Текст книги "Озорница"

На вершине остроконечной крыши было проделано дымовое отверстие, через него внутрь пробивался солнечный луч, рассеивавший полумрак и падавший на лицо человека, сидевшего в самом центре, скрестив ноги. Эмили хотелось бы думать, что он специально избрал картинную позу, чтобы произвести впечатление на дикарей, но тут же пришлось согласиться, что поза его продиктована необходимостью видеть текст. Человек держал на коленях книгу в кожаном переплете и медленно читал, а расположившийся рядом Трини переводил с английского на маори, когда Джастин делал паузу.

Эмили навострила уши. Поведение Джастина очень удивило ее. Трудно ожидать, что туземцев глубоко взволнует рассказ о жизни и творчестве Моцарта или Вивальди. Но ждать долго не пришлось, голос Джастина звучал церковным колоколом, и девушка легко разобрала знакомые слова:

«Рождество Иисуса Христа было так: по обручении Матери Его Марии с Иосифом, прежде нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святого».

Джастин замолчал, чтобы Трини смог перевести, а суровый вождь закручинился, как если бы переживал происходящее вместе с чтецом.

«Иосиф же, муж Ее, будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее».

За годы учебы в пансионе Эмили довелось семь раз встречать Рождество и принимать участие в традиционных представлениях, воскрешавших на школьной сцене картинки из Библии. Сесилия дю Пардю, естественно, играла Марию, а на долю Эмили выпадала роль овцы либо осла, но сейчас, закрыв глаза, она впервые в жизни подпала под очарование до боли знакомых слов.

«Но когда он помыслил это, – се, Ангел Господен явился ему во сне и сказал: Иосиф, сын Давидов! Не бойся принять Марию, жену твою; ибо родившееся в Ней есть от Духа Святого. Родит же Сына, и наречешь Ему имя: Иисус; ибо Он спасет людей Своих от грехов их».

Эмили широко открыла глаза, но ничего не увидела за повисшими на кончиках ресниц слезинками; словно бы все расплылось, группа туземцев начала медленно вращаться вокруг человека с янтарными глазами. Солнечный луч играл на темных его волосах, высвечивая золотые часы, висевшие на цепочке на груди.

Девушка отпрянула от стены, зажав ладонью рот. Ее распирало от смеха. Подумать только: Джастин Коннор, искатель приключений, мошенник и вор, в роли миссионера! Неужели отец доверил золотой прииск и судьбу своей дочери сумасшедшему? И куда подевалось золото, что он с ним сделал? Отдал туземцам на пропитание или продал и скупил на вырученные деньги Библии?

От приступа истерического смеха Эмили согнулась пополам, не в силах больше сдерживаться. Этакая дурочка! Поверила идиотским слухам и сплетням о похождениях Джастина Коннора. Да и сама хороша, не сумела его распознать, увидеть таким, какой он есть на самом деле! Ведь ясно же, что этот человек готов открыть душу и сердце первому встречному, приютить любого бродягу, будь то слуга, брошенный хозяином, людоеды, ставшие вегетарианцами, или уродливый первоящер. Всех готов пригреть добренький Джастин, всех без исключения, кроме маленькой девочки, о которой просил позаботиться Дэвид Скарборо.

Эмили поняла, что плачет, лишь когда щеки стали мокрыми от слез, и тихо отошла от хижины. С той минуты, как она встретила своего опекуна, ее закрутил вихрь противоречивых бурных эмоций, голова шла кругом, и пора было остановиться, оглядеться, прийти в чувство и разобраться в происходящем. Надо бежать куда глаза глядят.

Она бросилась прочь от хижины, вверх по склону холма, мимо прогалины в загородке, спеша как можно скорее оказаться в темных лесных зарослях. Позади залаяла собака, почудился крик человека, будто кто-то звал ее, пытался остановить, но Эмили ломилась вперед через чащобу, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки, не чувствуя боли. Она стремилась уйти подальше от людей, будто бежала от собственник мыслей и переживаний.

