Текст книги "Детектив для уютной осени"

Посидев в кустах, он кое-как заполз обратно на террасу и повалился в холодное плетеное кресло. Дышал он коротко и часто.

Ничего-ничего!.. Просто так, для удовольствия, бегают исключительно пенсионеры и худеющие барышни, он же бегает как настоящий спортсмен, до полного изнеможения, до обморока. Только такой бег имеет смысл. Главное – победа над собой, а все остальное не важно.

Василий Васильевич пошевелился – движение вызвало у него новый приступ тошноты – и попытался сплюнуть сухую колкую слюну. Ничего не вышло.

– Ты, дядя, помереть, что ль, решил? – раздался рядом хриплый голос. – Плохо тебе?

Меркурьев с трудом повернул себя в кресле и посмотрел.

По соседству, боком к нему, сидел друг покойного. Кажется, его зовут Александр Федорович.

Друг покойного был несвеж, небрит, облачен в спортивный костюм и шлепанцы, надетые на носки. Наброшенное на плечи одеяло довершало картину.

– Может, «Скорую» тебе вызвать, дядь?

– Спасибо, не надо, – выдавил атлет Меркурьев.

– Да это верно, чего ее вызывать-то, все равно они ничего не могут. Э-эх!.. Вон друг мой Ванюшка во цвете лет погиб, и никто ничего сделать не смог!.. Выпей со мной, дядь. Тебе хуже не станет, а мне бы друга помянуть!..

Василий Васильевич, которого при мысли о выпивке опять неудержимо потянуло в кусты, сказал, что пить сейчас никак не может.

– А ты чего, зашитый, что ли?

– Я бегал, – сказал Василий Васильевич.

– Зачем?

Это был сложный вопрос. Как ответить на него другу покойного, Меркурьев толком не знал, поэтому сказал, что бегал он для здоровья.

– Ты и так еле ноги несешь, – удивился друг покойного. – И еще бегаешь?

Василий Васильевич объяснил, что обычно на ногах он держится твердо, а нынешнее его состояние оттого, что он уморился на кроссе.

– Так ты до глюков добегался?!

Меркурьев подтвердил.

– Ну дела, – сказал друг, пожалуй, с любопытством. – Это до чего люди себя доводят своими силами! Ладно бы пил, а он бегает!.. Спортсмен, что ли? Олимпиец?

Василий Васильевич сказал, что он инженер из Бухары.

– О как! – удивился друг покойного. – А на урюка не похож!..

Меркурьев сильно вдохнул – наконец-то получилось! – сильно выдохнул, поднялся и зашаркал к фонтану – попить немного.

Сидящий провожал его взглядом.

– А у меня друг погиб, – сказал он, когда Меркурьев вернулся. – Был Ванюшка, и нет больше. С маяка упал – и насмерть! Помянуть бы.

– Я потом помяну, – пообещал Василий Васильевич. – Как вас зовут?

– Саня, – сказал друг. – И давай сразу на «ты». Когда мне «выкают», я сразу думаю, что я в налоговой.

– А какого лешего твоего друга ночью на маяк понесло, не знаешь? – спросил Василий Васильевич. – Вы же до полтретьего пили! Ну и шли бы спать.

– Да я-то пошел, – горестно сказал Саня, – а Ванюшка вот… промашку дал. Да он вообще рисковый пацан, Ванюшка! Во все драки с ходу ввинчивался, все приключений себе на одно место искал! Нашел, блин! Ты как хочешь, дядь, а я пойду накачу.

И Саня стал с трудом вытаскивать себя из кресла.

– Погоди ты, – велел Меркурьев. – Когда он на маяк пошел, ты где был?

– Да тут я был, в доме! Кто ж знал, что его на высоту понесет!

– Я понимаю, что в доме, но где именно? И что он сказал, когда пошел?

Саня уставился на Меркурьева. Глаза у него были воспаленные, больные.

– Чего сказал, чего сказал… Ничего не сказал! Разрешения у меня не спрашивал! Мы последний пузырь раздавили, и я спать лег.

– Где?

– Чего – где?

– Где ты спать лег? – повторил Меркурьев терпеливо. – Под столом?

– Чего под столом-то, не ложился я под стол! Я в комнату к себе пошел, мне бабка здешняя еще с вечера ее показала. Самая лучшая, говорит, комната для вас, Александр Федорович, приготовлена!

– На втором этаже?

– Чего это на втором-то, на третьем!..

