Текст книги "Романтика с детективом"

Они с Эмилем влезли в бронеавтомобиль последними. Внутри было тесно, и преступник сидел, зажатый между двумя агентами, которые крепко держали его под локти. На голове по-прежнему был мешок, а руки сцеплены наручниками сзади. Вера уместилась между Эмилем и Кристофом, напротив преступника. У входа замер спецназовец в черной форме, шлеме и очках. Дуло винтовки направлено вниз, но как бы случайно на колено задержанного.

Дверь закрыли, и бронемашина тронулась. Кристоф знаком велел снять с головы задержанного мешок.

Вера смотрела на него во все глаза, ощущая, как время словно остановилось, замерли люди вокруг и перестали слышаться любые звуки, точно они погрузились на дно морское в батискафе. Она смотрела на мужчину со всклокоченными бесцветными волосами, в которых серебрились седые прядки, вокруг его глаз пролегали морщинки, желтовато-серое, совершенно обычное, ничем не примечательное лицо было гладко выбрито, под мотоциклетной курткой мокрая от пота футболка голубого цвета. На высоком лбу с залысинами, пересеченном морщинами, бисеринки пота.

Вера вспомнила, как охарактеризовала его тревожно-мнительным, но потом предположила: возможно, в нем есть что-то и от шизоида. Там, в кафе он не смотрел в глаза своей красивой собеседнице, даже на декольте не взглянул ни разу. Больше молчал, давая возможность девушке самой себя уводить в дебри заблуждения. Но он не подозревал, что грудастая дама с окситанским акцентом была агентом уголовной полиции.

Вера смотрела на него, а он – на Веру, как на самый невозможный в этой обстановке объект. Девушка в летнем сарафане в бронемашине, полной полицейских, была совершенно лишней здесь.

– Как вас зовут? – спросила она, хотя уже успела узнать его имя.

Пьер Ландру, год рождения 1974, социальный статус – не женат, работает охранником в больнице Сен-Жозеф.

Вера не ждала, что он заговорит с ней, но ошиблась. В ответ на ее просьбу он тихо назвал свое имя.

– Я вижу, вы удивлены. Девушка, простая посетительница кафе, и вдруг в такой компании. Честно, я сама в шоке от происходящего и попала сюда случайно, – проговорила она, тотчас начав оправдываться. – Я вообще не служу в полиции. Была семейным психологом и год проработала с детьми, подростками… Я и Эмиль Герши занимаемся корпоративным профайлингом. Я-то уж точно! Честно, даже не знала, что в кафе, где мы сидели, затеяна целая операция. На мне даже бронежилета не было. Видите?

Вера нарочно говорила то тихо и боязливо, то пытаясь, словно ее кто-то заставляет, прибавлять звука. Собеседник, слушая, начал дышать в такт ее дыханию, то медленно, то быстрее, то опять медленно, впадая в легкий транс из-за убаюкивающего тембра голоса.

Подавив желание посмотреть на Эмиля и убедиться, что он доволен тем, как она применила эту тактику, Вера продолжила:

– Позвольте спросить, вы не слишком пострадали?

Казалось, нелепее вопроса не придумать, но задать его было нужно, чтобы расположить к себе. И прием сработал.

– Нет, вовсе нет, – выдохнул тот, как будто против воли, точно не отвечал, а говорил сам с собой.

– Рука не болит? А шея? Детектив Герши был слишком груб, мне кажется. Он спортсмен, имеет седьмой дан по маньчжурскому кунг-фу и не должен был применять против вас болевые приемы.

Пьер Ландру опять не сдержал безотчетного вздоха. Жалость к самому себе была столь велика, что он, кажется, позабыл, как палил из револьверов в людей.

– Я могу спросить: правда, что вы убили шестью выстрелами в голову лаборантку из больницы Сен-Жозеф, Симону Бланшар, а потом навели полицию на ее напарника, Али Дюрана, которого позже тоже застрелили?

Вера проговорила это на одном дыхании, невольно сделала паузу, но тотчас продолжила:

– Долгое время виновным в смерти считали Али. Но, когда нашли тело Мари Гендуз, зарытое в поле по дороге между Парижем и Мо с точно так же простреленной головой, то поняли: смерти и Бланшара, и Гендуз, и Дюрана – дело рук серийного убийцы. Вырисовывался единый почерк. Мадемуазель Гендуз приходила устраиваться в больницу Сен-Жозеф и исчезла в тот же день. Через два года там же – в поле между Парижем и Мо – была найдена Тамара Биньон, с которой вас видела ее сестра. Вы совершили все эти убийства?

