Текст книги "Маленькая женщина"

Татьяна Веденская
Маленькая женщина

Огромная благодарность:

Венере – богине Ремонта, за мысли, которые она невольно породила в моей душе.

Одному спасателю с зелеными глазами – за чудесный рассказ о его работе.

Алисе, боевой подруге, – за то, что она есть в моей жизни.

Моему мужу Игорю – прекрасней тебя нет никого на свете.

Часть первая
Понаехали!

Глава первая,
в которой я порочу образ советской женщины

Кто бы мог подумать, что я окажусь способной на такое! Кинуться в объятия первого встречного, словно я мартовская кошка, а не серьезная женщина с большим опытом и сильным рациональным началом. Точнее, я всегда старалась такой быть, понимая, что в жизни хорошо живется только прагматикам. В своем рационализме я не дошла до цинизма. Но и до романтической дурочки мне далеко. То есть было далеко, вплоть до сегодняшнего дня, когда я бросилась в омут, позабыв последний разум. Что это было? Весеннее обострение? Так на дворе лето. Или у меня такой особо затянувшийся приступ эротической эпилепсии? А вдруг это… любовь? Нет, конечно! Любовь? Я смеюсь вам в лицо, но на всякий случай скрещиваю за спиной пальцы. Ибо не дай бог… Только этой проблемы мне сейчас и не хватает! Не подумайте, что я жалуюсь на жизнь. Просто поверьте на слово – я знаю, что такое проблемы. Однако сейчас моя жизнь – практически лучезарный автобус, направляющийся в светлое будущее. Будущее, которое я капля по капле продумала, выцедила, выносила и теперь воплощаю в жизнь. Я не против здорового секса в свободное от работы время, но если говорить в целом, то мужчины еще ни разу не помогли мне решить проблемы. Они их только создавали. И что теперь? Любовь? Ну уж нет, только не сейчас, когда все стало приходить в какую-никакую норму. Только я начала прилично жить, как вдруг Любовь! Это смешное слово разбило жизнь не одной наивной дурочке, поэтому я, во что бы то ни стало, решила считать свой поступок кратким приступом буйного помешательства, при котором пациент неконтролируемо срывает с себя одежду и несет всякую чушь, строя глазки совершенно постороннему мужику. Ну и что, что мне хочется махнуть на все рукой и бежать к нему без оглядки! На то человеку и дан Жизненный Опыт, чтобы суметь вовремя заткнуть фонтан своего темперамента. Но обо всем по порядку.

Принято считать, что женщины любят ушами, а мужчины – глазами. Не знаю, как у вас, а в нашем развеселом трудовом коллективе мужчины в основном любят руками. И прочими частями тела. И если уж они пользуются языком, то не для того, чтобы выдавить из себя парочку комплиментов. Слова они оставляют при себе. Я работаю фельдшером на «Скорой помощи», а это место, как известно, максимально приближено к боевому рубежу. Опасность, экстрим, близость смерти – все это не только пугает, но и возбуждает. Поэтому на «Скорой» романы случаются чаще, чем выпивоны.

Странное дело, отчего все так уверены, что врачи «Скорой помощи» пьют? Думается, это последствие популярных в народе анекдотов. Однако реальность заключается в том, что если кто и может пить на работе – то только не доктор в синей форме, раскатывающий по городу в «Газели» с красной полосой. Невролог из республиканской больницы – пожалуйста, терапевт районной поликлиники – всенепременно, а для медбрата из травмы это вообще святое. Но в «Скорой» невозможно. Даже если не поймает линейный контроль, который, надо заметить, лютует хуже вашего ГИБДД и тоже заставляет дышать в трубку. Хотя, скорее всего, поймает. Вопреки всеобщему заблуждению, пациенты обычно отрицательно относятся к запаху перегара и всенепременно пожалуются начальству. Оно тут же стукнет линейному контролю, и на подстанции вас будут ждать люди с трубкой в одной руке и заявлением о вашем уходе в другой руке.