– И ты на третий этаж сам зашел?

– Чего это я не зайду, я ж не маленький!

– Да ты не маленький, но пили вы весь вечер.

– Чего мы там пили, по два пузыря на рыло, и третий на посошок!

Василий Васильевич, которого вновь затошнило, подышал открытым ртом.

– Ты поднялся в свою комнату и лег. А друг твой?

– А друг мой Ванюшка к маяку, видать, пошел! Упал и разбился. И нет у меня больше друга. И никого нету.

– Так не бывает, – возразил Василий Васильевич. – Зачем он туда пошел? С чего вдруг? Его комната где?

– Там, где моя! Они напротив друг дружки. Моя окнами на море, а его окнами в лес, и вся рекогносцировка.

– Он не пошел к себе, а пошел на улицу. Ты дверь за ним запер?

Саня моргнул.

Солнце вдруг вышло из-за низких молочных туч, полоснуло вдоль моря светящимся лучом, упало на сидящих.

– Ой, е-мое, – застонал Саня и закрыл лицо руками. – Ой, не могу я, плохо мне.

Он немного посидел, раскачиваясь из стороны в сторону, потом полез в карман штанов, выудил темные очки и напялил.

– Глаза не глядят, – пожаловался он Меркурьеву. – Прям режет, как ножом. И в голове верчение. Я в десантуре служил, там нас на такой центрифуге крутили для тренировки. Как слезешь, вроде по земле идешь, а будто в воздухе крутишься.

– Да, – глубокомысленно согласился Василий Васильевич.

– Плохо мне, дядя, – продолжил ныть Саня. – Ванюшку жалко. Один я остался.

– Ты дверь запирал за ним? Когда он на улицу пошел?

– Да ладно тебе, дядь, хреноту пороть, – огрызнулся Саня с досадой. – Дверь какая-то! Я поднялся и спать лег. А утром встал, голова – во, – он показал руками, какого несусветного размера была его голова тем утром. – В ушах звенит, во рту гадость, а сам как на центрифуге в учебке. Ну и пошел похмелиться. Бабка мне выпить принесла и горячего.

– Как ты похмелялся, я видел, – сказал Меркурьев. – А друг, значит, ночью сам по себе ушел, и ты его не провожал.

– Дядь, – выговорил Саня в сердцах. – Ты чего, тупой? Сколько раз повторять-то?..

Меркурьев встал, подошел к фонтану и попил еще немного. Обернулся и сказал Сане:

– Зачем он на маяк полез, ты не знаешь?

Саня пожал необъятными плечами под клетчатым одеялом.

– Да он вообще такой пацан, говорю же. Все время на рожон лезет! В прошлом году в кабаке одному москвичу по сопатке засветил! А москвич непростой оказался, с поддержкой. Как охрана его набежала со всех сторон, как Ванюшке наваляла! Он потом три дня сидеть не мог – его крендель этот с крыльца спустил и по заднице ботинком заехал!..

– Москвичу, – повторил Василий Васильевич. – По сопатке!..

Ничего не получается, никакой более или менее правдоподобной истории, и друг Саня только укрепил его в этой мысли.

Все логично до того момента, как Ванюшка отправился на поиски приключений: пили, ели, культурно отдыхали. После такого полноценного отдыха единственное, на что способен отдыхающий, – это упасть замертво и спать до утра. А Ванюшка отправился в ночь, одолел расстояние до маяка, забрался по камням, открыл дверь, попал внутрь, влез в темноте наверх и только пото-ом… упал замертво.

Нет, ничего не получается.

– Мне вчера как менты сказали, я, блин, не поверил. Быть, говорю, такого не может! А у них уже и фотки наготове, на них Ванюшка мертвый. Выпей со мной, дядь, ну, жалко тебе, что ли?

– Да мне не жалко, только помру я сразу.

– Че, правда? – не поверил Саня. – Или ты зашитый?..

Василий Васильевич сказал, что зашитый – для облегчения собственного положения, – и к этому факту Саня отнесся уважительно.

– Тогда ладно, – согласился он. – Тогда я пошел. Еще накачу маленько и в город поеду. Чего мне тут сидеть, мне Ванюшку хоронить надо.

– На чем ты поедешь?

– Как на чем? – удивился Саня. – Водилу вызову, он повезет. А че такое? Тебе тоже в город надо?

– Да, – придумал Василий Васильевич. – Я с тобой поеду. А ты машину когда отпустил?