На крутом косогоре чуть не соскользнула вниз и удержалась от падения, схватившись за корень, торчавший из земли. А когда вскарабкалась на вершину и обернулась, перед глазами открылась чудесная панорама, от которой захватывало дух. Далеко внизу змеилась лента песчаного пляжа, а к западу пролегли невысокие холмы с кукурузными полями. На востоке приветливо махали пушистыми кронами деревья, и создавалось впечатление, будто там и есть райский тропический уголок. Высокие деревья на вершине заслоняли от жарких лучей солнца, в их тени было прохладно и уютно.

В иное время Эмили могла бы просто любоваться красотой природы и радоваться жизни, но только не сейчас; словно бы все эти чудеса не принадлежали ей и не могли принадлежать. Она могла претендовать лишь на то место, где сейчас оказалась, обняла ствол дерева и зарыла горящие ступни ног в пушистый прохладный мох. Испуганная ее появлением белоснежная птица сорвалась с ветки, взмыла вверх и запела. Под нежную мелодию, доносившуюся с неба, Эмили пыталась собраться с мыслями, решить, что делать дальше. Нужно бежать с острова, и как можно скорее, пока еще крепка стена, которую она воздвигла между собой и окружающим миром, пока она еще способна сопротивляться обаянию Джастина. Пройдет совсем немного времени, и она будет смотреть на него с тем же восторженным выражением, что и туземцы.

В тяжкие раздумья ворвался пронзительный крик, похожий на злобное хихиканье, а за ним последовал топот крохотных ног. Эмили вздрогнула и осмотрелась, но в первую минуту ничего не увидела. Под сенью могучих деревьев стоял полумрак, и легкие тени перебегали с ветки на ветку. Но внезапно на другой стороне полянки дрогнул и зашатался густой куст.

«Какая еще напасть? – устало подумала Эмили. – Чего еще ждать? Гномов или пигмеев?» С первой же минуты, когда она открыла сегодня глаза, ее преследовали одно несчастье за другим, сюрприз за сюрпризом, как девочку из сказки Кэрролла, упавшую в нору кролика. Эмили нисколько не удивилась бы, если из-за куста вдруг показалась бы белая ящерица и достала из кармана жилета часы отца.

Девушка принялась внимательно изучать заросли, подрагивавшие, как живые; казалось, оттуда летели дротиками, смоченными ядом, злобные взгляды невидимых глаз. Эмили резко повернулась, чтобы пуститься наутек, и больно ушиблась о ствол дерева, что вызвало взрыв демонического смеха из куста.

– Совсем не смешно! – обиженно крикнула девушка. Прямо перед ней содрогался от смеха низкий куст. Эмили вконец рассердилась и пригрозила:

– Вот возьму сейчас топор, и тебе будет не до смеха. Топора, однако, не было, и приходилось полагаться на собственные силы. Подхватив полы юбки, Эмили разбежалась, прыгнула и пролетела над кустом, на ходу приметив уголком глаза чью-то загорелую руку и расширенные в удивлении глаза.

И тут началась погоня. Эмили мчалась сквозь густые заросли, перепрыгивая через высокие кусты и минуя цепкие ветки с легкостью, которой сама от себя не ожидала, а за спиной слышался топот ног. В любую секунду в тело могла впиться стрела, но об этом не хотелось задумываться. Девушка не сбавила темпа и не стала оглядываться, даже когда лес поредел и показалось, что погоня отстала.

Эмили вырвалась из сумрачной лесной прохлады на жаркий солнечный свет, и впереди открылась безбрежная лазурная морская даль. На мгновение в голове мелькнула мысль, не замедлить ли бег, чтобы немного передохнуть, но топот легких ног за спиной толкал вперед и вперед. Земля под ее ногами неожиданно оборвалась, и девушка кубарем покатилась по песчаному склону, перед глазами заплясали коричневые и голубые пятна.