Нужно было поведать историю преступлений одним махом, чтобы сбить с ног подозреваемого. Тоже один из мощнейших приемов в профайлинге, который используют при допросах. В сорока процентах случаев его хватает, чтобы расшатать нервы преступника, которого лоб в лоб сталкивают с его преступными деяниями.

Пьер Ландру молчал, обратив взгляд вниз. Он не мог двигаться, но кусал губы. Он был лишен возможности демонстрировать жесты, но беспокойство пойманного с поличным выдавала игра его розового языка в разрезе тонких сухих губ.

– Вы покупаете машины по поддельным документам?

Молчание. Он прокусил кожу нижней губы и теперь занимался тем, что не давал струйке крови сползти ниже рта, проводя по нему языком.

– Возле могил этих девушек нашли старые «Ситроен ВХ» 1982 года и «Ситроен С1 2012». Это ваши автомобили?

Молчание.

– Пьер Ландру, посмотрите на меня, – попросила Вера. – Все это может быть ошибкой и вы вовсе не виновны? Вы сказали, что дело в некой секте… Какой секте, можете рассказать?

В его лице промелькнула надежда. Вера опять удержалась от того, чтобы посмотреть на Эмиля, мечтая увидеть одобрительный взгляд шефа.

– Скажите, а в больнице Сен-Жозеф вас считают честным человеком? – спросила она, добавив в тон доброжелательности, чуть наклонилась вперед и опустив локти на колени.

– Да, все считают меня хорошим работником. – Его голос для всех прозвучал неожиданно.

Кристоф поменял положение, упершись ладонью в колено, Вера расценила это как интерес. Эмиль задержал дыхание.

– А вы боитесь того, что ваши сотрудники узнают: вас сейчас задержала полиция?

Молчание, взгляд в пол, язык снова подхватил в уголке рта норовивший спуститься к подбородку ручеек крови.

– Вы боитесь, что вас после этого перестанут уважать?

Кивок. Потом он стал мотать головой из стороны в сторону, закрыл глаза, понял, что его поймали на чем-то, чего он сам еще не осознавал. И опять кивнул, сделав это на всякий случай. Он запутался. Вера запутала его вопросами, своим приятным голосом, доверительным тоном, ангелоподобной внешностью. Она его дезориентировала, заставляя что-то отвечать и взаимодействовать, и он повелся на ее уловки, теряя слой за слоем свою броню.

– Эмиль Герши вышел на вас, когда вы упустили очередную жертву, – произнесла она тихо, словно по секрету. Вид у нее был такой, точно ее прислали боги во спасение его грешной души. – Имени я назвать не могу. Но она помогла составить ваш фоторобот, описала поведение и рассказала, что вы возите в бардачке «Кольт». Это так? У вас ведь нашли «Кольт».

Упоминание о фотороботе и о том, что на свободе гуляет упущенная им жертва, довершило начатое. Кожа лица и шеи задержанного на глазах стала белеть – следствие того, что вся кровь от страха прилила к ногам. Даже если бы Пьер Ландру не был связан, он бы не смог сейчас пуститься в бега. Взгляд его остановился, замер на одной точке. Замирание обычно демонтирует тот, кто пойман на лжи или с поличным. Это один из видов демонстрации стресса. Пьер Ландру был классическим шизоидом – а это люди, живущие в неких мирах по своим законам, они чаще являют реакцию на стресс типа «замри».

Настал момент, когда допрашиваемый был наиболее уязвим: вся его вегетатика поплыла, контроль рассыпался, он окончательно растерялся. И Вера решила, что ее звездный час настал. Была не была!

– Пьер, если вы сейчас сознаетесь во всем, то это значительно облегчит вашу участь. Сопротивляться бессмысленно. Вами займется Эмиль Герши, он видит вас насквозь. Среди двух миллионов парижан, по описанию, которое дала ваша последняя жертва, он нашел вас всего лишь за месяц, хотя две первые жертвы были убиты вами в 2009 году. Он нашел вас за месяц. Он заставит вас сказать правду. Это лишь вопрос времени. Посмотрите на меня!

Ее голос стал строгим, и преступник невольно подчинился, стрельнув на нее глазами.

– Это вопрос времени. Он вас расколет.

Лицо задержанного залилось краской. Он стал бордовым, надул щеки и долго сидел, не дыша, словно та маленькая девочка из мультфильма «Гадкий я», которая угрожала, что умрет, перестав дышать, пока не починят ее игрушечного единорога. Так проявлялись сначала гнев, следом отрицание, которое сменилось отчаянием.