– Да мы как приехали, так и отпустили! Мы же ночевать сразу собирались. Хозяин местный – жучила, ему и развалюху эту охота продать, и дело затянуть!.. Жалко ему продавать, а бабки нужны, по всему видать. Он и заладил – завтра, завтра, не сегодня. Ну а нам с Ванюшкой какие помидоры, завтра или сегодня! Мы приехали с бумагами, все дела. Завтра так завтра!..

Василий Васильевич соображал:

– Сделка сорвалась, я не понял? Ты дом не покупаешь?

– Сейчас-то? Не, сию минуту покупать не буду, мне Ванюшку надо хоронить. А вообще буду. А чего такое?

– Кто из вас дом покупать собирался? Ты или он? Или вы на паях?

– Да на каких таких паях, дядь! – рассердился Саня и поднялся, запахивая на необъятной груди клетчатое одеяло. – Я дом покупаю! Откуда у Ванюшки капитал? Нету у него капитала, он всю жизнь со мной рядом, вроде помощника! Туда съездить, сюда слетать, тут перетереть, там поглядеть!.. Я ему зарплату платил, хорошо платил, он не жаловался!..

– То есть покупка этого дома – твоя идея?

Саня остановился и почесал небритый подбородок.

– Не, идея как раз Ванюшкина. Мы, говорит, Саня, тут с тобой развернемся. От глаз лишних далеко, все условия есть, забубеним пансионатик для правильных людей. К нам с Москвы часто прилетают, и все пацаны серьезные! Им отдохнуть надо на свободе, на природе и чтоб не у всех на виду! Я и подумал: а чего не купить, если продается?

– Дорого продается? – неизвестно зачем спросил Василий Васильевич.

– Не дороже денег, дядь!.. Плохо, что ты зашитый, с кем выпить-то мне за упокой Ванюшкиной души?!

– Ты выпьешь, а я с тобой чокнусь, – пообещал Меркурьев. – Только переоденусь.

– Лады, – сказал Саня и зашаркал шлепанцами к двери. – Хоть так. А то никак. А если никак, то как?..

Когда его бухтение затихло, Меркурьев еще немного попил из фонтана и понаклонялся вперед-назад – в качестве физзарядки. Все тело ныло, и наклоны не получались.

Друг Саня не закрывал за покойным Ванюшкой дверь, а утром все двери были заперты. Ванюшка, не сказав другу Сане ни слова, зачем-то отправился среди ночи на маяк. Идея купить этот дом принадлежала именно ему, покойному Ванюшке, а деньги – самое интересное! – другу Сане!..

Что из всего этого следует?..

– Ничего, – сказал Василий Васильевич и перешел к приседаниям. – Из этого не следует ничего.

Поприседав, он отправился к себе – лестница, хоть и не такая крутая и высокая, как на «променаде», далась ему с большим трудом.

Только он пустил воду в душе, стащил с себя мокрую и холодную спортивную амуницию, как в комнату постучали.

Голый Василий Васильевич отчего-то заметался, решительно не зная, что теперь делать, заскочил в ванную, кое-как обернулся полотенчиком и распахнул дверь.

– Доброе утро, Васенька, – жизнерадостно сказала Нинель Федоровна.

Меркурьев шмыгнул за створку, придерживая полотенце за спиной.

– Ой, не смотрю, не смотрю, не стесняйся! Я всех обхожу, предупреждаю, что завтрак через полчаса будет!.. Попозже сегодня! А кофе хоть сейчас можно выпить.

– Спасибо, Нинель Федоровна!

Она уже уходила.

– И не опаздывай, у нас сегодня овсянка по особому рецепту, ее разогревать нельзя! – с лестницы крикнула она.

Меркурьев высунул голову в коридор.

– Антипию предупредили?

– Муру-то? Ну, конечно, Васенька! Насморк у нее, а когда насморк, обязательно надо горячего съесть и молока выпить! Ну, приходи, приходи!..

Меркурьев принял душ и прикидывал перед зеркалом, бриться или так сойдет, с одной стороны, лень, а с другой стороны – красавица Лючия, когда в дверь опять постучали.

Он сдернул с крючка полотенце, замотался и отворил.

– Здоров, – сказал Стас. – Завтрак сейчас будет.

– А, – удивился Меркурьев.

– Я пароль вай-фая поменял, вот всем новый раздаю. – И сунул Василию Васильевичу бумажку.