Но даже если пить аккуратно, на смену являться максимум с похмелья, а на работе старательно жевать какой-нибудь ядреный орбит, все равно вылетишь. Как миленький. Ибо нашего ритма не выдержит ни один пьянчужка. У нас, откровенно говоря, и трезвенникам тяжеловато. Так что остается? Конечно же, любовь, которая при нашем здоровом медицинском цинизме совершенно не противоречит соблюдению трудовой дисциплины. Я же, хоть никогда не являлась поклонницей спонтанного секса на рабочем месте, вполне одобряла подобный расклад. Мне нравятся стабильные отношения, но я предпочитаю не вступать в слишком глубокий контакт с мужчинами. Так безопаснее. Мое тело – это еще куда ни шло, но не лезьте, пожалуйста, ко мне в голову.

Они и не лезли, наши мужики. Да и с чего бы, если и так неплохо. Романтика, а ответственности никакой. Меня это тоже устраивало. Я с трудом могу представить себя внутри какого-нибудь сложного, выматывающего романа. Спасибо, кушайте сами, а я уже сыта. Так сыта, что и вспоминать не хочется. Я бы и не вспоминала, если бы не сегодняшний инцидент, из-за которого я последовательно отреклась от всех своих годами выработанных заповедей. Не доверяй, не ведись, не влюбляйся. Не рассчитывай, не мечтай.

А началось все с того, что меня попросили посмотреть больного. Почему-то, если у людей есть знакомый врач «Скорой помощи», они навсегда забывают телефоны и адреса поликлиник и больниц. И с щенячьей преданностью звонят тебе, чтобы «просто посоветоваться», а в результате я, как правило, мчусь к черту на рога, чтобы лично посмотреть на волдырь или мозоль.

– Машенька, ты не могла бы зайти к Раисе Палне в тридцать вторую? – ласково спросила меня в то утро Полина Ильинична, моя бабуля, квартирная хозяйка, у которой я жила вот уже три года. Три лучших года, которые я провела в одиночестве. Поэтому я не могу ей ни в чем отказать.

– А что с ней такое? – У меня только что закончилась тяжелая смена, я пришла домой в расслабленном, меланхолическом настроении и мечтала только отоспаться.

– Голова кружится, вдруг давление подскочило? Деточка, она говорит, что у нее в глазах двоится. Вдруг предынсультное состояние. Ты бы глянула!

– Ладно. Какая квартира? – обреченно кивнула я. Моя старушенция и сама обожает болеть и лечиться и втягивает в это всех своих любимых подружек по старости и двору.

– Тридцать вторая. Это в первом подъезде. Душа моя, вы ангел!

– Ага, конечно, – уныло согласилась я. Хотя старушки, которые меня вызывали таким образом, как правило, подкидывали каких-никаких денег. А деньги мне никогда не могли помешать. И хотя сейчас в «Скорой помощи» положение стабилизировалось, особенно если сравнивать с серединой девяностых, когда я только приехала в Москву, зарплаты все-таки оставались на грани выживания.

– Последний этаж. Ее зовут Раиса Пална! Не забудь! – прокричала вслед Полина Ильинична. Можно подумать, мне есть дело до того, как зовут очередную бабусю с давлением, которой хочется укола и душевной беседы о ее здоровье. Я пересекла двор нашего большого П-образного дома в Песчаном переулке, что недалеко от «Сокола», и подошла к первому подъезду. Наш дом был старым. Его построили в сталинские времена для партийной элиты средней паршивости. Трехметровые потолки, изящный плиточный фасад с темно-коричневой каймой, тяжелые лестницы, красивый парк вокруг. Чудесное место, где живут такие же состарившиеся вместе с домом люди. Бабушки в нашем доме составляли лидирующее большинство. Они сбивались в стайки и, как воробушки, клевали у подъезда. Клевали носом и клевали непрошеных прохожих, которые шли по двору в надежде срезать дорогу до метро.