– Это моих рук дело… – проронил он. И заплакал.

Бронемашина выплюнула Эмиля и Веру на набережную Сены неподалеку от Лувра прямо в толпу гуляющих. Эмиль усмехнулся, приобнял ее за плечо и слегка потряс. Вера ощущала лишь заложенность в ушах и онемение, точно была во сне. Шум города после тишины звукоизолированной машины оглушал. Рядом залаяла маленькая собачка, кто-то пронесся на самокате, и Вера вздрогнула, отстраняя Эмиля.

– Ты утерла нос Кристофу! – воскликнул тот. – Видела его лицо? Он не ожидал! Не ожидал, что это сработает. Я же говорил – психопатов растрясти может только эмотивный тип! Но нечестно было пугать маньяка мной. Какой у тебя был взгляд! Ты не из КГБ, случайно? А?

Он опять обнял ее, встряхнув, и засиял, точно начищенный медный таз. Вера молчала, слова застряли у нее в горле, она не знала, за какую из клубка роящихся мыслей взяться, и не могла перестать думать, зачем этот мужчина убил всех тех женщин.

– Он совершал свои убийства, чтобы посмотреть, что будет? – безотчетно пробормотала Вера. Убрав руку Эмиля, она присела на каменный бордюр набережной, но тотчас встала. Возбуждение заставляло колотиться сердце, сбивало дыхание. – Я ведь решила, что он – тревожно-мнительный! Он был похож на Жозефа из «Амели» – из тех бедолаг, которым все сложнее и сложнее с возрастом найти даму сердца и они тушуются при виде любой юбки.

– Зато всех остальных назвала правильно.

– Кого?

– Агентов BRI.

– Они что, играли роли?

– Да, я расписал им карточки с характеристиками архетипов, они выбрали себе по одному. Соня, та, что с декольте, заговаривала нашему клиенту зубы, была «царицей». Но я ею недоволен, она все перепутала и скатилась до «падшего ангела». Гийом играл роль профессора философии – «очень важный месье», но тоже ужасно, ты его чуть не раскусила! Короче, работать и работать…

– Но зачем?

– Во-первых, нужно было взять убийцу без жертв. Во-вторых, я хотел, чтобы их всех протестировал специалист. Надо же когда-то начать это отрабатывать! Поэтому позвал тебя.

Вера в недоумении застыла.

– Они играли роли? Агенты BRI? – повторила она. – Как актеры?

– Как актеры! Мы репетировали. Я лично был режиссером. Пытался, по крайней мере. – Эмиль состряпал серьезное лицо.

– И Кристоф позволил?

– Он прекрасно знает, что это отличный метод… глубоко внутри своего бессознательного. Но делает вид, что вынужден подчиняться префекту.

– А что же они… не сопротивлялись? Не возмущались?

– Им было любопытно.

Вера запустила руки в волосы, повернулась вокруг себя, глядя в индиговое, подсвеченное уличными огнями небо Парижа, наконец выдохнула с облегчением. Вокруг сновали люди, проезжали велосипедисты. Вдали в облаке парка Тюильри горело колесо обозрения, чуть дальше – объятая синим пламенем Эйфелева башня, а совсем рядом музыкант играл на саксофоне одну из мелодий Джо Дассена.

– Вы мне дали его допросить, потому что знали, что он и так расколется? – скривилась она, посмотрев на Эмиля с укоризной.

– Не-ет, – протянул тот с лукавым лицом. – Что ты!

– Ну правда? Он же не такой хитроумный, хоть и убийца. Раз попробовал – не наказали, потом затянуло. И какой почерк – ужас! Стрелял в голову сзади.

– Да, не Ганнибал Лектер. Лишен изящества.

– Кошмар! Зачем он так? Та лаборантка ему отказала, что ли? И он решил ее убить? Скорее всего! Вы бы его сами раскололи.

– Ты залипла на эмоции. Расслабься, все закончилось!

– Свойство эмпата – раскалывать таких, как он. – Вера передразнила шефа.

– Любой преступник довольно быстро тает при виде доброго, отзывчивого человека, проявившего к нему немного сочувствия. Тем более, если это женщина. Типа, «ну мамочка, пожалей меня!». Он был уже готов, когда ты спросила о его самочувствии.

– Серьезно? Боже, это настоящий маньяк… – Вера не могла поверить.