Тот посмотрел и развеселился. На бумажке было написано: «pig31415».

– Хороший пароль, – сказал Меркурьев. – Смешной.

Стас пожал плечами:

– Пароль как пароль. Так положено, чтобы не меньше семи знаков и чтоб обязательно буквы и цифры.

– Я понял, понял, – и Василий Васильевич захлопнул дверь.

Еще раз посмотрел на бумажку, почесал ею нос и положил на столик.

Он натянул брюки с карманами, еще раз посмотрел на себя в зеркало и решил все же побриться – Лючия перевесила. Когда он намылил щеки и занес руку с бритвой, в дверь постучали.

– Да что такое-то?!

Василий Васильевич швырнул бритву в раковину, большими шагами протопал к двери и распахнул ее.

– Так я и знал, что твоя последняя, – с порога объявил Саня. – Оно по-другому и не бывает! Дай пройти-то!

Василий Васильевич посторонился.

– Весь дом на фиг обошел, и твоя последняя, как специально! – сокрушался Саня, выставляя на стол бутылку и два стакана. – Ты обещал со мной чокнуться за Ванюшку! А откуда я знаю, в какой ты камере!..

– Ты бы спросил. – Меркурьев посмотрел на бутылку со стаканами и опять почувствовал головокружение и неприятное шевеление в желудке. – Тебе бы сказали.

– Да я бы спросил, только не у кого! Все по норам сидят, как кроты! Одна какая-то мне говорит – идите вон, я не одета! И обозвала еще.

– Как обозвала-то? – осведомился Василий Васильевич. – Нецензурно?

Саня пожал плечами. Из бутылки он разлил жидкость по стаканам – в один только капнул, а в другой – до краев.

– Не, вроде цензурно. – Он вздохнул и взялся за стакан. – Мужлан, говорит! Это цензурно, нет?

– Это даже культурно, – пробормотал Василий Васильевич.

– Ну, бери посуду-то!..

– Да погоди ты, дай я добреюсь!

– Сколько можно годить?! Горит все!

– Дотла не сгорит, – сказал бесчувственный Меркурьев, вернулся в ванную, взялся за бритву и крикнул: – Будут стучать, открывай!.. Спрашивай, что надо!..

– Чего?!

Меркурьев пустил воду и долго и тщательно брился.

Когда он вышел, Саня, сгорбившись, сидел в кресле и смотрел в открытое окно на море, над которым поднимался туман. Нетронутый стакан так и стоял на столе. Василий Васильевич даже удивился.

– Ну чего? Можно уже? – обернулся Саня.

– Можно, – разрешил Меркурьев и взял тот, в котором была капля.

– За упокой Ванюшкиной души, – произнес Саня с торжественной горечью. – Пусть земля ему, как говорится… Не чокаясь.

И в несколько глотков вытянул весь стакан.

Василий Васильевич посмотрел, как Саня возвращает стакан на стол и сразу же наливает следующий. Затею с совместным возлиянием он перестал понимать окончательно. Зачем Сане нужен он, если за упокой души – не чокаясь?..

– А теперь, – торжественно объявил Саня, – за всех оставшихся, то есть за нас. Давай, братан, чокнемся.

Вот в чем дело. Теперь можно чокаться. Теперь – за нас.

– Закусить нечем, – пожаловался Саня, осушив второй стакан. – Без закуски плохо. И что ты зашитый – плохо. Пил сильно?

Василий Васильевич промолчал.

– Ну, еще по одной.

– Пойдем вниз, – предложил Меркурьев. – Там еду можно добыть.

Саня помотал головой.

– Не пойду я. Внизу народу как сельдей в бочке, все пялиться будут! Вчера, знаешь, как глаза вылупили? Я лучше тут, у тебя, посижу.

– У меня, – пробормотал Василий Васильевич. – Милое дело.

– Слышь, братан, а ты молодой, что ли? Я на улице подумал – дедок какой-то. Идти не может, ползком ползет.

– Я кросс пробежал и устал, – строптиво сказал Василий Васильевич.

Он никак не мог придумать, как ему быть дальше. Оставлять безутешного друга Саню в собственной комнате наедине с бутылью – ноль семь, как давеча сказала Нинель, – почему-то не хотелось. Выгнать вон – он не пойдет, это совершенно очевидно. То есть можно попробовать, но добром это не кончится! Некоторое время Меркурьев помечтал, как было бы славно вытолкнуть Саню в окно – второй этаж, до смерти не убьется, – но потом и эту идею отверг как негодную.

