Текст книги "Братья ветра. Легенды Светлого Арда"

– А как же ваш брат, милорд? – спросил я. – Будет ли он сопровождать нас во время охоты на гигантов?

Хакатри посмотрел на Инелуки. Его младший брат не выглядел смущенным после суровых слов отца. Он собрал группу друзей и развлекал их, демонстрируя, как ловко расправится с драконом, но мне показалось, что глаза Инелуки горели слишком ярко, а смех был вымученным. Мой господин покачал головой.

– Если учесть, сколько он выпил черного вина с пряностями – а солнце зайдет еще нескоро! – я сомневаюсь. Но мой брат упрям, и настроение у него может измениться в любой момент, как ты и сам знаешь. Полагаю, будет разумно предложить Йоу на всякий случай подготовить для Инелуки Бронзу.

Я кивнул и ушел. Мне предстояло многое сделать, чтобы мой господин мог отправиться на охоту на гигантов вместе с восходом солнца.

Трудно говорить о моем господине Хакатри, не упомянув его младшего брата Инелуки. Во многих отношениях они являлись двумя половинками целого. В юности были почти неразлучны, и им хватало одного мгновения, чтобы понять мысли друг друга – иногда мне казалось, что они успевали побеседовать, обменявшись парой взглядов. Они часто верхом покидали Асу'а, весело смеясь, когда их скакуны мчались бок о бок, а распущенные светлые волосы и плащи развевались за спинами. И тогда все, кто на них смотрел, кричали им вслед: «Это скачут Братья Ветра!» В такие моменты они превращались в высших существ даже в глазах своих соплеменников.

Несмотря на близость, они очень отличались друг от друга. Младший из братьев, лорд Инелуки, был переменчив, точно ветер. Иногда его гнев оказывался столь внезапным и сокрушительным, что казалось, будто он угрожал всем, кто его окружал; однако мгновения веселья бывали лишь немногим менее тревожными. Инелуки легко увлекался и сильно чувствовал, живой, словно пламя, а его настроения могли увлечь за собой всех как на добрые дела, так и на плохие.

Настроения моего господина напоминали тлеющие угли священного вечного огня, сияние которого почти всегда оставалось скрытым, но никогда не угасало. У Хакатри было не такое узкое лицо, а плечи и фигура шире, чем у брата, и, хотя он многим нравился, никто в Асу'а не назвал бы его более красивым, чем Инелуки. Но я всегда сначала думал о глазах Хакатри, в особенности когда в их золоте преобладал коричневый цвет земли, что придавало значимости каждому взгляду. И еще я должен сказать о доброте моего господина. Он всегда показывал щедрость по отношению ко мне, исполнял все обязательства и даже больше, но главным его даром являлась способность уделять мне внимание и свое время, хотя никто из его народа не считал, что моя раса их заслуживает. Хакатри хорошо обращался со мной и никогда не забывал о своих обещаниях. Но главное, он научил меня понятию чести.

На самом деле, иногда мне казалось, что вся семья моего господина помешана на чести – быть может, это странное слово, но вполне подходящее. Мой господин Хакатри носил ее без малейших сожалений, точно тяжелую корону. Его отец Ийю-Анигато опирался на честь, как на посох, и было трудно понять, кто кого поддерживал. Инелуки иногда сходил от нее с ума и бросался немедленно доказывать, что он не нарушает правил, но ветер менялся, и он начинал веселиться, отпускал оскорбительные шутки, как если бы считал честь детской басней.

А Рожденную на Корабле Амерасу, мать моего господина и его брата, сердце великого клана, настолько переполняла честь, что она могла говорить лишь правду, не позволяя ни вежливости, ни традициям заставить себя промолчать, когда чувствовала, что должна высказаться. Амерасу видела истину даже в тех случаях, когда никому не удавалось ее распознать.

Таковы были мои ощущения тогда, и с тех пор они не изменились, но что мог понимать один вечно всеми пренебрегаемый тинукеда'я – обычный подменыш, как некоторые меня называли, – о своих лишенных возраста господах?

