Текст книги "Кельты. Воины и маги"

Рис. 23. Греческая надпись («Корисиос») и кузнечное клеймо на лезвии меча из Пора (Бьенн, Швейцария)

Рис. 24. Фрагмент цепи раба Ллин-Керриг-Бах, Англси. Ширина кольца 17,5 см

Раскопки в Ллин-Керриг-Бах на острове Англси, проводившиеся в 1943 году, во многом прояснили специфику и состав крупных вотивных кладов. В стоячей воде озера около прибрежной скалы обнаружено большое количество оружия, детали колесниц, оковы рабов (рис. 24), орудия труда, фрагменты котелков, охотничьи и воинские трубы, обломки украшений из бронзы, декорированных в островном латенском стиле, а также множество костей быков, лошадей, овец, свиней и собак – разумеется, останки жертвенных животных, а не выброшенные объедки.

Металлические предметы из Ллин-Керриг-Бах датируются временным отрезком между серединой II века до н. э. и примерно серединой I века н. э.

Хотя условия и среда, в которых хранились все эти вещи, не позволяют сделать каких-либо обоснованных выводов, кажется вероятным, что они представляют собой не одно, а несколько подношений божеству, сделанных в течение определенного периода. Прекращение пожертвований, видимо, связано с взятием Моны римским войском в 61 году до н. э. Присутствие в кладе изящных изделий более поздней датировки, привезенных на остров Англси из богатых областей на юго-востоке Британии, указывает на появление в этих краях беженцев высокого социального ранга – именно они совершали последние приношения даров, стремясь заручиться поддержкой божества в борьбе против нашествия римских легионов.

Еще три вотивных клада, содержащие меньшее число предметов, открыты в Южной Шотландии – в Карлингворке, Блэкберн-Милле и Экфорде. В первых двух случаях дары были уложены в котлы, о ритуальном значении которых нет нужды еще раз упоминать. Во всех трех хранилищах присутствуют в основном орудия труда и воинское снаряжение работы местных и римских мастеров. Многие предметы сломаны, другие, перед тем как попасть в число жертвенных даров, долгое время находились в пользовании – похоже, что поднесение божествам поврежденных или пришедших в негодность предметов было у кельтов в обычае, поскольку обрядовое значение имела не форма, а содержание, «сущность» каждой вещи. Все три шотландских вотивных клада, хранившихся в воде, представляют собой важный объект для дальнейших исследований – прежде всего, потому, что это разовые пожертвования, совершенные в таких местах, которые обычно не считались священными или пригодными для проведения подобных ритуалов.

В числе единичных находок, внушающих мысль о том, что это вотивные дары, а не случайно упавшие за борт вещи, можно упомянуть бронзовый щит, украшенный в позднелатенском островном стиле и обнаруженный на дне Темзы в Баттерси, а также относящиеся к более раннему периоду щит и меч из Линкольншир-Уитема.

Успех в поиске вотивных кладов, хранящихся в водоемах, во многом зависит от географических факторов, изменений уровня воды и промышленных разработок на торфяниках. Практика создания подводных тайников в озерах, реках или болотах восходит к раннему неолиту в Дании, где природные условия были для этого наиболее благоприятными. В языческие времена такой практики продолжали придерживаться племена тевтонского севера, но вполне вероятно, что вотивные клады были известны повсюду в трансальпинской Европе с древнейших времен.

Жертвоприношения. Нить повествования о священных землях и вотивных кладах подводит нас к вопросу о жертвоприношениях и о тех, кто отвечал за их обрядовую сторону в кельтских сообществах.