Продолжая обсуждать это маленькое, не лишенное парижского шарма приключение, они перешли дорогу и направились по набережной Эми Сесер в сторону площади Согласия, чтобы попасть на улицу Л’Эшикье, где в угловом здании, опоясанном рядами ажурных чугунных балкончиков, располагалось бюро детективного агентства.

– Почему ты меня не предупредил?

– Если учиться, то не на полигоне, а прямо в бою.

– А если бы он… набросился на меня и попытался… ну не знаю, укусить?

– Я бы не дал. Я быстрее! У меня же седьмой дан по кунг-фу.

– Ты врешь, это был не настоящий маньяк. Может, он тоже играл? Это кто-то из ваших?

– Тут я бы тебя не смог надуть. Ты чуть не раскусила «профессора», а тот когда-то учился на курсах актерского мастерства и всем раздавал советы во время репетиции.

– Брось, не может быть! Нет, он… был достаточно убедителен. Кошмар, Эмиль, не делай так больше!

Татьяна Устинова
Казнить нельзя помиловать

Друг позвонил мне среди ночи и чуть не плакал – ей-богу!.. Они опять поссорились. Они поссорились и теперь опять разводятся. Они разводятся, и теперь уже точно навсегда.

Надо сказать, что они все время ссорятся, поэтому я не очень пугаюсь, кроме того, я достаточно взрослая девочка, чтобы пугаться из-за таких вещей!.. Ну поссорились. Ну разводятся. В первый раз, что ли!.. В последний, что ли!.. Авось совсем не разведутся.

Позевывая, я спросила, что на этот раз.

Я не сразу поняла, что он всерьез перепуган.

«Ты знаешь, случилось что-то совсем плохое. Что-то такое, чего я совсем не понимаю. Нет, раньше тоже все время случалось, и тоже плохое, и я тоже ничего не понимал, но сейчас как-то особенно не понимаю. А она мне не объясняет».

«Нет, ну хорошо, хорошо!.. А из-за чего все началось-то?..»

Да началось не сейчас и даже не вчера. Она все время в плохом настроении и все время какая-то несчастная. А когда не несчастная, то в раздражении. И у раздражения этого определенных причин нет, но есть одна штука, которая раздражает ее постоянно, – это он!.. Не то чтобы она пришла с работы, а он кругом расставил грязные кофейные чашки и поразбросал носки, и забыл в школе ребенка, и не осведомился у тещи, как ее радикулит (бронхит), и прогулял субботний выезд с тестем на дачу, где уже давно пора поливать (окучивать) и открывать (закрывать) теплицу, чтобы помидоры не погорели (померзли). Все вышеперечисленное он регулярно проделывает, как и большинство мужчин, и в этом смысле ничего не изменилось, он продолжает в том же духе, только раньше она хоть иногда была в хорошем настроении, а нынче все время в плохом. И они все время ссорятся по вечерам, и он потом даже не может вспомнить из-за чего. Собственно, он как-то вообще не может понять из-за чего!..

И вот они опять поссорились, и проссорились весь вечер и полночи, и теперь он звонит и не знает, что делать дальше.

Я осторожно осведомилась, может, ей новые туфли хочется, а сказать словами она не может, ибо тонкая натура, а он все никак не догадается про туфли-то, ибо мужчины никогда не могут ни о чем таком догадаться. Мысль о межпланетной катастрофе или третьей мировой войне вполне может прийти им в голову, а вот о новых туфлях – почти никогда не приходит.

«Да нет, – ответил он грустно. – Дело не в туфлях. Я спрашивал. И цветы привозил, и в отпуск на майские слетали, только там тоже все время ссорились, и я не могу вспомнить из-за чего!..»

Я слушала его потерянный голос в трубке и думала как-то в разные стороны, о новых туфлях, которые мне тоже хочется, о том, что всех жалко и дело плохо, и она, должно быть, просто его разлюбила, а от этого диагноза нет никаких рецептов спасения, и не поможет ничего, о том, что уже скоро на работу, светает почти!.. И вдруг мне в голову пришла ужасная мысль.

Никто не придет назад, понимаете?..

Ничего не вернется, никогда.

Потерять, разломать, не уследить, сделать недовольное лицо, зачитать приговор гораздо проще, чем сохранить, уберечь, сделать счастливое лицо и добиться помилования! Несчастным и нелюбимым вообще быть проще, чем счастливым и любимым, ибо любовь и счастье – большая работа!

И трудно очень.

Нужно как-то ухитряться любить их здесь, и сейчас, и такими, какие они есть. И прикладывать к этому усилия, и не жалеть себя и этих усилий, и никогда не подсчитывать, кто кому больше должен – она ему за то, что зарплату принес, или он ей за то, что ребенка из детского сада забирает!

