – В книге, которую ты читала, об этом написано?

– Что ты привязался к этой книге?!

Он не ответил. Ему было о чём подумать, и он думал.

До магазина «Народный промысел» они добежали быстро – от холода. Дверь была распахнута настежь и подпёрта половинкой красного кирпича. В опавших кленовых листьях чесалась чёрная собачонка, она вскочила, когда они приблизились.

Ангел потопала прямиком к ней. Собачонка оскалилась и зарычала. Илья посмотрел в дверной проём.

– Глупое животное, – говорила Ангел, наклоняясь, – что ты рычишь? Я тебя хочу погладить!

Собачонка тявкнула, клацнула зубами и отбежала.

– Над собаками не наклоняются, – сказал Илья профессорским тоном. – Если хочешь погладить, присядь. Они не любят, когда над ними нависают. Не любят и боятся.

– А ты всё знаешь, да?!

Он взглянул на часы и туда-сюда покрутил колёсико.

– Спустимся к пристани.

– Ты же хотел в магазин!

Но он уже уходил от неё большими шагами. Она постояла и пустилась вдогонку.

…Какая-то непонятная история. Какой странный день!.. Он то и дело уходит от неё, а она то и дело его догоняет. Зачем она его догоняет?

Дорога резко уходила вниз, как будто падала, и за деревьями видна была большая вода, свинцовая и тяжёлая по осеннему времени. По воде ходили холодные всполохи солнца, резали глаза. Илья подумал рассеянно, что сейчас не помешали бы солнечные очки, в которых так хорошо разбирается Ванечка.

Навстречу им попались какие-то тётки в резиновых сапогах и с корзинами. Они громко разговаривали и замолчали, завидев чужих.

– Здрасти, – пробормотала Ангел.

Тётки проводили их глазами, поставили корзины и опять заговорили им вслед, приглушённо – видно, обсуждали чудных!

Пристань казалась заброшенной. Ветер с воды гонял по дороге какой-то мусор, и здесь было гораздо холоднее, чем наверху.

Илья огляделся.

– Что ты ищешь? – спросила Ангел через некоторое время. Нос у неё покраснел, и она прятала его в жёсткий воротник куртки.

– Не знаю. Водитель, который меня вёз, сказал, что в тот день видел здесь Петровича.

– Кто такой Петрович?

– Убийца, – объяснил Илья. – Предполагаемый, если говорить корректно. Бывший муж Зои Семённы, алкоголик и тунеядец.

Ангел смотрела на него во все глаза.

– Что он мог тут делать, хотел бы я знать? Летом тут ходит паром, но почему он толкался на пристани, когда ничего не ходит?.. И даже если паром, что ему делать на той стороне?

Налетел ветер, на головы им посыпались холодные разноцветные листья.

– Может, он тут водку брал? – предположила Ангел. – Вон, видишь, палатка? «У Абдуллы» называется. Да вон, вон!..

Никакого «Абдуллы» Илья не видел. Она взяла его за плечо и повернула.

Действительно, за кустами проглядывал какой-то фанерный павильончик с нарисованными кальяном и рюмкой.

– Превосходно, – сказал профессор Субботин. – Будем считать, что Петрович угощался именно здесь. Ну, вперёд!..

И вдруг бросился бежать вверх по склону. Поэтесса, не ожидавшая ничего подобного, некоторое время смотрела ему вслед, потом завопила, чтобы он подождал её, но он не остановился и не оглянулся.

Она побежала за ним, но вскоре поняла, что бегом такой крутой и длинный подъём ей не осилить, да и тяжёлые ботинки словно прирастали к брусчатке, и куртка-стог мешала. Всё же она бежала!.. Илья был далеко впереди, и ей казалось очень важным успеть за ним, догнать, как будто от этого зависело что-то, без чего ей не обойтись.

Ну, давай, давай, подгоняла она себя, злясь изо всех сил, что ты такая корова!.. В боку кололо, сердце подкатывало к горлу, и вскоре пришлось перейти на шаг. Она торопилась изо всех сил и смотрела вверх. Вот Илья обежал тёток с корзинами, – они опять остановились, вытаращились и как по команде всплеснули руками, – вот добежал до кривой берёзы. Сейчас пропадёт из глаз!..