– Ну ладно, – сдался он наконец. – Я завтракать пойду.

– Слышь, братан, притарань мне тоже чего-нибудь пожрать, а? Со вчерашнего дня не евши.

– Спустись и возьми сам.

– Не, не пойду я вниз, сказано тебе.

– А я не понесу, – Василий Васильевич натянул футболку и сунул в карман ключ от комнаты. – Я тебе не официант.

– Да ты не обижайся! – вслед ему заревел Саня. – Я так просто, по-дружески! Жрать охота, спасу нет!

Меркурьев захлопнул дверь и сбежал по лестнице.

Хорошо бы, мрачно думал он, чтобы Саня быстро напился, заснул и не натворил бы в комнате никаких свинств и безобразий. Хотя куда его спящего деть – непонятно.

Первый, кто попался ему на подходе к столовой, был хозяин.

– Виктор Захарович, – сказал Меркурьев язвительно. Ему хотелось переложить на кого-нибудь ответственность. – Этот ваш бизнесмен и покупатель дома сейчас пьет в моем номере.

– Как?! – поразился бедный хозяин. – Зачем ты его к себе-то привел, Василий?!

– Он сам пришел. И теперь не уходит.

– Мать честная, что же нам делать? Может, полицию вызвать?

– Лучше сразу нацгвардию, – посоветовал Василий Васильевич. – Между прочим, никаких дверей за своим другом он не запирал. Он так говорит, и я ему верю.

– Каких дверей?! Вася! Ты о чем?

Но Меркурьев уже вошел в столовую.

Красотка Лючия, ради которой он побрился, сидела на его вчерашнем месте в эркере. Рядом с ней лежал еще один прибор и стояла кофейная чашка. Меркурьев поискал глазами и понял, что Стас по-прежнему в рабстве – он наливал из графина желтый апельсиновый сок в два хрустальных бокала, наполненных льдом.

Маленький человечек Емельян Иванович, напротив, устроился в самом темном углу, перед ним стояла глубокая тарелка и чайничек с чаем.

Антипия – никакая не Мура! – сидела за круглым столом посередине. На этот раз одежды на ней были белые, и свеженамалеванная точка на лбу выглядела хищно, словно на самом деле пристально смотрел третий глаз.

Софья деловито поглощала кашу и так же деловито запивала ее чаем и заедала бутербродом с сыром. Увидев Меркурьева, она стряхнула крошки с кофты, энергично дожевала и позвала:

– Иди сюда! Садись со мной.

Василий Васильевич пожелал всем доброго утра и уселся рядом с Софьей.

– Ну чего? – спросила она. – Гулять пойдем?

– Мне нужно съездить в Калининград, – заявил Меркурьев.

– Прямо сейчас?! Да ладно, вот дождь зарядит, тогда и поедешь! Сегодня в самый раз гулять, а не раскатывать!

– Мне сегодня нужно.

– А вы на машине? – подала голос Лючия.

Меркурьев оглянулся на нее.

– Нет, я не на машине.

– До Калининграда далеко, – словно предупредила она. – Если хотите, я завтра могу прихватить вас с собой. Я собираюсь завтра в город.

Ах, какой голос! Ну что за голос! Так бы закрыть глаза и слушать. И ждать, когда нежная рука погладит его по щеке, пройдется по шее…

Василию Васильевичу стало жарко.

– А вы… на машине? – выдавил он из себя.

Лючия улыбнулась:

– Ну, конечно. Белый автомобиль перед входом. Не обратили внимания?..

Меркурьев вдруг отвлекся от ее чар.

Если на «Кадиллаке» приехала Лючия, на чем тогда приехал Емельян Иванович? Меркурьев открывал ему дверь, и на площадке была одна-единственная машина, этот самый «Кадиллак»! Меркурьев подумал еще, что маленький человечек сам привел такую огромную машину, и удивился этому. Или Емельян Иванович со своим ковровым саквояжем приехал на автобусе и шел по липовой аллее пешком? Мимо букового леса, через ручей – не очень-то и близко!..

– Васенька, овсянки? – Озабоченная Нинель Федоровна положила ему на тарелку рогалик. – Наша овсянка – целебная. Съешь, и сил прибавится!

– Спасибо, Нинель Федоровна.