– Ходють! Что вам, тротуаров мало, иродам? Ходють и ходють.

– У себя дома небось не топчуть траву!

– У себя небось забором все обнесли.

– А на нас правительство экономит, ворюги!

– Ворюги, точно. Здравствуй, Машенька, – любезно растекаются в улыбку морщинистые лица безобидных сплетниц. Меня они любят. Каждая из них хоть раз да просила меня сварганить укольчик или померить давление.

– Добрый день, – рассеянно кивнула я.

– Так еще ж утро, – улыбнулся партер. – Ты со смены, что ль?

– Угу, – кивнула я и прошлепала внутрь.

Лифт по необъяснимым причинам не работал. Не работал именно в этом подъезде, потому что в своем я прекрасно докатилась до пятого этажа. А тут до девятого этажа мне пришлось топать пешкарусом, отчего мое настроение окончательно испортилось. Я хоть и врач, а живой человек, к тому же покуривающий. Одышка и стук в висках – совсем не то, что может порадовать усталого медика. Да еще и дверь злосчастной тридцать второй квартиры оставалась недвижима. Я звонила, а из-за двери раздавалось эхо. Дверь была равнодушна и безучастна.

«Не дай бог, инсульт. Это ж я вообще поспать не смогу», – подумала я.

Отдышалась, огляделась и пришла к выводу, что даже найти слесаря для взлома займет целый час, а там, может, бабуся коньки отбрасывает. Прямо сейчас. Я последний раз надавила кнопку и бросилась вниз. Черт-те что, а не день!

– Кто там? – раздался вдруг сверху сонный и явно не старушечий голос. Мужской, я бы сказала. Интересно девки пляшут, что ж он сразу не открыл? Я уже до седьмого спустилась, так что пришлось снова подняться на девятый. Козлы! Все!

– Где Раиса… как там ее… – задыхаясь, спросила я. На меня непонимающе смотрел заспанный помятый мужик лет сорока, в тапочках на босу ногу и в женском байковом халате. Глаза голубые, красивые. А все остальное неопределенно из-за того, что мужик в эту минуту только разлепил глаза.

– Павловна?

– Да. Позвольте пройти? – я отодвинула его и зашла в квартиру.

– Она ушла! – посеменил он за мной вдогонку.

– Как ушла? Куда? – несколько растерялась я. – А инсульт?

– Какой инсульт? – помрачнел мужик.

– Обыкновенный! Врача вызывали? – я окончательно разъярилась.

– Мы? – совершенно искренне удивился мужик. – Нет.

– Это тридцать вторая квартира? – на всякий случай уточнила я.

– Ну, естественно, – кивнул тот. – Только вот ни инсульта, ни тети моей дома нет! Ушла на рынок. Зайдите завтра!

– Знаете что… Идите вы в баню. Я со смены, мне ваши шуточки ни к чему, – я развернулась и пошла к выходу.

– Так вы доктор? – Доходит долго. Реакции замедленны. То ли со сна, то ли просто такой от природы.

– И что? – сквозь зубы процедила я. Понятное дело, что злиться нехорошо и что мужик, собственно, ни в чем не виноват, но мне хотелось спать, курить и кусаться.

– А доктора, они все такие злые? – заинтересовался мой собеседник.

– Поголовно! – я стояла на лестничной площадке и судорожно жала кнопку лифта.

– Лифт же не работает, – ехидно подметил этот негодяй. Надо сказать, что он несколько пришел в себя, стряхнул сонливость и с интересом меня разглядывал. Я с досады стукнула кулаком по сетке лифтовой двери. Она гулко загудела.

– Достали вы меня все, – совершенно искренне молвила я. И пошла к лестнице.

– А можно, я вас напою чаем? – неожиданно сказал незнакомец.

Я обернулась, чтобы проверить, не издевается ли он. Он широко улыбался.