На следующее утро перед рассветом, когда небо оставалось пурпурно-темным, а звезда по имени Сердце Ночи еще висела над горизонтом, мой господин пришел в конюшни вместе со своим другом Тарики. Меня удивило столь раннее появление Хакатри, но я обрадовался, что оказался на месте и осматривал копыто Морской Пены, которое, к моей радости, успело исцелиться.

– Ты видел моего брата? – спросил Хакатри, и от тона, каким он задал вопрос, у меня сжалось сердце.

Я поспешил к загону, где стояла Бронза, лошадь Инелуки, и увидел, что он пуст. Гнетущее чувство стало еще сильнее.

– Именно этого я и опасался, – ответил мне Хакатри, когда я рассказал ему, что Бронзы в стойле нет. – Вероятно, он покинул Асу'а. Да простит Сад его глупую гордость!

– Быть может, он просто отправился на прогулку, – предположил Тарики. Его называли Ясноглазым, и зрение у него действительно могло поспорить зоркостью с ястребом. Однако Тарики имел склонность видеть в других лишь лучшие качества – и потому стал одним из самых близких спутников моего господина, но едва ли его следовало назвать надежным советником. – Инелуки часто так поступает, когда сердится на родителей.

– А также надевает доспехи и берет с собой копье? – Хакатри покачал головой. – До встречи с вами я успел поговорить с охраной конюшни. Он уехал, никому не сообщив о своих планах. Как вы думаете, каковы они?

К нам подбежала оруженосец Инелуки Йоу, волосы у которой растрепались, а глаза были широко раскрыты.

– Мой господин с вами? – спросила она у Хакатри. – Я нигде не могу его найти.

– Складывается впечатление, что он взял Бронзу и уехал еще до рассвета, – ответил Хакатри. – Сбегай к воротам и спроси, видела ли его стража. Затем отправляйся к его подруге миледи Нидрейю и узнай, говорил ли он с ней и может ли она объяснить его отсутствие.

Йоу повернулась и помчалась к воротам.

– Он ведь не станет… не отправится на схватку с Червем в одиночку? – спросил я.

– Если он решит, что его отвага поставлена под сомнение? Инелуки сделает это без малейших колебаний.

Я видел, что за раздражением Хакатри скрывается тревога. Мой господин не всегда показывал, как сильно он любил брата. Затем он отправил меня на Гостевой двор, чтобы выяснить, там ли еще смертные и не говорил ли с ними Инелуки.

Я быстро прошел через дворец, потом Птичий двор, Танцевальный павильон, сквозь вечные тени Дымного сада и, наконец, задыхаясь, вбежал в Гостевой двор. Мне не удалось увидеть там ничего, что указывало бы на присутствие Инелуки, а смертные спали. Тот из них, кого звали Кормах, пришел со стражем, которого я к ним отправил; он покраснел от волнения или смущения – тогда я еще очень мало знал про смертных и не понимал разницы.

– Я клянусь, мы ничего не знаем, милорд, – сказал он мне. – Нам велели ждать, когда ваши монархи решат, станут ли они нам помогать.

– Я не лорд, – ответил я. – А Ийю'Анигато и Амерасу – не наши монархи. Они самые мудрые старейшины, обладающие глубочайшими знаниями и даром предвидения. – Но складывается впечатление, что даже они не догадывались о планах Инелуки и его неожиданном отъезде. – В любом случае я приношу вам свои извинения за то, что прервал ваш отдых.

– А мы можем как-то помочь? Наши лошади отдохнули. И мы готовы принять участие в поисках.

Я едва сдержал улыбку, когда представил, что смертные и выращенные ими лошади сумели бы догнать одного из Братьев Ветра.

– Вы очень добры, но у моего господина достаточно помощников. Ждите аудиенции, и пусть судьба вам улыбнется.