К сожалению, невозможно в деталях восстановить порядок проведения таких церемоний, характерный для определенных праздников или для особых случаев – годин испытаний, войн, голода, эпидемий. Античные авторы изъясняются на эту тему кратко и туманно, ирландские источники ограничиваются намеками, что неудивительно: для первых жертвоприношения были обычаем слишком примитивным, для вторых – слишком жестоким и языческим, чтобы увековечить его в скрижалях истории. Известно, что в Ирландии животных приносили в жертву во время Брон Трограйна. Есть и косвенные доказательства ритуального убийства людей на праздновании Самайна: в одном сказании говорится, что в эту пору к деве из Бри Эле сватались мужчины Ирландии, и за каждого, кто добивался ее любви, погибал один из членов его рода – никто не знал, от чьей руки. Бри Эле было вторым названием Круахана, королевской резиденции Коннахта, и вполне возможно, что мужчин приносили в жертву богине природы, чтобы обеспечить ее благосклонность, – сакральный смысл этого действа связан с представлениями о короле как о смертном супруге богини. Тайное умерщвление жертв совершали хранители культа, по-видимому, с помощью оружия, что напоминает о гибели некоторых королей от ран. В древних манускриптах присутствуют и более смутные и фантастические намеки – на совершавшиеся в пору Самайна жертвоприношения детей и скота. В этом, несомненно, есть доля правды, но никаких разъяснений из текста почерпнуть нельзя.

Одно из самых важных среди сохранившихся сказаний – повествование о жертвоприношении, призванном отвратить беды, которые грозили подданным короля, соблазненного блудницей. Друиды, посовещавшись, решили, что в жертву должно принести сына добродетельной четы. Подходящего кандидата долго искали, поиски сопровождались сказочными обстоятельствами, наконец, юношу доставили в Тару, и тут, перед самой церемонией, взору участников предстала женщина из Иного мира. Она вела за собой корову, которую предложила умертвить в обмен на жизнь юноши. Это сказание имеет примечательную параллель в арийской традиции Индии, что указывает на общие культурные корни, а для изучения древних обрядов важно указание на существование общеиндоевропейского мифа, свидетельствующего о практике заклания животного вместо человека.

Та же тенденция прослеживается в сказании о битве, которая произошла в дохристианские времена. Народ, именовавшийся десии, одержал победу над обитателями королевства Оссори благодаря тому, что один из друидов добровольно позволил принести себя в жертву в облике коровы. Столь необычное жертвоприношение человека, обладавшего священным статусом в кельтском обществе, гарантировало десиям успешный исход сражения, а трагический эффект ритуала – с точки зрения современного человека – смягчен находчивостью чародея, принявшего обличье животного.

Делать вывод о том, что ирландские кельты повсеместно отказывались от человеческих жертвоприношений, было бы неверно. Возможно, заменять людей животными было принято в особых обрядовых ситуациях или у отдельных племен – ведь в некоторых сказаниях содержатся намеки на ритуальную гибель королей, и об этом забывать нельзя. В античной же литературе есть много свидетельств о человеческих жертвоприношениях в Галлии и Британии, и именно к этому вопросу настало время перейти.

Цезарь прекрасно понимал цель устраивавшихся галлами жертвоприношений – умилостивить богов, – и не видел в этом ничего удивительного, поскольку не только в Галлии, но и на всем протяжении кельтских владений продолжала существовать архаическая традиция, хорошо знакомая древним обитателям Италии и Греции, но во времена Цезаря уже вышедшая из моды на его родине. Похоже, самым распространенным способом проведения обряда было умерщвление жертвы с помощью оружия и окропление кровью ритуальных предметов, алтарей и деревьев – такой вывод можно сделать на основе свидетельств Тацита и Лукана. Практиковалось также гадание на человеческих внутренностях, но гораздо больший интерес представляют письменные сообщения о ритуальной смерти в огне, в воде и в петле.

Цезарь говорит о том, что некоторые галльские племена сооружали огромные клетки из веток, загоняли туда людей и поджигали. Жертвы были в основном преступниками, и можно заключить, что независимо от тяжести вины все они совершили нечто такое, что позволило лишить их социального и обрядового статуса. Нет никаких указаний на то, что в жертву подобным образом приносили пленников, захваченных на поле боя. Такие жертвоприношения, вероятно, служили залогом процветания и благополучия племени, и по значимости их можно сравнить с ирландскими сезонными праздниками, на которых также совершались кровавые обряды. Плетеные клетки, которые, согласно некоторым источникам, напоминали по форме человеческие фигуры, вызывают ассоциативную связь со многими ирландскими сказаниями, в основном мифологическими, в которых говорится о гибели людей, иногда королей, в пламени, охватывающем дома и дворцы.