– С чего бы?

– Ну. Чтобы компенсировать вам ложный вызов. Я так понимаю, что тетушка вам про свое головокружение рассказала.

– Ага, – я кивнула. – Тока не мне. Этот бабкин испорченный телефон – просто бедствие.

– Проходите же! Да не стесняйтесь, – он явно не шутил.

Я подумала-подумала, да и вошла в дом. Во-первых, мне было лень снова переться по лестнице. Хоть и вниз, а далеко. Во-вторых, дома-то мне чай придется делать самой. Да и не с чем его дома пить. А тут, может, какая баранка найдется. К тому же они действительно меня дернули попусту, пусть теперь хоть угощают.

– Так и что головокружение? – из вежливости поинтересовалась я. Чтобы поддержать разговор. И постаралась не думать о том, что заходить к незнакомым мужчинам на чай – это точно не в моем стиле. Тем более к мужикам в старушечьем халате. Не иначе как он чем-то меня заинтересовал. Мне тридцать пять лет, я давно уже прекрасно себя изучила. Я еще не успела спросить, как его зовут, а мое тело уже сделало стойку. Такое чувство, что в нас встроен некий подсознательный гормональный анализатор. Механизм точный, почти не дающий сбоев, он определяет, подходит ли тот или иной мужчина в наши партнеры. А может, даже не гормональный, а генетический анализатор. Вот только он никак не определяет, хороший ли человек нас к себе тянет или подлец. Только ДНК-совместимость. А жаль.

– Вы садитесь, пожалуйста. Сейчас я вас напою своим фирменным чаем, – мужик бегал из угла в угол старенькой обшарпанной кухни.

– Фирменным? Это как? С клофелином? – ни с того ни с сего ляпнула я. Мужик расхохотался.

– Смешные вы, медики. С клофелином. Скажете тоже! Меня зовут Дима. А вас?

– Дима? – внутри екнуло. Ну, почему бы ему не зваться каким-нибудь Сережей или Славой? Что, на свете совершенно не осталось других имен?

– Вас тоже зовут Дима? – он делано удивился.

– Я Маша, – ответила я и замолчала. Мне захотелось уйти.

Димой звали мое самое большое разочарование. Меньше всего на свете мне хотелось вспоминать ту историю. Если только можно сказать про самый большой жизненный облом, что это «та история». Такое или почти такое же случалось, наверное, с каждой женщиной, особенно у нас в России. Но мне-то от этого не легче. Поэтому я стараюсь не вспоминать или вообще сделать вид, что ничего не было. Дима? Кто такой Дима? Ах, тот, с кем я вместе жила на «Курской»! Да-да-да, припоминаю. Смутно.

– Не пойму, вы чем-то расстроены? – мужик непонимающе смотрел на меня.

– Я просто устала. Целые сутки работала. Пойду, пожалуй…

– Нет, нет и нет. Не стоит оставлять в себе то, что вас мучает, – совершенно неожиданно заявил он. – Я ясно вижу, что вам чем-то не нравится имя Дима. Я бы и рад соврать, но уже поздно. Неужели мы не можем выпить чаю только потому, что меня не так мама назвала?

– Не в этом дело, – я попыталась отвертеться. Ну не входила в мои планы исповедь. Я достаточно замкнутый человек, особенно с некоторых пор. А о том, что же именно произошло с Димой, вообще не хотела говорить. Ни с кем. И так в свое время эта история обсасывалась на каждом углу.

– Отлично. Не в этом. Смотрите, Маша, я завариваю для вас вкуснейший земляничный ройбуш, с которым прекрасно сочетается горячее красное вино. Неужели все это не стоит того, чтобы плюнуть на мое имя? – Все-таки он действительно потрясающе улыбался. И когда он сменил халат на шорты и майку, стало ясно, что сорока ему еще нет. Либо только-только. Стройный, подтянутый, с небольшой залысиной, которая его тем не менее не портила. Он чем-то был похож на Кевина Костнера. Может, ледяными голубыми глазами, в которых отражается, с одной стороны, понимание и мудрость, а с другой – знание жизни и трезвый расчет. Он был очень уверен в себе и так красиво жонглировал мисками и кастрюлями, что я невольно засмотрелась.