Вернувшись в конюшни, я с огорчением узнал, что поиски Йоу оказались безуспешными и леди Нидрейю не видела Инелуки с предыдущего дня. Лорд Хакатри, понимая, что брат их заметно опережает, приказал конюхам приготовить двух своих лошадей. Я почувствовал суеверное смущение от того, что кто-то другой делает мою работу, но понимал, почему мой господин спешит.

– Оруженосец Памон, – сказал он, надевая доспехи из ведьминого дерева, – ты поедешь на Ледяной Гриве. А я возьму Морскую Пену, если хочу догнать брата.

Вскоре появились остальные члены охотничьего отряда моего господина и стали готовиться в путь. Мне показалось, они уже знали, что вместо охоты на гигантов им предстоит более важная и опасная погоня: я видел мрачные лица и не слышал обычных громких разговоров, сопровождавших приготовления к охоте.

Наконец первые лучи солнца озарили небо, и мы двинулись в путь, я – на могучем боевом скакуне по имени Ледяная Грива, принадлежавшем Хакатри. Я не рассчитывал, что смогу угнаться за моим господином и его друзьями, поскольку Хакатри больше всего хотел найти брата. Мой господин и его спутники стремительно умчались вперед, и вскоре остальные оказались далеко позади. Другие сквайры, все молодые зида'я, младшие члены Дома Ежегодного Танца, вероятно, слышали от Йоу о необычной природе сегодняшней погони. Они не говорили об этом со мной, впрочем, все оруженосцы крайне редко ко мне обращались и, если бы не высокое положение моего господина, вряд ли вообще признавали бы мое существование.

Но я видел, как они тихонько перешептывались, а их жесты говорили о замешательстве и тревоге, когда Хакатри и его спутники умчались от нас и теперь скакали по берегу залива Лэндфол в сторону дороги Вестмарш.

Я знаю, что кое-кто в семье моего господина считал, будто благосклонность ко мне Хакатри связана с желанием угодить двору, который любит все необычное и новое. Да, я принадлежу к расе тинукеда'я, а мой отец, Памон Сюр, был простым конюхом, хотя даже зида'я признавали, что в Доме Ежегодного Танца никто не обладал таким же мастерством в обращении с лошадьми. Задолго до того как я появился на свет, он завоевал солидную репутацию среди господ города Хоумвард. Но, клянусь вам, также правда и то, что мое собственное усердие и, конечно же, умения и ловкость, унаследованные от отца, привели к тому, что Хакатри обратил на меня внимание, когда я еще ребенком старательно трудился в конюшнях.

Мой господин множество раз повторял, что, когда впервые меня заметил, он не знал, что я сын Памона Сюра, но восхитился моей работой и спокойным обращением с лошадьми. Всем известно, что мой господин никогда не лжет, да и зачем – из-за такой мелочи? В те времена не только я, но и другие молодые тинукеда'я трудились в конюшнях. Так живет мой народ: мы стараемся быть полезными зида'я.

Мы, Дети Океана, управляем их кораблями, строим дома или заботимся о детях, иными словами, делаем все, что нам полагается, и делаем хорошо.

Однако не вызывает сомнений, что Хакатри меня заметил. Когда он увидел, что я обладаю мастерством отца во всем, что касалось животных, Хакатри сделал меня своим личным конюхом. А потом молодой зида'я, который был его оруженосцем, разочаровал Хакатри, и он принял странное и беспрецедентное решение, я – первый представитель моего народа – стал его оруженосцем и правой рукой и вскоре не только заботился о его лошадях, но и сопровождал во время охоты и путешествий. Я научился ухаживать за оружием и вполне прилично с ним обращаться, хотя друзья лорда Хакатри над ним потешались из-за того, что он взял в оруженосцы подменыша, и всячески намекали на свое не слишком высокое мнение обо мне и моих соплеменниках.

– Не обращай на них внимания, Памон, – часто повторял мой господин. – Доброе имя, которое ты заработаешь, победит даже самые жестокие шутки.