– Вась, – подошел Виктор Захарович, – ты доедай давай, и пойдем к тебе в комнату. Я этого Александра Федоровича вызову якобы по делу, а ты дверь быстренько запрешь, чтоб он обратно не ворвался.

– Прекрасный план, – оценил Василий Васильевич.

– А как по-другому, Вась?

– Кто такой Александр Федорович? – заинтересовалась Софья.

Объяснения хозяина Меркурьев пропустил мимо ушей.

В голове у него был сумбур – дверь, которая утром оказалась заперта, но ее никто не запирал, машина, на которой приехала Лючия и, следовательно, не мог приехать Емельян Иванович, вылазка покойного Ванюшки – в самую темень, на заброшенный маяк! – непонятные разговоры в коридоре, где уж точно никто не мог разговаривать, Антипия, оказавшаяся мошенницей.

Впрочем, он с самого начала подозревал ее в мошенничестве!..

После завтрака он пойдет и проверит стол в гостиной, вот что. Наверняка к нему подведены какие-нибудь хитроумные механизмы, которые стучат и крутятся, и вздрагивают. В общем, производят магическое впечатление на обычных, не слишком отягощенных интеллектом граждан!..

Себя Василий Васильевич считал образованным интеллектуалом.

Меркурьев доел овсянку и пожалел, что порция маловата. Он не любил каши и никогда их не ел, но эта на самом деле оказалась вкусной.

– А я, кстати сказать, жаловаться хотела, – говорила между тем Софья. – Этот ваш громила, Александр Федорович, да? Так вот, он утром ко мне в номер вломился! Натурально! И еще с бутылкой! Я так испугалась, ужас. Закричала даже!

– Это он меня искал, – вставил Меркурьев. – Хотел чокнуться за упокой души.

Софья посмотрела на него как на полоумного.

– Ты что? – сказала она с величайшим презрением. – За упокой не чокаются!..

– Ну, за здравие остальных. Кто пока еще не помер.

– Вот тебе весело, а мне что-то совсем не весело!.. Он приперся, прямо в комнату полез, где, говорит, дядя? А я ему: какой еще дядя, тоже мне, племянник нашелся! Пошел вон, а то полицию вызову!..

– Уж вы нас извините, – пробормотал Виктор Захарович. – Это наш недосмотр, гости отдыхать должны, а мы не обеспечиваем…

– Так вот будьте добры, обеспечьте! – приказала Софья. – Мало ли кто ко мне в дверь станет лезть, а я что? И так обстановка миленькая – вчера своими глазами труп нашла, сегодня какой-то племянник в дверь лезет, дядю ищет! А я деньги платила за что? За то, чтоб у меня все условия были!

– Будут, будут условия, – заверил Виктор Захарович. – С трупом, конечно, неладно вышло, но у нас в гостинице всегда полный порядок…

– Да! Вижу я ваш порядок!..

Тут двустворчатые двери распахнулись и в гостиную влетела Кристина по прозвищу Мышь.

С разгону она промчалась прямо на середину комнаты и замерла возле стола вещуньи.

Все повернулись в ее сторону.

– Что такое? – пробормотал Виктор Захарович и переглянулся с Меркурьевым.

– Кольцо, – выговорила Кристина, и лицо у нее задрожало. – Мое кольцо. Изумруд. Он пропал. Я все обыскала, его нет.

Кто-то вскрикнул, а Меркурьев вскочил с места.

Вскрикнула Антипия. Теперь она закрывала рот обеими руками, в глазах у нее был ужас.

– Это плохо, – проговорила она словно через силу, отняв от губ руки. – Это очень плохо!.. Вы даже не можете себе представить!..

Глаза у нее загорелись, под стать нарисованной на лбу точке, и трехглазое помертвевшее лицо показалось Меркурьеву жуткой маской.

– Его никто не мог взять, – продолжала вещунья. – Его охраняют.

– Кто? – спросил Стас насмешливо. – Дух Канта?

Антипия оглянулась на него и всеми тремя глазами уставилась на Кристину.

– Ты… хорошо искала? Может, оно не пропало?

Кристина боком села за ее стол и махнула рукой:

– Да я все осмотрела, даже ванную! Оно у меня всегда на одном месте лежит, на тумбочке, рядом с кроватью. И дома так же лежит, всегда с правой стороны!

– Может, с руки обронила? – осторожно предположил Виктор Захарович, на которого свалилась новая неприятность, средь бела дня драгоценное кольцо пропало! – И не заметила?