– Что такое ройбуш?

– Это такой напиток, внешне похожий на чай, но он не содержит кофеина. И очень полезный. Понижает давление, – с этими словами передо мной поставили чашку чего-то очень нежного, с тонким земляничным ароматом. Такого я раньше не пила.

– Вкусно, – удивленно подтвердила я.

– Ну, что я говорил? А сейчас будет готов глинтвейн. Уверяю вас, такого вы еще никогда не пробовали, – он вошел в раж.

– Что вы, не надо, – смутилась я. – Я до двенадцати не пью.

– Господи, ну что, мы будем спорить из-за каких-то жалких пары часов? – всплеснул руками этот псих ненормальный. Никто еще не спаивал меня с таким напором и изяществом.

– Все-таки это ненормально, готовить глинтвейн незнакомому человеку.

– Как это ненормально? – паясничал он. – Я обожаю спаивать красивых женщин вкусными напитками. И потом, если не будет глинтвейна, то что мы с вами будем пить на брудершафт? Чтобы перейти на «ты»?

– На «ты»? – удивилась я. Обычно со мной совсем несложно перейти на «ты». Для этого достаточно только начать мне «тыкать». Вопрос – зачем столько сложностей и церемоний? Неужели чтобы… целоваться? Это невозможно, мы знакомы всего пять минут! Или возможно?

– Вы понимаете, – снова улыбнулся он, вручая мне дымящийся ароматный бокал, – мне так одиноко в этом незнакомом чужом городе. И вдруг… на пороге материализуется чудесное видение – доктор, спешащий спасти жизнь моей сумасбродной старушке тетушке. Как же я могу упустить такую возможность?

– А кстати, куда она все же делась? Ваша тетушка с приступом? – перевела разговор в более безопасное русло я.

– О, у нее были страшные боли и головокружения. Она стонала и причитала весь вечер.

– Даже моей Полине Ильиничне нажаловалась, – фыркнула я.

– Видимо. Но потом ей позвонила какая-то знакомая и сказала, что на рынке в Химках продают фантастически дешевые и вкусные клубники. Или черешни. Я не понял. С утра тетушка выздоровела и велела ее не ждать. Она накупит этих клубник или черешен и поедет к химкинской знакомой куролесить.

– Все ясно, – хмыкнула я.

– Так что, переходим на «ты»? – понизив голос, спросил он. Я постаралась не зацикливаться на том, что он – Дима. В конце концов, я же не собираюсь с ним… ничего не собираюсь.

– Переходим, раз без этого никак, – дурашливо кивнула я.

Мы, смеясь, переплели руки и, жеманясь, выпили. Все время мы оба делали вид, что это такая вот игра для взрослых. Мы просто шутим, балуемся. И вот, когда горячее вино обожгло меня изнутри, я увидела, как он склоняется надо мной. И это уже было не смешно. Я поняла, что сейчас самое время поставить самоуверенного нахала на место. Что он себе позволяет! Целовать совершенно незнакомую женщину, доктора! Как можно! Да еще и так целовать, чтобы у нее самой практически началась тахикардия!

– Маша, ты просто чудо. И откуда ты тут такая взялась? – хрипло спросил он, с трудом оторвавшись от меня.

– Интересный вопрос! Это ты откуда взялся? Я-то тут живу!

– Я приехал из очень далекого северного города, в котором живут только огромные олени, медведи, снега и ресурсодобывающие предприятия. Все, кроме красивых женщин! – выдал на-гора он. Я растерялась. И от новости про далекий город, и от термина «красивая женщина». Обычно я тянула на «О, а ты ничего!».