Зарывшись в теплый песок, тяжело дыша, Эмили прислушалась. Вокруг царила полная тишина, и только легкий бриз холодил разгоряченное тело. Девушка открыла глаза и увидела маленькие ноги, несколько пар дочерна загорелых ног с растопыренными пальцами. Эмили окружила стайка совершенно голых детишек. На стоявшем ближе всех мальчишке было только ожерелье из ракушек и больше ровным счетом ничего, если не считать широкой улыбки.

Глядя на них, оставалось им только позавидовать. Этих детей никто не запихивал в кринолины и корсеты, не заставлял натягивать длинные чулки и застегивать десятки мелких пуговиц на высоких черных ботинках, немилосердно жавших ноги. Новые знакомые весело разглядывали Эмили, а она не могла отвести от них глаз, восхищаясь их полной свободой.

Наконец взгляд ее остановился на крохотной девчушке, совсем еще младенце, только-только научившемся ходить. Она смаковала свой большой палец, робко поглядывая на Эмили. Именно к ней обратилась девушка, когда нашла в себе силы приподняться на локте.

– Почему вы не пигмеи? Ненавижу детей.

Маленький джентльмен подал ей руку, чтобы помочь встать, и укоризненно сказал:

– А вам не кажется, что нельзя относиться столь нетерпимо к весьма большой прослойке общества, основываясь лишь на возрасте?

Эмили изумленно уставилась на мальчишку. Она не ожидала, что он вообще ее поймет и в лучшем случае пролепечет нечто невразумительное. Девушка встала и вежливо поинтересовалась:

– Думаю, английскому тебя научил Джастин?

– Джастин? – переспросил мальчик.

– Пакеха! – выкрикнула крохотная девчушка, вынув палец изо рта. Ее крик радостно подхватили все дети.

– Боже! От ваших воплей голова трещит! Сейчас же прекратите! – взмолилась Эмили. – Естественно, в вашем представлении Джастин – всемогущий, замечательный, да просто святой.

Дети примолкли и непонимающе уставились на девушку. Видимо, преподаватель не научил их распознавать сарказм. Девчонка смотрела на Эмили с восторгом на грани ужаса.

– Чего это она так на меня уставилась? У меня мурашки по коже бегают.

– Это моя сестра Дани, – пояснил мальчик, положив руку на плечо ребенка, – а меня зовут Кавири.

– Эмили, – представилась девушка. – Зачем вы за мной гнались?

– Мы не гнались, мы просто следовали за тобой. Кто же мог предполагать, что ты такая глупая и свалишься с обрыва?

– До того я тоже была о себе лучшего мнения, – неохотно призналась Эмили. – Вы отлично говорите по-английски, – похвалила она детей. – Неужели всемогущий Пакеха так быстро вас обучил?

Дани открыла было рот для ответа, но Эмили решила, что по горло сыта хвалебными речами в адрес Джастина, и поспешила заткнуть рот девочки ее собственным пальцем. Тем временем остальные дети на все лады повторяли имя девушки, а Дани достала из-за уха красный цветок и молча приладила его в волосах Эмили. Девушка не смогла удержаться от улыбки.

Неожиданно дети возбужденно загалдели на языке маори и стали показывать пальцами в сторону моря.

– Прилив, начинается прилив, – пояснил Кавири.

– Прилив? – переспросила Эмили.

– Что ж тут непонятного? – удивился мальчик. – Морские приливы и отливы – это природное явление, вызванное воздействием луны…

– Сама знаю, можешь не объяснять, – перебила его Эмили.

Кавири взглянул на нее, недоуменно пожал плечами и припустил за своими товарищами. Дети мчались к морю, издавая радостные крики, не нуждавшиеся в переводе. Эмили грустно провожала их глазами, завидуя их непосредственности и полной раскованности; на душе стало одиноко. Из легкой задумчивости ее вывел робкий детский голосок.