Знаменитое высказывание Лукана о трех кельтских богах – Тевтате, Таранисе и Езусе – дополняют ранние комментарии к поэме «Фарсалия». В них утверждается, что жертв, посвященных Таранису, сжигали, Тевтата могла умилостивить смерть человека в воде, а Езуса – повешение. Нужно помнить о том, что все эти три имени могли быть общепринятыми эпитетами многих кельтских племенных богов, следовательно, различные способы жертвоприношений были характерны для определенных обрядовых случаев, а не для отдельных племен. Возможно также, что Езус, Тевтат и Таранис символизировали собой три первоэлемента: землю и, соответственно, растительную жизнь (Езус – повешение), огонь (Таранис – сожжение) и воду (Тевтат – утопление). Жертвенная смерть в воде изображена на одной из пластин большой серебряной чаши работы кельтских мастеров примерно I века до н. э., найденной в торфянике близ Гундеструпа (Дания) и представлявшей собой вотивный дар. В эти края она попала вместе с кельтскими переселенцами, которые пришли скорее со Среднего Дуная, нежели из Галлии. Сведения о ритуальном повешении во славу Езуса вызывают особый интерес, поскольку, во-первых, здесь просматривается связь со священным деревом, а во-вторых, подобные жертвоприношения устраивались и в честь Отина, великого бога-чародея тевтонской воинской аристократии, чей культ процветал на территории современной Швеции и мог иметь кельтское происхождение.

Чародеи и мудрецы. Главными вершителями магических и ритуальных действий у кельтов были друиды. Нет нужды говорить о том, что романтизированный образ друидов в литературе нового времени и псевдодруидические организации, которые периодически заявляют о себе в разных странах, не имеют ничего общего с друидами древности. Пелена мистики и тайны, скрывавшая от нас деятельность истинных друидов, развеяна современной наукой – сравнительные исследования в области религии показали, что в четкой социально-религиозной структуре общества они занимали естественную нишу, существовавшую у многих, если не у всех, народов, говоривших на индоевропейских языках и имевших индоевропейские социальные институты. Самые известные собратья друидов – брамины, занявшие свое место в индийском обществе после нашествия ариев в Северную Индию в середине или в конце 2-го тысячелетия до н. э., долгое время составляли наследственную касту, тогда как друиды придерживались более архаической организации и представляли собой особое сословие, формировавшееся из детей воинской аристократии. Есть указания на существование схожей категории людей, обладавших сакральным статусом, и у италийских племен, но бурное развитие Рима под влиянием средиземноморской цивилизации трансформировало примитивные социальные институты, и на место первобытных жрецов пришли латинские фламины и понтифики.

Слово «друид» в том виде, в котором оно существует в современных европейских языках[8]8
  Английское – «druid», французское – «drшdе».


[Закрыть], заимствовано из произведений греческих и латинских авторов, которые в свою очередь переняли его у континентальных кельтов. Цезарь писал о «druides», Цицерон о «druidae» – это латинизированные варианты во множественном числе. В живых островных кельтских языках druí (единственное число) и druad (множественное число) представляют собой формы того же слова из древнеирландских текстов. Валлийский эквивалент в единственном числе – dryw. Само слово «druid» произошло от корня, означающего «знание о дубе» или, возможно, «великие, глубочайшие познания». Плиний сравнивал его с греческим названием дуба, намекая на то, что такая связь не случайна, – ему был знаком кельтский обряд срезания растущей на дубах омелы, сопровождавшийся жертвоприношением быков. К сожалению, неизвестно, имел ли этот обряд отношение к общеплеменным праздникам и с какой целью он совершался. Размышляя о друидах, Плиний, возможно, вспоминал и о растущем на Олимпе священном дубе, образ которого в греческом культе представляет собой общий индоевропейский элемент и сравним с кельтскими священными лесами, в частности со священной дубовой рощей галатов Друнеметон. Если дуб (наряду с некоторыми другими деревьями) выступал символом божества, то «знание о дубе» было необходимо тем, кто служил посредником между миром простых смертных и миром сверхъестественного.