– Где? Откуда?

– Из Ямбурга, моя принцесса. Но не думаю, что тебе это хоть что-нибудь говорит, – он усмехнулся и снова принялся меня целовать, хотя официальный повод к поцелуям, мы, что называется, уже отыграли.

В нашем безумном мире вступить в сексуальную связь легче, чем в дружескую или деловую. Современные взрослые люди могут соединять и разъединять тела, не спрашивая даже фамилии и возраста. Свободная любовь, в которой только ты решаешь, где та грань, за которую переходить нельзя. Например, случайно переспать с соседом – это нормально. Никого не удивит. А вот если бы случилось переспать сразу с двумя, уже можно было бы задуматься, что что-то не так. С моим случайным знакомым я совершенно не чувствовала никаких границ. Он был ласков, обаятелен и смотрел так, словно для него происходящее действительно что-то значит. Мы разговаривали и целовались, целовались и смеялись. И снова целовались так, что уже у меня кружилась голова. Я не могла остановиться, может, потому, что не видела в этом смысла. А может, он был совершенно хорош, а я слишком устала, чтобы думать о морали и том, что приличные женщины так себя не ведут. И потом, кто сказал, что я – приличная. Это тогда, двенадцать лет назад, я была прилична. А теперь – теперь я лежала в тридцать второй квартире, на узкой полутораспальной кровати в объятиях случайного мужчины с глазами цвета льда и чувствовала себя так, словно бы я и вправду влюбилась. А он – он смотрел на меня с нежностью и удивлением ребенка, случайно получившего роскошный подарок на день рождения, который прошел еще неделю назад. Он действительно любил меня глазами, жадно запоминая каждый изгиб моего далекого от совершенства тела, и я плавилась под этими взглядами. Мы были знакомы всего пару часов, но моему телу было совершенно на это наплевать. Оно пело – и под эти песни моя совесть сладко дремала, причмокивая во сне губами. Ну и что такого, что он чужой? Зато какой! Как обнимает, как смотрит. Прикасается губами к моей коже, словно я источник с живой водой. И говорит. Говорит так, что я поняла наконец, что значит – «любить ушами».

– Понимаешь, ведь настоящий дом для мужчины – это женское тело! Посмотри, как ты прекрасна – словно тебя делали специально для меня. Когда я прижимаю к себе женщину – я в самом лучшем из дворцов. Без женщины – настоящей, трепетной, нежной – такой, как ты, мужчина пуст. Он бессмыслен. Ему не к чему стремиться.

– Знаешь, сейчас так думают немногие.

– А, брось. Сейчас мы имеем мир «Большого Потребителя». Все пользуются, и никто не хочет ничего отдавать взамен. Но ведь от этого только нам же и хуже. Можно жить и с резиновой куклой, тоже вариант. Но настоящему мужчине надо, чтобы он был Богом в своем мире. Центром, от которого все зависит. Только тогда он будет счастлив.

– Настоящий мужчина – кто это? – позволила себе сомнения я.

– Ну, я, например, – самодовольно ухмыльнулся он и притянул меня к себе. Я тихо млела в его руках, совершенно не замечая нереальности происходящего. Меня ничего не удивляло, как не удивляет во сне говорящий кактус. Понятное дело, что сон кончится и явь будет обычной, с молчаливыми кактусами. Но пока я сплю…

– Ты? А разве ты не пользуешься ситуацией? Разве ты не потребитель? – съязвила я.

– Ну конечно же нет! – состроил искреннее возмущение он. Я засмеялась и провела пальцем по его груди. Он перекувырнулся и пошел в кухню. Прямо так, в чем мать родила. Я встала и пошла за ним. Он копался в холодильнике, задумчиво изучая его содержимое.

– Хочешь картошки? Жареной? – спросил он. И посмотрел на меня деловитым, обыденным взглядом. Я вдруг почувствовала, что пора уходить.