Даже и тогда я сомневался, что он прав, но мой господин верил в свои слова, и я также старался поверить. Я рассказываю об этом сейчас, чтобы показать, как мой господин мыслил и благородно со мной обращался. На самом деле он вел себя даже лучше, чем мой собственный отец, который не переносил тех, у кого отсутствовали его трудолюбие и прямолинейность. Отец научил меня усердию и старательности. А благодаря милорду Хакатри я понял, что могу стать больше чем сыном своего отца.

По мере того как я взрослел, я осваивал военное искусство, которому меня обучали сам Хакатри и наставники из Дома Ежегодного Танца, рядом с юными аристократами зида'я, одни из них готовились стать оруженосцами, другие – свободными лордами. Какое-то время младший брат моего господина учился владеть оружием вместе с нами, и впервые в жизни я чувствовал себя почти равным зида'я. Это было головокружительное ощущение и одновременно смертельно опасное: довольно скоро косые взгляды и шепот за спиной дали мне понять, что тем, с кем я тренировался, совсем не нравилось, что простой тинукеда'я поднялся выше пределов, дозволенных представителям его народа.

Я был разносторонне развит и быстро научился тому, что требовало думать и понимать, но был не таким быстрым, ловким и сильным, как любой из молодых лордов. И все же я изо всех сил трудился, стараясь как можно лучше освоить копье и меч и познать Путь Воина, чтобы, по крайней мере, с пониманием наблюдать за моим господином. И хотя молодым господам из Дома Ежегодного Танца раньше не нравилось мое присутствие, когда стало ясно, что я не смогу бросить вызов их мастерству, они немного смягчились и стали относиться ко мне лучше.

Я никогда не чувствовал себя среди них своим, но они мирились с моим присутствием, думаю, главным образом из уважения к моему господину Хакатри.

Не вызывало сомнений, как тогда, так и сейчас, что лорд Хакатри, старший сын Защитника Асу'а и Са'онсеры, пользовался не только моим огромным уважением, но и всего своего народа. Даже свободные лорды его поколения, которые пытались с ним соперничать, не могли им не восхищаться, что нисколько не удивительно, ведь он был поразительным существом. Я ни разу не слышал, чтобы мой господин солгал или даже об этом подумал – истинный сын своей матери, – и никогда не видел, чтобы он отвернулся от того, кто нуждался в помощи. Младший брат Инелуки часто его ругал, поскольку считал такое поведение слабостью. «Если ты друг всем, – говорил он, – значит, ты одинаково друг для тех, кто к тебе ближе остальных, и для тех, кого едва знаешь».

Но Хакатри лишь качал головой.

«Если я буду размышлять, кому помочь, только учитывая их близость по крови или дружеские отношения, я перестану быть свободным лордом и буду чем-то вроде казначея, оценивающего людей, прежде чем принять решение, какую помощь им оказать».

В те дни общего мира между племенами Потерянного Сада среди молодых зида'я крайне высоко ценилась роль свободного лорда, который с помощью своего доброго имени, здравого смысла и умений помогал тем, кто нуждался, будь то фермеры, страдающие от нападений гигантов, или поселения, ставшие жертвой разбойников. Мой господин пользовался такой доброй славой, что смертные проделывали долгий путь, чтобы прийти в Асу'а и попросить его о помощи. Однажды Инелуки заговорил со мной об этом, но я не понял, казалось ему такое их поведение забавным или возмущало.

– Смертные относятся к твоему господину почти как к божеству, – сказал он мне. – Они оставляют подношения у ворот Асу'а, словно перед одним из своих храмов.

– Он помог многим из них, милорд, – напомнил я ему.

Инелуки долго на меня смотрел, но я не понял, что означал его взгляд.

– Да, – сказал он наконец. – Но, боюсь, когда-нибудь ему придется заплатить за свою любовь к бродягам, и молю богов, чтобы я ошибся.