Прояснению сущности этого знания о мире сверхъестественного способствует изучение иерархии посредников, куда входили несколько рангов ученых чародеев, хотя четко определить различие между их функциями невозможно. Наряду с друидами и бардами Страбон упоминает ватов – vates, и это слово созвучно с ирландским fathi (в единственном числе – faith). Оно происходит от корня, означающего «вдохновенный» или «экстатический»; ватами называли поэтов и прорицателей. Другой ирландский термин, «филид» (fili; во множественном числе – filid) получил широкое распространение в раннехристианские времена. Изначально он имел смысл «провидец», но со временем так стали называть придворных поэтов и историков. Могущество чародеев определялось способностью видеть незримое (этимология древнеирландских слов, связанных с культом, свидетельствует, что «знание» воспринималось особым «зрением»), постигать сакральное знание через общение с миром сверхъестественного, а осуществлялось это общение с помощью вхождения в транс.

Один из самых любопытных примеров прорицания в состоянии транса можно найти в древнеирландской саге об избрании нового короля Тары: друид, вкусивший окровавленную плоть зарезанного быка, впал в транс под чтение заклинаний, а когда пришел в себя, в подробностях предсказал обстоятельства появления в городе того, кто должен взойти на престол. Этот обряд был известен под названием «tarbfeis» – «сон быка». Неистовство, транс и перевоплощения, служившие основой многих ритуалов, роднят кельтских чародеев с шаманами евразийского Севера. Вполне возможно также, что эти элементы культового действа указывают на очень древние контакты кельтов с обитателями понтийских степей.

Хотя некоторые античные авторы именуют друидов философами, не похоже, что они, как социальная организация, участвовали в создании каких-либо умозрительных концепций или этических принципов, лежащих за пределами культовой практики и порядка проведения обрядов. Друид Дивитиак, друг Цезаря и Цицерона, скорее являлся исключением – лишь те немногочисленные представители кельтского жречества, кому довелось познакомиться со средиземноморской цивилизацией и греческой философией, способны были развивать идеи, которые никогда бы не пришли в голову их собратьям-землякам. В том же, что друиды рассуждали о природе жизни после смерти, нет ничего удивительного: погребальный инвентарь из кельтских захоронений – оружие, украшения, пища, предназначенные для пира в Ином мире, – свидетельствует о распространенной у кельтов вере в загробное существование.

Высочайшее положение друидов в кельтском обществе не вызывает сомнений – Цезарь и другие авторы сообщают об их судейских полномочиях наряду с обрядовыми функциями, а в Ирландии даже король не имел права открыть рот прежде, чем выскажется его друид. Ирландские источники свидетельствуют, что друиды носили оружие и владели домами. Цезарь говорит о том, что они участвовали в битвах, но сражались вовсе не с оружием в руках. Впрочем, эта тема столь обширна, что не может вместиться в данное исследование. В заключение же необходимо сказать несколько слов об одной из самых поучительных и примечательных традиций кельтов.

Традиция устной передачи знаний. Современный мир настолько зависит от информации, зафиксированной в письменной форме, что многим, возможно, даже трудно поверить в существование других способов сохранения знаний или народной литературы. Прежде всего, кажется невероятным, что огромные тексты, независимо от содержания, удерживались в памяти дословно и передавались от одного поколения к другому. Но так действительно было принято у многих индоевропейских народов, обитавших вне урбанистических цивилизаций, где письменность уже была изобретена. Дожившие до наших дней школы браминов в Индии демонстрируют, каким образом знания сохраняются и передаются в устной форме, и во многом помогают понять суть схожей традиции, существовавшей у древних кельтов.

Методика устного обучения состоит в постоянном повторении нараспев простых стихов или ритмической прозы. Четкий ритм провоцирует состояние, близкое к трансу, и за долгие годы ученики запечатлевают в памяти огромные массивы текстов. В Древнем мире процесс обучения был наполнен сакральным смыслом, точному произнесению священных текстов придавалось первостепенное значение, и растяпе, перепутавшему слова, грозила сверхъестественная кара. Все эти особенности прослеживаются и в индийской, и в кельтской традициях, сообщает о них и Цезарь, писавший о том, что ученики друидов на протяжении долгих лет заучивали наизусть множество стихов. Правда, он не совсем верно понимал причину отказа друидов от письменности. Дело было не только в стремлении друидов сохранить свое знание в тайне от непосвященных – письменность не имела необходимой ритуальной значимости.