– Я его сняла, – сказала Кристина. – Я на ночь его снимаю, оно слишком большое. И положила на столик. Утром умываюсь, собираюсь и надеваю кольцо. Всегда. Каждый день с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать лет.

– Почему восемнадцать лет? – спросил Василий Васильевич.

– Потому что так положено, – сказала Кристина горестно и обвела всех умоляющим взглядом. – Оно не может пропасть, правда. Если кто взял, отдайте. С ним лучше не связываться, правда.

– Что ты заладила: правда, правда, – в сердцах сказала Софья. – Мало ли, сунула куда-нибудь. Ну а если украли, выходит, здесь притон какой-то, а не гостиница!

– Час от часу не легче, – пробормотала Нинель Федоровна и аккуратно поставила на сервировочный столик медный кофейник, из которого разливала какао. – Виктор Захарович, вызывай полицейских.

– Нет! – на этот раз вскрикнула Кристина.

– Что такое?!

Она тяжело задышала, глаза налились слезами.

– Никаких полицейских, – выговорила она. – Ни за что на свете!

– Так если украли!..

– Все равно нет.

Нинель Федоровна, стаскивая шелковые перчатки, на этот раз желтые, подошла и осторожно погладила ее по голове. Кристина вывернулась.

– Если украли, нужно искать, – сказала Нинель осторожно. – Ты подожди, подожди переживать, может, найдется еще. У нас тут сроду никто ничего не крал, вот Виктор Захарович не даст соврать.

– Не утешайте меня, – отрезала Кристина. – Как вы не понимаете?!

– Я понимаю, – заверила Антипия. – Все понимаю.

– Ну и флаг тебе в руки, – встряла Софья. – А я вот ничего не понимаю! Может, пойти и деньги попрятать? Мало ли что раньше не крали! А теперь вдруг украли!..

– Это особенное кольцо, – продолжала Кристина. – Его нельзя потерять. Если оно пропало, жди беды.

– Конечно, жди, – поддержала ее Нинель Федоровна. – Такие деньжищи! Звони, Виктор Захарович, в полицию.

– Я не стану никуда обращаться, – отрезала Кристина. – Если вам нужно, объясняйтесь с полицией сами. А я никаких заявлений подписывать не буду.

Василий Васильевич понял, что они зашли в тупик.

Одним глотком он допил кофе, выбрался из-за стола, подошел и присел перед Кристиной на корточки.

– Пошли поищем, – предложил он. – Может, оно просто куда-нибудь завалилось?..

– О каком кольце идет речь? – вдруг спросила до этого молчавшая Лючия. – Которое было у вас на пальце, дорогая? Такой дешевый безвкусный сувенир?

Кристина подняла на нее глаза.

– Это не сувенир. Это мой изумруд.

Лючия засмеялась и обвела глазами собравшихся.

– Ничего не случилось, – сказала она весело. – Успокойтесь все! У девочки просто разыгралась фантазия. Я немного понимаю в камнях и уверяю вас, это такой же изумруд, как я… эскимос!.. Искать его не имеет смысла, он ничего не стоит.

– Он не должен был пропасть, – повторила Кристина. – Какой ужас!

– Найдется! – Лючия поднялась и отошла к кофемашине. – Или ваш поклонник подарит вам новый, точно такой же. Их полно в китайских сувенирных лавках.

– Пойдем? – Василий Васильевич потянул Кристину за руку.

– Я с вами, – быстро сказала Антипия. – Вдруг он и вправду… найдется?

Втроем они обыскали всю комнату студентки, сантиметр за сантиметром. Василий Васильевич на всякий случай излазил на карачках весь паркет в поисках возможных трещин и тайников.

Кольца нигде не было.

Меркурьев ползал по полу, заглядывал за шкафы, шарил рукой под ванной, стоявшей на выгнутых львиных лапах, и думал о том, что в разговоре неизвестных, который он слышал прошлым вечером, тоже упоминался какой-то камень. Камень на месте, сказал один невидимый собеседник другому. О каком камне шла речь? Именно об этом? Или, может, о валуне, который лежал на спуске к морю, со всех сторон заросший травой? Валун, должно быть, когда-то принес с собой ледник, шедший с севера на юг, и с тех пор, пару миллионов лет, камень не трогался с места.

Почему Лючия так уверенно заявила, что изумруд – всего лишь стекляшка, дешевка? Или на самом деле она разбирается в камнях?.. И конкретно в изумрудах?