– А, да нет. Спасибо. – Я одевалась. – Мне пора вообще-то.

– Тебе точно нельзя остаться? – спросил он, жуя картошку. Я против воли засмеялась, так комично он выглядел голым, посреди кухни, да еще и со сковородкой в руках.

– Ты бы хоть о тете подумал! Что будет, если она нас здесь застанет? – шутливо нахмурилась я, изо всех сил затыкая в себе желание дать ему мой телефон. Я прекрасно знала, что он ему ни к чему. Такие вот стихийные знакомства как раз и хороши своей недолговечностью. И в памяти остается бурное незабываемое приключение, похожее на сон.

– Н-да, с нею бы тогда и вправду мог случиться инфаркт, – хмыкнул Дима и пошел нацеплять трусы.

– Инсульт, – поправила его я. И открыла входную дверь.

– Ты уходишь? – он внимательно смотрел на меня из-за дверного косяка. Я до боли прикусила губу, чтобы хоть как-то привести себя в чувство. Не хватало еще сейчас начать вешаться на него и намекать на продолжение банкета.

– Ну да. Думаю, если ты напоишь тетю твоим фирменным чаем и скажешь, что доктор заходил, она будет более чем счастлива. И передумает падать с сердечным приступом.

– Тетю? – растерялся он. – А, ну да. Конечно.

– Ну, приятно было познакомиться, – я кивнула ему и поскакала к лестнице.

– Ты еще и на «вы» обратно перейди, – обиделся он. Подошел ко мне и долго не отпускал. Целовал. У меня снова закружилась голова. Но я успела отметить, что он никак не попытался договориться о новой встрече. Случайный секс со случайной женщиной, таким он и должен остаться. Я не стала возражать и пошла вниз. На улице чуть было не расплакалась. Что же я наделала, зачем? Чувство тупого раздражения на себя, на свою дурь начало поедать меня изнутри. Ну неужели нельзя было обойтись без этого фарса? Пара часов удовольствия, стоили ли они того? С другой стороны, я же сама не хочу, чтобы продолжение было. Зачем мне весь этот геморрой, верно? Или хочу?

– Маша! – вдруг окликнул меня голос сзади. Я дернулась. Он стоял у подъезда и с недоумением смотрел на меня. И бабки на лавочке, кстати, тоже.

– Что? – Я проверила, достаточно ли у меня независимый и нейтральный вид. Да, достаточно.

– Скажи, а тебе действительно все равно?! – Он заметил, как бабушки на лавке выставили вперед свои уши-локаторы.

– Что? Что все равно? – я глазами показала на скамейку запасных и быстро отошла от подъезда. Он посеменил за мной.

– Ты только что занималась со мной любовью, потом оделась и ушла, словно ничего не было. Будто ты только послушала меня своим тонометром.

– Стетоскопом, – я улыбнулась. – А что, мне надо потребовать, чтобы ты женился?

– При чем здесь это? Ты бы хоть телефон оставила!

Мне стало легче. Честно говоря, мысль, что мы больше никогда не увидимся, как-то не грела.

– Ты и не спрашивал! – возмутилась я. – Зачем бы я стала создавать лишние сложности?

– Слушай, это ты одна такая сумасшедшая или в Москве все спятили, пока я сидел в тайге?

– Я одна! – гордо подтвердила я.

– Ладно, давай телефон.

– Ты уверен, что он тебе нужен? – продолжала демонстрировать наплевательство я. Конечно, внутри я вся тряслась мелким бесом. С одной стороны, от радости, что это знакомство может иметь продолжение, с другой стороны, от ужаса перед тем же самым.

– Я не уверен, но постараюсь определиться, – почти грубо ответил он.

Я продиктовала цифры домашнего номера и ушла домой, чтобы там, в тиши собственной комнаты, мучиться от бессонницы и воспоминаний. И думать о том, что лучше было бы обойтись без этой треклятой Любви.