Устная, дословная передача информации обусловливает сохранение древнего языка в первозданном виде, в то время как язык бытового общения постоянно развивается, меняется и уходит все дальше от священных текстов. Один из самых известных примеров тому – язык ведических гимнов, более древний, чем санскрит, на котором ученикам разъясняли их содержание. Санскрит, язык науки, в течение тысячи лет существовал в Индии только в устной форме и был записан лишь в XVIII веке, когда несколько браминов прервали традицию и продиктовали его европейцам. Точно такая же ситуация сложилась и у кельтов. В Ирландии школы устной передачи знаний долго не сдавались и лишь со временем уступили свои позиции монастырским скрипториям. Сейчас уже невозможно сказать, насколько архаическим был язык подлинных мифов дохристианской эпохи, но обрядовая терминология, так же как и содержание мифологических сказаний, записанных ирландскими монахами, свидетельствует о параллелях с той ситуацией, которая складывалась в Индии.

Наряду со священной литературой, мифами и заклинаниями, которые были неотъемлемым элементом друидических практик, с особым тщанием сохранялось и передавалось знание закона. Язык правовых трактатов – самый древний во всем массиве сохранившихся ирландских текстов, и именно из них можно почерпнуть больше всего информации о ранних социальных институтах, но нас в данном контексте прежде всего интересует традиция устной передачи информации, и потому ограничимся цитатой из большого свода законов «Senchas Mar»: «память древних перетекает из уст в уста песнями сказителей». Отсюда следует, что и законы читали нараспев или пели; таким образом, филиды по своим функциям приближаются к бритемам и становится очевидным высокий статус поэтического сословия в кельтском обществе.

Без сомнения, традиция устного обучения у континентальных кельтов включала в себя помимо прочего эпическую литературу, историю королевских семейств и хвалебные песни, создававшиеся, по словам античных авторов, бардами. Все эти жанры присутствуют в островных ирландской и валлийской литературах, а в их стиле и композиции можно разглядеть общие индоевропейские элементы.

Глава 4
Кельтское наследие

До сих пор речь шла о происхождении и формировании кельтского народа, его образе жизни и отношении к сверхъестественному. Последняя глава посвящена исчезновению кельтов и их наследию, сохраненному после крушения Римской империи в средневековой Европе небольшими народностями на северо-западных окраинах. Эти народности можно признать кельтскими, поскольку они говорили на древних кельтских языках и восприняли древние социальные институты, но называть их кельтами в сугубо историческом смысле было бы неверно. Они жили в Ирландии, на севере и западе Британии, и мы рассмотрим историю происхождения названий некоторых из них, таких, как гэлы, пикты, скотты и валлийцы, чтобы избавиться от широко распространенных заблуждений.

Кимвры и тевтоны. Об отстранении кельтов от участия во всеобщей европейской политической жизни в период римского завоевания говорилось в первой главе, теперь обратим взгляд на соседей континентальных кельтов – северных и восточных варваров, которые со временем сокрушили Римскую империю и сказали свое слово в переделе европейской политической карты. В этом контексте начать следует с событий конца II века до н. э., ставших предвестниками грядущего распада. В 113 году до н. э. римская армия, посланная на помощь кельтскому королевству Норик в Восточных Альпах, была разгромлена войском захватчиков, явившихся с севера. Победители известны под названием кимвры (cimbri) и, согласно письменным свидетельствам, пришли из Ютландии, по всей видимости значительно пополнив свои ряды по дороге на юг. Двигались они хорошо известным в древности трансконтинентальным путем – по Эльбе в Богемию и затем к Среднему Дунаю и Восточным Альпам. В Богемии кимвры совершили нападение на бойев – кельтский народ, ранее соседствовавший с галльскими поселениями в Северной Италии, часть которого затем отправилась на поиски безопасных земель к западу, осев в итоге на берегах Рейна.