– Эмми, – позвала ее девочка, теребя за руку.

Эмили взглянула на ребенка, и сердце ее сладко сжалось. А тут подоспел Кавири. Он решил вернуться, чтобы убедить новую знакомую присоединиться к общему веселью.

– Что ж стоишь, Эмили? Пошли быстрее. День не длится вечно.

– А мне на секунду показалось, что так оно и будет, – с мягкой улыбкой сказала Эмили, взяла Дани за руку и побежала вслед за мальчишкой, вспахивая песок.

Джастин устроился на вершине песчаного холма, откуда открывалась панорама морского побережья. Свежий ветерок теребил волосы, но не мог охладить горячую голову, забитую невеселыми мыслями. Взгляд Джастина был прикован к девушке, танцевавшей в волнах прибоя, чарующей обольстительнице, не дававшей ему покоя ни днем, ни ночью.

«Кто она, черт возьми? Откуда взялась такая, непохожая на всех? Неужели женщины могли так измениться с тех пор, как я покинул Англию?»

Загадочная и влекущая, Эмили не имела ничего общего с дамами, которых Джастин некогда встречал в Лондоне. Непостоянная и переменчивая, она вызывала раздражение, и в то же время хотелось понять причину столь резких переходов от грусти к веселью. Эмили не шла ни в какое сравнение с пустоголовой матушкой Джастина и его скучными сестрами. Их главной и, по сути, единственной заботой в жизни был правильный выбор партнера на танцах. Помнится, красавица Сузанна, нареченная невеста, дала Джастину звонкую пощечину в фойе королевского театра, когда жених сообщил ей, что отказался от богатого наследства. Но ее поступок можно понять и легко объяснить – девица разгневалась, осознав, что лишается огромных денег. У нее был простой и незатейливый мотив – жадность.

Эмили тем временем бродила по колено в воде, приподняв юбку, заливалась смехом, поднимала тучи брызг, а вокруг вовсю веселились дети. В каштановых кудрях красовался красный цветок, жемчужные капли осыпали волосы, сверкали на солнце. Казалось, Эмили была счастлива, но Джастин не раз подмечал в ее глазах затаенную грусть.

Возможно, ей нанес жестокую обиду какой-то негодяй. Джастин задохнулся от ревности и гнева, невольно сжал кулаки. Он готов был растерзать мерзавца, но тут же его охватила легкая грусть. Ведь они могли бы встретиться до того, как смутная тень омрачила ее улыбку!

Девушка встала на колени и принялась строить замок из мокрого песка, а Кавири старательно рыл пяткой ров вокруг.

Может быть, ее соблазнил какой-то богатый повеса? Подобное случалось не раз. Джастин знал истинную цену двойной морали лондонского общества, где любят болтать о порядочности и высокой ответственности за свои поступки, но слова неизменно расходятся с действиями. Никого не касается то, что творится за закрытыми дверями. Мужчина может позволить себе что угодно в отношении беззащитной женщины, но не пойман – не вор, и никто никогда не призовет его к ответственности.

Заходящее солнце спряталось за облако, повеяло прохладой, и Джастин слегка поежился. Он в свое время оказался в лучшем положении. У Дэвида были деньги, что позволило друзьям вырваться на волю из душных объятий Лондона, а какими средствами располагала Эмили? Как бедная сирота может постоять за себя? А что, если дочь Дэвида – лишись она опекуна – тоже окажется в безвыходной ситуации?

Дети вдоволь наигрались на берегу, весело распрощались с Эмили и оставили ее в одиночестве. Джастин решил покинуть свой наблюдательный пост, пока девушка его не заметила, но, когда он поднялся, из-за облака выглянуло солнце. В этот момент Эмили взглянула вверх, прикрыв глаза ладонью, и Джастин понял, что его выдал солнечный зайчик, отскочивший от часов, что висели на его груди.