– Ничего, – известил Василий Васильевич, поднялся с пола и машинально отряхнул колени.

– Да я говорила, – горестно подтвердила Кристина, – что мы его не найдем.

Она тоже ползала по полу, отодвигала шторы, даже плинтус зачем-то поковыряла, теперь села на пятки и обеими руками с силой потерла лицо.

– Что я маме скажу, – проговорила она из-за сложенных ковшиком ладоней. – Она мне тысячу раз твердила: только не потеряй, только не потеряй!.. И я… потеряла.

– Зачем ты его вообще носила, если оно такое драгоценное? – спросил Василий Васильевич с раздражением. – Если это настоящий изумруд…

– Настоящий, – вставила Антипия.

– …значит, он стоит бешеных денег, – продолжал Меркурьев. – Разве можно его просто так на пальце таскать?!

– С ним нельзя по-другому, – непонятно объяснила Кристина. – Такой уговор. Оно обязательно должно быть у той, которой принадлежит. Не в сумке и не в кармане, а на руке.

Василий Васильевич пожал плечами.

Начались какие-то загадки, вроде вызова духа Канта и королевы Брунгильды, а он в таких вещах ничего не понимал и не желал разбираться.

В дверь постучали. Антипия открыла, на пороге возникли Виктор Захарович и Нинель Федоровна, очень встревоженные.

– Ну что?..

Антипия горестно покачала головой.

– В полицию звонить? Так оставлять это нельзя!.. Если перстень пропал и найти его мы не можем…

– Не нужно никуда звонить! – крикнула Кристина. – Я не разрешаю!.. Это никого не касается, тем более полиции!

– Ну, это какие-то высокие материи, – пробормотал Меркурьев, – нормальным людям неведомые. По мне – вызывайте.

– Тебя никто не спрашивает.

Василий Васильевич развел руками.

– Вот, – сказал он хозяину и домоправительнице. – Тем более меня никто не спрашивает!

Потоптавшись на пороге и посокрушавшись немного, они ушли, Антипия закрыла за ними дверь.

– Я, пожалуй, тоже пойду, – объявил Меркурьев. – У меня в комнате гости глодают кости, а я оставил их без присмотра. Может, уже все сглодали!..

– Что мне теперь делать? – прошептала Кристина и обратилась к вещунье. – Вы… не можете ни у кого спросить? Вдруг кто-то из них… из тех… знает?

– Я спрошу, – пообещала Антипия с сочувствием. – Но только не сейчас. Сейчас никак нельзя.

– Пойду я, – повторил Василий Васильевич. – Если никто ничего не собирается мне объяснять.

Девицы – студентка и вещунья – переглянулись. Переглядывались так многозначительно, что Меркурьев моментально разозлился.

– Не хотите, как хотите, – заключил он. – Крис, если найдешь кольцо, позвони мне. Или зайди.

Он спустился по чугунной лестнице – она встревоженно гудела у него под ногами, – очутился в вестибюле со стрельчатыми окнами и покосился на круглый столик.

Прошлой ночью он уронил книгу на пол и не стал поднимать. Сейчас она лежала на столе раскрытая, страницами вверх.

Ни за что не стану подходить, решил Меркурьев, и подошел.

Страница пятьдесят семь.

«Итак, философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий, которые приносят с собой страсти».

– И что? – спросил Меркурьев громко на весь вестибюль. – Дальше пятьдесят седьмой страницы дело не продвигается?

– Вы со мной изволите разговаривать?

Василий Васильевич обернулся.

Со стороны коридора мелкими шажками подходил маленький человечек по имени Емельян Иванович.

К нему дурацкая книга уж точно не могла иметь никакого отношения!.. Она принялась дразнить Меркурьева еще до того, как явился крохотный гость, но тем не менее Василий Васильевич спросил:

– Это не вы читаете «Философию Канта» все время на одной и той же странице?

Человечек подошел и заглянул Меркурьеву под руку.

– Нет, – наконец сказал он. – Не я. Фрейлейн нашла свой перстень?

– Фрейлейн чудит, – сообщил Меркурьев.

– Чудит? – переспросил Емельян Иванович, на старомодный манер откидывая полы пиджака и усаживаясь в кресло. – Что это означает?

– Я сам не понимаю, – признался Меркурьев. – Полицию вызывать не хочет, страшно убивается и, кажется, собирается обратиться за помощью к духам.