Они были такой странной парой, мой господин и его брат. Хакатри, темноволосый, высокий, надежный, как скала, в хорошем настроении, жизнерадостный и разговорчивый, но чаще тихий и задумчивый, даже когда вокруг царило веселье. Инелуки, почти такой же высокий, как старший брат, но гораздо стройнее, все зида'я единогласно считали, что он красивее Хакатри, и в то время как Хакатри предпочитал читать или разговаривать с друзьями, Инелуки обожал находиться в толпе, шутить и петь. Прекрасное расположение духа младшего брата могло заливать комнату теплым светом, но если он сердился, веселье в праздничном зале гасло, и он мгновенно пустел. Говорят, что с самых первых дней своей жизни Инелуки сиял ярче – и жарче, – чем любой представитель его народа.

Но, несмотря на различия, братья любили друг друга сильно и глубоко. Разумеется, иногда они ссорились, так бывает с братьями, особенно когда Инелуки чувствовал, что Хакатри относился к нему как к ребенку, а не равному, давал советы и старался удерживать от необдуманных поступков. Однако во многом они казались почти единой душой в двух телах, и крайне редко бывало, что рядом с одним где-то не находился другой.

Хакатри и его охотничий отряд довольно скоро оставили всех нас далеко позади.

Мы скакали по наезженной дороге, а поскольку было сложно понять, свернули наши господа на боковую тропу или нет, остальные оруженосцы и я двигались осторожно по крутым, заросшим деревьями холмам Охоты Защитника. Через несколько часов мы выехали на дорогу Вестмарш и направились дальше, через брод Маленькой Красной реки. Мы не стали останавливаться с наступлением ночи – зида'я могут скакать несколько дней без сна, – и я с трудом держался в седле, пока рассвет наконец не озарил восточный небосклон.

К середине дня мы пересекли мост через Большую Красную реку и спустились в ущелье Кестрел, плоский участок земли между рекой и Холмами Белые-Волны, неровной местностью к югу от гор Солнечные ступени. Конечно, зида'я редко нуждаются в сне, однако их скакунам, на удивление сильным и выносливым, выращенным в конюшнях Асу'а, требуются еда и отдых. Мы ехали до тех пор, пока на небе не зажглись яркие звезды, затем остановились, чтобы накормить и напоить коней. Мне удалось поспать несколько часов, чему я был несказанно рад. Прошло уже два дня, а мы так и не видели следов Хакатри и его отряда.

Местность на третий день пути, когда мы пересекали ущелье Кестрел, оказалась непримечательной и по большей части плоской, но луга пестрели яркими первоцветами и дикими гиацинтами. Мы ехали, пока не наступила полная темнота, и ближе к полуночи добрались до Серебряного пути в болотистых землях, расположенных вдоль внешней границы холмов, двигаться дальше даже для моих исключительно зорких спутников стало опасно. Мы остановились и развели костер. В те дни в ущелье Кестрел бродили огромные злобные волки, а зима в этих почти безлюдных краях выдалась длинной и голодной, и зида'я не хотели рисковать.

Когда звезды Посоха Луйаса появились на юго-западном небе, оруженосцы уселись вокруг костра и запели песни Сада. Мне казалось странным не то, что они столько знали про исчезнувшие земли, ведь никто из нас никогда их не видел, а то, что мне было известно так мало о стране, которую наши народы называли своей родиной.

– Ты никогда не поешь, Памон, – сказала мне в ту ночь Йоу, впервые заговорив со мной с тех пор, как мы покинули Асу'а. – Разве твои соплеменники не воздают честь Потерянному Дому?

– Не презирайте меня за молчание – я бы оказал Саду честь, если бы знал как, – ответил я ей. – Песням, которые вы поете, меня не учили.

– Как такое может быть?

Причина заключалась в том, что мой отец не принадлежал к числу тех, кто поет своим детям, а мать Энлу унесла лихорадка, когда мне едва исполнилось четыре. Единственное, что осталось в моих воспоминаниях из ее рассказов, – это что мы, тинукеда'я, ведем свое происхождение от Моря Снов. Еще она говорила, что оно часть меня и так будет всегда, хотя я не понял смысла ее слов. После того как она умерла, я спросил у отца, что она имела в виду, когда сказала, будто Море Снов в моей крови, и вопрос ужасно его разозлил.