Их взгляды встретились и на какое-то время замерли. Потом Эмили отвернулась и уставилась в морскую даль. Джастин спустился с холма и хотел было что-то сказать ей, но сдержался. Даже со спины у девушки был такой вид, что вступать в светскую беседу расхотелось. Появилось желание обнять ее и утешить, прижать к груди и признаться, что он не мыслит жизни без нее. От страстного желания перехватило дыхание, Джастин судорожно сглотнул, не зная, как начать. Больше всего он опасался ранить ее неудачным словом. Набравшись храбрости, он тихо сказал:

– Я видел тебя в деревне.

– Прости за невольное вторжение. Надеюсь, не помешала тебе вылечить больных проказой и оживить мертвых? – ехидно спросила Эмили, но голос звучал надломленно, в нем не было сарказма. – А где твои последователи? Куда подевались сирые и убогие, калеки и слепые? Я-то думала, что за тобой всегда тянется громадный хвост жаждущих исцеления.

Она пыталась его обидеть, оскорбить в лучших чувствах, но это ей не удавалось. Эмили терзали иные переживания, и Джастин понял это; он протянул руку, чтобы выразить свое участие, но девушка отпрянула, и рука беспомощно повисла в воздухе.

– Поверь, Эмили, ты не единственная женщина, сбежавшая в Новую Зеландию в надежде навсегда забыть о нелегком прошлом, – сказал Джастин, стараясь говорить спокойно. – Если тебя кто-то жестоко обидел… если какой-то негодяй позволил себе…

В его голосе было столько теплоты и неподдельного сочувствия, что Эмили чуть не вскрикнула от пронзившей ее боли. Ее распирало от желания бросить ему в лицо: «Это ты и только ты во всем виноват! Именно ты нанес мне жесточайшую обиду!» Но откровенничать нельзя ни в коем случае, свою тайну нужно надежно хранить. Эмили окинула Джастина взглядом, в который постаралась вложить как можно больше презрения, и отчеканила:

– Не путай меня с другими женщинами, я не такая, а ты не годишься на роль моего спасителя. Ты вообразил о себе невесть что и, видно, принял меня за туземку. Неужели ты думаешь, что я стану каяться в грехах всемогущему Пакехе?

Он отступил, как от удара, и Эмили поняла, почему лицо его кажется ей столь привлекательным: на нем отражались все эмоции, в том числе душевная мука. Неодолимое желание утешить его охватило девушку, и, чтобы побороть себя, она нанесла новый удар:

– В чем дело, господин Коннор? Вы полагаете, что я вас недооцениваю? – Она хлестала его по щекам обидными словами в стремлении сделать ему по-настоящему больно, вывести из равновесия, заставить реагировать эту мраморную статую, лишь внешне похожую на живое существо, доказать, что он не святой, а такой же грешный и ранимый, как все. – Дикари тебя обожествляют, а тебе только этого и надо. Ты ведь жить не можешь без чужой благодарности и восхищения, не так ли?

Эмили никак не предполагала, что такое возможно. Лицо Джастина окаменело: ни дать ни взять языческий истукан, предмет поклонения маори.

– Что именно ты имеешь в виду, Эмили?

– Патрон для слуг, друг ящериц, – сказала Эмили, вынула из волос цветок и провела по руке Джастина. – От меня, видимо, ты ждешь того же – обожания и слепого повиновения?

Джастин напрягся, но ни один мускул не дрогнул на лице. Его волнение выдавало только прерывистое дыхание. Эмили прижалась к его груди, приласкалась с бесстыдством голодной кошки и спросила, умильно глядя в глаза:

– Хочешь, я паду пред тобой на колени и омою слезами ноги?

Она издевалась над ним, измывалась над его верой и жизнью, а Джастин чувствовал только ласку ее упругой груди и едва сдерживался, чтобы не сорвать цветастый платок и ощутить блаженство голой шелковистой кожи, коснуться губами, а потом легонько сжать зубами темные соски и увидеть, как они ответно набухают. Дать бы волю рукам, повалить на песок соблазнительницу и взять ее, наплевав на все предрассудки. Нет, не стоит жалеть дерзкую девчонку, она слишком много себе позволяет.