В течение нескольких лет после победы над римлянами кимвры бродили по кельтским землям, простиравшимся от Норика до Сены и Роны. За это время к ним присоединились тевтоны (teutones) – племя вероятно, но не наверняка имевшее также северное происхождение, – и объединенные войска нанесли новые поражения римлянам в 108-м и 105 годах до н. э., на этот раз в Южной Галлии. Побесчинствовав еще немного в Галлии и у западной оконечности Пиренеев, разбойники наконец встретили отпор и были разбиты римской армией при Аквах Секстиевых (Экс-ан-Прованс) в 102 году до н. э., а в 101-м окончательно уничтожены при Верцеллах (Верчелли). Не следует делать поспешных этнологических выводов по поводу кимвров, исходя только из того, что они явились с севера. Их предводители, насколько это известно, носили типично кельтские имена, а некоторые замечания Диодора, Страбона и Плиния позволяют заключить, что кимвры говорили на кельтском языке. Название «teutones» представляет собой латинизированную форму кельтского слова, означающего «народ, люди», корень которого присутствует в ирландском слове «tuath» и в имени галльского божества Teutates.

Один любопытный пассаж Цезаря касается белгов. Он пишет, что в его эпоху, через полвека после разгрома кимвров и тевтонов, белги – воинственный союз племен из Северо-Восточной Галлии – бахвалились, будто они единственные из галлов, кто сумел достойно сразиться с завоевателями. При этом в другом отрывке Цезарь говорит, что белги пришли из зарейнских областей и кичились своей ратной доблестью и происхождением из Германии (Germania). О кельтском племени треверов, обитавшем на берегах Мозеля, Цезарь тоже сообщает, что они имеют «германские» корни, но треверы, разумеется, не входили в белгский союз. Современные археологические изыскания подтверждают рейнское (или зарейнское) происхождение этих племен.

Германцы. Следующий вопрос – история слов «Germania» и «germani». Последнее из них, согласно Атенею, использовал Посидоний в конце II века до н. э. Более раннее, но менее убедительное свидетельство встречается в записи о битве при Кластии (222 год до н. э.) во фрагментах Acta Triumphalia в Риме. Сохранившаяся надпись была сделана гораздо позже самого события, и слово «germani» рядом с инсубрами, возможно, было добавлено от себя ее автором в I веке н. э. Первостепенное значение имеет использование названия «германцы» на рейнских землях, и в этом контексте археологические материалы, касающиеся кельтских поселений к востоку от Рейна, кельтские топонимы, сохранившиеся на территориях от Рейна до Везера и Эльбы, а также упоминавшиеся свидетельства о белгах и треверах все вместе внушают мысль о том, что Germani изначально было кельтским родовым именем и в давние времена этот род занимал положение сюзерена, или «княжеского» племени. Очевидно, что в эпоху Цезаря германцами называли всех без разбора самозванцев, вторгавшихся в Галлию из зарейнских областей. Дионисий Галикарнасский в своем произведении «Римские древности» (конец I века до н. э.) немного проясняет существо вопроса. Описывая Кельтику, он говорит о том, что земли, лежащие по ту сторону Рейна и простирающиеся к Скифии и Фракии до самого Герцинианского леса, зовутся Германией (Germania). Во времена Дионисия географическая карта выглядела немного по-другому, но его утверждение вполне согласуется с той ситуацией, которая могла существовать раньше, и это объясняет, почему галлы награждали прозвищем «германцы» любой народ, мигрировавший на запад из-за Рейна, будь то беженцы-кельты или разбойничьи отряды из дальних земель.

В связи с этим необходимо сделать еще одно уточнение. Нет никаких указаний на то, что кельты, чье название было известно во всей Европе, от края до края, кимвры, тевтоны, свевы и их союзники под предводительством Ариовиста, имели общие национальные самоназвания или претендовали на них, хотя слово «suevi» использовалось довольно широко. «Германцами» или «германскими» чужеземные племена называли другие народы. Есть еще вариант «тевтоны», его мы и предпочтем для ясности и в дальнейшем именно так будем именовать все некельтские племена, появлявшиеся на кельтских землях в рассматриваемый период.

Тевтонские племена. Слово «teutones» созвучно немецкому Deutsch, произошедшему от thioda, что означает «народ, люди» в филологической семье тевтонских языков. Нет нужды подробно говорить о том, что все эти слова происходят от того же индоевропейского корня, что и упоминавшиеся уже кельтские примеры (tuath, Teutates).