«Не дай Бог, наши господа услышат, как ты рассуждаешь об этом, – сказал он мне. – Если ты будешь болтать о таких вещах, они посчитают нас неблагодарными и суеверными».

«А что такое Море Снов?»

«Старая и глупая история про Потерянный Сад. Твоей матери не следовало тебе о нем говорить».

И больше мой отец Памон Сюр никогда это не обсуждал.

Меня обидел его отказ – Море Снов принадлежало моей матери, а он меня его лишил. Я больше никогда о нем не заговаривал, даже со знакомыми тинукеда'я, и постепенно воспоминание начало тускнеть. А потом, повзрослев, я понял, что мой народ молчит о множестве подобных вещей, опасаясь вызвать неудовольствие господ.

– Памон, ты меня слушаешь?

Я понял, что воспоминания унесли меня в далекое прошлое.

– Прошу твоего прощения, Йоу.

Она так долго на меня смотрела, что мне стало не по себе.

– Наверное, странно не знать собственной истории, – сказала она наконец.

«Но я знаю свою историю», – подумал я. В конце концов, я ведь был не обычным слугой тинукеда'я, а Памоном Кесом, оруженосцем и правой рукой великого лорда Хакатри. Мало кто из представителей моего народа занимал более высокое положение. Но, разумеется, я промолчал.

На следующий день поздним утром, когда мы уже были в пути, до нас донесся громкий стук копыт, словно на Серебряном пути нас преследовал большой отряд. Все оруженосцы и я повернулись, приготовившись к сражению, если возникнет необходимость, не зная наверняка, кто к нам приближался – посланцы из Асу'а с требованием вернуться назад или разбойники, которые, по слухам, устроили свое логово среди темных холмов за Ущельем, хотя я никогда не слышал, чтобы они нападали на отряды вооруженных зида'я. Однако оказалось, что это ни то ни другое – с востока появилась группа всадников, и, увидев их знамена, мы узнали смертных, приходивших в Асу'а, чтобы попросить Защитника о помощи.

Тот, кто звался Кормах, натянул поводья, когда они оказались рядом с нами.

– Мы услышали, что впереди находится отряд ваших людей, и почти загнали лошадей, чтобы вас отыскать, – сказал он. – Но вы только посмотрите, ваши скакуны даже не задыхаются после такой скачки.

Я мимолетно улыбнулся.

– Лошади из конюшен Асу'а без особых усилий могут скакать очень быстро, хотя, должен заметить, мы не особо спешили.

– Меня удивляет, что у вас такой маленький отряд, – сказал принц. – Разве вы нам поверили, когда мы рассказали про чудовище, которое нам угрожает?

Оруженосец Инелуки Йоу (которая считала себя главной среди оруженосцев, несмотря на то что мой господин являлся старшим братом, но ведь я не был зида'я) ответила:

– Наши господа поскакали вперед, смертный, но они будут нас ждать, когда доберутся до места, однако у меня нет уверенности, что они намерены устроить охоту на дракона, так сильно напугавшего ваш народ.

Кормах наградил ее мрачным взглядом. Я не мог не восхититься этим смертным, который, вне всякого сомнения, ставил себя почти на один уровень с зида'я.

– Вы так говорите, будто только смертные испытывают страх, оруженосец. Подождите, когда вы увидите Червя и услышите его жуткое дыхание. Вот тогда и посмотрим, из чего сделаны вы, народ фэйри.

Мне показалось, что его слова рассердили Йоу, но она отличалась не таким вспыльчивым нравом, как ее господин. Она только покачала головой и сказала:

– Никто не знает, что думать о темноте, пока не сядет солнце.

После коротких переговоров мы решили, что будем двигаться дальше вместе, пока либо не догоним охотничий отряд, либо наши дороги не разойдутся. Хорошо, что мы не стали тратить время на споры, потому что, когда начал спускаться вечер, мы проделали достаточно большое расстояние вдоль нижней границы холмов Белые-Волны и наконец увидели моего господина и его отряд. Они стояли около Серебряного пути, там, где он проходил мимо входа в крутую узкую долину. И я с огромным облегчением обнаружил не только моего господина Хакатри, но и его брата Инелуки, хотя сразу понял, что они яростно спорят. Хакатри был так рассержен, что едва меня заметил, а когда Йоу подошла поприветствовать Инелуки, тот резко взмахнул рукой, показывая, что она должна отойти.