Джастин обнял девушку и крепко прижал, а она сразу притихла и молча смотрела в его пылающие глаза, думая про себя, что атака захлебнулась и противник полностью владеет обстановкой. Но Эмили даже не помышляла о том, чтобы сдаться на милость победителя, не закрыла глаз и не отвела взгляда, давала понять, что при всех условиях победа на ее стороне.

Он еще крепче прижал ее, чуть подвинул, как бы примериваясь, ясно намекая, что их тела созданы друг для друга и в любую секунду могут слиться воедино. Эмили была вынуждена признать, что, хотя имеет дело с мрамором, он не твердый, не холодный и не бесчувственный, а горячий, обжигающий. Джастин не был святым. Он был мужчиной, настоящим мужчиной.

– Кто из твоих сопливых друзей научил тебя таким опасным играм? – прохрипел Джастин.

– Вы боитесь опасности, господин Коннор?

– Я не люблю глупых игр.

Заглянув глубоко в его глаза, она утонула в бездонных темных зрачках. Они говорили о ее страсти и его силе, ее искушении и его ответном вызове. Эмили бессильно склонила голову, ей стало страшно. Джастин тряхнул ее за плечи и сурово сказал:

– Я не жду от тебя немого обожания, Эмили. Единственное, о чем прошу, будь элементарно вежливой.

Джастин оттолкнул девушку и медленно зашагал прочь, не оглядываясь, будто оставил позади пустое место, но Эмили знала, что он сейчас чувствует. Джастин сгорал от страстного желания, и это можно было использовать в качестве оружия против него. Как же это она сразу не догадалась пустить в ход самое надежное оружие, разящее наповал? Эмили присела и стала наблюдать за волнами, постепенно размывавшими замок из песка.

8

«Я не намного старше, но Джастин стал для меня скорее сыном, чем братом…»

В детстве Джастин сотни раз бродил по длинным извилистым коридорам отчего дома. В громадном здании, выдержанном в помпезном стиле эпохи правления королевы Виктории, обычно царил полумрак и газовые светильники отбрасывали причудливые тени. По обе стороны высились массивные двери из черного дерева, а ноги утопали в пушистых коврах темно-красного цвета. Эта картина не раз вставала перед его глазами много лет спустя в Новой Зеландии, в новой жизни, когда удавалось наконец заснуть.

Вот и сейчас во сне он снова оказался в сумрачном коридоре. Джастин понимал, что опаздывает, а это происходило с завидным постоянством, и переживал, зная, что отец будет очень недоволен. Тонкие детские ноги отказывались двигаться быстрее, а коридор тянулся в бесконечность. В полном отчаянии Джастин пробовал открыть двери, дрожащими пальцами вертел одну за другой тяжелые хрустальные ручки, опасаясь, что дверь окажется запертой, и одновременно страшась того, что она легко поддастся. Все нужно делать медленно и осторожно, потому что отец не выносит шума; он может запереть музыкальную комнату, где стоит фортепьяно, и отправить сына спать без ужина. При этой мысли в животе заурчало от голода.

В дальнем конце коридора вспыхнул яркий свет, Джастина охватило предчувствие неминуемой беды, и он замедлил шаги, но ковер под ногами пополз, взлетел, подхватил мальчика и понес к свету. Сопротивляться, кричать и звать на помощь бесполезно, и Джастин покорился, не издав ни звука. И слава богу, потому что ничего страшного не произошло.

Его вынесло в просторную столовую, где за длинным дубовым столом расселось все семейство. Мальчик с ходу плюхнулся на свое место, несколько удивившись, что пустует стул рядом, и огляделся. За столом собрались все: мать и три сестры, скромно потупив глаза в воротники платьев из рюша, и древняя старуха – бабушка, клевавшая носом в тарелку.