Первое упоминание о тевтоноговорящих племенах связано с противостоянием Цезаря и Ариовиста, возглавлявшего союз народов. Очевидно, что туда входили кочевые кельты, существенно отстававшие в развитии от родственных им оседлых жителей Галлии, а также племена, которые можно признать отчасти кельтскими, отчасти тевтонскими. Делая выводы, нельзя забывать о природе варварского общества – в те времена шел постоянный культурный, лингвистический и политический обмен между обитателями разных земель, и процесс этот восходит к той эпохе, когда не существовало ни «кельтов», ни «тевтонов», а были только «древние европейцы». Таким образом, бесполезно искать какую бы то ни было фундаментальную разницу между кельтоговорящими и тевтоноговорящими племенами Германии. Замечания Цезаря, а позднее Тацита о многих аспектах жизни этих племен и их политике демонстрируют тесное переплетение интересов, а Тацит с облегчением говорит о том, что все силы варвары тратят на ожесточенные свары между собой, вместо того чтобы направить их на борьбу с римскими легионами.

Нашествия захватчиков из зарейнских областей в 1 веке до н. э. и в I веке н. э. – лишь первая волна прилива, который позднее будет приносить на запад все новые и новые тевтоноговорящие племена. Они покидали друг за другом свою древнюю родину на востоке от Эльбы и становились причиной целой серии переселений, но только с крушением Римской империи в V веке н. э. прочно закрепились на страницах истории – уже под названиями «вандалы», «готы», «франки», «саксы» и др., с которыми напрямую связана судьба средневековой и современной Европы.

Прежде чем перейти к теме кельтского наследия в V веке и последующих эпохах, нужно сказать несколько слов о раннем периоде отношений между кельтами и их тевтоноговорящими соседями. Военное и культурное превосходство кельтов в период с V по II век до н. э., археологически проявившееся в распространении латенской культуры, выразилось и в мощнейшем влиянии на варварские племена северных и восточных соседних земель. Об этом свидетельствует не только интенсивный импорт произведений латенского искусства, но и появление множества копий и подражаний металлическим и глиняным латенским образцам, а мастера кельтской традиции продолжали творить на землях Центральной Европы и после заката кельтской цивилизации. Проследить культурный обмен, совершавшийся благодаря династическим бракам или военным авантюрам, не представляется возможным, но он, по всей видимости, играл важную роль, и один из примеров тому – произведения кельтского ремесленного искусства, обнаруженные в Дании.

Изделия кельтских мастеров в Дании. Особого внимания заслуживают четыре места раскопок. В торфянике Хьортспринг на острове Альс обнаружено большое количество длинных деревянных щитов кельтского типа, копья с деревянными древками и железными наконечниками, а также другое оружие, деревянная лодка и кости животных. Все эти предметы, очевидно, представляют собой вотивные дары, хранившиеся в озерце в центре болота. Клад можно датировать приблизительно концом III века до н. э.

Примерно к тому же периоду относится большой бронзовый котел, найденный в Брё возле Хорсенса (Восточная Ютландия). Он лежал в земле, и, поскольку поблизости нет следов поселений или погребений, можно заключить, что тоже являлся вотивным даром. Вместимость котла – около ста тридцати галлонов, но примечательно другое: изображения бычьих голов вдоль нижнего края ободка и выполненный в латенском стиле выпуклый орнамент из совиных масок у мест крепления двух круглых ручек. Вероятнее всего, котел из Брё создан кельтскими мастерами из богемско-моравского региона и в Данию завезен речным путем – по Эльбе.

К I веку до н. э. принадлежат найденные в торфянике возле Дейбьерга (Западная Ютландия) детали для пары четырехколесных повозок. Изначально они были помещены на островке в середине болота и обнесены, по крайней мере одна из них, оградой. Мастерство, с которым сработаны повозки, и особенно металлические детали, в том числе украшения в виде кельтских человеческих масок, свидетельствует о том, что они были привезены с юга, возможно из Галлии.

Самая примечательная из кельтских находок в Дании – большая серебряная чаша, обнаруженная неподалеку от Гундеструпа (Химмерланд). Она была разобрана на составлявшие ее пластины и оставлена, по всей видимости, прямо на поверхности торфяного болота, а со временем ее затянула трясина.