– Твои слова – полная бессмыслица, брат, – сказал Инелуки, поджав губы. – Я всего лишь хотел собственными глазами взглянуть на это существо. Если он совсем маленький – в чем я совершенно уверен, – я мог бы легко с ним расправиться и покончить с угрозой для смертных, которые здесь живут. Не сомневаюсь, что даже наш отец не стал бы возражать против такой помощи с моей стороны.

Он улыбнулся, но белая вспышка зубов заставила меня подумать про черную холодную воду зимнего озера, спрятавшуюся под ослепительно сияющим льдом, и мне стало любопытно, насколько сильно разозлен и недоволен Инелуки. Впрочем, настроение у него быстро и часто менялось, и я надеялся, что он скоро образумится.

– Ты поступил глупо, – тихо сказал Хакатри брату. – И заставил многих беспокоиться.

Остальные члены охотничьего отряда терпеливо ждали, когда братья закончат спорить. Мы узнали, что отряд остановился здесь, у входа в долину, еще в середине дня. Хакатри намеревался убедить брата вернуться в Асу'а, но тот категорически отказывался.

– Мне бы не хотелось вмешиваться в ваш разговор, великие лорды, – сказал смертный принц Кормах, – но, как вам известно, здесь находится вход в Змеиную долину, где Червь устроил свое логово. Его нечасто видят при свете дня, но он появляется по ночам и забирает с лугов в горах овец и другой скот, и даже людей. Мне кажется, это не самое хорошее место, чтобы продолжать ваш спор, тем более если вы не уверены, что он быстро закончится.

Не вызывало сомнений, что эрнам – так смертные себя называли – совсем не нравилось это место, и, должен признаться, и я чувствовал себя здесь, мягко говоря, не слишком уютно.

Холмы по обеим сторонам ущелья были высокими и скалистыми, солнце уже почти село, и ночная темнота, которая расползалась по заросшим травой склонам, добавляла мрачности окружавшему нас пейзажу. Я не слышал пения птиц. И только несколько сверчков выводили свои трели в высокой траве, возвещая о приближении ночи. Не меня единственного посещали дурные предчувствия, некоторые члены охотничьего отряда моего господина с опаской поглядывали на вход в долину.

– Мы тут не останемся. – Хакатри повернулся к смертному принцу. – Мы возвращаемся в Асу'а – все. Наш отец будет сильно рассержен, и даже мать потеряет терпение, но мы еще можем исправить вред, который ты всем причинил своим своеволием.

– Своеволием? – Инелуки закрыл глаза, словно его терпение подверглось несправедливому испытанию. – Смертные пришли в Асу'а со сказками о смертельно опасном драконе, я отправился на него взглянуть собственными глазами, и вот мы стоим рядом с логовом дикого существа, о котором они говорят, и ты намерен повернуть назад? Какая польза будет от такого поведения этим людям?

Он махнул рукой в сторону Кормаха и его бородатых спутников.

– Какой урок они извлекут? Они подумают, что в Доме Ежегодного Танца нет отважных сердец!

– Мы пришли к вам не для того, чтобы нас чему-то учили, милорд, – сказал Кормах, который уже рассердился на Инелуки. – Мы попросили о помощи.

– Вот видишь? – вскричал Инелуки. – Тут требуется всего лишь немного храбрости, брат.

– То, что сейчас происходит, не имеет никакого отношения к храбрости, зато напрямую связано с волей Защитника и Са'онсеры, – ответил мой господин. – Ты покинул Асу'а до того, как наши родители приняли решение, точно ребенок, которому наскучили уроки, и он убежал во двор поиграть на солнце.

На мгновение мне показалось, что гнев возьмет над Инелуки верх.