Отец нахмурился, придвинул мясное блюдо и занес над ним длинный острый нож. Блестящее лезвие отразило свет газовой лампы, Джастин вновь посмотрел на пустующий стул рядом, перевел взгляд на отца и увидел, как тот тянется рукой к серебряной крышке на блюде. Мальчика обуял страх, он отпрянул от стола, вскочил и перевернул стул. Нужно предупредить отца, сказать ему, чтобы не поднимал крышку, пока еще не поздно.

Отец осуждающе покачал головой и сказал, не открывая рта:

– Успокойся. Ты слишком бурно на все реагируешь. Нельзя быть таким чувствительным.

Ни одно слово не было произнесено вслух, но они отдались в голове мальчика густым басом под аккомпанемент сопрано злобного смеха сестер.

Со зловещей улыбкой на устах отец снял крышку, Джастин в ужасе закричал и остался один в комнате, если не считать смутной фигуры, маячившей на стуле рядом. Привидение медленно повернулось, на лицо упал свет от газовой лампы. Это был Ники! Да, Николас собственной персоной, смуглолицый красавец с белозубой улыбкой и гладко зачесанными темными волосами. Он поднял кривой палец и многозначительно произнес:

– Твой отец абсолютно прав, мой мальчик. Ты действительно слишком бурно на все реагируешь и переживаешь впустую. Это отражается на твоем здоровье.

Откинув голову, Николас весело расхохотался сочным баритоном, а Джастин зажал ладонями уши и начал медленно отодвигаться от страшного зрелища. Из груди вырывался жуткий вопль. Мальчик кричал до изнеможения, до хрипоты, пока крик не сменил звонкий детский смех.

Хриплый стон прорезал ночную тьму, Эмили проснулась и села в постели, протирая глаза и пытаясь понять, что стряслось. Не помешало бы выяснить, который сейчас час. До позднего вечера она сидела у моря, загорала, боролась с волнами и порядком устала. Когда она вернулась в хижину, у нее не было никакого желания выслушивать Пенфелда, навязывавшего свои услуги, с души воротило при виде пустой постели Джастина, и девушка быстро проглотила ужин, юркнула под одеяло и моментально забылась тяжелым сном без сновидений.

Глаза постепенно привыкли к полумраку, неверный свет луны позволил распознать пышные формы Пенфелда, распиравшие одеяло, привычная картина, ничего особенного, и нет причин для тревоги. Видимо, почудилось. Эмили успокоилась и готова была вновь прилечь, но тут раздался новый жалобный стон. Девушка невольно вздрогнула, гулко забилось сердце, она посмотрела в сторону Джастина, но он утопал в темноте, и нельзя было понять, что с ним приключилось.

Эмили на четвереньках поползла в сторону спящего, потянув за собой край одеяла, как спасательный пояс. В бледном лунном свете лицо Джастина казалось по-детски невинным и беззащитным, на верхней губе выступили капельки пота. Хотелось прикоснуться к нему, разгладить страдальческие морщинки в уголках рта, убрать синеву из-под глаз, и Эмили потянулась вперед, но Джастин внезапно беспокойно заворочался, и девушка испуганно отдернула руку.

Во сне Джастин откинул одеяло, и стало видно, что две верхние пуговицы на брюках расстегнулись. Смешно и мило смотрелся краешек белого тела на фоне дочерна загорелой кожи, веское доказательство принадлежности к белой расе. В былые времена Джастин внешне ничем не отличался от добропорядочных англичан. Сквозь крепко сцепленные зубы вырвалось чье-то имя, и Эмили придвинулась ближе.

Внезапно Джастин содрогнулся, лицо исказила гримаса ужаса, он широко открыл глаза, сжал руки девушки, подмял ее под себя и прижал к полу тяжелым телом. С его губ слетело лишь одно слово, прозвучавшее как обвинение: «Клэр!»