Она всё ускоряла шаг и наконец опять побежала, медленно и тяжеловесно.

А потом оказалось, что он идёт ей навстречу, часто и тяжело дыша!..

– Получается пять с половиной минут, – отрывисто сказал он и, потянув «молнию», расстегнул куртку. – Фу, как жарко. Если бегом, а у меня первый разряд по лёгкой атлетике.

Ангел наклонилась и упёрлась руками в колени, стараясь унять дыхание. Лицо было красным и мокрым, пот блестел на коже черепа между стянутыми в дреды волосами.

– Петрович был сильно пьян. Так сильно, что вроде бы в пьяном угаре задушил человека! Значит, поднимался он долго. Предположительно, раза в два дольше, чем я.

Он подал Ангелу руку, и она взялась за неё.

Он вёл её по дорожке под берёзами и думал.

– Нонсенс! – И он фыркнул. – Получается ерунда. Там, где должен быть мотив, рвётся логика. А там, где должна быть возможность, рвётся время. И что получается?

– Слушай, давай посидим, – попросила Ангел хрипло.

– Ты зря понеслась, – сказал он, думая о другом. – Без подготовки такие подъёмы не штурмуют.

Они дошли до лавочки и обрушились на неё. Ангел обмахивалась пятернёй.

– Итак, мотив. Он должен быть, но его нет. Все, с кем я разговаривал, этот мотив объясняли так: не хватило на водку, и Петрович задушил женщину. Взял он у неё, по слухам, только какой-то платок. Так не бывает, и мы это понимаем. Второе – время. Незадолго до убийства – во сколько это было, я точно не знаю, – но именно в этот момент мимо «Народного промысла» проезжал местный таксист. И видел внизу, где поворачивает дорога, Петровича. Если сразу после этого Петрович бросился бежать наверх и бежал, допустим, с моей скоростью, ему потребовалось бы около шести минут. Это немало. При этом совершенно ясно, что с моей скоростью он бежать не мог, и ему понадобилось бы примерно вдвое больше времени, то есть минут двенадцать. Получается, что ничего не получается. Впрочем, время хорошо бы уточнить.

– Зачем тебе всё это? – спросила Ангел. – Из чистого любопытства?

– Я исследую преступления, – сказал профессор Субботин. – Ко мне обращаются те, кто хочет установить истину. Не посадить за решётку преступника, а узнать, что случилось. Почему случилось именно так. Кто виноват. Ведь подчас виноват вовсе не тот, кто поставил точку.

– Поставил точку, значит, убил?

Он кивнул.

– Ты считаешь, есть убийцы, которые ни в чём не виноваты?

Он посмотрел на неё.

– Кто ты такой?! – опять спросила она.

– Я профессор физики, – сказал Илья Субботин. – Мои здешние исследования к моей работе не имеют никакого отношения.

– То есть тебя нанимают, чтобы ты объяснил, как было дело.

– Да.

Она как будто содрогнулась немного.

– И кто тебя нанял на этот раз?

– Директор нашего Дома творчества. Он хочет знать, за что была убита Лилия Петровна. Попутно он хотел бы узнать, кто именно её убил. Формальности, насколько я понимаю, его не интересуют. Как раз формально преступник обнаружен, обезврежен и посажен за решётку!.. Директор хочет знать, что произошло на самом деле. Видимо, Лилия Петровна была ему не безразлична. Дочери наплевать, а ему нет. Он разыскал меня и предложил разобраться.

– Ты что, даёшь объявления в Интернете – найду убийцу по вашему желанию?

Он пришёл в раздражение:

– Какая разница, как это происходит технологически? Я работаю только по рекомендации. И сам проверяю детали. Чтобы меня заполучить, нужно очень постараться.

– Я думала, ты нормальный, – сказала Ангел, прищурилась и посмотрела на небо. – А ты вон какой.

Его это задело.

– Нормальность – это не ко мне, – объявил он со всей любезностью, на какую был способен в данный момент. – Я ненормален с детства. Меня всегда больше интересовала небесная механика Кеплера, чем пение в караоке-клубе.