Он с такой яростью смотрел на брата, что я подумал: еще мгновение, и он снова ускачет прочь. Затем его лицо снова изменилось: гнев либо отступил, либо Инелуки хорошо его спрятал.

– Твои доводы запоздали, брат, – проговорил он мягче. – Возможно, я действительно плохо подумал, но Сад знает, иногда я теряю терпение от излишней осторожности наших родителей. Но мы уже здесь! И по меньшей мере должны посмотреть на зверя, узнать его истинные размеры и природу, чтобы спланировать, как мы избавимся от чудовища.

Братья продолжали спорить, но отошли немного в сторону от остальных. Кормах и его смертные спутники наконец разожгли костер – гораздо больше того, который развели мы с зида'я накануне ночью, – и мы стали ждать, когда мой господин и Инелуки договорятся о том, что мы будем делать дальше.

Далеко за полночь Хакатри подошел к костру.

– Утром мы немного пройдем в долину, чтобы выяснить что возможно про Червя, который, по словам смертных, здесь живет, – тихо сказал он мне. – Я поеду на Ледяной Гриве на случай, если у нас возникнут неприятности.

Итак, младший брат моего господина выиграл спор, и меня это нисколько не удивило – Инелуки, как любил повторять его отец, обладал упрямством барсука, защищающего свою нору. Услышав, что завтра мы направимся в мрачную долину, я расстроился, потому что мне совсем не нравилось то, что я уже видел.

Большую часть ночи я приводил в порядок наконечник копья и меч моего господина, чтобы они были острыми, точно ледяной ветер.

Вход в ущелье произвел на меня неприятное впечатление, но еще сильнее угнетала сама долина. Лорд Инелуки и мой господин ехали впереди, мы с Йоу – сразу за ними, потом следовали лорды из охотничьего отряда Хакатри со своими оруженосцами, последними – принц Кормах и его люди. Нам не требовался проводник, поскольку долина оказалась узкой, а ее каменные стены – высокими. Вход был завален сломанными и упавшими на землю деревьями. Я заметил, что братья мимолетно переглянулись, но Инелуки не смог долго выдерживать суровый взгляд брата.

На дне долины пересекались несколько речушек и земля превратилась в болото, тут и там наружу торчали куски деревьев и камни, которые создавали дополнительные трудности и представляли серьезную опасность.

Возможно, из-за крутых склонов по бокам долины казалось, будто затянутое тучами небо висело прямо у нас над головами, закрывая третью сторону. У меня появилось ощущение, будто мы пленники, которых ведут на казнь.

Несмотря на воду, грязь и молодые ростки травы, долина выглядела на удивление безжизненной. Птицы, которых я не слышал накануне вечером, не появились и сегодня, а сверчки молчали. Единственными звуками, кроме тех, что издавали мы, были редкие крики ворон и шипение горных цикад, ни на что не обращавших внимания, кроме своей короткой жизни под солнцем.

Хотя солнце продолжало подниматься на затянутом тучами небе, я не чувствовал тепла.

Маленькие речушки на дне долины в некоторых местах сливались, превращаясь в грязные мутные пруды, из которых, точно руки утопающих, торчали ветки упавших деревьев. Крутые склоны покрывала густая растительность, и даже тихие звуки, что мы издавали, к нам не возвращались. Я чувствовал себя нарушителем, пробравшимся ночью в чужой дом в надежде совершить задуманное и сбежать, прежде чем хозяин проснется.

Неожиданно Инелуки поднял руку. Его брат, Йоу и я натянули поводья и стали молча ждать. Инелуки выставил палец, показывая на место на некотором расстоянии впереди, где по обеим сторонам тропы, шедшей по более высокой местности, росли две огромные ольхи.

Сначала я не смог ничего разглядеть – мне показалось, будто картина впереди была такой же, что и у нас за спиной, – но мой господин также увидел то, на что указал его брат – я понял это по выражению его лица, – соскочил на землю, и я взял из его рук поводья Ледяной Гривы.