Трудно, конечно, а что делать?..

И еще я подумала, что уж точно не хочу, чтобы мой любимый, который спит сейчас за стенкой, звонил по ночам чужим людям и говорил с тихим отчаянием, что все пропало!.. А я ведь тоже вполне себе умею делать недовольное лицо и зачитывать приговоры! И я уж точно не хочу, чтобы кто-то его утешал – только я могу утешить его лучше всех!

Утешить, пожалеть, помиловать.

Задеть, обидеть, казнить.

Кое-как попрощавшись с голосом в трубке, я стала варить кофе и жарить омлет – утро наступило, окончательно и безоговорочно. «Час быка» миновал.

И когда он, мой собственный, вылез к завтраку, сонный, недовольный, зевающий и невыспавшийся, я так ухаживала за ним, как будто ему сегодня предстоит, по меньшей мере, битва с драконом.

Он ничего не понял, конечно, ему было весело, и вкусно, и любовно, и на работу мы опоздали!..

Он ничего не понял, зато я в эту ночь поняла как-то на редкость ясно – я не хочу его казнить.

Я хочу, чтоб мы жили долго и счастливо и умерли в один день.

Анна и Сергей Литвиновы
Любовь и диплом

Весна и диплом. Кто придумал, что они приходят вместе? Легкость и скука. Свежесть и пыль. Совершенно несовместимые вещи.

Впрочем, для диплома у Лизы пока есть только папка – эффектная, с «мраморными» разводами и золотой вязью. Ну и множество мыслей в голове – безусловно умных, но, как говорит ее научный руководитель, совершенно бессистемных.

Да и весна, если честно, пока тоже неуловима. Лишь небо стало чуть ярче, и воробьи с каждым днем чирикают все нахальней. Но снегу все равно еще полно, и бабуля выходит к завтраку в шерстяных почти по колени носочках и сердится, что Лиза норовит умчаться в университет без шапки.

– Уже мимозами пахнет, какие могут быть шапки?! – увещевает ее внучка.

Но бабушка неутомима: пугает менингитом или пророчит, что волосы посекутся. И приходится бросать в рюкзак вдобавок к тяжелым карточкам еще и бесполезную шапку.

Карточки – куски плотного картона с цитатами и названиями умных книг – страшная беда. Их Лизе навязала Елена Кирилловна. Железная Ленка. Руководитель дипломного проекта.

Ленка Кирилловна, захоти она, могла бы стать хоть Маргарет Тэтчер, хоть ректором универа: такая она вся сухая, непреклонная, строгая. Однако дослужилась всего лишь до кандидата наук и старшего преподавателя на кафедре рекламы. Хоть и умна. Так умна, что от одного ее присутствия мысли путаются и хочется, словно ты еще школьница, заболеть, а потом выпросить у доброго доктора справку с «двухнедельным освобождением от диплома». Но как ни освобождайся, а диплом все равно защищать, и от Кирилловны никуда не деться, не просить же, чтобы тебе руководителя заменили. Может, конечно, и заменят, только потом Железная Ленка, она ж все равно будет присутствовать на защите, такое устроит… Вот и приходится позволять, чтобы тебя угнетали. А угнетает Кирилловна профессионально, не хуже злого плантатора из «Хижины дяди Тома». Ты ей, как паинька, букетище роз на Восьмое марта и пожелания любви вкупе со счастьем, а она розы равнодушненько так в сторонку и скрипит:

– Бойтесь данайцев, дары приносящих… Когда первая глава-то будет готова, а, Елизавета?

А какая может быть первая глава, если весь февраль, после сессии, Лиза только раскачивалась, а сейчас, под Восьмое марта, и вовсе появилась тысяча более важных, чем диплом, дел? Надо и новую юбку купить, и волосы подмелировать, и татуировочкой из хны в честь праздника обзавестись, ну и, конечно, согласовать расписание, чтобы и Димка, и Андрей, и Ник Никыч в обиде не остались, чтобы со всеми успеть повстречаться. Со всеми, кстати, – ничего серьезного, с Ник Никычем – даже до поцелуев дело не дошло, но осаждают ее упорно все трое. И отказывать им, конечно, жаль. Андрюшка – хохмач, хранилище анекдотов. Димка – танцует страстно, как языческий бог. Ну а Ник Никыч из них самый скучный, зато подарки от души дарит – если шейный платочек, так из натурального шелка, если кольцо – то серебряное.